Для него война уже началась. Она отдала бы свою правую руку за то, чтобы увидеть его еще раз и прижать к груди, прежде чем он отправится под пули. Но она не могла даже написать ему, потому что не знала, где он находится. Ей оставалось лишь молиться, чтобы он выжил. Только вряд ли это поможет. В конце концов, Бог тоже мужчина.
Войдя в свою комнату, она увидела Пэтси с ведром в руках.
– Ваша ванна готова, миз Аннабель, – сообщила Пэтси. – И вот ваше платье для обеда.
Аннабель кивнула, ставя корзину на пол рядом со своим бюро. Переехав в «Излучину», Аннабель начала понимать привлекательность образа жизни плантаторов, его легкость и свободу, которые являлись непосредственным результатом труда чернокожих мужчин, женщин и детей. Но ей до сих пор было не по себе, поскольку каждое ее желание предупреждалось.
Отношения с молчаливой и гордой Пэтси тревожили ее еще больше. Аннабель не хотела быть хозяйкой, а Пэтси – прислугой.
– Если вам еще что-нибудь понадобится, позвоните в колокольчик.
Аннабель повернулась к негритянке.
– Мистер Пейтон вернулся, – сказала Аннабель.
– Да, мэм.
Пэтси держалась с достоинством, и Аннабель относилась к ней с уважением, впрочем, как и к остальным слугам. Сегодня ей захотелось взять служанку за руку и задать ей тысячу вопросов. Поговорить с ней, поделиться своими женскими страхами. Но вместо этого она подняла с пола корзину и протянула негритянке.
– Я видела, ты сажала цветы перед своей хижиной вчера вечером, – сказал она. – Я подумала, может, ты захочешь взять несколько черенков роз. Они неплохо смотрелись бы в углу.
На симпатичном лице Пэтси отразилось удивление, но тут же исчезло.
– Спасибо, мэм.
– Пэтси, – мягко сказала Аннабель, – они уже здесь. Война, перемены…
– Миз Аннабель, поговорите с кем-нибудь еще, ведь я – рабыня.
– Ты женщина.
– И это мой тяжкий крест. Прежде чем я попала сюда, Кларенс говорил, что в «Излучине» белые господа не такие, как везде. Может, он и прав. Ведь худого я от них ничего не видела. Но это не изменит того, что уже случилось.
– А ты расскажешь, что случилось, если я попрошу тебя об этом?
– А вы попросите?
Аннабель медленно кивнула, почувствовав, что служанка немного смягчилась. На ее губах появилась еле заметная горькая улыбка.
– Я не боюсь умереть, потому что уже видела ад, и не боюсь войны. С Пэтси не может произойти ничего хуже того, что уже произошло. Вот все, что я хотела сказать.
– А могу я задать еще один вопрос?
Пэтси на мгновение задумалась, потом кивнула.
– Ты любишь своего мужа?
– Однажды белые господа решат продать одного из нас. – Пэтси судорожно сглотнула. – Что случится с разбитым сердцем, когда этот день настанет?
В комнате было жарко, но Аннабель вздрогнула, и по ее спине заструился холодный пот.
– Ты имеешь в виду мужа или детей? – прошептала она.
– Мой мальчик был от белого господина, – мрачно произнесла Пэтси. – Его миссус это очень не понравилось. Я не знаю, где мой ребенок, и никогда не найду его, начнется война или не начнется, дадут мне свободу или нет. Джонсон из «Ив» купил меня, а моего мальчика продали на Юг.
Аннабель знала, что такова реальность, но с самого детства не могла с ней смириться. И никогда не следовала общепринятым нормам.
– Пэтси, мне жаль, – произнесла девушка, – Это неправильно. Так же неправильно, как война.
– Да, мэм, неправильно. Но ваша жалость не поможет. Их взгляды встретились. Карие глаза смотрели в карие глаза, постепенно достигая понимания. Обе женщины испытывали одинаковое чувство любви и потерь, подчинение женщины власти мужчины.
– Можешь идти и приготовить обед своему мужу, – мягко сказала Аннабель. – Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится.
Она смотрела вслед удаляющейся женщине. Пэтси шла, гордо распрямив плечи. Гордость – единственное, чего не смогли отобрать у нее белые господа. Солнце начало клониться к закату. Слышны были голоса рабов, возвращающихся с поля.
Аннабель подошла к окну и отодвинула занавески. Вечерний ветерок играл ее волосами. Девушка прислонилась плечом к оконной раме и прислушалась к звукам.
По полю устало двигалась армия. Армия босых мужчин, женщин и детей, одетых в штаны из грубой шерстяной ткани и платья из яркого ситца, вооруженных мотыгами и лопатами.
* * *
Аннабель остановилась у кабинета Пейтона, одернула платье и постучала в приоткрытую дверь. Пейтон пригласил ее войти, Джулз поприветствовал, открывая дверь.
Гордон поднялся с дивана.
– Ты выглядишь сегодня просто очаровательно, – сказал он с привычной галантностью. – Новое платье?
Аннабель помнила, как в недалеком прошлом радовалась новому платью с восемью оборками и кринолином, прыгала и хлопала в ладоши как ребенок, однако сейчас ей было все равно, как она одета.
Но в ответ на галантность она все же сделала книксен, кивнула и улыбнулась, после чего села в дамское кресло, единственное, на которое могла сесть в такой широкой юбке. Аннабель мысленно поблагодарила Джулза за предусмотрительность – ведь это он принес кресло из гостиной в библиотеку Пейтона, настоящее мужское царство.
– Бокал хереса?
Девушка посмотрела на Пейтона и задумалась. По мнению Карлайла, бурбон и другие напитки такого рода действовали успокаивающе. А именно в этом Аннабель сейчас и нуждалась.
– Да, пожалуй, немного хереса.
Джулз наполнил бокал и подал Аннабель. Девушка сделала глоток, внимательно наблюдая за Пейтоном.
Как обычно, его одежда выглядела безупречно, однако ванна не стерла с его лица следов усталости. Внезапно Аннабель осознала, что он уже далеко не молод, это особенно было видно сейчас, после событий последних трех недель. И девушка мысленно добавила его к списку мужчин, о которых необходимо заботиться и молиться.
Джулз снова наполнил бокал Пейтона бренди и вышел из кабинета. Аннабель бросила взгляд на Гордона, который вернулся на свое место и вытянул перед собой ноги. Казалось, все его внимание было сосредоточено на янтарной жидкости, налитой в бокал, который он держал в ладонях.
Пейтон облокотился бедром о стол и откашлялся.
– Энни, то, что я хочу обсудить с тобой, может показаться тебе бестактным, но у меня и в мыслях не было оскорблять тебя.
Аннабель резко подняла голову. В серых глазах Пейтона, обычно таких же непроницаемых, как и у Ройса, проглядывало беспокойство. Девушка подумала, что оно вызвано выходом из Союза, но когда Пейтон заговорил, ощутила страх. Сбитая с толку его словами, она лишь кивнула в ответ.
– В отличие от большинства девушек твоего возраста, – начал он, – ты обучалась наравне с братьями. Разбираешься в истории и политике, а женские добродетели отошли на второй план. Я не раз говорил твоему отцу, что он неправильно воспитывал тебя… – на лице Пейтона мелькнула улыбка, – или вообще не воспитывал… – Аннабель улыбнулась в ответ. – Но должен признать, что сейчас я ценю качества, которыми ты обладаешь. Они пригодятся тебе, когда наступят тяжелые времена.
Аннабель подумала, что мама наверняка перевернулась бы в гробу, услышав такое.
– А теперь не совсем деликатная часть разговора. – Пейтон глотнул бренди и поставил бокал на стол. – Вы с Ройсом подписали брачный контракт, согласно которому «Излучина» перейдет в твою собственность после моей смерти. Но я не собираюсь умирать в ближайшее время и, предвидя возникновение некоторых проблем, решил предпринять кое-какие меры, чтобы предотвратить их.
Аннабель повернулась к Гордону и почувствовала облегчение, когда он подмигнул, встретив ее взгляд. По крайней мере он знал, о чем идет речь, и при этом не был расстроен.
– Ты знаешь, что в Ричмонд я поехал как представитель Союза. Дэвис совершил большую глупость, допустив обстрел Саммера. Открыв огонь первым, он подтолкнул Линкольна к ответным действиям, которые могут последовать в любой момент. Но что произошло, то произошло, и нам придется с этим смириться. Для тех из нас, кто предпочел остаться в Союзе, все изменилось, когда Линкольн призвал Виргинию собирать войска для вторжения. Это не мятеж, это выход из состава Союза, то есть законное право каждого штата. Не мы инициаторы объединения, но мы не станем вооружать наших мужчин и собирать армию для того, чтобы напасть на соседние штаты только потому, что правда на их стороне. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Аннабель снова кивнула и сделала глоток хереса.
– Но это глобальная проблема, и она может быть решена только на поле боя. Однако меня больше волнует, что будет с «Излучиной» сейчас и потом, когда война покажет, кто был прав.
Аннабель обдумала слова Пейтона и ощутила тот же холодок, что и во время разговора с Пэтси. Так много проблем, так много разногласий… И вообще знал ли кто-нибудь, ради чего началась эта война? И имело ли это все какое-нибудь значение? Но она понимала опасения Пейтона.
– Слава, если мы победим, – тихо произнесла Аннабель. – И обвинение в государственной измене, если потерпим поражение.
– Я не увижу «Излучину» конфискованной наступающей армией, потому что проголосовал, как подсказывала мне совесть.
– Каким образом вы собираетесь этого избежать? – спросила Аннабель.
Пейтон встал, обогнул стол, открыл ящик и достал оттуда листок бумаги.
– Зарегистрировав этот документ, подписанный судьей Пизонтоном в тот день, когда ты вышла замуж за моего сына. Он датирован 1 апреля 1861 года. Это случилось задолго до Саммера, задолго до того, как я голосовал за выход из Союза. Если ты дашь мне свое согласие, заведомо зная, что твое новое имя станет известно каждому, кто заглянет в регистрационный журнал суда, я запишу этот документ на право собственности и тем самым сохраню «Излучину» для твоих будущих детей. – Он замолчал и остановил на Аннабель жесткий взгляд, такой же, как и у его старшего сына. – Ты разрешишь мне это сделать, Энни-детка?
Ошеломленная Аннабель почувствовала, что ей трудно дышать.
– А Ройс? – выдавила она. – Вы сказали об этом Ройсу?
Пейтон посмотрел на нее грустно и в то же время удивленно.
– Мы разговаривали в Ричмонде. Он счел решение весьма удовлетворительным.
– И при этом смеялся, как идиот, – вставил Гордон.
– А он упоминал рабов? Он не хочет их освободить? – спросила Аннабель, вспомнив свой разговор с Пэтси.
– Я хочу оставить за собой право владеть рабами и не собираюсь освобождать их накануне войны, – резко произнес Пейтон.
Аннабель напомнила себе, кем она является и как много дал этот человек ей и Бо. Но сейчас она вела себя как настоящая трусиха. Она была благодарна Пейтону за то, что он взвалил этот груз на свои плечи, освободив ее тем самым от моральной ответственности.
Пейтон положил документ на стол и, подойдя к окну, устремил взгляд в сгущающуюся темноту. Он долго стоял, не произнося ни слова, потом наконец заговорил:
– Что будет со стариками и детьми, если их сейчас освободить? Что будет с теми, кто работал в поле? Ведь они не обладают никакими другими навыками, у них нет ни земли, ни образования. – В голосе Пейтона слышалась печаль. – Северу они нужны не больше, чем иммигранты из Ирландии.
Аннабель думала, что знает Пейтона Кинкейда, но она ошиблась. Девушка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
– Дядя Пейтон…
Пейтон обернулся.
– Дай мне закончить, – сказал он, протестующе махнув рукой. – Кто бы ни победил в этой войне, жизнь, как мы ее понимаем, закончилась. Если хочешь дать этим людям свободу, нужно брать на себя определенные обязательства, Энни. Ты рискуешь своей репутацией и их жизнями, обучая их. Пообещай мне, что ни один слуга не будет лишен крыши над головой. Что ты будешь кормить стариков и больных, даже если придется самой голодать. Будешь защищать их от этого белого мусора – патрульных. Это бремя, которого ты пыталась избегать до сегодняшнего дня. И все же оно ложится на плечи каждого южанина. Мои, моих сыновей, всех нас. Я дам им свободу, но только тогда, когда они будут к этому готовы.
– Я не знала, что вы к этому так относитесь, – произнесла Аннабель.
– За последние тридцать лет я мог сделать это в любой момент, но не сделал, – сказал Пейтон, взглянув на Гордона.
Аннабель тоже посмотрела на Гордона, но его обычно выразительное лицо было начисто лишено каких-либо эмоций.
Пейтон покачал головой, и уголок его рта слегка дрогнул.
– Не скрою, Кинкейды много грешили. В жилах каждого мулата, которого ты видишь в поместье, течет кровь Кинкейдов. Но в отличие от многих плантаторов мы не продаем плоть от плоти своей, и все же это не останавливало нас от увеличения численности своих рабов.
Кровь прилила к лицу Аннабель. Святые небеса, она, должно быть ослышалась. Ведь в благородном обществе даже при разговоре о пианино никогда не употреблялось слово «ножки», так как считалось, что оно слишком оскорбительно для женских ушей.
– Я шокировал тебя, Энни? – с металлом в голосе спросил Пейтон.
– Да, – пробормотала девушка, не в силах оторвать взгляд от своих рук, затянутых в перчатки.
– Если тебе интересно, Ройсу удалось избежать этого греха.
Аннабель закрыла глаза. Даже ее загрубевшие от работы в саду руки, прикрытые перчатками, показались ей непристойными. Идеальная жизнь в «Излучине» оказалась всего лишь иллюзией, за которой скрывалось множество проблем. Кто-то встал у нее за спиной, и на плечо ей легла чья-то тяжелая рука.
– Мне жаль, дочка, – мягко сказал Пейтон. – Слишком долго настоящая леди не удостаивала нашу семью своим присутствием. Но ты должна понять правду, если хочешь быть сильной. Самое ужасное, что я сделал в своей жизни, это продал одного из рабов «Излучины», и я уверен, что ни Бог, ни Ройс никогда не простят меня. – Он нежно похлопал девушку по плечу. – Я говорю тебе ужасные вещи, но ты должна их знать.
Аннабель накрыла руку Пейтона ладонью и посмотрела на Гордона, чье лицо стало вдруг белым как мел.
– Кого ты продал, отец?
Аннабель почувствовала, как напряглись мышцы Пейтона.
– Сейчас это не имеет значения.
– Имеет.
– Гордон…
– Это имеет значение, отец. Ты продал отца Клема, потому что мать заставила тебя! – Он вскочил на ноги. – Или это еще одна отвратительная сплетня, которую рассказывают рабы? Что якобы несчастный просто оказался не в том месте и не в то время. Именно тогда меня зачали, отец, или ты не знаешь?
Аннабель шумно выдохнула в тишине, которая и послужила Гордону ответом. Она сжала руку Пейтона и услышала, как он вздохнул.
– Я любил твою мать, – сказал Пейтон с болью в голосе.
– До чего же ты глуп, отец! – Гордон со стуком поставил свой бокал на стол.
Аннабель направилась было к нему, но Гордон повернулся и вышел из кабинета. Аннабель подумала о портрете, висящем в гостиной. Только что Гордон получил ответ на мучившую его тайну. Портрет висел в гостиной, потому что седовласый хозяин этого дома не переставал любить свою жену, несмотря на все грехи, которые Селеста совершила. Впервые за все время Аннабель поняла, что любовь может сделать жизнь счастливой, но может принести и много горя.
Пейтон вновь рассеянно похлопал девушку по плечу, а потом вернулся к окну и стоял там, сцепив руки за спиной. Аннабель посидела еще несколько минут, потом подошла к нему.
– И все же я кое-чего не понимаю, – тихо сказала она.
Пейтон опустил голову и посмотрел на девушку, подняв бровь.
Аннабель продолжала:
– Вы так сильно любите «Излучину». Почему же согласились отдать ее мне, особенно… ну, ведь условия Ройса – это не что иное, как взятка, чтобы я развелась с ним, и все же вы согласились, зная, что ваша семья потеряет поместье, если я приму эту взятку.
На губах Пейтона появилась странная улыбка.
– Энни-детка, люди нашего круга никогда не разводятся.
Аннабель подумала о его жене, которая живет неизвестно где, и ощутила любовь и жалость к этому уже немолодому мужчине.
– Теперь я тоже Кинкейд, как вы однажды сказали. Только мне не хватает смелости. – Пейтон как-то сразу сник, а Аннабель добавила: – Защитите «Излучину», узаконив ваши бумаги, когда вам будет угодно.
Пейтон кивнул.
– Но ты ведь не захочешь, чтобы ваш брак стал достоянием гласности?
– Я лишь прошу вас дать нам с Ройсом шанс найти в этом браке что-то помимо обязательств.
– Мы не хотели причинить тебе вреда. Я и твой отец. Надеюсь, ты понимаешь это, Энни.
– Я-то понимаю, а вот ваш сын не понимает. – Аннабель захотелось встать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но она не сделала этого. Несмотря на то что он прикрывался своей гордостью как доспехами, сегодня он был слишком раним, чтобы Аннабель могла показать ему свою привязанность.
– Хотите, я прикажу принести вам ужин в кабинет? – спросила девушка.
Он кивнул. Аннабель уже была возле двери, когда услышала за спиной голос Пейтона.
– Спасибо, Энни-детка, – сказал он не оборачиваясь.
– Не стоит… отец.
Она подождала, пока его плечи распрямились, и тихонько закрыла за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Войдя в свою комнату, она увидела Пэтси с ведром в руках.
– Ваша ванна готова, миз Аннабель, – сообщила Пэтси. – И вот ваше платье для обеда.
Аннабель кивнула, ставя корзину на пол рядом со своим бюро. Переехав в «Излучину», Аннабель начала понимать привлекательность образа жизни плантаторов, его легкость и свободу, которые являлись непосредственным результатом труда чернокожих мужчин, женщин и детей. Но ей до сих пор было не по себе, поскольку каждое ее желание предупреждалось.
Отношения с молчаливой и гордой Пэтси тревожили ее еще больше. Аннабель не хотела быть хозяйкой, а Пэтси – прислугой.
– Если вам еще что-нибудь понадобится, позвоните в колокольчик.
Аннабель повернулась к негритянке.
– Мистер Пейтон вернулся, – сказала Аннабель.
– Да, мэм.
Пэтси держалась с достоинством, и Аннабель относилась к ней с уважением, впрочем, как и к остальным слугам. Сегодня ей захотелось взять служанку за руку и задать ей тысячу вопросов. Поговорить с ней, поделиться своими женскими страхами. Но вместо этого она подняла с пола корзину и протянула негритянке.
– Я видела, ты сажала цветы перед своей хижиной вчера вечером, – сказал она. – Я подумала, может, ты захочешь взять несколько черенков роз. Они неплохо смотрелись бы в углу.
На симпатичном лице Пэтси отразилось удивление, но тут же исчезло.
– Спасибо, мэм.
– Пэтси, – мягко сказала Аннабель, – они уже здесь. Война, перемены…
– Миз Аннабель, поговорите с кем-нибудь еще, ведь я – рабыня.
– Ты женщина.
– И это мой тяжкий крест. Прежде чем я попала сюда, Кларенс говорил, что в «Излучине» белые господа не такие, как везде. Может, он и прав. Ведь худого я от них ничего не видела. Но это не изменит того, что уже случилось.
– А ты расскажешь, что случилось, если я попрошу тебя об этом?
– А вы попросите?
Аннабель медленно кивнула, почувствовав, что служанка немного смягчилась. На ее губах появилась еле заметная горькая улыбка.
– Я не боюсь умереть, потому что уже видела ад, и не боюсь войны. С Пэтси не может произойти ничего хуже того, что уже произошло. Вот все, что я хотела сказать.
– А могу я задать еще один вопрос?
Пэтси на мгновение задумалась, потом кивнула.
– Ты любишь своего мужа?
– Однажды белые господа решат продать одного из нас. – Пэтси судорожно сглотнула. – Что случится с разбитым сердцем, когда этот день настанет?
В комнате было жарко, но Аннабель вздрогнула, и по ее спине заструился холодный пот.
– Ты имеешь в виду мужа или детей? – прошептала она.
– Мой мальчик был от белого господина, – мрачно произнесла Пэтси. – Его миссус это очень не понравилось. Я не знаю, где мой ребенок, и никогда не найду его, начнется война или не начнется, дадут мне свободу или нет. Джонсон из «Ив» купил меня, а моего мальчика продали на Юг.
Аннабель знала, что такова реальность, но с самого детства не могла с ней смириться. И никогда не следовала общепринятым нормам.
– Пэтси, мне жаль, – произнесла девушка, – Это неправильно. Так же неправильно, как война.
– Да, мэм, неправильно. Но ваша жалость не поможет. Их взгляды встретились. Карие глаза смотрели в карие глаза, постепенно достигая понимания. Обе женщины испытывали одинаковое чувство любви и потерь, подчинение женщины власти мужчины.
– Можешь идти и приготовить обед своему мужу, – мягко сказала Аннабель. – Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится.
Она смотрела вслед удаляющейся женщине. Пэтси шла, гордо распрямив плечи. Гордость – единственное, чего не смогли отобрать у нее белые господа. Солнце начало клониться к закату. Слышны были голоса рабов, возвращающихся с поля.
Аннабель подошла к окну и отодвинула занавески. Вечерний ветерок играл ее волосами. Девушка прислонилась плечом к оконной раме и прислушалась к звукам.
По полю устало двигалась армия. Армия босых мужчин, женщин и детей, одетых в штаны из грубой шерстяной ткани и платья из яркого ситца, вооруженных мотыгами и лопатами.
* * *
Аннабель остановилась у кабинета Пейтона, одернула платье и постучала в приоткрытую дверь. Пейтон пригласил ее войти, Джулз поприветствовал, открывая дверь.
Гордон поднялся с дивана.
– Ты выглядишь сегодня просто очаровательно, – сказал он с привычной галантностью. – Новое платье?
Аннабель помнила, как в недалеком прошлом радовалась новому платью с восемью оборками и кринолином, прыгала и хлопала в ладоши как ребенок, однако сейчас ей было все равно, как она одета.
Но в ответ на галантность она все же сделала книксен, кивнула и улыбнулась, после чего села в дамское кресло, единственное, на которое могла сесть в такой широкой юбке. Аннабель мысленно поблагодарила Джулза за предусмотрительность – ведь это он принес кресло из гостиной в библиотеку Пейтона, настоящее мужское царство.
– Бокал хереса?
Девушка посмотрела на Пейтона и задумалась. По мнению Карлайла, бурбон и другие напитки такого рода действовали успокаивающе. А именно в этом Аннабель сейчас и нуждалась.
– Да, пожалуй, немного хереса.
Джулз наполнил бокал и подал Аннабель. Девушка сделала глоток, внимательно наблюдая за Пейтоном.
Как обычно, его одежда выглядела безупречно, однако ванна не стерла с его лица следов усталости. Внезапно Аннабель осознала, что он уже далеко не молод, это особенно было видно сейчас, после событий последних трех недель. И девушка мысленно добавила его к списку мужчин, о которых необходимо заботиться и молиться.
Джулз снова наполнил бокал Пейтона бренди и вышел из кабинета. Аннабель бросила взгляд на Гордона, который вернулся на свое место и вытянул перед собой ноги. Казалось, все его внимание было сосредоточено на янтарной жидкости, налитой в бокал, который он держал в ладонях.
Пейтон облокотился бедром о стол и откашлялся.
– Энни, то, что я хочу обсудить с тобой, может показаться тебе бестактным, но у меня и в мыслях не было оскорблять тебя.
Аннабель резко подняла голову. В серых глазах Пейтона, обычно таких же непроницаемых, как и у Ройса, проглядывало беспокойство. Девушка подумала, что оно вызвано выходом из Союза, но когда Пейтон заговорил, ощутила страх. Сбитая с толку его словами, она лишь кивнула в ответ.
– В отличие от большинства девушек твоего возраста, – начал он, – ты обучалась наравне с братьями. Разбираешься в истории и политике, а женские добродетели отошли на второй план. Я не раз говорил твоему отцу, что он неправильно воспитывал тебя… – на лице Пейтона мелькнула улыбка, – или вообще не воспитывал… – Аннабель улыбнулась в ответ. – Но должен признать, что сейчас я ценю качества, которыми ты обладаешь. Они пригодятся тебе, когда наступят тяжелые времена.
Аннабель подумала, что мама наверняка перевернулась бы в гробу, услышав такое.
– А теперь не совсем деликатная часть разговора. – Пейтон глотнул бренди и поставил бокал на стол. – Вы с Ройсом подписали брачный контракт, согласно которому «Излучина» перейдет в твою собственность после моей смерти. Но я не собираюсь умирать в ближайшее время и, предвидя возникновение некоторых проблем, решил предпринять кое-какие меры, чтобы предотвратить их.
Аннабель повернулась к Гордону и почувствовала облегчение, когда он подмигнул, встретив ее взгляд. По крайней мере он знал, о чем идет речь, и при этом не был расстроен.
– Ты знаешь, что в Ричмонд я поехал как представитель Союза. Дэвис совершил большую глупость, допустив обстрел Саммера. Открыв огонь первым, он подтолкнул Линкольна к ответным действиям, которые могут последовать в любой момент. Но что произошло, то произошло, и нам придется с этим смириться. Для тех из нас, кто предпочел остаться в Союзе, все изменилось, когда Линкольн призвал Виргинию собирать войска для вторжения. Это не мятеж, это выход из состава Союза, то есть законное право каждого штата. Не мы инициаторы объединения, но мы не станем вооружать наших мужчин и собирать армию для того, чтобы напасть на соседние штаты только потому, что правда на их стороне. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Аннабель снова кивнула и сделала глоток хереса.
– Но это глобальная проблема, и она может быть решена только на поле боя. Однако меня больше волнует, что будет с «Излучиной» сейчас и потом, когда война покажет, кто был прав.
Аннабель обдумала слова Пейтона и ощутила тот же холодок, что и во время разговора с Пэтси. Так много проблем, так много разногласий… И вообще знал ли кто-нибудь, ради чего началась эта война? И имело ли это все какое-нибудь значение? Но она понимала опасения Пейтона.
– Слава, если мы победим, – тихо произнесла Аннабель. – И обвинение в государственной измене, если потерпим поражение.
– Я не увижу «Излучину» конфискованной наступающей армией, потому что проголосовал, как подсказывала мне совесть.
– Каким образом вы собираетесь этого избежать? – спросила Аннабель.
Пейтон встал, обогнул стол, открыл ящик и достал оттуда листок бумаги.
– Зарегистрировав этот документ, подписанный судьей Пизонтоном в тот день, когда ты вышла замуж за моего сына. Он датирован 1 апреля 1861 года. Это случилось задолго до Саммера, задолго до того, как я голосовал за выход из Союза. Если ты дашь мне свое согласие, заведомо зная, что твое новое имя станет известно каждому, кто заглянет в регистрационный журнал суда, я запишу этот документ на право собственности и тем самым сохраню «Излучину» для твоих будущих детей. – Он замолчал и остановил на Аннабель жесткий взгляд, такой же, как и у его старшего сына. – Ты разрешишь мне это сделать, Энни-детка?
Ошеломленная Аннабель почувствовала, что ей трудно дышать.
– А Ройс? – выдавила она. – Вы сказали об этом Ройсу?
Пейтон посмотрел на нее грустно и в то же время удивленно.
– Мы разговаривали в Ричмонде. Он счел решение весьма удовлетворительным.
– И при этом смеялся, как идиот, – вставил Гордон.
– А он упоминал рабов? Он не хочет их освободить? – спросила Аннабель, вспомнив свой разговор с Пэтси.
– Я хочу оставить за собой право владеть рабами и не собираюсь освобождать их накануне войны, – резко произнес Пейтон.
Аннабель напомнила себе, кем она является и как много дал этот человек ей и Бо. Но сейчас она вела себя как настоящая трусиха. Она была благодарна Пейтону за то, что он взвалил этот груз на свои плечи, освободив ее тем самым от моральной ответственности.
Пейтон положил документ на стол и, подойдя к окну, устремил взгляд в сгущающуюся темноту. Он долго стоял, не произнося ни слова, потом наконец заговорил:
– Что будет со стариками и детьми, если их сейчас освободить? Что будет с теми, кто работал в поле? Ведь они не обладают никакими другими навыками, у них нет ни земли, ни образования. – В голосе Пейтона слышалась печаль. – Северу они нужны не больше, чем иммигранты из Ирландии.
Аннабель думала, что знает Пейтона Кинкейда, но она ошиблась. Девушка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
– Дядя Пейтон…
Пейтон обернулся.
– Дай мне закончить, – сказал он, протестующе махнув рукой. – Кто бы ни победил в этой войне, жизнь, как мы ее понимаем, закончилась. Если хочешь дать этим людям свободу, нужно брать на себя определенные обязательства, Энни. Ты рискуешь своей репутацией и их жизнями, обучая их. Пообещай мне, что ни один слуга не будет лишен крыши над головой. Что ты будешь кормить стариков и больных, даже если придется самой голодать. Будешь защищать их от этого белого мусора – патрульных. Это бремя, которого ты пыталась избегать до сегодняшнего дня. И все же оно ложится на плечи каждого южанина. Мои, моих сыновей, всех нас. Я дам им свободу, но только тогда, когда они будут к этому готовы.
– Я не знала, что вы к этому так относитесь, – произнесла Аннабель.
– За последние тридцать лет я мог сделать это в любой момент, но не сделал, – сказал Пейтон, взглянув на Гордона.
Аннабель тоже посмотрела на Гордона, но его обычно выразительное лицо было начисто лишено каких-либо эмоций.
Пейтон покачал головой, и уголок его рта слегка дрогнул.
– Не скрою, Кинкейды много грешили. В жилах каждого мулата, которого ты видишь в поместье, течет кровь Кинкейдов. Но в отличие от многих плантаторов мы не продаем плоть от плоти своей, и все же это не останавливало нас от увеличения численности своих рабов.
Кровь прилила к лицу Аннабель. Святые небеса, она, должно быть ослышалась. Ведь в благородном обществе даже при разговоре о пианино никогда не употреблялось слово «ножки», так как считалось, что оно слишком оскорбительно для женских ушей.
– Я шокировал тебя, Энни? – с металлом в голосе спросил Пейтон.
– Да, – пробормотала девушка, не в силах оторвать взгляд от своих рук, затянутых в перчатки.
– Если тебе интересно, Ройсу удалось избежать этого греха.
Аннабель закрыла глаза. Даже ее загрубевшие от работы в саду руки, прикрытые перчатками, показались ей непристойными. Идеальная жизнь в «Излучине» оказалась всего лишь иллюзией, за которой скрывалось множество проблем. Кто-то встал у нее за спиной, и на плечо ей легла чья-то тяжелая рука.
– Мне жаль, дочка, – мягко сказал Пейтон. – Слишком долго настоящая леди не удостаивала нашу семью своим присутствием. Но ты должна понять правду, если хочешь быть сильной. Самое ужасное, что я сделал в своей жизни, это продал одного из рабов «Излучины», и я уверен, что ни Бог, ни Ройс никогда не простят меня. – Он нежно похлопал девушку по плечу. – Я говорю тебе ужасные вещи, но ты должна их знать.
Аннабель накрыла руку Пейтона ладонью и посмотрела на Гордона, чье лицо стало вдруг белым как мел.
– Кого ты продал, отец?
Аннабель почувствовала, как напряглись мышцы Пейтона.
– Сейчас это не имеет значения.
– Имеет.
– Гордон…
– Это имеет значение, отец. Ты продал отца Клема, потому что мать заставила тебя! – Он вскочил на ноги. – Или это еще одна отвратительная сплетня, которую рассказывают рабы? Что якобы несчастный просто оказался не в том месте и не в то время. Именно тогда меня зачали, отец, или ты не знаешь?
Аннабель шумно выдохнула в тишине, которая и послужила Гордону ответом. Она сжала руку Пейтона и услышала, как он вздохнул.
– Я любил твою мать, – сказал Пейтон с болью в голосе.
– До чего же ты глуп, отец! – Гордон со стуком поставил свой бокал на стол.
Аннабель направилась было к нему, но Гордон повернулся и вышел из кабинета. Аннабель подумала о портрете, висящем в гостиной. Только что Гордон получил ответ на мучившую его тайну. Портрет висел в гостиной, потому что седовласый хозяин этого дома не переставал любить свою жену, несмотря на все грехи, которые Селеста совершила. Впервые за все время Аннабель поняла, что любовь может сделать жизнь счастливой, но может принести и много горя.
Пейтон вновь рассеянно похлопал девушку по плечу, а потом вернулся к окну и стоял там, сцепив руки за спиной. Аннабель посидела еще несколько минут, потом подошла к нему.
– И все же я кое-чего не понимаю, – тихо сказала она.
Пейтон опустил голову и посмотрел на девушку, подняв бровь.
Аннабель продолжала:
– Вы так сильно любите «Излучину». Почему же согласились отдать ее мне, особенно… ну, ведь условия Ройса – это не что иное, как взятка, чтобы я развелась с ним, и все же вы согласились, зная, что ваша семья потеряет поместье, если я приму эту взятку.
На губах Пейтона появилась странная улыбка.
– Энни-детка, люди нашего круга никогда не разводятся.
Аннабель подумала о его жене, которая живет неизвестно где, и ощутила любовь и жалость к этому уже немолодому мужчине.
– Теперь я тоже Кинкейд, как вы однажды сказали. Только мне не хватает смелости. – Пейтон как-то сразу сник, а Аннабель добавила: – Защитите «Излучину», узаконив ваши бумаги, когда вам будет угодно.
Пейтон кивнул.
– Но ты ведь не захочешь, чтобы ваш брак стал достоянием гласности?
– Я лишь прошу вас дать нам с Ройсом шанс найти в этом браке что-то помимо обязательств.
– Мы не хотели причинить тебе вреда. Я и твой отец. Надеюсь, ты понимаешь это, Энни.
– Я-то понимаю, а вот ваш сын не понимает. – Аннабель захотелось встать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но она не сделала этого. Несмотря на то что он прикрывался своей гордостью как доспехами, сегодня он был слишком раним, чтобы Аннабель могла показать ему свою привязанность.
– Хотите, я прикажу принести вам ужин в кабинет? – спросила девушка.
Он кивнул. Аннабель уже была возле двери, когда услышала за спиной голос Пейтона.
– Спасибо, Энни-детка, – сказал он не оборачиваясь.
– Не стоит… отец.
Она подождала, пока его плечи распрямились, и тихонько закрыла за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39