Уильям отошел в сторону и с интересом наблюдал за царившей во дворе суматохой. Люди сновали во всех направлениях, вполголоса поругивая слишком тесные покои и дурную организацию коронационных торжеств.
Жеребец Уильяма неожиданно взбрыкнул и попятился, испугав пробегавших мимо слуг и стоявших у конюшни лошадей. Оруженосец Уильяма повис на поводьях могучего коня, стараясь утихомирить взволнованное животное, но у него ничего не вышло. Уильям нетерпеливо топнул ногой, оттеснил оруженосца и начал сам успокаивать своего любимца, поглаживая его по шее. Когда жеребец немного привык к толпе и успокоился, оруженосец увел его в стойло, а Уильям пошел прогуляться по двору, надеясь отыскать своих, домочадцев.
Вскоре он увидел Ларк, которая в сопровождении Стоука пересекала двор. Рядом с ними шла высокая женщина с белокурыми косами, в дорогом алом платье.
Кармия! При мысли о том, что Ларк узнает правду не от него, а от этой женщины, у лорда Уильяма потемнело в глазах.
Пронзительный голос леди Элизабет мигом вернул его к реальности, и он обернулся к жене. То, что Элизабет и Кармия проживали на территории одного государства, уже само по себе было источником потенциальной опасности, но пребывание этих двух женщин в замкнутом пространстве тесного внутреннего двора Виндзора угрожало настоящим бедствием.
Элизабет оживленно беседовала с леди Люсиндой и сэром Джозефом.
«Если беседа продлится еще хоть пару минут, — подумал Уильям, — то светопреставления, возможно, удастся избежать».
Прибавив шагу, он направился к дочери и зятю, поглядывая то на жену, то на Кармию. Первой его заметила Кармия. Она замерла, а на лице у нее отразился испуг. Видимо, встреча с Уильямом не входила в ее планы — тем более что рядом с ней была Ларк.
— Уильям, — вымолвила Кармия, прижав руки к груди. Уильям помнил этот голос еще с тех времен, когда он был нежным и звонким и его мелодичное звучание сводило мужчин с ума. Правда, выглядела Кармия до сих пор чертовски привлекательно.
— Приветствую тебя, Кармия, — сказал он не слишком любезно.
— Как, ты знаешь эту женщину, отец? — Ларк вскинула на Уильяма золотистые глаза и шагнула к нему.
— Знаю, детка, — ответил Уильям и, вспомнив об Элизабет, бросил на нее взгляд.
В то же мгновение его заметила леди Люсинда. Не переставая болтать, она дернула Элизабет за рукав и указала на Уильяма.
А потом свершилось то, чего Уильям боялся больше всего на свете: Элизабет увидела Кармию!
Глава 24
Уильям видел, как улыбка на лице Элизабет сменилась звериным оскалом. Сжав кулаки, она направилась к мужу.
— Мать приближается, и, судя по всему, настроение у нее далеко не блестящее. Уж лучше нам уйти отсюда, — сказала Ларк, взглянув на Стоука.
— Стой где стоишь, Голубка. Она вовсе не на тебя злится.
— А на кого же?
— На меня.
Элизабет налетела на мужа как ураган. Устремив на него сверкающий от ярости взгляд, она закричала:
— Как ты посмел привести эту женщину сюда?
Пронзительный вопль Элизабет достиг самых отдаленных уголков замка, отразился от стен и эхом прокатился над замкнутым пространством внутреннего дворика. Люди, находившиеся во дворе, разом смолкли, и вокруг воцарилась мертвая тишина.
— Прошу тебя, Элизабет, — пробормотал Уильям, озираясь. — Люди же смотрят.
— Не смей называть меня Элизабет! Не марай моего имени своим лживым языком!
— Сейчас я все тебе объясню.
— А что тут объяснять? Я так и знала, что ты продолжаешь встречаться с этой… этим… — Элизабет ткнула пальцем в Кармию и выпалила: — С этим чудовищем! То-то у меня душа все время была не на месте! — Она ударила себя в грудь, и из глаз ее брызнули слезы.
— Ты ошибаешься, миледи, — проговорила Кармия.
Элизабет повернулась и взглянула на нее.
— Неужели ты думаешь, что я поверю тебе? Такие, как ты, не заслуживают доверия!
— Если ты думаешь, что мы с Уильямом встречались, то сильно ошибаешься. За последние несколько лет мы с ним и словом не перемолвились!
— Это ложь! А ты — лгунья! Слышишь? Лгунья! — Элизабет бросилась на Кармию.
Уильям попытался было ухватить жену за шлейф, но шелк выскользнул у него из пальцев. В следующее мгновение Элизабет налетела на Кармию, и обе женщины рухнули на каменные плиты дворика.
Элизабет билась насмерть: царапалась, кусалась и норовила ухватить соперницу за горло. За все годы, что Уильям прожил с женой, он не видел у нее таких вспышек ярости. Уильям направился к дерущимся женщинам, надеясь разнять их, но тут Кармия перевернула Элизабет на спину и, навалившись на нее всем телом, прижала к земле.
Элизабет тяжело дышала и смотрела на Кармию, проливая злые слезы.
— Ты победила, — сказала она наконец. — Слезай с меня.
— Это ты победила, миледи. Все у меня выиграла. Я завидовала тебе каждый день, каждый час своего существования на протяжении многих лет. Ты получила все, что было мне в этой жизни дорого. Я так хотела оказаться на твоем месте, хоть на часок…
— Зря, выходит, завидовала. Она-то меня никогда не любила. Как я ни старалась заслужить ее благосклонность, ничего у меня не вышло. Не ценила моих стараний! Все делала мне наперекор. Ты ее мать, тебе и следовало ее воспитывать… — Элизабет едва не задохнулась от рыданий.
Уильям посмотрел на дочь. Ларк, вцепившись дрожащими пальцами в руку Стоука, слушала исповедь Элизабет.
Наконец-то она обо всем узнала. Уильям перевел дух. Тяжкое бремя лжи, свинцовым грузом лежавшее у него на сердце в течение многих лет, уже не так давило ему грудь. Впрочем, стоило Уильяму взглянуть на дочь, как у него заныло под ложечкой. Ларк, белая как полотно, стояла неподвижно, как статуя. На ее лице жили одни только золотистые глаза, и теперь они с осуждением смотрели на него. Восторг, вспыхивавший прежде у нее во взоре всякий раз, когда она видела отца. Сменился холодом и отчужденностью.
— Прости меня, Голубка, — пробормотал Уильям. — Я много раз собирался тебе обо всем рассказать, но мне не хватало духа.
— Теперь я и так все знаю. — Ларк повернулась и быстрым шагом пошла через двор.
Люди молча расступались перед ней.
Уильям хотел броситься за дочерью, но Стоук остановил его.
— Я сам ее догоню.
Уильям видел, как могучее плечо Блэкстоуна раздвигало толпу. Хотя Ларк была по-прежнему в кольчуге, двигалась она на удивление быстро и намного обогнала Стоука. Когда он пересекал двор, она уже скрылась за бревенчатой конюшней.
«И почему я не открыл Ларк тайну ее рождения раньше? — подумал Уильям. — При других, более благоприятных обстоятельствах?»
Помоги ему, Боже! Всю свою жизнь Уильям, в сущности, только этого и боялся — лишиться обожающих, восторженных взглядов дочери. И вот что из всего этого вышло: он не сомневался, что с этого дня Ларк возненавидит его.
Размышления Уильяма были прерваны громкими стенаниями Элизабет. Она все еще лежала на сером булыжнике дворика и рыдала, закрыв лицо руками. Наклонившись, чтобы помочь жене подняться, Уильям почувствовал, что глаза у него тоже на мокром месте. Он очень надеялся, что после того, как решающее объяснение состоится, на его душу и на души его близких снизойдет благодатный покой. Однако Уильям опасался, что испытания только начинаются и худшее — впереди.
Ларк пряталась за стеной стойла. Она сидела на земле, прислонившись спиной к бревенчатому срубу, и, обнимая руками колени, смотрела прямо перед собой невидящим взором. Девушка была бледна и так несчастна, что у Стоука перехватило горло.
— Не подходи ко мне, — сказала она, даже не взглянув на него.
— Я пришел узнать, не могу ли чем-нибудь тебе помочь.
— Чем, интересно, ты мне поможешь? — отчужденно спросила она и посмотрела на мужа пустым, равнодушным взглядом. — Мне не нужны твои утешения. Прошу тебя, оставь меня в покое. Ты и так уже причинил мне достаточно зла, принудив меня к браку и лишив тем самым единственной возможности обрести счастье — выйти замуж за Эвенела.
Молча выслушав ее обвинения, Стоук пошел прочь. Повернув за угол, он неожиданно наткнулся на старую Марту, которая со словами «милорд мой добрый» схватила его за руку.
— Прошу тебя, не сердись на Ларк! Сегодня она пережили потрясение, — взмолилась старуха, заглядывая в его потемневшее от гнева лицо.
— Это было ударом для всех, — бросил Стоук и прошел мимо.
Покачав головой, Марта свернула к конюшне. Горе Ларк обычно переживала в одиночестве. Однако, стоило старухе бросить на девушку взгляд, как она поняла, что случившееся — тяжкий удар судьбы для ее питомицы.
— Уходи, Марта. — Ларк откинула голову и уперлась затылком в бревенчатую стену, все так же уставившись в одну точку.
— Никуда я не уйду. — Марта подошла к девушке и погладила ее по голове.
Как только рука старухи коснулась ее волос, Ларк не выдержала: ее губы задрожали, а из глаз потоком хлынули слезы. Марта, гладя ее, приговаривала:
— Бедняжечка ты моя…
Ларк обхватила ноги Марты и зарылась лицом в ее юбки.
— Ах, Марта, ну почему отец не поговорил со мной раньше? Ведь все эти годы Элизабет мне просто житья не давала. В детстве я пыталась, как могла, ублажить ее, но у меня ничего не получалось. А все потому, что она ненавидела меня. Если бы знать, что я не ее дочь, тогда все можно было бы понять. Да, он с самого начала должен был мне сказать все. Ведь они вечно из-за меня ссорились. Ну почему никому из них не пришло в голову сказать мне правду?
Ларк сотрясалась от рыданий. Старуха хотела успокоить ее, но поняла, что слова не помогут и надо дать возможность Ларк выплакать свое горе.
Когда наконец рыдания прекратились, Марта вытерла лицо своей воспитанницы фартуком. Она проделывала это бессчетное число раз, когда Ларк была маленькой — правда, в те годы стирала с ее личика грязь, а не слезы.
— Никогда не прощу отцу! Почему он молчал?
— Знаешь, Ларк, если тебе не хватит мужества и благородства простить отца, значит, я дурно воспитала тебя. — Марта грозно нахмурилась. — И нечего на меня глазищами зыркать! Сэр Уильям не только твой отец, но и очень добрый человек. Он не хотел причинять тебе боль!
— Но ведь причинил же!
— Он тебя любил, и как любил! Больше всех своих детей. Даже больше сыновей, а ведь ты внебрачная дочь, не забывай об этом. Да, ты права, он должен был тебе рассказать, но не смог. Люди не железные, у всех есть свои слабости. А слабости надо прощать.
— Но ведь ты знала обо всем! Почему же не рассказала мне об этом?
— Не моего ума это дело.
— А Элизабет? Уж она-то не пожалела бы меня, если бы знала обо мне что-нибудь эдакое. Прямо так в лицо и залепила бы: ты, дескать, такая-то и такая-то! Так я по крайней мере раньше думала…
— Стыдно мне тебя слушать, девочка. Да как ты смеешь говорить подобное о хозяйке!
— А что такого? Ведь она не моя мать.
— Да, не леди Элизабет родила тебя на свет, но настоящей твоей матерью была именно она, а уж никак не та шлюха в красном. И не смей говорить мне, что я не права! — Марта покачала перед носом у Ларк морщинистым пальцем.
— Не так она со мной вела себя, не как мать.
— Много ты понимаешь… Может, думаешь, не любит она тебя? Коли так, значит, ты у меня совсем уж глупая. Тебя же вечно дома не было, а она сидела у очага, платья тебе шила… Кстати, я часто заставала ее за шитьем в слезах. За тебя она, между прочим, переживала.
Ларк почувствовала, что в горле у нее встал комок.
— Чего это она?
— А ты сама как думаешь?
— Даже не знаю, что и сказать. У меня с Элизабет никогда отношения не складывались, хотя я очень старалась сблизиться с ней. Поначалу, во всяком случае. Вот я и решила, что она не любит меня.
— То-то и оно, что хозяйка любит тебя. В этом-то вся и штука. Любит, а любить не хочет, потому как знает, кто ты такая и кто твоя мать. Это ее больше всего и изводит.
— Что-то я не слишком во все это верю.
— Это уж как тебе больше нравится. Но в один прекрасный день ты поймешь, что я права. Я тебе еще одну вещь хочу сказать, тоже не слишком приятную. Ежели ты своего мужа и впредь будешь изводить, то он, помяни мое слово, сбежит от тебя. Видела я графа после того, как ты его прогнала. Зловещий у него был вид, ничего не скажешь.
— А мне все равно! Он принудил меня с ним под венец идти. И он не любит меня. Просто хочет сделать своей пленницей до конца дней.
— Думаешь, я в эту чушь поверю? Да ни за что на свете…
— Я правду говорю. Я тайком залезла к нему в мастерскую и разузнала, что там и как. А он испугался, что я буду об этом болтать, вот и женился на мне — чтобы рот мне закрыть.
— Если ты и впрямь так думаешь, стало быть, ты глупее даже своих братцев-близняшек. Но я сейчас не о том. Ты-то сама любишь его?
— Не люблю, — отрезала Ларк.
— Ты с Мартой разговариваешь, детка, а не с какой-нибудь деревенской дурочкой. Да я нутром чувствую, кого ты любишь, а кого нет. Но тут я тебе вот что скажу: если ты питаешь к нему нежные чувства, поскорее поставь его об этом в известность. Хватит свое сердечко-то оберегать. Если и дальше будешь себя вести как неразумное дитя, все обернется таким образом, что покушаться на твой душевный покой будет некому. Ясно же, что мужа твоего сильно обидела какая-то женщина. И ему, чтобы полюбить другую, тебя то есть, время требуется. А главное, он хочет убедиться, что его тоже любят — чтобы снова впросак не попасть. И на меньшее он не согласен, ты уж мне верь. Впрочем, что-то я слишком уж разболталась, а ведь это дело прежде всего тебя касается. Ты у себя в душе покопайся. Глядишь, на все вопросы ответы и найдешь, причем без всякой подсказки. А я больше ни словечка не скажу, хватит. Тебе, Ларк, давно уже пора своим умом жить… — Марта пошла прочь, оставив Ларк одну разбираться в своих душевных проблемах.
Проводив няньку взглядом, девушка снова спрятала лицо в ладони и разрыдалась. Она так ушла в свои страдания, что не заметила стоявшей неподалеку Эббы, которая, укрывшись за невысоким стожком, следила за каждым ее движением. Когда Марта удалилась, Эбба, скривив губы в зловещей ухмылке, вышла из-за стожка, обогнула конюшню и быстро направилась к жилым покоям замка.
Выплакавшись, Ларк вновь появилась во дворе. Чтобы не демонстрировать всем свой покрасневший нос и припухшие глаза, она старалась держаться в стороне от разодетых придворных и жалась к каменной стене, наблюдая за пробегавшими мимо слугами. Время от времени она оглядывала двор, надеясь увидеть Элизабет или Уильяма, но ни их, ни Марты нигде не было.
Ларк решила, что это к лучшему. Вряд ли она смогла бы сейчас взглянуть в глаза отцу или Элизабет: слишком свежа еще была нанесенная ей рана.
Мужа во дворе Ларк тоже не обнаружила. Между тем слова Марты о Стоуке произвели на нее впечатление, хотя она пока не отважилась бы открыть ему сердце и признаться в любви.
Ларк поежилась. Мысль о том, что ее сокровенные чувства и мысли станут достоянием другого человека, не слишком радовала ее.
Марте легко распространяться на эту тему. Ей-то бояться нечего. Ее сердцу ничто не угрожает.
— Ларк! Ларк!
Девушка обернулась и увидела Элен, направлявшуюся к ней. Подбежав к сестре, она воскликнула:
— Где ты была, Ларк? Как только мать мне рассказала обо всем, я отправилась разыскивать тебя. — Заметив красные, опухшие глаза сестры, Элен всплеснула руками: — Представляю, каково тебе сейчас. Если бы я только знала!
— Ничего, переживу. Я даже рада, что все открылось. Теперь я по крайней мере знаю, отчего Элизабет всю жизнь ненавидела меня. — В эту минуту Ларк подумала, что ей уже больше не придется называть Элизабет матерью.
— Мне нужно сказать тебе одну важную вещь. — Элен с покаянным видом прижала руки к груди.
— Что, еще одна кошмарная семейная тайна? Сказать по правде, мне с лихвой хватило того, о чем мне сообщили отец и Элизабет.
Ответом на язвительное замечание Ларк были слезы. Они струились у Элен по щекам и капали с подбородка.
— Ну, что там у тебя? — Ларк посмотрела в глаза сестре.
— Я ужасная, невероятная лгунья! — Элен обняла Ларк. — Ты никогда, никогда мне этого не простишь!
— Не волнуйся, прощу. — Ларк отстранилась. — Давай, выкладывай.
Элен отвела взгляд в сторону.
— Я все время лгала тебе. Чуть ли не всю жизнь.
— Бог ты мой! Что же ты скрывала от меня? Только не говори мне, что у матери был роман с менестрелем, а потому ты мне не сестра даже по отцу!
— Это было бы еще ничего. На самом деле все обстоит гораздо хуже.
Ларк вцепилась в плечи Элен.
— Ну, в чем дело? Говори!
— Это касается Эвенела. Мы не должны допустить, чтобы Блэкстоун бился с ним на ристалище.
— По той причине, что ты все еще любишь лорда Блэкстоуна? Ты за него боишься, не так ли?
Ларк ощутила укол ревности. Она не желала знать Стоука, пока он не полюбит ее и не научится ей доверять, но и уступать его Элен тоже не входило в ее планы.
— Я вовсе не Блэкстоуна имела в виду, начав этот разговор. Дело в том, что я люблю Эвенела. И всегда любила его, с того самого дня, как он объявился в Сент-Вейле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Жеребец Уильяма неожиданно взбрыкнул и попятился, испугав пробегавших мимо слуг и стоявших у конюшни лошадей. Оруженосец Уильяма повис на поводьях могучего коня, стараясь утихомирить взволнованное животное, но у него ничего не вышло. Уильям нетерпеливо топнул ногой, оттеснил оруженосца и начал сам успокаивать своего любимца, поглаживая его по шее. Когда жеребец немного привык к толпе и успокоился, оруженосец увел его в стойло, а Уильям пошел прогуляться по двору, надеясь отыскать своих, домочадцев.
Вскоре он увидел Ларк, которая в сопровождении Стоука пересекала двор. Рядом с ними шла высокая женщина с белокурыми косами, в дорогом алом платье.
Кармия! При мысли о том, что Ларк узнает правду не от него, а от этой женщины, у лорда Уильяма потемнело в глазах.
Пронзительный голос леди Элизабет мигом вернул его к реальности, и он обернулся к жене. То, что Элизабет и Кармия проживали на территории одного государства, уже само по себе было источником потенциальной опасности, но пребывание этих двух женщин в замкнутом пространстве тесного внутреннего двора Виндзора угрожало настоящим бедствием.
Элизабет оживленно беседовала с леди Люсиндой и сэром Джозефом.
«Если беседа продлится еще хоть пару минут, — подумал Уильям, — то светопреставления, возможно, удастся избежать».
Прибавив шагу, он направился к дочери и зятю, поглядывая то на жену, то на Кармию. Первой его заметила Кармия. Она замерла, а на лице у нее отразился испуг. Видимо, встреча с Уильямом не входила в ее планы — тем более что рядом с ней была Ларк.
— Уильям, — вымолвила Кармия, прижав руки к груди. Уильям помнил этот голос еще с тех времен, когда он был нежным и звонким и его мелодичное звучание сводило мужчин с ума. Правда, выглядела Кармия до сих пор чертовски привлекательно.
— Приветствую тебя, Кармия, — сказал он не слишком любезно.
— Как, ты знаешь эту женщину, отец? — Ларк вскинула на Уильяма золотистые глаза и шагнула к нему.
— Знаю, детка, — ответил Уильям и, вспомнив об Элизабет, бросил на нее взгляд.
В то же мгновение его заметила леди Люсинда. Не переставая болтать, она дернула Элизабет за рукав и указала на Уильяма.
А потом свершилось то, чего Уильям боялся больше всего на свете: Элизабет увидела Кармию!
Глава 24
Уильям видел, как улыбка на лице Элизабет сменилась звериным оскалом. Сжав кулаки, она направилась к мужу.
— Мать приближается, и, судя по всему, настроение у нее далеко не блестящее. Уж лучше нам уйти отсюда, — сказала Ларк, взглянув на Стоука.
— Стой где стоишь, Голубка. Она вовсе не на тебя злится.
— А на кого же?
— На меня.
Элизабет налетела на мужа как ураган. Устремив на него сверкающий от ярости взгляд, она закричала:
— Как ты посмел привести эту женщину сюда?
Пронзительный вопль Элизабет достиг самых отдаленных уголков замка, отразился от стен и эхом прокатился над замкнутым пространством внутреннего дворика. Люди, находившиеся во дворе, разом смолкли, и вокруг воцарилась мертвая тишина.
— Прошу тебя, Элизабет, — пробормотал Уильям, озираясь. — Люди же смотрят.
— Не смей называть меня Элизабет! Не марай моего имени своим лживым языком!
— Сейчас я все тебе объясню.
— А что тут объяснять? Я так и знала, что ты продолжаешь встречаться с этой… этим… — Элизабет ткнула пальцем в Кармию и выпалила: — С этим чудовищем! То-то у меня душа все время была не на месте! — Она ударила себя в грудь, и из глаз ее брызнули слезы.
— Ты ошибаешься, миледи, — проговорила Кармия.
Элизабет повернулась и взглянула на нее.
— Неужели ты думаешь, что я поверю тебе? Такие, как ты, не заслуживают доверия!
— Если ты думаешь, что мы с Уильямом встречались, то сильно ошибаешься. За последние несколько лет мы с ним и словом не перемолвились!
— Это ложь! А ты — лгунья! Слышишь? Лгунья! — Элизабет бросилась на Кармию.
Уильям попытался было ухватить жену за шлейф, но шелк выскользнул у него из пальцев. В следующее мгновение Элизабет налетела на Кармию, и обе женщины рухнули на каменные плиты дворика.
Элизабет билась насмерть: царапалась, кусалась и норовила ухватить соперницу за горло. За все годы, что Уильям прожил с женой, он не видел у нее таких вспышек ярости. Уильям направился к дерущимся женщинам, надеясь разнять их, но тут Кармия перевернула Элизабет на спину и, навалившись на нее всем телом, прижала к земле.
Элизабет тяжело дышала и смотрела на Кармию, проливая злые слезы.
— Ты победила, — сказала она наконец. — Слезай с меня.
— Это ты победила, миледи. Все у меня выиграла. Я завидовала тебе каждый день, каждый час своего существования на протяжении многих лет. Ты получила все, что было мне в этой жизни дорого. Я так хотела оказаться на твоем месте, хоть на часок…
— Зря, выходит, завидовала. Она-то меня никогда не любила. Как я ни старалась заслужить ее благосклонность, ничего у меня не вышло. Не ценила моих стараний! Все делала мне наперекор. Ты ее мать, тебе и следовало ее воспитывать… — Элизабет едва не задохнулась от рыданий.
Уильям посмотрел на дочь. Ларк, вцепившись дрожащими пальцами в руку Стоука, слушала исповедь Элизабет.
Наконец-то она обо всем узнала. Уильям перевел дух. Тяжкое бремя лжи, свинцовым грузом лежавшее у него на сердце в течение многих лет, уже не так давило ему грудь. Впрочем, стоило Уильяму взглянуть на дочь, как у него заныло под ложечкой. Ларк, белая как полотно, стояла неподвижно, как статуя. На ее лице жили одни только золотистые глаза, и теперь они с осуждением смотрели на него. Восторг, вспыхивавший прежде у нее во взоре всякий раз, когда она видела отца. Сменился холодом и отчужденностью.
— Прости меня, Голубка, — пробормотал Уильям. — Я много раз собирался тебе обо всем рассказать, но мне не хватало духа.
— Теперь я и так все знаю. — Ларк повернулась и быстрым шагом пошла через двор.
Люди молча расступались перед ней.
Уильям хотел броситься за дочерью, но Стоук остановил его.
— Я сам ее догоню.
Уильям видел, как могучее плечо Блэкстоуна раздвигало толпу. Хотя Ларк была по-прежнему в кольчуге, двигалась она на удивление быстро и намного обогнала Стоука. Когда он пересекал двор, она уже скрылась за бревенчатой конюшней.
«И почему я не открыл Ларк тайну ее рождения раньше? — подумал Уильям. — При других, более благоприятных обстоятельствах?»
Помоги ему, Боже! Всю свою жизнь Уильям, в сущности, только этого и боялся — лишиться обожающих, восторженных взглядов дочери. И вот что из всего этого вышло: он не сомневался, что с этого дня Ларк возненавидит его.
Размышления Уильяма были прерваны громкими стенаниями Элизабет. Она все еще лежала на сером булыжнике дворика и рыдала, закрыв лицо руками. Наклонившись, чтобы помочь жене подняться, Уильям почувствовал, что глаза у него тоже на мокром месте. Он очень надеялся, что после того, как решающее объяснение состоится, на его душу и на души его близких снизойдет благодатный покой. Однако Уильям опасался, что испытания только начинаются и худшее — впереди.
Ларк пряталась за стеной стойла. Она сидела на земле, прислонившись спиной к бревенчатому срубу, и, обнимая руками колени, смотрела прямо перед собой невидящим взором. Девушка была бледна и так несчастна, что у Стоука перехватило горло.
— Не подходи ко мне, — сказала она, даже не взглянув на него.
— Я пришел узнать, не могу ли чем-нибудь тебе помочь.
— Чем, интересно, ты мне поможешь? — отчужденно спросила она и посмотрела на мужа пустым, равнодушным взглядом. — Мне не нужны твои утешения. Прошу тебя, оставь меня в покое. Ты и так уже причинил мне достаточно зла, принудив меня к браку и лишив тем самым единственной возможности обрести счастье — выйти замуж за Эвенела.
Молча выслушав ее обвинения, Стоук пошел прочь. Повернув за угол, он неожиданно наткнулся на старую Марту, которая со словами «милорд мой добрый» схватила его за руку.
— Прошу тебя, не сердись на Ларк! Сегодня она пережили потрясение, — взмолилась старуха, заглядывая в его потемневшее от гнева лицо.
— Это было ударом для всех, — бросил Стоук и прошел мимо.
Покачав головой, Марта свернула к конюшне. Горе Ларк обычно переживала в одиночестве. Однако, стоило старухе бросить на девушку взгляд, как она поняла, что случившееся — тяжкий удар судьбы для ее питомицы.
— Уходи, Марта. — Ларк откинула голову и уперлась затылком в бревенчатую стену, все так же уставившись в одну точку.
— Никуда я не уйду. — Марта подошла к девушке и погладила ее по голове.
Как только рука старухи коснулась ее волос, Ларк не выдержала: ее губы задрожали, а из глаз потоком хлынули слезы. Марта, гладя ее, приговаривала:
— Бедняжечка ты моя…
Ларк обхватила ноги Марты и зарылась лицом в ее юбки.
— Ах, Марта, ну почему отец не поговорил со мной раньше? Ведь все эти годы Элизабет мне просто житья не давала. В детстве я пыталась, как могла, ублажить ее, но у меня ничего не получалось. А все потому, что она ненавидела меня. Если бы знать, что я не ее дочь, тогда все можно было бы понять. Да, он с самого начала должен был мне сказать все. Ведь они вечно из-за меня ссорились. Ну почему никому из них не пришло в голову сказать мне правду?
Ларк сотрясалась от рыданий. Старуха хотела успокоить ее, но поняла, что слова не помогут и надо дать возможность Ларк выплакать свое горе.
Когда наконец рыдания прекратились, Марта вытерла лицо своей воспитанницы фартуком. Она проделывала это бессчетное число раз, когда Ларк была маленькой — правда, в те годы стирала с ее личика грязь, а не слезы.
— Никогда не прощу отцу! Почему он молчал?
— Знаешь, Ларк, если тебе не хватит мужества и благородства простить отца, значит, я дурно воспитала тебя. — Марта грозно нахмурилась. — И нечего на меня глазищами зыркать! Сэр Уильям не только твой отец, но и очень добрый человек. Он не хотел причинять тебе боль!
— Но ведь причинил же!
— Он тебя любил, и как любил! Больше всех своих детей. Даже больше сыновей, а ведь ты внебрачная дочь, не забывай об этом. Да, ты права, он должен был тебе рассказать, но не смог. Люди не железные, у всех есть свои слабости. А слабости надо прощать.
— Но ведь ты знала обо всем! Почему же не рассказала мне об этом?
— Не моего ума это дело.
— А Элизабет? Уж она-то не пожалела бы меня, если бы знала обо мне что-нибудь эдакое. Прямо так в лицо и залепила бы: ты, дескать, такая-то и такая-то! Так я по крайней мере раньше думала…
— Стыдно мне тебя слушать, девочка. Да как ты смеешь говорить подобное о хозяйке!
— А что такого? Ведь она не моя мать.
— Да, не леди Элизабет родила тебя на свет, но настоящей твоей матерью была именно она, а уж никак не та шлюха в красном. И не смей говорить мне, что я не права! — Марта покачала перед носом у Ларк морщинистым пальцем.
— Не так она со мной вела себя, не как мать.
— Много ты понимаешь… Может, думаешь, не любит она тебя? Коли так, значит, ты у меня совсем уж глупая. Тебя же вечно дома не было, а она сидела у очага, платья тебе шила… Кстати, я часто заставала ее за шитьем в слезах. За тебя она, между прочим, переживала.
Ларк почувствовала, что в горле у нее встал комок.
— Чего это она?
— А ты сама как думаешь?
— Даже не знаю, что и сказать. У меня с Элизабет никогда отношения не складывались, хотя я очень старалась сблизиться с ней. Поначалу, во всяком случае. Вот я и решила, что она не любит меня.
— То-то и оно, что хозяйка любит тебя. В этом-то вся и штука. Любит, а любить не хочет, потому как знает, кто ты такая и кто твоя мать. Это ее больше всего и изводит.
— Что-то я не слишком во все это верю.
— Это уж как тебе больше нравится. Но в один прекрасный день ты поймешь, что я права. Я тебе еще одну вещь хочу сказать, тоже не слишком приятную. Ежели ты своего мужа и впредь будешь изводить, то он, помяни мое слово, сбежит от тебя. Видела я графа после того, как ты его прогнала. Зловещий у него был вид, ничего не скажешь.
— А мне все равно! Он принудил меня с ним под венец идти. И он не любит меня. Просто хочет сделать своей пленницей до конца дней.
— Думаешь, я в эту чушь поверю? Да ни за что на свете…
— Я правду говорю. Я тайком залезла к нему в мастерскую и разузнала, что там и как. А он испугался, что я буду об этом болтать, вот и женился на мне — чтобы рот мне закрыть.
— Если ты и впрямь так думаешь, стало быть, ты глупее даже своих братцев-близняшек. Но я сейчас не о том. Ты-то сама любишь его?
— Не люблю, — отрезала Ларк.
— Ты с Мартой разговариваешь, детка, а не с какой-нибудь деревенской дурочкой. Да я нутром чувствую, кого ты любишь, а кого нет. Но тут я тебе вот что скажу: если ты питаешь к нему нежные чувства, поскорее поставь его об этом в известность. Хватит свое сердечко-то оберегать. Если и дальше будешь себя вести как неразумное дитя, все обернется таким образом, что покушаться на твой душевный покой будет некому. Ясно же, что мужа твоего сильно обидела какая-то женщина. И ему, чтобы полюбить другую, тебя то есть, время требуется. А главное, он хочет убедиться, что его тоже любят — чтобы снова впросак не попасть. И на меньшее он не согласен, ты уж мне верь. Впрочем, что-то я слишком уж разболталась, а ведь это дело прежде всего тебя касается. Ты у себя в душе покопайся. Глядишь, на все вопросы ответы и найдешь, причем без всякой подсказки. А я больше ни словечка не скажу, хватит. Тебе, Ларк, давно уже пора своим умом жить… — Марта пошла прочь, оставив Ларк одну разбираться в своих душевных проблемах.
Проводив няньку взглядом, девушка снова спрятала лицо в ладони и разрыдалась. Она так ушла в свои страдания, что не заметила стоявшей неподалеку Эббы, которая, укрывшись за невысоким стожком, следила за каждым ее движением. Когда Марта удалилась, Эбба, скривив губы в зловещей ухмылке, вышла из-за стожка, обогнула конюшню и быстро направилась к жилым покоям замка.
Выплакавшись, Ларк вновь появилась во дворе. Чтобы не демонстрировать всем свой покрасневший нос и припухшие глаза, она старалась держаться в стороне от разодетых придворных и жалась к каменной стене, наблюдая за пробегавшими мимо слугами. Время от времени она оглядывала двор, надеясь увидеть Элизабет или Уильяма, но ни их, ни Марты нигде не было.
Ларк решила, что это к лучшему. Вряд ли она смогла бы сейчас взглянуть в глаза отцу или Элизабет: слишком свежа еще была нанесенная ей рана.
Мужа во дворе Ларк тоже не обнаружила. Между тем слова Марты о Стоуке произвели на нее впечатление, хотя она пока не отважилась бы открыть ему сердце и признаться в любви.
Ларк поежилась. Мысль о том, что ее сокровенные чувства и мысли станут достоянием другого человека, не слишком радовала ее.
Марте легко распространяться на эту тему. Ей-то бояться нечего. Ее сердцу ничто не угрожает.
— Ларк! Ларк!
Девушка обернулась и увидела Элен, направлявшуюся к ней. Подбежав к сестре, она воскликнула:
— Где ты была, Ларк? Как только мать мне рассказала обо всем, я отправилась разыскивать тебя. — Заметив красные, опухшие глаза сестры, Элен всплеснула руками: — Представляю, каково тебе сейчас. Если бы я только знала!
— Ничего, переживу. Я даже рада, что все открылось. Теперь я по крайней мере знаю, отчего Элизабет всю жизнь ненавидела меня. — В эту минуту Ларк подумала, что ей уже больше не придется называть Элизабет матерью.
— Мне нужно сказать тебе одну важную вещь. — Элен с покаянным видом прижала руки к груди.
— Что, еще одна кошмарная семейная тайна? Сказать по правде, мне с лихвой хватило того, о чем мне сообщили отец и Элизабет.
Ответом на язвительное замечание Ларк были слезы. Они струились у Элен по щекам и капали с подбородка.
— Ну, что там у тебя? — Ларк посмотрела в глаза сестре.
— Я ужасная, невероятная лгунья! — Элен обняла Ларк. — Ты никогда, никогда мне этого не простишь!
— Не волнуйся, прощу. — Ларк отстранилась. — Давай, выкладывай.
Элен отвела взгляд в сторону.
— Я все время лгала тебе. Чуть ли не всю жизнь.
— Бог ты мой! Что же ты скрывала от меня? Только не говори мне, что у матери был роман с менестрелем, а потому ты мне не сестра даже по отцу!
— Это было бы еще ничего. На самом деле все обстоит гораздо хуже.
Ларк вцепилась в плечи Элен.
— Ну, в чем дело? Говори!
— Это касается Эвенела. Мы не должны допустить, чтобы Блэкстоун бился с ним на ристалище.
— По той причине, что ты все еще любишь лорда Блэкстоуна? Ты за него боишься, не так ли?
Ларк ощутила укол ревности. Она не желала знать Стоука, пока он не полюбит ее и не научится ей доверять, но и уступать его Элен тоже не входило в ее планы.
— Я вовсе не Блэкстоуна имела в виду, начав этот разговор. Дело в том, что я люблю Эвенела. И всегда любила его, с того самого дня, как он объявился в Сент-Вейле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39