тёмные, как спелые вишни, глаза; алые, как сок граната, губы; стройное, гибкое, как ива, тело. Её роскошные чёрные волосы, собранные в изящную причёску и заколотые ажурными золотыми шпильками, были украшены бледно-розовой орхидеей, сделанной из тонких шёлковых лоскутков. В своём ярком весеннем наряде, расшитом цветами и с этой божественной орхидеей в волосах, она казалась неземной феей, явившейся из сада Вечной Весны.— Как тебя зовут? — спросил он.— Ланьэр.— Красивое имя.— А тебя как зовут?— Лю Чанг или просто Чанг. А почему ты гуляешь здесь одна?— Я люблю гулять одна, — ответила Ланьэр. — Здесь так чудесно, что не хочется ни с кем разговаривать, хочется просто бродить, любуясь совершенством природы.— Я тоже люблю одиночество, — сказал юноша. — Хорошо думать, размышлять и писать стихи, когда ты один.— А я тебе не помешала? — встревожилась Ланьэр.— Нет, что ты! — поспешил он заверить её. — Наоборот! Я так рад встрече с тобой. Знаешь, что? Приходи завтра сюда же. Я напишу стихи про эту цветущую ветку сливы.Ланьэр быстро взглянула в глаза юноше и тут же опустила взор.— Хорошо, я приду, — она наградила его ещё одним совсем коротким взглядом и… убежала.Придя домой, Ланьэр только и мечтала: вот бы поскорее наступило завтра! Она ничего не могла делать — всё валилось из рук. Мать, заметив это странное состояние, спросила:— Уж не заболела ли ты, дочка?— Нет, со мной всё хорошо, — ответила девушка и как-то странно улыбнулась.Целую ночь Ланьэр не могла заснуть. Образ незнакомого юноши стоял у неё перед глазами. «Какой у него красивый голос, — вспоминала она. — Как он говорит, как смотрит! Этот взгляд — такой нежный и глубокий!». Она всё думала, думала и думала о нём… И даже не заметила, как наступил рассвет. Весенние лучи проникли в комнату, залив её своим золотистым сиянием. Сейчас Ланьэр казалось, что всё вокруг стало каким-то волшебным, необычным. Даже привычная мебель в комнате — и та как-то посвежела, а весенние цветы, умело подобранные в красивые букеты, казались особенно ароматными и яркими.Наступившее утро тянулось безумно долго, словно время нарочно потекло медленнее. Ланьэр бесцельно прохаживалась по маленькому внутреннему дворику, и мысли её были далеко-далеко.Наконец, солнце поднялось высоко над горизонтом. Ланьэр надела свой самый лучший наряд — ярко-красный халат с чудесной вышивкой: разноцветные шёлковые цветы были разбросаны по всей поверхности одежды, а между ними порхали ажурные бабочки, тоже вышитые шёлком. Яркими пятнами на халате красовались большие круговые узоры из пионов, гвоздик и бабочек, сплетённые в «бесконечный узел». Низ платья и широкие рукава были окаймлены разноцветным волновым узором. В довершение Ланьэр надела изящные башмачки на высоком каблуке, тоже расшитые шёлковыми цветами.— Ты куда так разоделась? — спросила мать.— Да так, — смутившись, ответила Ланьэр. — Решила прогуляться по парку.Мать подозрительно посмотрела на дочь, но ничего не сказала.Ланьэр вышла за ворота и быстро-быстро пошла в сторону парка Безмятежности. Она прошла Жемчужную улицу, свернула на Цветочную и вскоре вышла к воротам Изящного слога. За воротами открывался парк, где в удивительной тиши, стремясь к уединению, проводили время учёные и поэты. Здесь гармонично сочетались искусственные холмы вокруг прудов, яркие цветы и причудливые деревья с естественными изгибами стволов и ветвей. Созерцая красоту парка, люди обретали покой и отдыхали от городской суеты. Сладкозвучные цикады нежно трещали, как бы вторя вдохновенным поэтам, мысленно декламирующим стихи. Неожиданные детали, вроде каменных россыпей или скал, вдруг возникающих на пути, будили воображение. Большие клумбы, пестрящие разнообразными цветами, придавали парку особую прелесть и наполняли его чудными ароматами. И каждый цветок имел свой символический смысл. Пион считался царём цветов и символизировал весну, хризантема была символом долгой жизни, лотос — средоточием чистоты, а нарцисс — любимым новогодним цветком, в чьих нежных бутонах как бы таилось будущее счастье. Цветок зимней сливы, распускавшийся ранней весной, знаменовал собою обновление, а бамбук являлся неизменным символом верной дружбы и стойкости. Наконец, персик олицетворял бессмертие.Учёные мужи слагали стихи о чудесной красоте мира, придавая каждой строчке особый, таинственный смысл. И нередко в парке проводились своего рода состязания. Мастера собирались в уединённом месте и упражнялись в искусстве «трёх совершенств». Один делал рисунок, другой сочинял к нему стихи, третий каллиграфически выписывал иероглифы.Но не только ученые и поэты проводили здесь своё время. Приходили и самые обыкновенные жители столицы, чтобы предаться размышлениям, восстановить душевное равновесие или просто полюбоваться совершенством природы.Ланьэр летела как на крыльях по дорожкам парка, причудливо извивающимся меж небольших рощ и зарослей бамбука, и вскоре оказалась у заветной беседки.Лю Чанг ждал её, держа в руках цветущую ветку сливы и скрученный в трубочку лист бумаги. Ланьэр замедлила шаг и, ступая уже совсем тихо, вошла в беседку. Юноша поднялся ей навстречу и, подойдя совсем близко, ощутил дивный цветочный аромат. От юной красавицы просто веяло весной. Вся она словно светились изнутри, глаза мерцали загадочно, как звезды, а лёгкий румянец придавал её удивительному лицу сходство с нежнейшими лепестками орхидеи.— Не хочешь ли ты прогуляться по парку? — спросил он.Ланьэр кивнула и, выйдя из беседки, они направились к пруду. У самого водоёма, обрамлённого клумбами весенних цветов, девушка спросила:— Ты написал стихи о сливе?Юноша молча протянул ей лист, скрученный в трубочку.— Давай присядем, — предложила Ланьэр.Они опустились на красивую резную скамейку, и девушка развернула бумагу. Автор смущенно потупил взор, пальцы его нервно вертели цветущую ветку сливы. Ланьэр читала про себя: Белоснежная зимняя сливаЗдесь повсюду в садах расцвела. И как сон, неземное виденье,В сад прекрасная фея вошла В своём ярком весеннем наряде,Шелестя расписною парчой, Лёгкой поступью нежно ступая,По траве, опьянённой весной. Своей бархатной нежною ручкойСорвала она ветку в саду. И как будто заплакав от боли,Слива вздрогнула, чуя беду. Всколыхнулись цветочные тени,Осыпая к ногам белизну. Белый цвет, словно искорки снега,Закружился в весеннем саду. Стихи автора
Ланьэр свернула листок со стихами и посмотрела на юношу. Тот робко взглянул в её глаза и вдруг увидел в них слёзы.— Почему ты плачешь?— Эта ветка сливы для тебя… как живая… Зачем я сорвала её? — прошептала девушка.Лю Чанг улыбнулся и нежно погладил её по руке.— У тебя доброе и чуткое сердце. Ты… — он немного замялся, — ты прекрасна в своём великодушии.Теперь Ланьэр смутилась, но не стала отворачиваться. Преодолев робость, прямо спросила:— Можно я оставлю эти стихи себе?— Конечно, — ответил он. — Если б не ты, вряд ли я смог бы их написать.— А скажи, — спросила девушка, — ты много знаешь стихов?— Много, — кивнул он.— Почитай мне, пожалуйста, — попросила она. — Ну, например, твоего самого любимого поэта.— Хорошо, — согласился он охотно. — Ты слышала о Цао Чжи, жившем много-много веков назад?— Расскажи мне о нём, — уклончиво ответила Ланьэр.И юноша начал рассказывать.Цао Чжи родился в сто девяносто втором году и был четвёртым сыном полководца Цао Цао. Времена тогда были суровые. Некогда могущественная Ханьская империя, просуществовавшая больше четырёхсот лет, постепенно разваливалась под напором крестьянских восстаний. Самое крупное из них — восстание «жёлтых повязок» — по существу, решило судьбу империи. Наступил момент, когда уже ничто не могло спасти её. Она развалилась, а на руинах образовались три независимых царства: царство Вэй во главе с Цао Цао, царство Шу и царство У. Как это обычно бывает, все три государства постоянно воевали друг с другом, и поэт Цао Чжи, сын теперь уже царя Цао Цао был свидетелем этих войн.Цао Чжи увлекался поэзией с детства. В десять лет он знал уже великое множество стихов и начал писать сам. Отец очень гордился своим сыном и даже хотел передать ему трон, но неожиданно умер и власть получил Цао Пи.Старший брат ненавидел младшего, и не только за то, что отец хотел оставить тому престол, но и просто из зависти к его поэтическому таланту. Ненависть была столь велика, что распространилась и на друзей поэта. Цао Пи казнил их всех, впрочем, самого Цао Чжи не посмел, а надумал отправить в далёкую ссылку. Но перед этим император в присутствии всех придворных решил испытать талант поэта, тайно надеясь, что брат не сможет выполнить заданные условия. Он велел ему пройти семь шагов и за это время сложить стихи. Ослушание грозило страшной карой. Но Цао Чжи выполнил приказ и сложил свои знаменитые «Стихи за семь шагов».Однако ссылка оказалась для поэта не лучше, чем смертная казнь. Согласно императорскому указу Цао Чжи не полагалось подолгу находиться ни в одной из провинций, он должен был всё время скитаться, совершая многотрудные переходы.И всё же трудности не сломили Цао Чжи. В своих скитаниях он много думал о будущем Китая, мечтал об объединении, писал письма брату, а после его смерти — следующему императору, просил, чтобы его приняли в столице и выслушали. Но письма оставалось без ответа.— Цао Чжи умер в сорок лет, — завершил свой рассказ Лю Чанг, — так и не встретившись с императором. Неудивительно, что почти все его стихи пронизаны грустью, тоской, печалью одиночества. Перед самой смертью он написал прекрасные стихи о бессмертии. Хочешь, я прочту их?— Хочу, — ответила Ланьэр. — Открылись мнеНебесные врата, Из перьев птицЯ надеваю платье; Взнуздав дракона,Мчусь я неспроста Туда, где ждут меняМои собратья. Я линчжи Лекарственное растение, известное в Китае с глубокой древности и по сей день применяемое в медицине и косметике. В прежние времена люди верили в его магическую силу.
рвуВ восточной стороне, В краю бессмертных,У границ Пэнлая Пэнлай — мифический остров-гора, затерянный где-то в Восточном море, обитель бессмертных.
; Ты снадобье прими,Сказали мне, И будешь вечно жить,Не умирая. Перевод Л.Е.Черкасского
Ланьэр попросила Лю Чанга прочесть ещё какие-нибудь стихи Цао Чжи, и тот вдохновенно читал, позабыв обо всём на свете, видя перед собой только лицо юной красавицы. А она вслушивалась в тихий, волнующий голос и думала о том, что уже никогда не сможет позабыть его. Тонкая трепетная душа молодого человека вдруг раскрылась перед нею как ладонь, на которой, словно подарок, лежало его сердце. Подобными образами были полны стихи древнего поэта, смысл которых так глубоко понимал читавший их юноша, и Ланьэр, как зачарованная, не могла оторвать от него взгляда и всё слушала, слушала, не двигаясь, не решаясь вздохнуть, боясь, что вдруг неосторожно порвёт эту тончайшую душевную нить, неожиданно связавшую их так крепко. А он читал и читал ей стихи, пытаясь донести всё то, о чём думал, чем жил, чем дышал, и голос его очаровывал, манил, уносил в страну грёз и мечтаний…Несколько раз юноша всё-таки прерывался и спрашивал, что думает Ланьэр по поводу того или иного стихотворения. Она начинала размышлять вслух со всей пылкостью и искренностью. И молодой человек иногда спорил с ней, но чаще соглашался…Так сидели они долго-долго. Как будто само время остановилось, не решаясь спугнуть чарующий и неуловимый момент единения душ. Всё вокруг затихло, замерло, только нежный ветерок, запутавшийся в ветвях цветущей сливы, украдкой скользил по изумрудным листьям и плавно покачивал их в такт стихам. И словно откуда-то из далёкой, волшебной страны доносился ласковый, волнующий голос: …В тёмном небе луна поднялась,Встрепенулись цветочные тени И явилась любимая мнеВместе с шелестом чутких растений… Сколько же всё-таки времени прошло? Да разве это главное? Для них было важно лишь одно — они нашли друг друга.Он предложил ей немного покататься на лодке. Ланьэр согласилась. Лёгкая лодочка кружила их по весеннему пруду; и широкие листья лотоса качались на воде; и гордые утки отплывали в сторону, лишь только завидев непрошеных гостей; а другие маленькие весёлые птички водили шумный хоровод над их головами.Беседа влюблённых становилась всё более эмоциональной, и если над водной гладью вдруг раздавался звонкий девичий смех, даже деловитые утки встревожено взлетали и начинали кружиться над лодочкой вместе с остальными пернатыми.А уж когда юноша Лю Чанг узнал, что Ланьэр любит петь, девушке пришлось продемонстрировать свой восхитительный голос. Из многих песен и оперных арий она выбрала одну, и юноша, замер, очарованный. Мелодичные звуки разливались над поверхностью воды, и даже птицы затихли, будто прислушиваясь к этому голосу, такому чистому, мягкому и дурманящему, словно весенний цветок.Солнце клонилось к западу. Тени деревьев удлинились, цветы начали закрываться, как бы говоря влюблённым: пора, пора…— Мы встретимся завтра? — с нетерпением спросил юноша.— А ты хочешь, чтобы мы встретились? — кокетливо опустила глаза Ланьэр.— Конечно! Давай опять в нашей беседке. Я принесу цитру и стану играть для тебя, а ты будешь петь.— А я сделаю рисунок к твоим стихам о сливе, — улыбнулась Ланьэр.— Я буду ждать тебя завтра, — прошептал юноша и взял её за руку. — Когда ты уйдёшь, я буду думать о тебе… и мечтать, — ещё тише добавил он.Ланьэр смутилась вдруг и, высвободив руку, побежала прочь из парка.Она бежала по узким улочкам города и прохладный вечерний ветер обдувал её раскрасневшиеся щёки. Она улыбалась и напевала что-то, и прохожие удивлённо оборачивались и спрашивали друг друга: «Почему она бежит и смеётся?» А Ланьэр не обращала внимания, она просто не видела никого. От избытка чувств ей хотелось бежать, бежать, бежать… и петь.Дома она аккуратно разложила лист со стихами на небольшом столике, развела чернила и достала свои лучшие кисти. Самой толстой кисточкой размыла фон в уголке листа, а затем, взяв другую, тоненькую, принялась старательно вырисовывать каждую мельчайшую деталь.На фоне горного пейзажа одиноко стояла цветущая слива, одна ветка у неё была надломлена, и землю вокруг усыпали маленькие белые соцветия.Ланьэр посмотрела на свой рисунок, хотела ещё что-то добавить, но тут же подумала, что лишние детали только отвлекут внимание и нарушат гармонию пейзажа.Она оставила рисунок сохнуть, а тем временем открыла небольшой сундучок, где лежали всевозможные лоскутки от старых нарядов. Выбрав самый красивый — из плотного синего шёлка, Ланьэр принялась мастерить мешочек для этого драгоценного свитка со стихами. Сидя у окна, она вышивала разноцветными шёлковыми нитками на синем фоне маленькую мифическую птицу Феникс, приносящую счастье. Вышивала долго и усердно. А когда совсем стемнело, продолжила вышивать при свечах и всё время тихо напевала какие-то песенки.Младшая сестра, увидев старшую за работой, не преминула спросить:— Для чего это?— Я потом тебе расскажу, — загадочно улыбнулась Ланьэр. — Лучше иди спать, а то спугнёшь мою птицу счастья, — и звонко рассмеялась.Полночи просидела она за работой, чтобы закончить именно сегодня, а назавтра показать результат юноше.И вот ровно в полдень она снова отправилась в Парк Безмятежности. Душа её пела от счастья. А у заветной беседки юноша, держа в руках цитру, что-то тихо наигрывал и уже шёл ей навстречу.— Целую ночь не мог заснуть, — тихо сообщил он, взяв её за руку. — Всё время думал о тебе… Знаешь, я принёс кое-что, — и он протянул письмо.Ланьэр хотела развернуть его, но Лю Чанг попросил:— Только не читай сейчас. Ладно? Лучше потом.— А что там? — взволнованно спросила девушка.— Это стихи… для тебя, — добавил он.— Твои?— Да, мои…И щёки его зарделись румянцем.— Хорошо, я прочту это дома, — сказала Ланьэр, садясь на скамейку. — Я тоже кое-что принесла…И она протянула юноше синий шёлковый мешочек с вышитой на нём птицей Фениксом.— Там, внутри свиток с твоими стихами, — объяснила она. — Я сделала к ним рисунок.— А это ты сама вышивала?— Сама, — опустила глаза Ланьэр.— Очень, очень красиво, — сказал он. — Ты не только поёшь прекрасно. У тебя и руки золотые!Ланьэр улыбнулась и покраснела. Они оба всё время краснели и улыбались. И это было так здорово!Юноша развернул листок и долго смотрел на красивый пейзаж с одинокой сливой.— Ты очень тонко чувствуешь настроение. Молодец! Это удивительно милый рисунок.— Но я не отдам его тебе, — сказала Ланьэр с улыбкой. — Посмотрел — и хватит. Ведь ты подарил мне эти стихи.— Конечно, я помню, — поспешил ответить он. — Ну, а ты помнишь, что обещала подарить мне?Ланьэр удивлённо подняла брови. Юноша взял в руки маленькую цитру, прикоснулся к ней чуткими пальцами, и нежные, грустные звуки заполнили собою беседку, опутанную плющом, и казалось, будто его тонкие вьющиеся стебли звенят вместе со струнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Ланьэр свернула листок со стихами и посмотрела на юношу. Тот робко взглянул в её глаза и вдруг увидел в них слёзы.— Почему ты плачешь?— Эта ветка сливы для тебя… как живая… Зачем я сорвала её? — прошептала девушка.Лю Чанг улыбнулся и нежно погладил её по руке.— У тебя доброе и чуткое сердце. Ты… — он немного замялся, — ты прекрасна в своём великодушии.Теперь Ланьэр смутилась, но не стала отворачиваться. Преодолев робость, прямо спросила:— Можно я оставлю эти стихи себе?— Конечно, — ответил он. — Если б не ты, вряд ли я смог бы их написать.— А скажи, — спросила девушка, — ты много знаешь стихов?— Много, — кивнул он.— Почитай мне, пожалуйста, — попросила она. — Ну, например, твоего самого любимого поэта.— Хорошо, — согласился он охотно. — Ты слышала о Цао Чжи, жившем много-много веков назад?— Расскажи мне о нём, — уклончиво ответила Ланьэр.И юноша начал рассказывать.Цао Чжи родился в сто девяносто втором году и был четвёртым сыном полководца Цао Цао. Времена тогда были суровые. Некогда могущественная Ханьская империя, просуществовавшая больше четырёхсот лет, постепенно разваливалась под напором крестьянских восстаний. Самое крупное из них — восстание «жёлтых повязок» — по существу, решило судьбу империи. Наступил момент, когда уже ничто не могло спасти её. Она развалилась, а на руинах образовались три независимых царства: царство Вэй во главе с Цао Цао, царство Шу и царство У. Как это обычно бывает, все три государства постоянно воевали друг с другом, и поэт Цао Чжи, сын теперь уже царя Цао Цао был свидетелем этих войн.Цао Чжи увлекался поэзией с детства. В десять лет он знал уже великое множество стихов и начал писать сам. Отец очень гордился своим сыном и даже хотел передать ему трон, но неожиданно умер и власть получил Цао Пи.Старший брат ненавидел младшего, и не только за то, что отец хотел оставить тому престол, но и просто из зависти к его поэтическому таланту. Ненависть была столь велика, что распространилась и на друзей поэта. Цао Пи казнил их всех, впрочем, самого Цао Чжи не посмел, а надумал отправить в далёкую ссылку. Но перед этим император в присутствии всех придворных решил испытать талант поэта, тайно надеясь, что брат не сможет выполнить заданные условия. Он велел ему пройти семь шагов и за это время сложить стихи. Ослушание грозило страшной карой. Но Цао Чжи выполнил приказ и сложил свои знаменитые «Стихи за семь шагов».Однако ссылка оказалась для поэта не лучше, чем смертная казнь. Согласно императорскому указу Цао Чжи не полагалось подолгу находиться ни в одной из провинций, он должен был всё время скитаться, совершая многотрудные переходы.И всё же трудности не сломили Цао Чжи. В своих скитаниях он много думал о будущем Китая, мечтал об объединении, писал письма брату, а после его смерти — следующему императору, просил, чтобы его приняли в столице и выслушали. Но письма оставалось без ответа.— Цао Чжи умер в сорок лет, — завершил свой рассказ Лю Чанг, — так и не встретившись с императором. Неудивительно, что почти все его стихи пронизаны грустью, тоской, печалью одиночества. Перед самой смертью он написал прекрасные стихи о бессмертии. Хочешь, я прочту их?— Хочу, — ответила Ланьэр. — Открылись мнеНебесные врата, Из перьев птицЯ надеваю платье; Взнуздав дракона,Мчусь я неспроста Туда, где ждут меняМои собратья. Я линчжи Лекарственное растение, известное в Китае с глубокой древности и по сей день применяемое в медицине и косметике. В прежние времена люди верили в его магическую силу.
рвуВ восточной стороне, В краю бессмертных,У границ Пэнлая Пэнлай — мифический остров-гора, затерянный где-то в Восточном море, обитель бессмертных.
; Ты снадобье прими,Сказали мне, И будешь вечно жить,Не умирая. Перевод Л.Е.Черкасского
Ланьэр попросила Лю Чанга прочесть ещё какие-нибудь стихи Цао Чжи, и тот вдохновенно читал, позабыв обо всём на свете, видя перед собой только лицо юной красавицы. А она вслушивалась в тихий, волнующий голос и думала о том, что уже никогда не сможет позабыть его. Тонкая трепетная душа молодого человека вдруг раскрылась перед нею как ладонь, на которой, словно подарок, лежало его сердце. Подобными образами были полны стихи древнего поэта, смысл которых так глубоко понимал читавший их юноша, и Ланьэр, как зачарованная, не могла оторвать от него взгляда и всё слушала, слушала, не двигаясь, не решаясь вздохнуть, боясь, что вдруг неосторожно порвёт эту тончайшую душевную нить, неожиданно связавшую их так крепко. А он читал и читал ей стихи, пытаясь донести всё то, о чём думал, чем жил, чем дышал, и голос его очаровывал, манил, уносил в страну грёз и мечтаний…Несколько раз юноша всё-таки прерывался и спрашивал, что думает Ланьэр по поводу того или иного стихотворения. Она начинала размышлять вслух со всей пылкостью и искренностью. И молодой человек иногда спорил с ней, но чаще соглашался…Так сидели они долго-долго. Как будто само время остановилось, не решаясь спугнуть чарующий и неуловимый момент единения душ. Всё вокруг затихло, замерло, только нежный ветерок, запутавшийся в ветвях цветущей сливы, украдкой скользил по изумрудным листьям и плавно покачивал их в такт стихам. И словно откуда-то из далёкой, волшебной страны доносился ласковый, волнующий голос: …В тёмном небе луна поднялась,Встрепенулись цветочные тени И явилась любимая мнеВместе с шелестом чутких растений… Сколько же всё-таки времени прошло? Да разве это главное? Для них было важно лишь одно — они нашли друг друга.Он предложил ей немного покататься на лодке. Ланьэр согласилась. Лёгкая лодочка кружила их по весеннему пруду; и широкие листья лотоса качались на воде; и гордые утки отплывали в сторону, лишь только завидев непрошеных гостей; а другие маленькие весёлые птички водили шумный хоровод над их головами.Беседа влюблённых становилась всё более эмоциональной, и если над водной гладью вдруг раздавался звонкий девичий смех, даже деловитые утки встревожено взлетали и начинали кружиться над лодочкой вместе с остальными пернатыми.А уж когда юноша Лю Чанг узнал, что Ланьэр любит петь, девушке пришлось продемонстрировать свой восхитительный голос. Из многих песен и оперных арий она выбрала одну, и юноша, замер, очарованный. Мелодичные звуки разливались над поверхностью воды, и даже птицы затихли, будто прислушиваясь к этому голосу, такому чистому, мягкому и дурманящему, словно весенний цветок.Солнце клонилось к западу. Тени деревьев удлинились, цветы начали закрываться, как бы говоря влюблённым: пора, пора…— Мы встретимся завтра? — с нетерпением спросил юноша.— А ты хочешь, чтобы мы встретились? — кокетливо опустила глаза Ланьэр.— Конечно! Давай опять в нашей беседке. Я принесу цитру и стану играть для тебя, а ты будешь петь.— А я сделаю рисунок к твоим стихам о сливе, — улыбнулась Ланьэр.— Я буду ждать тебя завтра, — прошептал юноша и взял её за руку. — Когда ты уйдёшь, я буду думать о тебе… и мечтать, — ещё тише добавил он.Ланьэр смутилась вдруг и, высвободив руку, побежала прочь из парка.Она бежала по узким улочкам города и прохладный вечерний ветер обдувал её раскрасневшиеся щёки. Она улыбалась и напевала что-то, и прохожие удивлённо оборачивались и спрашивали друг друга: «Почему она бежит и смеётся?» А Ланьэр не обращала внимания, она просто не видела никого. От избытка чувств ей хотелось бежать, бежать, бежать… и петь.Дома она аккуратно разложила лист со стихами на небольшом столике, развела чернила и достала свои лучшие кисти. Самой толстой кисточкой размыла фон в уголке листа, а затем, взяв другую, тоненькую, принялась старательно вырисовывать каждую мельчайшую деталь.На фоне горного пейзажа одиноко стояла цветущая слива, одна ветка у неё была надломлена, и землю вокруг усыпали маленькие белые соцветия.Ланьэр посмотрела на свой рисунок, хотела ещё что-то добавить, но тут же подумала, что лишние детали только отвлекут внимание и нарушат гармонию пейзажа.Она оставила рисунок сохнуть, а тем временем открыла небольшой сундучок, где лежали всевозможные лоскутки от старых нарядов. Выбрав самый красивый — из плотного синего шёлка, Ланьэр принялась мастерить мешочек для этого драгоценного свитка со стихами. Сидя у окна, она вышивала разноцветными шёлковыми нитками на синем фоне маленькую мифическую птицу Феникс, приносящую счастье. Вышивала долго и усердно. А когда совсем стемнело, продолжила вышивать при свечах и всё время тихо напевала какие-то песенки.Младшая сестра, увидев старшую за работой, не преминула спросить:— Для чего это?— Я потом тебе расскажу, — загадочно улыбнулась Ланьэр. — Лучше иди спать, а то спугнёшь мою птицу счастья, — и звонко рассмеялась.Полночи просидела она за работой, чтобы закончить именно сегодня, а назавтра показать результат юноше.И вот ровно в полдень она снова отправилась в Парк Безмятежности. Душа её пела от счастья. А у заветной беседки юноша, держа в руках цитру, что-то тихо наигрывал и уже шёл ей навстречу.— Целую ночь не мог заснуть, — тихо сообщил он, взяв её за руку. — Всё время думал о тебе… Знаешь, я принёс кое-что, — и он протянул письмо.Ланьэр хотела развернуть его, но Лю Чанг попросил:— Только не читай сейчас. Ладно? Лучше потом.— А что там? — взволнованно спросила девушка.— Это стихи… для тебя, — добавил он.— Твои?— Да, мои…И щёки его зарделись румянцем.— Хорошо, я прочту это дома, — сказала Ланьэр, садясь на скамейку. — Я тоже кое-что принесла…И она протянула юноше синий шёлковый мешочек с вышитой на нём птицей Фениксом.— Там, внутри свиток с твоими стихами, — объяснила она. — Я сделала к ним рисунок.— А это ты сама вышивала?— Сама, — опустила глаза Ланьэр.— Очень, очень красиво, — сказал он. — Ты не только поёшь прекрасно. У тебя и руки золотые!Ланьэр улыбнулась и покраснела. Они оба всё время краснели и улыбались. И это было так здорово!Юноша развернул листок и долго смотрел на красивый пейзаж с одинокой сливой.— Ты очень тонко чувствуешь настроение. Молодец! Это удивительно милый рисунок.— Но я не отдам его тебе, — сказала Ланьэр с улыбкой. — Посмотрел — и хватит. Ведь ты подарил мне эти стихи.— Конечно, я помню, — поспешил ответить он. — Ну, а ты помнишь, что обещала подарить мне?Ланьэр удивлённо подняла брови. Юноша взял в руки маленькую цитру, прикоснулся к ней чуткими пальцами, и нежные, грустные звуки заполнили собою беседку, опутанную плющом, и казалось, будто его тонкие вьющиеся стебли звенят вместе со струнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41