– Дженнифер, надежды которой возросли, вновь впала в отчаяние.
– Да. Дорогая, я – человек светский и ничего не даю задаром.
– Даже молчание?
– Особенно молчание. Только подумайте, сколько будет разговоров! Какая чудесная история для светских сплетен. И какая месть за это, – здоровой рукой он коснулся повязки, которая поддерживала его раненую руку. – Нет-нет, за молчание мне нужна взятка; взятка и награда.
– Какая? – Надежды Дженнифер снова умерли.
– Самая старая и самая приятная в мире. Как я понимаю, ваше положение не из легких. Если я не разоблачу вас сегодня, кто-нибудь все равно сделает это завтра. Вам ничего не светит, кроме позора и краха. Вы можете избежать этого, покинув герцогиню и перейдя под мою защиту, хоть прямо сейчас. Я обещаю вам комфорт, роскошь и свое обожание.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Насколько я понимаю, вы говорите не о замужестве.
– Ну, нет, – он несколько смущенно рассмеялся. – Будьте же благоразумны. Случай ведь совсем не таков, не правда ли?
Дженнифер помолчала, дрожа от гнева и страха. Все было правильно. В его власти было скомпрометировать не только ее, но и Мэйнверинга, и даже герцогиню. Не время показывать свое возмущение; она должна переждать, выиграть время. Ее молчание и так уже затянулось.
– Ну же, мисс Фэрбенк, – поторопил он, – я жду вашего ответа. Ну, будьте же рассудительны. Мы с вами прекрасно поладим. Давайте уедем в Париж. Вы, думаю, будете рады на какое-то время покинуть Лондон, да и, по правде говоря, я тоже, – его рука опять мягко коснулась повязки. – Квартира на Рю Сент Оноре… Я так и вижу там вас и себя у ваших ног.
– А вы сможете? – она взглянула на него, продолжая размышлять.
– Более того, – он по-прежнему разыгрывал, как ему казалось, верную карту. – Из достоверных источников мне известно, что ваш друг Мэйнверинг вот-вот женится. Вам вряд ли захочется оставаться в Лондоне и смотреть, как какая-то провинциальная простушка будет изображать миледи рядом с ним. Вы плохо разыграли ваши карты, но я предлагаю вам превратить проигрыш в победу.
Как это ни ужасно, в его словах что-то было. Она дала ему понять, что колеблется.
– Не знаю, я не думала над этим… Вы правы, мое положение не из легких. Сэр, – она сделала вид, что решилась, – вы должны дать мне время. Разрешите подумать до завтра. Конечно, Париж… Говорят, Париж весной… Пошлите завтра к герцогине за ответом. Вы понимаете, мне надо придумать, как наиболее достойно выйти из-под опеки ее светлости.
– Ой, не забивайте этим свою хорошенькую головку. – Теперь он был уверен, что уже получил ее. – Когда вы будете со мной, вам не будет дела до нее и ей подобных.
Уж в этом-то она была уверена, да и им до нее тоже. Если ей и нужен был еще какой-нибудь резон, то теперь она решила скрыться от него любой ценой. Но как устроить так, чтобы он, разозлившись, что его отвергли, не распространялся об этой убийственной истории и не поставил под угрозу будущее Мэйнверинга? Теперь не было времени думать об этом; сейчас нужно улизнуть от него, а для этого необходимо ему подыграть.
– А теперь, – сказала она, – поддержите мою нынешнюю роль и проводите меня к леди Бересфорд.
Он засмеялся и подчинился. Поддерживающая ее рука вела себя вольнее, чем обычно, но Дженнифер притворилась, что не замечает этого. Весь остаток вечера она провела, составляя один план за другим и отвергая их все по очереди, по мере сил отвечая на любезности Мандевиля и не замечая ничего вокруг. Наконец она оказалась дома на Гросвенор-сквер и в кои-то веки была благодарна леди Бересфорд за сопровождение. Как странно, подумала она, она ведь и впрямь считает особняк герцогини своим домом.
Вот это-то слово и напомнило ей о ее собственном доме и подсказало решение. Она должна ехать домой. Она должна отдаться на милость дяди и выйти замуж за того, за кого он предложит. Только таким образом она может пресечь притязания Мандевиля и одновременно связать ему язык. Помолвка мисс Перчис объявлена, свадьба последует немедленно. Мисс Фэрбенк исчезнет, словно ее никогда и не было. Теперь по крайней мере будет легче разговаривать с дядей, чье замешательство должно быть не меньшим, чем ее неловкость.
Кто знает, если все хорошо продумать, они, может, еще сумеют выручить друг друга. Поскольку Элизабет убежала, дядюшка должен быть в отчаянии: что он может сказать жениху? Что ж, он может сказать ему правду: пытался, мол, подменить невесту, но не вышло. Дальше он может сказать: вот, мол, настоящая наследница, мисс Перчис, вот ее состояние, она готова выйти за вас замуж. Потому что, если уж дошло до этого, думала Дженнифер, беспощадно раздирая расческой кудри, то хоть она и старалась избежать этого брака (а она до сих пор полагала, что поступила правильно), теперь ей просто повезет, если он все-таки согласится жениться на ней. Ясно, что сейчас этот брак – ее единственное спасение, и что еще важнее, – единственное спасение Мэйнверинга и герцогини. Потому что только будучи замужней женщиной – миссис Феррис, или как его там, – она сможет утереть нос Мандевилю и наплевать на его угрозы. А вообще-то – на что Феррису жаловаться? Он ясно дал понять, что ему нужна лишь хозяйка дома и состояние. Он получит и то, и другое. А из того, что рассказал Эдмунд, видно, что робкая Элизабет ему не очень-то понравилась.
Чернобровый грубиян, сказал Эдмунд… Она решительно откинула мысли о другом чернобровом грубияне. Женитьба Мэйнверинга – дело решенное. Она вполне может выходить за Ферриса. Но нельзя терять времени… Нужно во что бы то ни стало встретиться с дядей до того, как он найдет Эдмунда и Элизабет. Как же лучше поступить?
Она снова задумалась. Теперь она совсем не боялась дядю. Он влип еще хуже, чем она. Почему бы ей не отправиться к Элизабет в Холборн, объяснить ей все и дождаться там дядю Гернинга, который, несомненно, появится там завтра, пылая гневом. Неожиданное присутствие там Дженнифер безусловно охладит его пыл. Можно не сомневаться, что он вздохнет с облегчением, узнав, что она прощает ему двойную игру и согласна выйти за Ферриса, и скорее всего, дядя даст согласие на брак Элизабет и Эдмунда. На этом она заснула.
Поднявшись рано утром, Дженнифер написала два письма. Первое – герцогине – не потребовало больших усилий. Оно выражало сердечную благодарность за доброту, с которой к ней отнеслись; дальше она писала, что осознала, хотя и поздно, каким странным должно казаться в свете ее пребывание на Гросвенор-сквер. «Я не виню людей за то, что они плохо обо мне думают», – продолжала она. – Дорогая мадам, мне никогда не следовало пользоваться вашей добротой. Теперь я делаю то, что должна была сделать с самого начала, – возвращаюсь в свою семью». Еще раз выразив благодарность, она подписалась и запечатала письмо, отказав себе в удовольствии приписать пару слов для Мэйнверинга, и перешла к более трудной задаче – письму к Мандевилю.
Оно потребовало больших раздумий (она даже погрызла перо): оно должно было быть очень дипломатичным. Нельзя толкнуть его на поспешные действия. Она писала и переписывала и, наконец, составила текст, который почти устроил ее.
«Сэр , – писала она, – беру на себя смелость отказаться от ваших предложений. В то же время я очень благодарна вам за то, что вы высказались столь откровенно, и мне стала совершенно очевидна истинная опасность моего положения. Я торжественно клянусь вам, что не виновна ни в чем, кроме легкомыслия, а милорд и его бабушка были лишь незаслуженно добры ко мне. Я возвращаюсь к тем, чья обязанность защищать меня, и предупреждаю вас, что в скором времени у меня будет муж, который примет все необходимые меры, дабы оградить мое доброе имя. Если вы осуществите свои вчерашние угрозы, вы очень об этом пожалеете».
Этого вполне достаточно, подумала она, вспомнив, как трусливо он говорил о дуэли с Мэйнверингом. Это напугает его… В любом случае (она подписалась, заклеила письмо и надписала адрес своим мелким ровным почерком) большего она написать не может.
Между тем время бежало. Герцогиня скоро проснется и пошлет за нею. Дженнифер хотела любой ценой избежать сцены прощания. Позвонив, она отдала два письма озадаченному лакею и приказала оседлать Звездного. Она приедет раньше Эдмунда, но это не страшно. Конечно, не очень-то хорошо опять остаться в одном-единственном, хотя и любимом зеленом костюме для верховой езды, но Элизабет и ее тетя найдут для нее что-нибудь подходящее на первое время, а как только она выяснит отношения с дядей, она сможет уехать домой в Суссекс.
При этой мысли Дженнифер испытала счастье. В парке пели птицы, деревья уже зеленели. В Суссексе, конечно, уже лето: холмы всегда под солнцем. Пора домой. Она пустила Звездного рысью, отчасти чтобы избежать грустных мыслей, отчасти – знакомых, которых солнышко могло выманить на улицу гораздо раньше времени, приличествующего для прогулок. Сегодня не тот день, когда можно с ними посплетничать. Она хотела побыть одна, чтобы приготовиться к встрече со своим прошлым и будущим.
Ей повезло, и она никого не встретила. Эдмунд появился минута в минуту, его простое бесхитростное лицо раскраснелось от спешки. Увидев его, она почувствовала первый приступ сомнений. Сойдет ли все так гладко, как ей думалось? Герцогиня сейчас сидит в подушках и, потягивая свой шоколад, читает ее письмо. Мандевиль, может быть, уже получил свое. Пути назад нет. Наоборот, надо действовать как можно быстрее. Нечего торчать здесь на виду.
Она повернулась к конюху.
– Джеймс, я вспомнила об одном деле, которое мне надо сделать; я пойду пешком, а кузен будет меня сопровождать. Отведите Звездного домой.
Конюх посмотрел на нее с сомнением. Вся выучка заставляла его беспрекословно повиноваться, но в подобном поведении мисс Фэрбенк было что-то сомнительное. А она ему нравилась. Он осмелился возразить.
– Но, мисс Фэрбенк, боюсь, герцогиня будет недовольна.
– Я все объяснила ее светлости, – перебила его Дженнифер, – делайте, как приказано, Джеймс, и не разыгрывайте хранителя семейной чести.
Он мирно улыбнулся и без дальнейших возражений повиновался.
Оставшись наедине с Дженнифер, Эдмунд с уважением посмотрел на нее:
– Ее светлость? – спросил он. – Ты высоко залетела, Дженни.
– Да, – сказала она, – но это долгая история, и я не буду сейчас тебя ею утомлять. Нам надо поговорить о гораздо более неотложных делах. Я изменила все свои планы и все-таки решила не продавать мамины жемчуга. Уверена, что ты обрадуешься, услышав об этом.
– Не продавать? Но, Дженни, а как же деньги? Специальное разрешение?
– Не беспокойся. Тебе не понадобится ни то, ни другое. Ты можешь сделать предложение Элизабет по всей форме и обвенчаться с нею на Гановер-сквер. Уверена, что вам это больше придется по душе.
– Конечно. Бедняжка Лиззи еще утром плакала, что у нее не будет ни свадебного платья, ни всего остального, да и мне, признаюсь, эта спешка не по нраву. Но как это сделать? Уверен, что дядя явится сегодня, а моя девочка в его руках – чистый воск.
– Не бойся, – весело сказала Дженнифер. – Я собираюсь сама поговорить с дядей Гернингом, и если не ошибаюсь, к тому времени, как я закончу, он будет на коленях умолять тебя жениться на Лиззи.
– Как тебе не стыдно, Дженни, – тотчас вспылил он, – ты не смеешь опозорить бедного ангела, я не позволю!
– Да зачем мне это делать? В этом нет нужды. Факты говорят сами за себя. Она должна выйти замуж, и быстро. Чего стоит поездка с тобой в обычной почтовой карете?
Она никогда не могла устоять, чтобы не подразнить Эдмунда, а теперь он отреагировал так, как она и рассчитывала.
– Это нисколько не хуже, чем вылезать из окна в мужской одежде и верхом скакать в город, – сердито сказал он.
– Конечно, но не так интересно. Но я тоже понесу наказание. Я собираюсь выйти за Ферриса.
– Что? – воскликнул он. – После всех твоих побегов и усилий скрыться от него? Дженни, не могу поверить.
– Ты вправе удивляться, Эдмунд, но это так. Говоря откровенно, я не вижу другого выхода. А ты должен понимать, что это сильно облегчит вашу с Элизабет участь. Как только я появлюсь и потребую вернуть мне мое собственное имя (я должна признаться, что сделаю это с радостью, потому что мне уже тошно быть мисс Фэрбенк), дядюшка окажется в очень неловком положении.
Глаза Эдмунда засверкали.
– Уж это точно. Дженни, это просто здорово. Давай поспешим и расскажем Элизабет эти хорошие новости.
Он остановил извозчика и подсадил Дженнифер. Ни один из них не заметил Майлза Мандевиля, который уже довольно давно наблюдал за ними из окошка своей кареты. Когда Эдмунд подозвал извозчика, Мандевиль чертыхнулся, развернул лошадей и последовал за ними в Холборн. Увидев, как Дженнифер вошла в богатый дом в этом немодном районе, Мандевиль повернул к своему дому еще более озадаченный. Он-то собирался заехать к герцогине так рано, как только позволяли приличия, и лично получить положительный ответ Дженнифер, в котором не сомневался. Теперь он изменил свои намерения. Происходило нечто странное; он пошлет за ее ответом.
Поступив так, он пропустил интереснейшую сцену. Герцогиня – женщина волевая – не впала в истерику, прочитав письмо Дженнифер, но настроение ее так испортилось, что слуги могли припомнить только один подобный случай: такое случилось, когда герцог окончательно потерял рассудок и переколотил все бутылки и зеркала в доме. Она все еще отчитывала Джеймса за то, что он вернулся один. Как раз когда она начала ругать его по второму кругу, ей помешал приезд лорда Мэйнверинга, бывшего в еще более раздраженном состоянии, чем бабушка. Какое-то время они говорили, верней, кричали, одновременно, каждый о своем, но потом, разумеется, герцогиня победила.
– Они дали ей сбежать, болваны, – сказала она. – Тупицы пустоголовые, сборище идиотов, у которых нет даже куриных мозгов. С благодарностью взяли ее прощальное письмо – «Спасибо, мисс; да, мисс», и даже не догадались пораньше разбудить меня. И почему она одновременно пишет Безумцу Мандевилю, ума не приложу. Я, пожалуй, решусь вскрыть письмо: наверняка это какие-нибудь козни твоей тетки Бересфорд.
Мэйнверинг, который тщетно пытался уловить смысл этого заявления, перебил ее:
– Моей тетки? А она-то тут при чем? И кто сбежал? Не Памела же?
– Как же, Памела! Какой ты все-таки тугодум, Джордж! Конечно же, твоя бесценная мисс Фэрбенк. Пишет, что возвращается к родным, куча благодарностей, вечная, мол, должница и все в том же духе. «Вечная должница» – и бросает меня как раз тогда, когда я наконец научила ее перематывать шерсть, как я привыкла, и играть в пикет как следует. «Премного благодарна», и даже ни слова о том, кто она на самом деле и куда едет, или кто напугал ее настолько. Говорю тебе, Джордж, мое терпение кончилось.
Ее старые руки переломили веер, и она отбросила его в сторону.
– Ты, конечно, будешь смеяться надо мной, Джордж, но я привязалась к этой девочке. Надо же: сбежать так! Я вне себя!
Мэйнверинг, потерявший от этого сообщения дар речи, не смог удержаться от мрачного смешка:
– Вижу, мэм. Не думаю, что все так серьезно. Она уехала на денек, может, к друзьям, которых мы не знаем.
– Как же, к друзьям! Краснолицый недоросль, прямо из провинции. Этот дурак Джеймс видел вчера, как она с ним встретилась и договорилась обо всем, и даже не сообразил обмолвиться мне об этом. Так что сегодня она спокойненько уходит с этим «кузеном», послав Джеймса подальше, когда он попытался возразить. Сначала я подумала, что это Мандевиль, потому что я, по правде говоря, со дня на день ожидала, что он сделает ей предложение, но, как теперь вижу, ошибалась: иначе зачем бы ей писать ему? Все, решено, я вскрываю письмо. На-ка, почитай пока, что она написала мне, а я посмотрю, что она пишет ему.
Тщетно Мэйнверинг протестовал против такого беспардонного поступка, потом принялся читать письмо Дженнифер бабушке, пока она читала письмо к Мандевилю, вслух выражая свои чувства. Потом, едва сдерживая желание выругаться, он взял второе письмо.
– Ясно, – сказал он наконец. – Мандевиль – негодяй, как я всегда и думал, и его надо проучить. Предоставьте это мне, мэм. Что же до вашей мисс Фэрбенк, то она, похоже, в состоянии сама о себе позаботиться. Она, видите ли, возвращается к своим, как она пишет вам, и даже не упоминает о замужестве, о чем сообщает лишь Мандевилю, – он сердито скомкал письмо. – Конечно, за этого провинциального недотепу, которого видел Джеймс. Мы в ней сильно обманулись. К чему вся эта писанина? Несколько элегантных слов благодарности, и все, и это тем, кто ради нее всю жизнь перевернул вверх ногами. Изумительно: «бесконечно благодарна», «ничем не могу отплатить», – уж конечно, она сделала все, чтоб нечем было отплатить.
Он прошелся туда-сюда по комнате и вернулся к дивану; бабушка с нескрываемым любопытством наблюдала за ним.
– Она ни с того, ни с сего бросает нас, мэм, в самый разгар сезона, чтобы сбежать неизвестно куда и выйти замуж Бог знает за кого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Да. Дорогая, я – человек светский и ничего не даю задаром.
– Даже молчание?
– Особенно молчание. Только подумайте, сколько будет разговоров! Какая чудесная история для светских сплетен. И какая месть за это, – здоровой рукой он коснулся повязки, которая поддерживала его раненую руку. – Нет-нет, за молчание мне нужна взятка; взятка и награда.
– Какая? – Надежды Дженнифер снова умерли.
– Самая старая и самая приятная в мире. Как я понимаю, ваше положение не из легких. Если я не разоблачу вас сегодня, кто-нибудь все равно сделает это завтра. Вам ничего не светит, кроме позора и краха. Вы можете избежать этого, покинув герцогиню и перейдя под мою защиту, хоть прямо сейчас. Я обещаю вам комфорт, роскошь и свое обожание.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Насколько я понимаю, вы говорите не о замужестве.
– Ну, нет, – он несколько смущенно рассмеялся. – Будьте же благоразумны. Случай ведь совсем не таков, не правда ли?
Дженнифер помолчала, дрожа от гнева и страха. Все было правильно. В его власти было скомпрометировать не только ее, но и Мэйнверинга, и даже герцогиню. Не время показывать свое возмущение; она должна переждать, выиграть время. Ее молчание и так уже затянулось.
– Ну же, мисс Фэрбенк, – поторопил он, – я жду вашего ответа. Ну, будьте же рассудительны. Мы с вами прекрасно поладим. Давайте уедем в Париж. Вы, думаю, будете рады на какое-то время покинуть Лондон, да и, по правде говоря, я тоже, – его рука опять мягко коснулась повязки. – Квартира на Рю Сент Оноре… Я так и вижу там вас и себя у ваших ног.
– А вы сможете? – она взглянула на него, продолжая размышлять.
– Более того, – он по-прежнему разыгрывал, как ему казалось, верную карту. – Из достоверных источников мне известно, что ваш друг Мэйнверинг вот-вот женится. Вам вряд ли захочется оставаться в Лондоне и смотреть, как какая-то провинциальная простушка будет изображать миледи рядом с ним. Вы плохо разыграли ваши карты, но я предлагаю вам превратить проигрыш в победу.
Как это ни ужасно, в его словах что-то было. Она дала ему понять, что колеблется.
– Не знаю, я не думала над этим… Вы правы, мое положение не из легких. Сэр, – она сделала вид, что решилась, – вы должны дать мне время. Разрешите подумать до завтра. Конечно, Париж… Говорят, Париж весной… Пошлите завтра к герцогине за ответом. Вы понимаете, мне надо придумать, как наиболее достойно выйти из-под опеки ее светлости.
– Ой, не забивайте этим свою хорошенькую головку. – Теперь он был уверен, что уже получил ее. – Когда вы будете со мной, вам не будет дела до нее и ей подобных.
Уж в этом-то она была уверена, да и им до нее тоже. Если ей и нужен был еще какой-нибудь резон, то теперь она решила скрыться от него любой ценой. Но как устроить так, чтобы он, разозлившись, что его отвергли, не распространялся об этой убийственной истории и не поставил под угрозу будущее Мэйнверинга? Теперь не было времени думать об этом; сейчас нужно улизнуть от него, а для этого необходимо ему подыграть.
– А теперь, – сказала она, – поддержите мою нынешнюю роль и проводите меня к леди Бересфорд.
Он засмеялся и подчинился. Поддерживающая ее рука вела себя вольнее, чем обычно, но Дженнифер притворилась, что не замечает этого. Весь остаток вечера она провела, составляя один план за другим и отвергая их все по очереди, по мере сил отвечая на любезности Мандевиля и не замечая ничего вокруг. Наконец она оказалась дома на Гросвенор-сквер и в кои-то веки была благодарна леди Бересфорд за сопровождение. Как странно, подумала она, она ведь и впрямь считает особняк герцогини своим домом.
Вот это-то слово и напомнило ей о ее собственном доме и подсказало решение. Она должна ехать домой. Она должна отдаться на милость дяди и выйти замуж за того, за кого он предложит. Только таким образом она может пресечь притязания Мандевиля и одновременно связать ему язык. Помолвка мисс Перчис объявлена, свадьба последует немедленно. Мисс Фэрбенк исчезнет, словно ее никогда и не было. Теперь по крайней мере будет легче разговаривать с дядей, чье замешательство должно быть не меньшим, чем ее неловкость.
Кто знает, если все хорошо продумать, они, может, еще сумеют выручить друг друга. Поскольку Элизабет убежала, дядюшка должен быть в отчаянии: что он может сказать жениху? Что ж, он может сказать ему правду: пытался, мол, подменить невесту, но не вышло. Дальше он может сказать: вот, мол, настоящая наследница, мисс Перчис, вот ее состояние, она готова выйти за вас замуж. Потому что, если уж дошло до этого, думала Дженнифер, беспощадно раздирая расческой кудри, то хоть она и старалась избежать этого брака (а она до сих пор полагала, что поступила правильно), теперь ей просто повезет, если он все-таки согласится жениться на ней. Ясно, что сейчас этот брак – ее единственное спасение, и что еще важнее, – единственное спасение Мэйнверинга и герцогини. Потому что только будучи замужней женщиной – миссис Феррис, или как его там, – она сможет утереть нос Мандевилю и наплевать на его угрозы. А вообще-то – на что Феррису жаловаться? Он ясно дал понять, что ему нужна лишь хозяйка дома и состояние. Он получит и то, и другое. А из того, что рассказал Эдмунд, видно, что робкая Элизабет ему не очень-то понравилась.
Чернобровый грубиян, сказал Эдмунд… Она решительно откинула мысли о другом чернобровом грубияне. Женитьба Мэйнверинга – дело решенное. Она вполне может выходить за Ферриса. Но нельзя терять времени… Нужно во что бы то ни стало встретиться с дядей до того, как он найдет Эдмунда и Элизабет. Как же лучше поступить?
Она снова задумалась. Теперь она совсем не боялась дядю. Он влип еще хуже, чем она. Почему бы ей не отправиться к Элизабет в Холборн, объяснить ей все и дождаться там дядю Гернинга, который, несомненно, появится там завтра, пылая гневом. Неожиданное присутствие там Дженнифер безусловно охладит его пыл. Можно не сомневаться, что он вздохнет с облегчением, узнав, что она прощает ему двойную игру и согласна выйти за Ферриса, и скорее всего, дядя даст согласие на брак Элизабет и Эдмунда. На этом она заснула.
Поднявшись рано утром, Дженнифер написала два письма. Первое – герцогине – не потребовало больших усилий. Оно выражало сердечную благодарность за доброту, с которой к ней отнеслись; дальше она писала, что осознала, хотя и поздно, каким странным должно казаться в свете ее пребывание на Гросвенор-сквер. «Я не виню людей за то, что они плохо обо мне думают», – продолжала она. – Дорогая мадам, мне никогда не следовало пользоваться вашей добротой. Теперь я делаю то, что должна была сделать с самого начала, – возвращаюсь в свою семью». Еще раз выразив благодарность, она подписалась и запечатала письмо, отказав себе в удовольствии приписать пару слов для Мэйнверинга, и перешла к более трудной задаче – письму к Мандевилю.
Оно потребовало больших раздумий (она даже погрызла перо): оно должно было быть очень дипломатичным. Нельзя толкнуть его на поспешные действия. Она писала и переписывала и, наконец, составила текст, который почти устроил ее.
«Сэр , – писала она, – беру на себя смелость отказаться от ваших предложений. В то же время я очень благодарна вам за то, что вы высказались столь откровенно, и мне стала совершенно очевидна истинная опасность моего положения. Я торжественно клянусь вам, что не виновна ни в чем, кроме легкомыслия, а милорд и его бабушка были лишь незаслуженно добры ко мне. Я возвращаюсь к тем, чья обязанность защищать меня, и предупреждаю вас, что в скором времени у меня будет муж, который примет все необходимые меры, дабы оградить мое доброе имя. Если вы осуществите свои вчерашние угрозы, вы очень об этом пожалеете».
Этого вполне достаточно, подумала она, вспомнив, как трусливо он говорил о дуэли с Мэйнверингом. Это напугает его… В любом случае (она подписалась, заклеила письмо и надписала адрес своим мелким ровным почерком) большего она написать не может.
Между тем время бежало. Герцогиня скоро проснется и пошлет за нею. Дженнифер хотела любой ценой избежать сцены прощания. Позвонив, она отдала два письма озадаченному лакею и приказала оседлать Звездного. Она приедет раньше Эдмунда, но это не страшно. Конечно, не очень-то хорошо опять остаться в одном-единственном, хотя и любимом зеленом костюме для верховой езды, но Элизабет и ее тетя найдут для нее что-нибудь подходящее на первое время, а как только она выяснит отношения с дядей, она сможет уехать домой в Суссекс.
При этой мысли Дженнифер испытала счастье. В парке пели птицы, деревья уже зеленели. В Суссексе, конечно, уже лето: холмы всегда под солнцем. Пора домой. Она пустила Звездного рысью, отчасти чтобы избежать грустных мыслей, отчасти – знакомых, которых солнышко могло выманить на улицу гораздо раньше времени, приличествующего для прогулок. Сегодня не тот день, когда можно с ними посплетничать. Она хотела побыть одна, чтобы приготовиться к встрече со своим прошлым и будущим.
Ей повезло, и она никого не встретила. Эдмунд появился минута в минуту, его простое бесхитростное лицо раскраснелось от спешки. Увидев его, она почувствовала первый приступ сомнений. Сойдет ли все так гладко, как ей думалось? Герцогиня сейчас сидит в подушках и, потягивая свой шоколад, читает ее письмо. Мандевиль, может быть, уже получил свое. Пути назад нет. Наоборот, надо действовать как можно быстрее. Нечего торчать здесь на виду.
Она повернулась к конюху.
– Джеймс, я вспомнила об одном деле, которое мне надо сделать; я пойду пешком, а кузен будет меня сопровождать. Отведите Звездного домой.
Конюх посмотрел на нее с сомнением. Вся выучка заставляла его беспрекословно повиноваться, но в подобном поведении мисс Фэрбенк было что-то сомнительное. А она ему нравилась. Он осмелился возразить.
– Но, мисс Фэрбенк, боюсь, герцогиня будет недовольна.
– Я все объяснила ее светлости, – перебила его Дженнифер, – делайте, как приказано, Джеймс, и не разыгрывайте хранителя семейной чести.
Он мирно улыбнулся и без дальнейших возражений повиновался.
Оставшись наедине с Дженнифер, Эдмунд с уважением посмотрел на нее:
– Ее светлость? – спросил он. – Ты высоко залетела, Дженни.
– Да, – сказала она, – но это долгая история, и я не буду сейчас тебя ею утомлять. Нам надо поговорить о гораздо более неотложных делах. Я изменила все свои планы и все-таки решила не продавать мамины жемчуга. Уверена, что ты обрадуешься, услышав об этом.
– Не продавать? Но, Дженни, а как же деньги? Специальное разрешение?
– Не беспокойся. Тебе не понадобится ни то, ни другое. Ты можешь сделать предложение Элизабет по всей форме и обвенчаться с нею на Гановер-сквер. Уверена, что вам это больше придется по душе.
– Конечно. Бедняжка Лиззи еще утром плакала, что у нее не будет ни свадебного платья, ни всего остального, да и мне, признаюсь, эта спешка не по нраву. Но как это сделать? Уверен, что дядя явится сегодня, а моя девочка в его руках – чистый воск.
– Не бойся, – весело сказала Дженнифер. – Я собираюсь сама поговорить с дядей Гернингом, и если не ошибаюсь, к тому времени, как я закончу, он будет на коленях умолять тебя жениться на Лиззи.
– Как тебе не стыдно, Дженни, – тотчас вспылил он, – ты не смеешь опозорить бедного ангела, я не позволю!
– Да зачем мне это делать? В этом нет нужды. Факты говорят сами за себя. Она должна выйти замуж, и быстро. Чего стоит поездка с тобой в обычной почтовой карете?
Она никогда не могла устоять, чтобы не подразнить Эдмунда, а теперь он отреагировал так, как она и рассчитывала.
– Это нисколько не хуже, чем вылезать из окна в мужской одежде и верхом скакать в город, – сердито сказал он.
– Конечно, но не так интересно. Но я тоже понесу наказание. Я собираюсь выйти за Ферриса.
– Что? – воскликнул он. – После всех твоих побегов и усилий скрыться от него? Дженни, не могу поверить.
– Ты вправе удивляться, Эдмунд, но это так. Говоря откровенно, я не вижу другого выхода. А ты должен понимать, что это сильно облегчит вашу с Элизабет участь. Как только я появлюсь и потребую вернуть мне мое собственное имя (я должна признаться, что сделаю это с радостью, потому что мне уже тошно быть мисс Фэрбенк), дядюшка окажется в очень неловком положении.
Глаза Эдмунда засверкали.
– Уж это точно. Дженни, это просто здорово. Давай поспешим и расскажем Элизабет эти хорошие новости.
Он остановил извозчика и подсадил Дженнифер. Ни один из них не заметил Майлза Мандевиля, который уже довольно давно наблюдал за ними из окошка своей кареты. Когда Эдмунд подозвал извозчика, Мандевиль чертыхнулся, развернул лошадей и последовал за ними в Холборн. Увидев, как Дженнифер вошла в богатый дом в этом немодном районе, Мандевиль повернул к своему дому еще более озадаченный. Он-то собирался заехать к герцогине так рано, как только позволяли приличия, и лично получить положительный ответ Дженнифер, в котором не сомневался. Теперь он изменил свои намерения. Происходило нечто странное; он пошлет за ее ответом.
Поступив так, он пропустил интереснейшую сцену. Герцогиня – женщина волевая – не впала в истерику, прочитав письмо Дженнифер, но настроение ее так испортилось, что слуги могли припомнить только один подобный случай: такое случилось, когда герцог окончательно потерял рассудок и переколотил все бутылки и зеркала в доме. Она все еще отчитывала Джеймса за то, что он вернулся один. Как раз когда она начала ругать его по второму кругу, ей помешал приезд лорда Мэйнверинга, бывшего в еще более раздраженном состоянии, чем бабушка. Какое-то время они говорили, верней, кричали, одновременно, каждый о своем, но потом, разумеется, герцогиня победила.
– Они дали ей сбежать, болваны, – сказала она. – Тупицы пустоголовые, сборище идиотов, у которых нет даже куриных мозгов. С благодарностью взяли ее прощальное письмо – «Спасибо, мисс; да, мисс», и даже не догадались пораньше разбудить меня. И почему она одновременно пишет Безумцу Мандевилю, ума не приложу. Я, пожалуй, решусь вскрыть письмо: наверняка это какие-нибудь козни твоей тетки Бересфорд.
Мэйнверинг, который тщетно пытался уловить смысл этого заявления, перебил ее:
– Моей тетки? А она-то тут при чем? И кто сбежал? Не Памела же?
– Как же, Памела! Какой ты все-таки тугодум, Джордж! Конечно же, твоя бесценная мисс Фэрбенк. Пишет, что возвращается к родным, куча благодарностей, вечная, мол, должница и все в том же духе. «Вечная должница» – и бросает меня как раз тогда, когда я наконец научила ее перематывать шерсть, как я привыкла, и играть в пикет как следует. «Премного благодарна», и даже ни слова о том, кто она на самом деле и куда едет, или кто напугал ее настолько. Говорю тебе, Джордж, мое терпение кончилось.
Ее старые руки переломили веер, и она отбросила его в сторону.
– Ты, конечно, будешь смеяться надо мной, Джордж, но я привязалась к этой девочке. Надо же: сбежать так! Я вне себя!
Мэйнверинг, потерявший от этого сообщения дар речи, не смог удержаться от мрачного смешка:
– Вижу, мэм. Не думаю, что все так серьезно. Она уехала на денек, может, к друзьям, которых мы не знаем.
– Как же, к друзьям! Краснолицый недоросль, прямо из провинции. Этот дурак Джеймс видел вчера, как она с ним встретилась и договорилась обо всем, и даже не сообразил обмолвиться мне об этом. Так что сегодня она спокойненько уходит с этим «кузеном», послав Джеймса подальше, когда он попытался возразить. Сначала я подумала, что это Мандевиль, потому что я, по правде говоря, со дня на день ожидала, что он сделает ей предложение, но, как теперь вижу, ошибалась: иначе зачем бы ей писать ему? Все, решено, я вскрываю письмо. На-ка, почитай пока, что она написала мне, а я посмотрю, что она пишет ему.
Тщетно Мэйнверинг протестовал против такого беспардонного поступка, потом принялся читать письмо Дженнифер бабушке, пока она читала письмо к Мандевилю, вслух выражая свои чувства. Потом, едва сдерживая желание выругаться, он взял второе письмо.
– Ясно, – сказал он наконец. – Мандевиль – негодяй, как я всегда и думал, и его надо проучить. Предоставьте это мне, мэм. Что же до вашей мисс Фэрбенк, то она, похоже, в состоянии сама о себе позаботиться. Она, видите ли, возвращается к своим, как она пишет вам, и даже не упоминает о замужестве, о чем сообщает лишь Мандевилю, – он сердито скомкал письмо. – Конечно, за этого провинциального недотепу, которого видел Джеймс. Мы в ней сильно обманулись. К чему вся эта писанина? Несколько элегантных слов благодарности, и все, и это тем, кто ради нее всю жизнь перевернул вверх ногами. Изумительно: «бесконечно благодарна», «ничем не могу отплатить», – уж конечно, она сделала все, чтоб нечем было отплатить.
Он прошелся туда-сюда по комнате и вернулся к дивану; бабушка с нескрываемым любопытством наблюдала за ним.
– Она ни с того, ни с сего бросает нас, мэм, в самый разгар сезона, чтобы сбежать неизвестно куда и выйти замуж Бог знает за кого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24