Слуга бросил кости, которыми собирался играть, и последовал за своим господином. Дон Реймон шел позади.– Возьми с собой факел, – сказал Рауль Жаку в ту минуту, как они проходили ворота.Жак вырвал факел у одного из носильщиков и взамен бросил ему луидор. Все четверо пошли по улице Сент-Онорэ, по направлению к Пале-Рояльской площади. С площади Рауль и виконт, шедшие впереди, повернули направо, в узкий и темный переулок, находившийся на том самом месте, которое занимает ныне улица Риволи. Полупотухший фонарь едва-едва освещал переулок, и кавалер обрадовался, что ему пришло в голову велеть своему слуге взять факел. Рауль и виконт остановились и сбросили верхнее платье. Жака поставили под навес низких ворот.– Держи выше факел! – закричал ему де ла Транблэ.Виконт и кавалер взялись за шпаги. В десяти шагах от них дон Реймон, прислонившись к стене, приготовлялся смотреть на битву.– Господа! – вскричал он. – Прошу вас в последний раз – берегитесь! Сегодня пятница!.. Пятница – день гибельный…– Молчи, зловещая птица! – прошептал Рауль.Дон Реймон услышал брань кавалера, два раза перекрестился и, сложив руки на груди, стал ждать конца.Взволнованный этой сценой, Жак дрожащей рукой держал факел, который время от времени бросал яркий свет; потом пламя его утопало в дыму и темнота становилась густая. Бледные губы командора как будто шептали молитву.Рауль и виконт бросились друг на друга с равным бешенством. Сначала невозможно было предвидеть, за кем останется победа. Искусство обоих было почти одинаково. Д'Обиньи превосходил Рауля силой своих мускулов, но кавалер сохранял хладнокровие, которого недоставало его противнику. По мере того, как шпаги сверкали в воздухе, отражая синеватыми молниями перемежающийся свет факела, командор приближался к месту битвы, как бы увлекаемый непреодолимым очарованием.Дуэль продолжалась. Вдруг шпага виконта, столкнувшись со шпагой Рауля, переломилась в десяти дюймах от эфеса. Д'Обиньи отпрыгнул назад.– Не бойтесь! – сказал ему кавалер презрительным тоном. – Я охотно убиваю людей, но не умерщвляю их!..В то же время он прижал клинок своей шпаги к своему колену и разломал ее.– Что начала шпага, – вскричал он тогда, – может окончить кинжал!..И он пошел прямо на д'Обиньи. Борьба возобновилась еще ужаснее, чем прежде. Руки обоих противников переплетались, задыхающиеся груди касались одна другой. Это продолжалось с минуту. Потом послышался громкий крик, за которым последовал глухой стук. Виконт с проколотой грудью повалился на грязную мостовую. Факел выпал из рук Жака. В эту минуту полночь пробила на пале-рояльских часах. Командор глубоко вздохнул.– Ах! – прошептал он едва внятным голосом, – как этот переулок похож на Страда-Сиретта!.. Боже мой, сжалься надо мною!..Произнося эти странные слова, он тоже упал на землю, как будто бы был поражен невидимой рукой. Он был без чувств.Между тем виконт еще дышал. Он приподнялся с земли и, захлебываясь в потоках крови, которая вырывалась у него из горла, сказал Раулю:– Кажется, я умру; если же выздоровею, мы опять примемся за то же.– Когда вы захотите, или, лучше сказать, когда вы будете в состоянии, – отвечал кавалер.Виконт упал опять и не подавал более знака жизни. Рауль вложил в ножны разломанную шпагу, поднял свое платье и сказал Жаку:– Пойдем. Нам больше нечего здесь делать.Но едва он произнес эти слова, как чья-то рука дотронулась до его плеча и чей-то голос сказал ему:– Вы мой пленник!.. Не угодно ли вам отдать мне вашу шпагу?..Рауль обернулся с удивлением, которое легко понять. Его держал за руку полицейский комиссар; двенадцать человек дозорных преграждали ему путь.– Откуда вы явились, господин комиссар? – спросил кавалер. – Я не видал и не слыхал, как вы подошли…– Я думаю, – отвечал полицейский с улыбкой, – вы были слишком заняты, чтобы обратить на меня внимание…– Ну! Если уж вы здесь, – продолжал Рауль, – то пусть ваше присутствие послужит к чему-нибудь полезному: прикажите вашим людям поднять несчастного, который валяется на мостовой, и отнести его в такое место, где ему окажут помощь…Кавалер указал на д'Обиньи, кровь которого образовывала уже небольшой ручеек посреди переулка. Комиссар сделал знак, и двое дозорных тотчас подняли виконта. Полицейский подошел и взглянул ему в лицо.– А! – вскричал он, – это д'Обиньи, королевский офицер… Дело плохо! Очень плохо!– Теперь, когда вы исполнили долг человеколюбия, – продолжал Рауль, – ничто не мешает вам идти в вашу сторону, а мне в мою… Господин комиссар, желаю вам спокойной ночи…И кавалер хотел удалиться.– Позвольте, что вы хотите делать? – спросил полицейский.– Вы видите, я ухожу.– Вы шутите?– Я не шучу никогда.– Но, милостивый государь, я имел честь сказать вам, что вы мой пленник!– Я слышал.– Ну?– А я имею честь доложить вам, что вы ошиблись, сказав мне это.– Милостивый государь, ваша насмешка кажется мне совершенно неприличной…– Милостивый государь, ваша настойчивость кажется мне вовсе неуместной!..– Вы пойдете со мной, и сию же минуту! – вскричал полицейский, начиная сердиться.– Не думаю.– Не думаете?..– Да, – отвечал Рауль, спокойствие которого не изменялось.– Вы хотите принудить меня употребить силу?..– Я просто докажу вам, что я вовсе не ваш пленник, как вы думаете…– А! Вот как!.. Мне очень любопытно было бы узнать…– Так знайте же…И Рауль вынул из кармана известный нам бумажник, а оттуда – лист пергамента, уже игравший роль в нашем рассказе, и подал его полицейскому. Лист этот, как читатели, вероятно, помнят, начинался следующими словами:«Божьей милостью, мы, Филипп Орлеанский, регент Франции, приказываем и повелеваем всем тем, кто увидит сию бумагу…»и проч. и проч.А кончался:«Запрещаем, кроме того, по какой бы то ни было причине, беспокоить вышеназванного кавалера де ла Транблэ, мешать его действиям и противиться его воле.Что бы он ни делал, он делал это по нашему приказанию и для пользы нашей».Как только полицейский прочитал поданный ему лист, обращение его сделалось смиренно и почтительно; он низко поклонился Раулю и спросил, что он ему прикажет.– Что я вам прикажу? – повторил кавалер, спрятав пергамент в карман. – А вот что: переулок, в котором мы находимся, имеет два выхода, один справа, другой слева. Я иду направо, а вы поверните налево. Спокойной ночи, господа!Полицейский снова поклонился, кликнул дозорных и удалился с ними в указанном направлении.– Пойдем, – сказал Рауль Жаку, как только шаги дозорных затихли вдали.Идя по переулку, Рауль наткнулся на тело дона Реймона.– Еще труп, – прошептал он, наклонившись рассмотреть лицо мнимого мертвеца.– Что это значит? – спросил сам себя молодой человек, узнав командора. – Дон Реймон, я в этом уверен, не дрался на дуэли ни с кем… Сердце его еще бьется… дыхание свободно… он как будто спит… странно! Решительно ничего не понимаю… Но, как бы то ни было, нельзя же оставить испанского гранда провести ночь на улице.После этого краткого монолога, Рауль обратился к Жаку и сказал:– Покарауль тело этого дворянина, а я пойду отыскать портшез, в котором мы унесем его.– Слушаю, кавалер, – отвечал Жак.Во время отсутствия Рауля, ни одно живое существо не явилось в безмолвном и темном переулке, в котором происходила дуэль. Кавалер скоро вернулся. Жак и носильщики положили дона Реймона в портшез. Рауль поместился возле командора.– На улицу Круассон, – сказал он Жаку, – указывай дорогу носильщикам.Вследствие необходимости, которая обнаружится для наших читателей по мере хода нашего рассказа, Рауль имел в Париже несколько квартир. С помощью Жака, носильщики внесли командора в комнату и положили его на кровать, а Рауль, истощенный усталостью и сильными ощущениями этого дня, пошел в свою спальную и лег.На другой день, очень рано, Жак вошел к своему хозяину. Рауль еще спал. Рассердясь, что Жак разбудил его так рано, он принял его очень дурно. Жак дал пройти буре, не отвечая ни слова, потом сказал:– Ваш гость проснулся и хочет поблагодарить вас прежде, чем уйдет.– А! Это другое дело, – сказал Рауль. – Я сейчас встану.Через четверть часа кавалер вошел к дону Реймону. Комната, в которой находился командор, напоминала своей роскошной меблировкой таинственную квартиру Рауля в улице Шерш-Миди.– Вы выказали себя в эту ночь храбрым как дворянин и человеколюбивым как христианин, – сказал испанец. – Позвольте же мне уверить вас, что с этого дня, в каком бы положении вы ни находились, вы всегда можете положиться на дона Реймона Васкончеллоса и располагать его шпагой и кредитом…– То, что я сделал для вас, очень просто и не стоит благодарности, – отвечал Рауль. – Прошу вас, не будем говорить об этом… Как вы чувствуете себя сегодня?– Как нельзя лучше.– Какой же причине приписываете вы ваш внезапный обморок?Дон Реймон смутился.– Надеюсь, что, по вашей деликатности, – прошептал он, – вы не станете расспрашивать меня… Это пробуждает во мне горестные воспоминания…Рауль поклонился в знак согласия. Командор тотчас продолжал, как бы затем, чтобы обратить разговор на другой предмет:– Вы знаете, как зовут вашего противника?– Знаю, – отвечал Рауль. – Виконт д'Обиньи.– Он еще жив?– Не знаю.– Рана его опасна, не так ли?– Кажется.Наступила минута молчания, потом командор прибавил:– Вы поразили несчастного в пятницу до полуночи. Молите Бога, чтобы он не умер от удара вашей шпаги!..– Зачем? – спросил Рауль с удивлением.– Затем, что пятница приносит несчастье, и кровь, которая прольется в пятницу, падает на того, кто прольет ее! – прошептал дон Реймон таким серьезным и убежденным тоном, что кавалер не мог удержаться, чтобы не задрожать, слушая его. – Я живу в улице Св. Доминика, – продолжал командор. – Пожалуйста, не забудьте этого, кавалер, и будьте уверены, что вы меня обяжете, располагая мною…Дон Реймон простился с Раулем, который почувствовал облегчение, не имея перед глазами странной и мрачной фигуры испанца. XXVI. Свадьба Почти тотчас после разговора, при котором мы присутствовали, Рауль отправился к Тианжу. Маркиз ждал его. Кавалер рассказал ему о вчерашних происшествиях.– Черт побери! – сказал маркиз. – Вы убиваете пале-рояльских офицеров и как будто нарочно выбрали именно этого грубияна виконта, к которому регент с некоторого времени сильно пристрастился!.. Знаете ли, любезный кавалер, что это нисколько не облегчает наших дел?..– Слишком хорошо знаю, – отвечал Рауль, – но будьте спокойны, у меня уже есть в голове чудный план, и мы выпутаемся.– Прекрасно! Только надо поторопиться…Рауль сделал жест, говоривший: положитесь на меня!.. Потом продолжал:– Теперь поговорим о другом. Позаботились ли вы о том, о чем я просил вас?..– О вашей свадьбе?..– Да.– Разумеется.– Ну, что ж?..– Ну, все готово; капелла в порядке, я знаю почти наизусть венчальный обряд и вчера, когда вы ушли, примерил костюм капеллана, который мне чудо как идет!..– Маркиз! – вскричал Рауль, засмеявшись и потрепав Тианжа по плечу, – если судьба будет к вам справедлива, вы умрете от громового удара!..– Почему бы и нет? – отвечал маркиз. – Мне бы хотелось скрестить свою шпагу с молнией, это был бы противник, достойный меня!– В котором часу будет церемония? – спросил Рауль.– От вас зависит назначить.– Раз так, то в одиннадцать… согласны ли вы?– Хорошо, вас будут ждать.– Я забыл одно…– Что такое?– Нам нужны свидетели.– Мой управитель и метрдотель будут вашими свидетелями. Для этого случая они превратятся в старых дворян, ваших родственников…– Бесподобно! У вас блестящее и неисчерпаемое воображение, и если бы вы не были слишком знатным вельможей, чтобы сделаться бумагомарателем, вы могли бы сочинять романы получше мадемуазель Скюдери!.. До завтра, маркиз!– До завтра, любезный кавалер!Оставив де Тианжа, Рауль отправился в гостиницу «Царь Соломон», где Жанна ждала его с нетерпением. Девушка была печальна. Ночью ей снились страшные сны и в душе ее теснились мрачные предчувствия. Ей казалось, что ее жениху угрожает несчастье и что с ней самой должно случиться что-нибудь ужасное. Во сне она видела Рауля окровавленного и распростертого у ее ног; потом она чувствовала, что умирает, что ледяной, болезненный холод мало-помалу распространился по ее жилам, сердце перестало биться, члены двигаться, а губы не могли произнести ни одного слова. Вокруг нее шептали голоса: «Она умерла!.. Все кончено!..» Услужливые руки положили ее в гроб, закрыли его и отнесли для отпевания в ту комнату, в которой она должна была венчаться. Могила – вот брачное ложе, которое должно было соединить жениха и невесту!..Жанна проснулась, трепеща всем телом и обливаясь холодным потом. К счастью, первые лучи солнца уже светились на окнах спальной. Жанна успела преодолеть свой суеверный ужас, но, повторяем, неизмеримая грусть тяготила ее до прихода Рауля.В ту минуту, как жених ее переступил через порог комнаты, Жанна подбежала к нему, и тотчас опасения, боязнь, предчувствия исчезли из души ее, как при восходе солнца испаряется утренний туман. Мы не будем следовать за очаровательной болтовней любовников. Вскоре их продолжительный и нежный разговор был прерван восхитительным развлечением. Самуил принес огромный сундук из черного дерева, украшенный бесподобными инкрустациями. В этом сундуке находились материи и наряды для свадебной церемонии. Тут были великолепнейшие платья, драгоценнейшие кружева, бриллианты, которым позавидовала бы королева. Можно судить о восхищении девушки при виде всех этих сокровищ. При каждой новой вещи, вынимаемой из неисчерпаемого сундука, Жанна хлопала в ладоши и обнаруживала детскую радость, которой Рауль не мог не разделять, хотя и говорил иногда с кроткой серьезностью:– Зачем вы так радуетесь, милое дитя?.. К чему вам все это? Вы не сделаетесь прелестнее от этих нарядов!..– О! – отвечала Жанна, – позвольте мне восхищаться, друг мой, и считать себя неизмеримо счастливой… Не служит ли все это доказательством, до какой степени вы меня любите!..Настал вечер. Так же, как и накануне, Рауль простился с Жанной, сказав ей:– До завтра… До завтра, с тем чтобы не расставаться более!Молодая девушка не отвечала, но ее молчание и румянец красноречиво говорили за нее.Наконец настал день свадьбы. В десять часов утра Рауль вошел в гостиницу Царя Соломона. Он был одет с изящной простотой и с величайшим вкусом. Синий бархатный кафтан вполовину покрывал белый атласный жилет, вышитый серебром. Серые панталоны и белые шелковые чулки дополняли наряд.Онорина заканчивала туалет Жанны. Белое шелковое платье обрисовывало стройный и грациозный стан девушки. Девственные цветы символического букета переплетались с ее прекрасными белокурыми волосами. С каждой стороны ее прелестной шеи спускались длинные концы богатого кружевного вуаля. Этот свежий и простой наряд придавал новый блеск ее великолепной красоте. Жанна была ослепительна.– Моя царица, – сказал Рауль, становясь перед своей невестой на колени. – Вас должно обожать!..– Любите меня только, – отвечала девушка с улыбкой. – Я более ничего не прошу у вас…И она протянула руку жениху, чтобы поднять его. Рауль, стоя на коленях, взял эту руку и прижал ее к своим губам.– Сейчас, – продолжала Жанна, – вы назвали меня вашей царицей, не правда ли?..– Да, вы царица моего сердца, моей жизни, моей воли, всего моего существа.– Повинуйтесь же мне как царице и встаньте.Рауль тотчас встал. Жанна продолжала:– Вот это покорность!.. Хорошо! А так как царица не неблагодарна, она позволяет своему верному подданному поцеловать ее…Нужно ли нам говорить, что Рауль с жаром воспользовался данным позволением? Однако, пробила половина одиннадцатого.– Пойдемте, – сказал Рауль.И он подал руку молодой девушке. Вместо того, чтобы вести свою невесту, как она ожидала, по тайному выходу, Рауль ввел ее в столовую и дотронулся до пружины, скрытой в обоях; тотчас отворилась дверь на широкую и великолепную лестницу, по которой и сошли молодые люди. Эта лестница кончалась огромной передней, три стеклянные двери которой вели на просторный двор. Перед одной дверью стояла карета, совершенно новая и необыкновенной красоты. Кузов и дверцы ее, синие с золотом, были украшены разными аллегорическими изображениями; внутренность была обита вышитым белым атласом; обложенные серебром колеса ярко блестели. Лошади, белые, как снег, с длинными гривами, в которые были вплетены голубые и серебряные ленты, ржали и били копытами от нетерпения, удерживаемые мощной рукой видного кучера, напудренного, в треугольной шляпе с галуном и в пунцовом с золотом кафтане. Три высоких лакея, стоявшие возле дверец, были в таких же ливреях.– Боже! Друг мой, какой великолепный экипаж! – вскричала Жанна с восторгом.– Вы находите, милое дитя?– Карета, лошади и ливрея кажутся мне самого изящного вкуса! Вы знаете, кому все это принадлежит?– На дверцах нарисован герб, – отвечал Рауль, – может быть, он вам объяснит то, что вы хотите знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45