И сама не знала, какая из двух этих навязчивых мыслей терзает ее больше.
Сейчас Кэрол села за столик в кафе универмага, где заказала себе изрядную горку китайского салата с курицей и еще один — почему бы и нет?! — кусок шоколадного торта. Потом спросила бокал вина. Или два, а может, все три или четыре.
После этого Кэрол все равно ощущала голод, но ее это больше не удивляло. Она ощущала его уже больше года.
Быть жертвой изнасилования, оказывается, удивительно и диковинно. Более диковинно, чем полагала Кэрол. Да-да, теперь она испытывала множество разнообразных и прелестных ментальных состояний. Во-первых, «синдром посттравматического стресса», снабдивший ее ночными кошмарами, после которых пробуждаешься в холодном поту, а также нелепыми, беспричинными перепадами настроения. Далее — так называемый «синдром обобщения», приведший к тому, что Кэрол возненавидела не только своего насильника, но и в значительной степени всех мужчин в целом, включая собственного мужа, детектива Фитцпатрика и генерального прокурора Неда Д'Амато. Потом был еще этот ее «синдром выключателя», когда она в буквальном смысле не могла выключить телевизор, потому что проделала это непосредственно перед тем, как на нее напали, и, таким образом, в подсознании эти два события закрепились в виде причины и следствия. И наконец, был еще старый, добрый, древний как мир, комплекс вины. Кэрол испытывала вину за то, что подверглась изнасилованию, и вину за то, что осталась в живых. Вину за то, что причинила моральный дискомфорт своему мужу. Вину за то, что оставила окно открытым. Вину за то, что не сумела защититься и отразить нападение взрослого мужчины. Конечно, Джиллиан — хотела она признавать это или нет — держала пальму первенства по интенсивности своего чувства вины, но Кэрол считала, что ей тоже есть чем гордиться. Она могла похвастаться не каким-то одним из многочисленных синдромов, свойственных жертвам сексуального насилия (об этом они прочли в специальной книге), а всеми сразу. У нее были почти все эти комплексы, скрученные и скатанные в симпатичный, увесистый, настоятельно нуждающийся в лечении ком. Выходило, что в каком-то смысле она тоже была отличницей.
Поэтому, с одной стороны, быть изнасилованной омерзительно: это так же травмирует, терзает и ломает душу, как и представляла себе Кэрол. Она никому не пожелала бы приобрести такой опыт. Воистину женщинам следует первым делом стрелять, а потом уже спрашивать!
С другой стороны...
С другой стороны, жертва насилия имеет (за отсутствием более подходящего слова) и свои преимущества. Взять хотя бы их «Клуб непобежденных». Кэрол теперь большую часть времени проводила с двумя женщинами, с которыми прежде едва ли и словом бы перемолвилась. Начать с того, что Мег слишком молода для Кэрол, и та не могла всерьез рассматривать ее как подругу. И если быть до конца честной, на вкус Кэрол, от Мег уж слишком несло «рабочим классом». Если предположить, что их пути-дорожки все же могли когда-либо пересечься, то скорее всего это произошло бы в каком-нибудь шикарном ресторане, где Кэрол выступала бы в роли клиентки, а Мег — в роли официантки. И больше ни разу они друг о друге не вспомнили бы.
Джиллиан — более интересный случай. Больше соответствуя Кэрол по возрасту, по общественному и экономическому статусу, она являла собой тот тип женщины, которую Кэрол вполне могла бы повстречать, скажем, на светском приеме или на открытии какого-нибудь благотворительного фонда. Они обменялись бы там несколькими приличествующими случаю, ничего не значащими репликами — обычной для коктейля его пустопорожней болтовней. Вероятно, при этом Кэрол сочла бы Джиллиан женщиной слишком уж деловой, которую, кроме карьеры, ничего не интересует. А Джиллиан, вероятно, сочла бы Кэрол слишком старомодной в социальном смысле, принадлежащей эпохе 50-х, всего-навсего женой человека, занимающего солидное место в обществе. Женщиной, которая предпочитает сидеть дома, пока муж занимается настоящим делом.
Однако обстоятельства свели их вместе. Всех трех, хотя порой они с трудом переносили друг друга, были придирчивы и недоброжелательны, испытывали взаимную неловкость. Они не стеснялись делиться друг с другом такими вещами, которых обычным людям не понять. Они то чувствовали себя собранными, уверенными и сильными, готовыми к борьбе; то вдруг рыдали от непомерного напряжения. И при этом все равно скрытничали, не раскрывали до конца всего, что таится в душе. Кэрол была убеждена в этом. Бог свидетель, у нее самой хранились под спудом такие глубоко личные переживания и мысли, которые она даже год спустя не могла заставить себя облечь в слова. А уж что касается Джиллиан... Кэрол и Мег ничуть не сомневались, что даже не приблизились и к поверхности того, что было запрятано в тайниках ее души. Так что все они имели свои скелеты в шкафах. Но у них была также эта взаимная связь, эти скрепляющие их узы (которым лучше бы не существовать, и печально, что они существуют, но так уж случилось). И если уж на то пошло, их еженедельные встречи были, в сущности, тем единственным, что поддерживало Кэрол на плаву, заставляло жить и что-то делать.
Обычные люди не в состоянии понять всего этого. Обычные люди, дай-то Бог, никогда и не поймут таких вещей.
Кэрол допила свой бокал и, достаточно подкрепленная, двинулась домой.
Газетчиков поблизости не наблюдалось. Это было большим облегчением. Они, должно быть, весь день гуртовались возле ее дома — вот и еще она причина, почему ей не следовало туда спешить. Сейчас, однако, был уже седьмой час, слишком поздно, чтобы подкарауливать очередную сенсацию для пятичасовых «Новостей». А может, просто полиция проводит брифинг для прессы на другом конце города. Джиллиан, Кэрол и Мег научились ценить полицейские брифинги, когда репортеры сломя голову мчались от лужаек перед их домами к зданию полицейского управления, давая женщинам хотя бы пятнадцатиминутную передышку. Разумеется, только до тех пор, пока пресс-конференция не закончится и орды репортеров снова не двинутся по улицам боевым порядком. Вереницы белых микроавтобусов с легионами вооруженных вопросами боевиков. В лучшие свои дни Кэрол сладострастно мечтала установить на крыше пулемет и покосить их всех. В худшие же забивалась в ванную комнату на втором этаже, единственном в доме помещении без окон, и, съежившись в пустой ванне, лихорадочно, пинтами, заглатывала мороженое «Бен и Джерри».
На подъездной дорожке стояла машина Дэна. Капот на ощупь был холодным: видно, он находился дома уже изрядное время. Не слишком хороший знак.
Еще через пять минут Кэрол увидела Дэна в гостиной, освещаемой лишь неумолчным телевизором. При ее появлении муж поднялся, и Кэрол могла бы поклясться, сопроводив это каким-то вороватым движением. Однако, подойдя ближе, поняла, что он просто подносил к губам большой круглый коньячный бокал, чтобы выпить последний глоток. Кэрол молча уставилась на него, ожидая, кто заговорит первым. Потом заметила, что Дэн все еще в костюме, а короткие темно-каштановые волосы сильно взъерошены — волнуясь, Дэн имел обыкновение всей пятерней пробегаться по волосам.
На экране белокурая журналистка стояла перед зданием суда и говорила в микрофон, а над головой у нее водоворотом кружился заградительный огонь из красных и синих полицейских прожекторов.
«Только что полиция подтвердила, что так называемый Насильник из Колледж-Хилла был застрелен сегодня утром на этом самом месте. Из источников, близких к следствию, известно, что двадцативосьмилетний Комо был убит одиночным выстрелом в голову в тот самый момент, когда его выводили из тюремного фургона перед зданием Дворца правосудия, примерно в половине девятого утра. По словам его товарища-заключенного...»
— Я приехал домой, как только услышал новости, — проговорил наконец Дэн.
Кэрол промолчала.
— Я подумал, что, возможно, понадоблюсь тебе.
Кэрол по-прежнему хранила молчание.
— Ты могла бы по крайней мере позвонить, — тихо сказал муж. Он поднял глаза, встречаясь с ней взглядом. — Ты же знаешь, что я беспокоюсь.
— Ты одет как для работы.
— Господи, Кэрол, я отменил сегодня три встречи...
— Ты возвращаешься в офис.
— А что мне делать! Клиенты платят мне за то, чтобы я был доступен в любой момент, по первому их зову. Адвокатская практика — это работа с ненормированным рабочим днем, а не отсиживание на службе с девяти до пяти. Ты прекрасно это знаешь.
— Будет уже темно, — промолвила она.
Дэн опустил глаза. Он открыл было рот, потом закрыл, сложив его в мрачную, жесткую линию и вместо ответа начал с преувеличенным вниманием вертеть в пальцах опустошенный бокал. Дэн злился. В очертаниях его застывших плеч Кэрол заметила напряженность. Но он не сказал больше ни слова. И молчание все тянулось и тянулось, оно было нескончаемо.
— Я прошлась по магазинам, — сообщила наконец Кэрол, вызывающе вздернув подбородок.
— Я вижу.
— Купила три костюма. Прелестные.
— Хорошо, Кэрол.
— Истратила две тысячи долларов, — поднажала она.
На челюсти Дэна дрогнул какой-то мускул. Он с удвоенным старанием начал теребить в руках изысканный хрустальный бокал.
Она решила испробовать другую тактику. Солнце уже садилось. Сумерки спускались на их слишком большой, слишком пустой дом. И опять Дэн уходил, оставляя ее и лишний раз доказывая, что, какую бы кару она ему ни придумала, он был способен вернуть ее сторицей.
— Сегодня нас навестила полиция, — объявила Кэрол. — Детектив Фитцпатрик испортил нашу встречу.
— Он хотел первым сообщить важную новость?
— Нет, он хотел первым спросить, не мы ли убили его.
— И что же на это ответила Джиллиан?
— Послала его подальше. В более пристойных выражениях, конечно.
— Уж детективу Фитцпатрику следовало бы лучше разбираться в ситуации. — Дэн, наконец-то опустив свой бокал на кофейный столик, встал с кушетки. Движения его были нервными и возбужденными.
— Фитцпатрик был не один, а с парнем из полиции штата.
— Из полиции штата? — Голова Дэна удивленно дернулась вверх.
— Детектив, сержант Роун Гриффин. Крутой мужик. Хитрый как черт. Заявил, что в качестве следующего шага они в судебном порядке проверят наши банковские счета и всю финансовую отчетность. Понимаешь? Чтобы узнать, нет ли там необъяснимых изъятий или переводов крупных сумм, которые можно было бы истолковать как плату наемному убийце. Он очень недвусмысленно высказался на этот счет.
Дэн рассеянно прошелся по комнате, остановился перед красивой каминной доской, провел сверху вниз пальцем по затейливой деревянной резьбе. С такими длинными, тонкими пальцами Дэн мог бы быть скульптором или музыкантом. Или отцом, обучающим маленького сына завязывать узел бантиком.
— Почему они озаботились расследованием? — отрывисто спросил он. — Эдди Комо причинил много зла. Теперь он мертв. Ну и Бог с ним.
— Мне лично наплевать! — с жаром выпалила Кэрол. — Мне дела нет до того, кто его застрелил! Меня это абсолютно не волнует!
Она затаила дыхание, желая, чтобы муж обернулся и посмотрел ей в глаза. Кэрол затеяла этот разговор, чтобы подстегнуть, раззадорить его, но вот сейчас... Сейчас она услышала боль в своем голосе. Кэрол не говорила об этом никому — даже Мег и Джиллиан, — но втайне надеялась, что это ее муж пристрелил или нанял кого-то пристрелить Эдди Комо. Это был бы первый знак, что он еще любит ее.
«Я знаю, где ты был в ту ночь. Я никогда никому не рассказывала, но я знаю, где ты был в ту ночь и что задержался вовсе не на работе».
Дэн обернулся и пристально посмотрел на жену темно-карими глазами. За десять лет, прошедших со дня их свадьбы, лицо его приобрело новые складки, темные тени залегли под глазами, в волосах появилась седина. Эти годы не прошли бесследно для них обоих. Столь многое обернулось иначе, чем они планировали. И все-таки Кэрол по-прежнему считала его красивым. И по-прежнему желала, чтобы он подошел к ней, вот, например, сейчас, и обнял.
«Если бы ты пообещал попытаться дотронуться до меня, я бы пообещала попытаться не отдернуться. Если бы ты пообещал попытаться протянуть ко мне руку, я бы пообещала постараться не реагировать на тебя как на второго Эдди Комо. Если бы ты пообещал попытаться полюбить меня снова, я бы пообещала попытаться простить тебя. И быть может, если бы ты как следует постарался и я как следует постаралась, то...»
Но Дэн сказал:
— Я должен идти. Совещание начинается в семь, а мне еще надо подготовиться.
— Дэн... — начала Кэрол и вдруг оборвала себя на полуслове. Прикусила язык. Поперхнулась.
— Ты закроешь за мной дверь?
— Конечно.
— И включишь сигнализацию?
— Я знаю, Дэн.
— Скоро здесь появится пресса. В конце концов, тогда ты уже не будешь одна. Постарайся мыслить в этом ключе, Кэрол.
Дэн обошел вокруг дивана, бросил взгляд на принесенные ею из магазина пакеты, поморщился и вышел из комнаты. Открылась и закрылась за ним парадная дверь. Еще через несколько секунд с подъездной дорожки перед домом тронулась, отъезжая, его машина.
Взгляд Кэрол невольно устремился за окно, туда, где солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом. Спускались сумерки. Приближалась ночь. Постылая темнота была тут как тут. Она сгущалась и сгущалась, настигая Кэрол.
Но тишина уже опередила ее.
В телевизоре та же бойкая блондинка говорила:
— Сегодня днем семья Эдди Комо объявила, что будет требовать возвращения его тела из ведомства судмедэксперта не позже чем сегодня вечером, дабы в соответствии с католическим обрядом подготовить тело к погребению, которое должно состояться в среду утром. Родственники убитого, по-прежнему утверждающие, что он невиновен, сообщили также, что намерены учредить мемориальный фонд помощи другим мужчинам, ставшим жертвами несправедливого обвинения...
Кэрол заперла парадную дверь, включила систему сигнализации, поднялась наверх и прошла по всему длинному и мрачному, погруженному в полумрак холлу к плотно закрытой двери в конце. Открыла эту дверь. Заглянула в комнату — ту самую, которую некогда делила с мужем, где когда-то предавалась с ним любви. Но то, что теперь предстало перед ее глазами, было просто вместилищем пыльной мебели, похороненной здесь, в плену, за коваными железными решетками.
Ни открытых окон. Ни заляпанных кровью льняных простынь. Ни груды жгутов из латекса, облепленных клочьями длинных светлых волос.
Ничего такого.
Нет-нет, ничего такого.
Руки Кэрол начали дрожать. Сердце опять дико заколотилось. «Он же мертв, — убеждала себя Кэрол. — Он мертв, все кончено. Конец твоим страданиям, ты можешь наконец вздохнуть спокойно».
Но все было напрасно. Все уговоры тщетны. Тщетны, тщетны, тщетны.
Отскочив в ужасе и отвращении, Кэрол стремительно захлопнула за собой дверь и без оглядки бросилась назад по коридору, точно слепая, хватаясь руками за стены. Бежать, бежать прочь, скрыться, спрятаться... Включенный телевизор продолжал верещать. Не важно, не важно... Дом слишком велик, тишина могущественна, страшна и враждебна, и Дэн все равно придет слишком поздно. Она одна, она сама по себе. Всегда одна. Беги, Кэрол!
Спотыкаясь, она ввалилась в ванную верхнего этажа. Как безумная, захлопнула за собой дверь. А потом наклонилась над красивой раковиной из белого фарфора, и ее вывернуло наизнанку...
"Эдди Комо мертв. Эдди Комо мертв. Эдди Комо мертв.
Все позади, Кэрол. Ты наконец свободна".
Но все тело ее дрожало, тряслось, содрогалось от ужаса. Она никак не могла перестать думать о своей пустой спальне. Перестать думать об окне. О том, что готова поклясться, поклясться, поклясться: там, за ним, стоял мертвый Эдди Комо!
Глава 16
Мег
— Иисус, Мария и святой Иосиф! Ты что, пьяна?!
— Я просто... это шампанское. Только один бокал. Ну, может, два. Клянусь.
— Мистер Песатуро, прошу вас, успокойтесь и выслушайте...
— А вы! — Глава семьи Песатуро, с красным, мясистым, лоснящимся лицом, резко повернулся к Джиллиан и обличающе ткнул в нее пальцем. Синяя форменная одежда электрика туго облегала его толстый живот, и две белые пуговицы трепетали под натиском его ярости. Производимый эффект был довольно комическим, и теперь, когда негодующий отец благополучно переключился на Джиллиан, Мег снова разобрал смех и она захихикала. Джиллиан метнула на нее предостерегающий взгляд, но без толку. На Мег, которая выдула бокалов шесть шампанского, это не возымело никакого действия.
— Как вы смеете спаивать мою несовершеннолетнюю дочь! — гремел Том Песатуро. — Ради всего святого! Неужто вам еще мало всего, что вы понаделали? Никак не можете остановиться?
Джиллиан растерянно заморгала:
— Не могу остановиться?
— Папа...
— Том, успокойся, присядь. Мег теперь дома, а это самое главное. — Лори, мать семейства, успокаивающе положила ладонь на возмущенно выброшенную вперед руку мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Сейчас Кэрол села за столик в кафе универмага, где заказала себе изрядную горку китайского салата с курицей и еще один — почему бы и нет?! — кусок шоколадного торта. Потом спросила бокал вина. Или два, а может, все три или четыре.
После этого Кэрол все равно ощущала голод, но ее это больше не удивляло. Она ощущала его уже больше года.
Быть жертвой изнасилования, оказывается, удивительно и диковинно. Более диковинно, чем полагала Кэрол. Да-да, теперь она испытывала множество разнообразных и прелестных ментальных состояний. Во-первых, «синдром посттравматического стресса», снабдивший ее ночными кошмарами, после которых пробуждаешься в холодном поту, а также нелепыми, беспричинными перепадами настроения. Далее — так называемый «синдром обобщения», приведший к тому, что Кэрол возненавидела не только своего насильника, но и в значительной степени всех мужчин в целом, включая собственного мужа, детектива Фитцпатрика и генерального прокурора Неда Д'Амато. Потом был еще этот ее «синдром выключателя», когда она в буквальном смысле не могла выключить телевизор, потому что проделала это непосредственно перед тем, как на нее напали, и, таким образом, в подсознании эти два события закрепились в виде причины и следствия. И наконец, был еще старый, добрый, древний как мир, комплекс вины. Кэрол испытывала вину за то, что подверглась изнасилованию, и вину за то, что осталась в живых. Вину за то, что причинила моральный дискомфорт своему мужу. Вину за то, что оставила окно открытым. Вину за то, что не сумела защититься и отразить нападение взрослого мужчины. Конечно, Джиллиан — хотела она признавать это или нет — держала пальму первенства по интенсивности своего чувства вины, но Кэрол считала, что ей тоже есть чем гордиться. Она могла похвастаться не каким-то одним из многочисленных синдромов, свойственных жертвам сексуального насилия (об этом они прочли в специальной книге), а всеми сразу. У нее были почти все эти комплексы, скрученные и скатанные в симпатичный, увесистый, настоятельно нуждающийся в лечении ком. Выходило, что в каком-то смысле она тоже была отличницей.
Поэтому, с одной стороны, быть изнасилованной омерзительно: это так же травмирует, терзает и ломает душу, как и представляла себе Кэрол. Она никому не пожелала бы приобрести такой опыт. Воистину женщинам следует первым делом стрелять, а потом уже спрашивать!
С другой стороны...
С другой стороны, жертва насилия имеет (за отсутствием более подходящего слова) и свои преимущества. Взять хотя бы их «Клуб непобежденных». Кэрол теперь большую часть времени проводила с двумя женщинами, с которыми прежде едва ли и словом бы перемолвилась. Начать с того, что Мег слишком молода для Кэрол, и та не могла всерьез рассматривать ее как подругу. И если быть до конца честной, на вкус Кэрол, от Мег уж слишком несло «рабочим классом». Если предположить, что их пути-дорожки все же могли когда-либо пересечься, то скорее всего это произошло бы в каком-нибудь шикарном ресторане, где Кэрол выступала бы в роли клиентки, а Мег — в роли официантки. И больше ни разу они друг о друге не вспомнили бы.
Джиллиан — более интересный случай. Больше соответствуя Кэрол по возрасту, по общественному и экономическому статусу, она являла собой тот тип женщины, которую Кэрол вполне могла бы повстречать, скажем, на светском приеме или на открытии какого-нибудь благотворительного фонда. Они обменялись бы там несколькими приличествующими случаю, ничего не значащими репликами — обычной для коктейля его пустопорожней болтовней. Вероятно, при этом Кэрол сочла бы Джиллиан женщиной слишком уж деловой, которую, кроме карьеры, ничего не интересует. А Джиллиан, вероятно, сочла бы Кэрол слишком старомодной в социальном смысле, принадлежащей эпохе 50-х, всего-навсего женой человека, занимающего солидное место в обществе. Женщиной, которая предпочитает сидеть дома, пока муж занимается настоящим делом.
Однако обстоятельства свели их вместе. Всех трех, хотя порой они с трудом переносили друг друга, были придирчивы и недоброжелательны, испытывали взаимную неловкость. Они не стеснялись делиться друг с другом такими вещами, которых обычным людям не понять. Они то чувствовали себя собранными, уверенными и сильными, готовыми к борьбе; то вдруг рыдали от непомерного напряжения. И при этом все равно скрытничали, не раскрывали до конца всего, что таится в душе. Кэрол была убеждена в этом. Бог свидетель, у нее самой хранились под спудом такие глубоко личные переживания и мысли, которые она даже год спустя не могла заставить себя облечь в слова. А уж что касается Джиллиан... Кэрол и Мег ничуть не сомневались, что даже не приблизились и к поверхности того, что было запрятано в тайниках ее души. Так что все они имели свои скелеты в шкафах. Но у них была также эта взаимная связь, эти скрепляющие их узы (которым лучше бы не существовать, и печально, что они существуют, но так уж случилось). И если уж на то пошло, их еженедельные встречи были, в сущности, тем единственным, что поддерживало Кэрол на плаву, заставляло жить и что-то делать.
Обычные люди не в состоянии понять всего этого. Обычные люди, дай-то Бог, никогда и не поймут таких вещей.
Кэрол допила свой бокал и, достаточно подкрепленная, двинулась домой.
Газетчиков поблизости не наблюдалось. Это было большим облегчением. Они, должно быть, весь день гуртовались возле ее дома — вот и еще она причина, почему ей не следовало туда спешить. Сейчас, однако, был уже седьмой час, слишком поздно, чтобы подкарауливать очередную сенсацию для пятичасовых «Новостей». А может, просто полиция проводит брифинг для прессы на другом конце города. Джиллиан, Кэрол и Мег научились ценить полицейские брифинги, когда репортеры сломя голову мчались от лужаек перед их домами к зданию полицейского управления, давая женщинам хотя бы пятнадцатиминутную передышку. Разумеется, только до тех пор, пока пресс-конференция не закончится и орды репортеров снова не двинутся по улицам боевым порядком. Вереницы белых микроавтобусов с легионами вооруженных вопросами боевиков. В лучшие свои дни Кэрол сладострастно мечтала установить на крыше пулемет и покосить их всех. В худшие же забивалась в ванную комнату на втором этаже, единственном в доме помещении без окон, и, съежившись в пустой ванне, лихорадочно, пинтами, заглатывала мороженое «Бен и Джерри».
На подъездной дорожке стояла машина Дэна. Капот на ощупь был холодным: видно, он находился дома уже изрядное время. Не слишком хороший знак.
Еще через пять минут Кэрол увидела Дэна в гостиной, освещаемой лишь неумолчным телевизором. При ее появлении муж поднялся, и Кэрол могла бы поклясться, сопроводив это каким-то вороватым движением. Однако, подойдя ближе, поняла, что он просто подносил к губам большой круглый коньячный бокал, чтобы выпить последний глоток. Кэрол молча уставилась на него, ожидая, кто заговорит первым. Потом заметила, что Дэн все еще в костюме, а короткие темно-каштановые волосы сильно взъерошены — волнуясь, Дэн имел обыкновение всей пятерней пробегаться по волосам.
На экране белокурая журналистка стояла перед зданием суда и говорила в микрофон, а над головой у нее водоворотом кружился заградительный огонь из красных и синих полицейских прожекторов.
«Только что полиция подтвердила, что так называемый Насильник из Колледж-Хилла был застрелен сегодня утром на этом самом месте. Из источников, близких к следствию, известно, что двадцативосьмилетний Комо был убит одиночным выстрелом в голову в тот самый момент, когда его выводили из тюремного фургона перед зданием Дворца правосудия, примерно в половине девятого утра. По словам его товарища-заключенного...»
— Я приехал домой, как только услышал новости, — проговорил наконец Дэн.
Кэрол промолчала.
— Я подумал, что, возможно, понадоблюсь тебе.
Кэрол по-прежнему хранила молчание.
— Ты могла бы по крайней мере позвонить, — тихо сказал муж. Он поднял глаза, встречаясь с ней взглядом. — Ты же знаешь, что я беспокоюсь.
— Ты одет как для работы.
— Господи, Кэрол, я отменил сегодня три встречи...
— Ты возвращаешься в офис.
— А что мне делать! Клиенты платят мне за то, чтобы я был доступен в любой момент, по первому их зову. Адвокатская практика — это работа с ненормированным рабочим днем, а не отсиживание на службе с девяти до пяти. Ты прекрасно это знаешь.
— Будет уже темно, — промолвила она.
Дэн опустил глаза. Он открыл было рот, потом закрыл, сложив его в мрачную, жесткую линию и вместо ответа начал с преувеличенным вниманием вертеть в пальцах опустошенный бокал. Дэн злился. В очертаниях его застывших плеч Кэрол заметила напряженность. Но он не сказал больше ни слова. И молчание все тянулось и тянулось, оно было нескончаемо.
— Я прошлась по магазинам, — сообщила наконец Кэрол, вызывающе вздернув подбородок.
— Я вижу.
— Купила три костюма. Прелестные.
— Хорошо, Кэрол.
— Истратила две тысячи долларов, — поднажала она.
На челюсти Дэна дрогнул какой-то мускул. Он с удвоенным старанием начал теребить в руках изысканный хрустальный бокал.
Она решила испробовать другую тактику. Солнце уже садилось. Сумерки спускались на их слишком большой, слишком пустой дом. И опять Дэн уходил, оставляя ее и лишний раз доказывая, что, какую бы кару она ему ни придумала, он был способен вернуть ее сторицей.
— Сегодня нас навестила полиция, — объявила Кэрол. — Детектив Фитцпатрик испортил нашу встречу.
— Он хотел первым сообщить важную новость?
— Нет, он хотел первым спросить, не мы ли убили его.
— И что же на это ответила Джиллиан?
— Послала его подальше. В более пристойных выражениях, конечно.
— Уж детективу Фитцпатрику следовало бы лучше разбираться в ситуации. — Дэн, наконец-то опустив свой бокал на кофейный столик, встал с кушетки. Движения его были нервными и возбужденными.
— Фитцпатрик был не один, а с парнем из полиции штата.
— Из полиции штата? — Голова Дэна удивленно дернулась вверх.
— Детектив, сержант Роун Гриффин. Крутой мужик. Хитрый как черт. Заявил, что в качестве следующего шага они в судебном порядке проверят наши банковские счета и всю финансовую отчетность. Понимаешь? Чтобы узнать, нет ли там необъяснимых изъятий или переводов крупных сумм, которые можно было бы истолковать как плату наемному убийце. Он очень недвусмысленно высказался на этот счет.
Дэн рассеянно прошелся по комнате, остановился перед красивой каминной доской, провел сверху вниз пальцем по затейливой деревянной резьбе. С такими длинными, тонкими пальцами Дэн мог бы быть скульптором или музыкантом. Или отцом, обучающим маленького сына завязывать узел бантиком.
— Почему они озаботились расследованием? — отрывисто спросил он. — Эдди Комо причинил много зла. Теперь он мертв. Ну и Бог с ним.
— Мне лично наплевать! — с жаром выпалила Кэрол. — Мне дела нет до того, кто его застрелил! Меня это абсолютно не волнует!
Она затаила дыхание, желая, чтобы муж обернулся и посмотрел ей в глаза. Кэрол затеяла этот разговор, чтобы подстегнуть, раззадорить его, но вот сейчас... Сейчас она услышала боль в своем голосе. Кэрол не говорила об этом никому — даже Мег и Джиллиан, — но втайне надеялась, что это ее муж пристрелил или нанял кого-то пристрелить Эдди Комо. Это был бы первый знак, что он еще любит ее.
«Я знаю, где ты был в ту ночь. Я никогда никому не рассказывала, но я знаю, где ты был в ту ночь и что задержался вовсе не на работе».
Дэн обернулся и пристально посмотрел на жену темно-карими глазами. За десять лет, прошедших со дня их свадьбы, лицо его приобрело новые складки, темные тени залегли под глазами, в волосах появилась седина. Эти годы не прошли бесследно для них обоих. Столь многое обернулось иначе, чем они планировали. И все-таки Кэрол по-прежнему считала его красивым. И по-прежнему желала, чтобы он подошел к ней, вот, например, сейчас, и обнял.
«Если бы ты пообещал попытаться дотронуться до меня, я бы пообещала попытаться не отдернуться. Если бы ты пообещал попытаться протянуть ко мне руку, я бы пообещала постараться не реагировать на тебя как на второго Эдди Комо. Если бы ты пообещал попытаться полюбить меня снова, я бы пообещала попытаться простить тебя. И быть может, если бы ты как следует постарался и я как следует постаралась, то...»
Но Дэн сказал:
— Я должен идти. Совещание начинается в семь, а мне еще надо подготовиться.
— Дэн... — начала Кэрол и вдруг оборвала себя на полуслове. Прикусила язык. Поперхнулась.
— Ты закроешь за мной дверь?
— Конечно.
— И включишь сигнализацию?
— Я знаю, Дэн.
— Скоро здесь появится пресса. В конце концов, тогда ты уже не будешь одна. Постарайся мыслить в этом ключе, Кэрол.
Дэн обошел вокруг дивана, бросил взгляд на принесенные ею из магазина пакеты, поморщился и вышел из комнаты. Открылась и закрылась за ним парадная дверь. Еще через несколько секунд с подъездной дорожки перед домом тронулась, отъезжая, его машина.
Взгляд Кэрол невольно устремился за окно, туда, где солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом. Спускались сумерки. Приближалась ночь. Постылая темнота была тут как тут. Она сгущалась и сгущалась, настигая Кэрол.
Но тишина уже опередила ее.
В телевизоре та же бойкая блондинка говорила:
— Сегодня днем семья Эдди Комо объявила, что будет требовать возвращения его тела из ведомства судмедэксперта не позже чем сегодня вечером, дабы в соответствии с католическим обрядом подготовить тело к погребению, которое должно состояться в среду утром. Родственники убитого, по-прежнему утверждающие, что он невиновен, сообщили также, что намерены учредить мемориальный фонд помощи другим мужчинам, ставшим жертвами несправедливого обвинения...
Кэрол заперла парадную дверь, включила систему сигнализации, поднялась наверх и прошла по всему длинному и мрачному, погруженному в полумрак холлу к плотно закрытой двери в конце. Открыла эту дверь. Заглянула в комнату — ту самую, которую некогда делила с мужем, где когда-то предавалась с ним любви. Но то, что теперь предстало перед ее глазами, было просто вместилищем пыльной мебели, похороненной здесь, в плену, за коваными железными решетками.
Ни открытых окон. Ни заляпанных кровью льняных простынь. Ни груды жгутов из латекса, облепленных клочьями длинных светлых волос.
Ничего такого.
Нет-нет, ничего такого.
Руки Кэрол начали дрожать. Сердце опять дико заколотилось. «Он же мертв, — убеждала себя Кэрол. — Он мертв, все кончено. Конец твоим страданиям, ты можешь наконец вздохнуть спокойно».
Но все было напрасно. Все уговоры тщетны. Тщетны, тщетны, тщетны.
Отскочив в ужасе и отвращении, Кэрол стремительно захлопнула за собой дверь и без оглядки бросилась назад по коридору, точно слепая, хватаясь руками за стены. Бежать, бежать прочь, скрыться, спрятаться... Включенный телевизор продолжал верещать. Не важно, не важно... Дом слишком велик, тишина могущественна, страшна и враждебна, и Дэн все равно придет слишком поздно. Она одна, она сама по себе. Всегда одна. Беги, Кэрол!
Спотыкаясь, она ввалилась в ванную верхнего этажа. Как безумная, захлопнула за собой дверь. А потом наклонилась над красивой раковиной из белого фарфора, и ее вывернуло наизнанку...
"Эдди Комо мертв. Эдди Комо мертв. Эдди Комо мертв.
Все позади, Кэрол. Ты наконец свободна".
Но все тело ее дрожало, тряслось, содрогалось от ужаса. Она никак не могла перестать думать о своей пустой спальне. Перестать думать об окне. О том, что готова поклясться, поклясться, поклясться: там, за ним, стоял мертвый Эдди Комо!
Глава 16
Мег
— Иисус, Мария и святой Иосиф! Ты что, пьяна?!
— Я просто... это шампанское. Только один бокал. Ну, может, два. Клянусь.
— Мистер Песатуро, прошу вас, успокойтесь и выслушайте...
— А вы! — Глава семьи Песатуро, с красным, мясистым, лоснящимся лицом, резко повернулся к Джиллиан и обличающе ткнул в нее пальцем. Синяя форменная одежда электрика туго облегала его толстый живот, и две белые пуговицы трепетали под натиском его ярости. Производимый эффект был довольно комическим, и теперь, когда негодующий отец благополучно переключился на Джиллиан, Мег снова разобрал смех и она захихикала. Джиллиан метнула на нее предостерегающий взгляд, но без толку. На Мег, которая выдула бокалов шесть шампанского, это не возымело никакого действия.
— Как вы смеете спаивать мою несовершеннолетнюю дочь! — гремел Том Песатуро. — Ради всего святого! Неужто вам еще мало всего, что вы понаделали? Никак не можете остановиться?
Джиллиан растерянно заморгала:
— Не могу остановиться?
— Папа...
— Том, успокойся, присядь. Мег теперь дома, а это самое главное. — Лори, мать семейства, успокаивающе положила ладонь на возмущенно выброшенную вперед руку мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53