А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Не думая, что делает, она подняла руку и прижала ладонь к его рубашке в том месте, где под тонкой материей билось сердце:
— Прости, Дэш.
Он резко отстранился.
— Ты должна… Думай перед тем, как соберешься выкинуть очередное коленце. Подумай о последствиях!
То, что Дэш отпрянул от ее прикосновения, снова разозлило ее.
— Я собираюсь обратиться к доктору за противозачаточными таблетками, — выпалила она.
— Ты… что? Что ты собираешься делать?
Не дав ей ответить, он пустился в длинную тираду о молодежи и сексуальной распущенности и был полон такого благородного негодования, что она чуть не пожалела, что сболтнула лишнее. Однако Хани уже закусила удила и продолжала его дразнить:
— Я и в самом деле готова к любви, Дэш. И собираюсь позаботиться о том, чтобы защитить себя.
— Ты еще не готова к этому, черт подери!
— Откуда тебе знать? Я все время думаю об этом. Я постоянно на грани.
— Быть на грани, чувствовать возбужденность — это еще не любовь. Есть вопрос, который стоило бы задать самой себе. Ты влюблена?
Она посмотрела в его карие глаза, которые все видели, и слово «да» уже готово было сорваться у нее с губ, но Хани закрыла рот, прежде чем оно вылетело наружу. Правда, которую она изо всех сил старалась не впускать в свое сознание, больше не могла оставаться в заключении. В какой-то миг — она сама не смогла бы сказать, когда это случилось, — ее детская любовь к Дэшу Кугану превратилась в женскую. Это открытие было и старым, и новым, и восхитительным, и пугающим. Хани не могла посмотреть Дэшу в глаза и глядела на поля его «стетсона», выше ушей.
— Я не влюблена в Скотта, — сказала она, тщательно выговаривая слова; собственный голос показался ей каким-то тонким и дрожащим.
— Тогда и говорить не о чем.
— А разве ты любил Лизу, когда спал с ней? Ты любил тех женщин, что оставляли запах своей косметики у тебя в ванной комнате?
— Это другое дело.
Хани с болью в сердце отвернулась:
— Я еду домой.
— Хани, но это действительно другое дело!
Она обернулась, но на этот раз уже Дэш прятал глаза. Он откашлялся.
— Что касается женщин, то я уже немолод и потрепан. У тебя все иначе. Ты юна. Для тебя все впервые.
Хани ответила просто, без прикрас:
— Моя юность закончилась в шесть лет, когда я потеряла единственного человека, который меня любил.
— Не стоит искать любовь в чужих постелях.
— Раз уж мне не удалось найти ее в других местах, полагаю, можно поискать и там.
Она засунула руку в карман и вытащила ключи от машины, злясь на себя за жалостливые нотки в голосе.
— Хани…
— Забудем об этом. — Она пошла к машине.
— Если б ты сделала мне лимонаду, я был бы не прочь выпить.
Хани посмотрела на ключи, едва сдерживая подступившие слезы.
— Лучше уж я поеду. Мне нужно еще кое-что сделать.
Впервые с тех пор, как они знали друг друга, уходила именно она. Подняв на него глаза, Хани увидела, что Дэш удивлен.
— У тебя новый наряд?
— Мы с Лиз пару раз проехались по магазинам. Она мне помогла.
Это почему-то опять разозлило его; карие глаза Дэша стали жесткими, как кремень.
— Ничего страшного не случилось бы, если бы ты не поехала.
— Ну все, мне пора.
Она уселась за руль, но он оперся о дверцу, не давая ей закрыть ее.
— Хочешь поехать со мной в Барстоу в пятницу? Один мой друг обещал показать мне жеребят, которых он там выращивает.
— Мы с Лиз собираемся на неделю в Голден-Дор.
Он непонимающе взглянул на нее.
— Это курорт с минеральными водами.
На его щеках заходили желваки, и Дэш отпустил дверцу машины.
— Вот как? Конечно, я бы не хотел, чтобы ты лишилась возможности приобрести такой богатый жизненный опыт.
Хани включила зажигание и, резко сорвавшись с места, покатила к шоссе, разбрасывая из-под колес гравий.
Дэш стоял перед домом и смотрел ей вслед, пока пыльный шлейф не исчез из виду. Курорт. Какой дьявол вселился в Лиз и заставляет ее брать Хани в такое место? Она же еще ребенок! Меньше земляного ореха. Даже не старше его дочери.
И, представив себе ее в постели с каким-нибудь симпатичным молодым хлыщом-жеребцом, он пришел в ярость.
Дэш свернул с дороги и побрел в конюшню. Он убеждал себя, что им движет естественное желание защитить Хани. За последние три года он понемногу заменил ей отца и сейчас не может безучастно наблюдать, как она один за другим совершает опрометчивые поступки, от которых может пострадать.
В этом и кроется причина его печали. Он заботится о Хани. Она и сильна, и хрупка, и забавна одновременно. Она необыкновенно совестлива; она самый великодушный человек из всех известных ему людей. Взять хотя бы то, что она содержит шайку бездельников и дармоедов, которых называет своей семьей. И ведь как при всем при том умна и ловка! Черт побери, как ловка! Добросердечная и оптимистичная, всегда верящая, что на концах каждой радуги спрятаны по крайней мере три горшочка золота. Но оптимистичность характера делает ее уязвимой — стоит вспомнить хотя бы, как она увлеклась этим сукиным сыном Эриком Диллоном, и именно поэтому нельзя допустить, чтобы она прыгнула в постель к первому попавшемуся хлыщу, положившему на нее глаз.
Вот если бы парень оказался приличным, если бы смог заботиться о ней, а не думал лишь о том, как сделать еще одну зарубку на спинке своей кровати, то это другое дело. Если она влюбится в какого-нибудь приличного парня, который будет хорошо к ней относиться и не будет ее мучить, то он…
И тут все его умствования неожиданно разлетелись вдребезги.
Дэшу страшно захотелось выпить. Он снял шляпу и рукавом рубахи вытер пот со лба. Ему только что стукнуло сорок три. У него было три жены и двое детей. Он уже успел потратить больше денег, чем большинство людей только мечтают заработать. Жизнь дала ему последнюю возможность, когда он перестал пить, но что касается женщин, в душе у него оставалась пустота. Она осталась еще с детских лет, когда он переходил из одной семьи в другую. Наверное, он не способен любить так, как другие мужчины. Женщины хотят от мужчин близости и верности — качеств, которые он не мог им дать ни тогда, ни теперь.
С отвращением он снова надел свою шляпу. Хани — как крошечный термит, прогрызает свою дорожку через его защитные слои. Но он не мог отрицать, что Хани заставила его снова почувствовать себя молодым. Она заставила его поверить, что и в его жизни еще не вечер. И он хотел ее. Дьявольски хотел. Но он скорее пустит себе пулю в лоб, чем позволит себе ранить эту маленькую девчонку!
— Лили, милая!
Эрик смотрел, как Гай Изабелла пробирается через лес длинных серебристых лент, спускавшихся с огромных малиновых и черных шаров, наполненных гелием, которые плавали под сводчатым потолком его дома в Бел-Эйр. Гай, в своем безупречном официальном костюме, улыбнулся Лили и недовольно посмотрел на Эрика. Очевидно, небритый подбородок Эрика не украшал его смокинг.
Лили под взглядом отца словно засветилась, кивнула ему и поцеловала в щеку:
— Привет, папа! С днем рождения!
— Спасибо, ангел мой. — Хотя он разговаривал с дочерью, внимание его было обращено на Эрика.
— Папа, это Эрик Диллон. Эрик, это мой отец.
— Сэр.
Эрик тщательно скрыл свое презрение, пожимая руку Изабеллы. Когда-то, в семидесятые годы, светловолосые и по-мальчишески симпатичные Гай Изабелла и Райан О'Нил конкурировали и боролись за одни и те же роли. Но
О'Нил как актер был сильнее, и до Эрика доходили слухи, что Гай ненавидел соперника всеми фибрами души, особенно после «Любовной истории».
Гай Изабелла олицетворял собой все, что не выносил Эрик в киноактерах. У него не было ничего, кроме красивого лица. Поговаривали, что он злоупотреблял алкоголем, хотя это могло оказаться лишь сплетнями; Эрику приходилось слышать и то, что Гай помешан на своем здоровье. Его главный порок в глазах Эрика заключался в профессиональной лени. Очевидно, Изабелла не задумывался над тем, как важно работать над актерским мастерством, и сейчас, когда ему перевалило за пятьдесят и он уже не мог играть молодых повес, получать роли становилось все труднее.
— Я видел тот шпионский фильм, в котором вы снимались, — сказал ему Изабелла, — на мой вкус, немного грубовато, но вы там хорошо поработали. Насколько мне известно, сейчас вы делаете что-то новое?
Снисходительность Изабеллы взбесила Эрика. Да какое право имеет эта стареющая проститутка мужского пола судить о его ролях? Однако ради Лили он стерпел этот покровительственный тон.
— Съемки заканчиваются на следующей неделе. Этот фильм тоже будет грубоват.
— Жаль.
Эрик отвернулся, разглядывая дом. Он был построен в стиле средиземноморской виллы, но сильное влияние Мура говорило о том, что проектировали его в двадцатые годы. Богатый интерьер был выдержан в темных тонах. Эрику представилось, что в этом доме с высокими узкими окнами с цветными стеклами, арочными дверными пролетами и коваными железными рашперами могла бы жить одна из роковых женщин-вамп старого немого кино, эдакая Грета Гарбо. В гостиной на полу лежали бесценные персидские ковры, стояли сделанные на заказ кресла с накидками из леопардовых шкур и антикварный самовар на камине. Идеальное место для человека с комплексом Валентино.
Изабелла по-прежнему неодобрительно посматривал на небритый подбородок Эрика. Сильный мускусный запах его одеколона смешался с ароматом виски в тяжелом хрустальном бокале у него в руках.
— Скажу вам, что мне нравится, Диллон. Это ваше телешоу. Мои люди пытаются сколотить для меня нечто подобное, но у вас есть совершенно уникальный ребенок.
— Да, Хани неподражаема.
— Чертовски мила! Она прямо за душу берет — вы понимаете, о чем я говорю. Прямо за сердце.
— Понимаю, что вы имеете в виду.
Изабелла наконец обратил внимание на Лили, которая надела светло-малиновый шелковый костюм с асимметрично расположенными серебряными украшениями.
— Как твоя мать, киса?
Пока Лили рассказывала ему о последних новостях из Монтевидео, где ее отчим был послом, Эрик разглядывал собравшихся. Это было старое доброе голливудское сборище суперзвезд пятидесятых и шестидесятых, бывших глав студий, агентов. Все безупречно респектабельны. Он бы умер здесь со скуки, если бы не Лили.
Сегодня было уже третье их свидание, а он еще даже не поцеловал ее. Не потому, что не хотел ее, и toe потому, что с ней было скучно, — ему просто очень нравилось быть с Лили. Это для него было очень ново — так привязаться к женщине и душой, и телом.
У Эрика с Лили было так много общего. Оба выросли в роскоши. Она разбиралась в искусстве и литературе и понимала его страсть к актерской игре. Она обладала неотразимым сочетанием красоты и ума, отчужденности и отзывчивости. И, что еще важнее, умела создать атмосферу трезвости, здравого смысла. Это позволяло Эрику отдыхать с ней, а не беспокоиться, чем еще можно ее развлечь.
— Он прелесть, правда? — спросила она, когда отец отошел, чтобы приветствовать других гостей.
— Он бесподобен.
— Большинство разведенных мужчин вручают своих дочерей на попечение экс-женам, но моя мать никогда не пылала материнскими чувствами, и он сам меня вырастил. Очень забавно, но иногда ты мне его напоминаешь.
Эрик достал сигареты, не ответив на ее замечание. Отношение Лили к отцу было ее единственным недостатком, но его восхищала ее дочерняя привязанность.
— Конечно, ты брюнет, а он блондин, — продолжала она, — но оба вы принадлежите к жителям Олимпа.
Она взяла бокал шампанского с подноса проходившего официанта и озорно улыбнулась Эрику:
— Что бы ни было у каждого из вас на уме, вы обладаете какой-то — не знаю, как лучше выразиться, — аурой или чем-то в этом роде.
Она опустила конец указательного пальца в бокал, затем сунула его в рот и пососала.
— Ох, извини, ты мог бы здесь не курить?
Эрик с раздражением огляделся и увидел, что никто, кроме него, не курит. Он вспомнил, что, по слухам, Изабелла очень беспокоится о своем здоровье.
— Выйдем отсюда. Мне нужно покурить.
Она вывела его в отделанное известняком фойе с тыльной стороны дома.
— Ты слишком много куришь.
— Я уйду сразу же, как только разойдутся гости.
— И дело будет сделано.
Она приподняла выразительную бровь. Он улыбнулся. Она никогда не позволяла ему уходить с неприятным осадком — еще одна причина, по которой ему так нравилось видеться с Лили.
Эрик посмотрел на сводчатый потолок.
— Давно твой отец здесь живет?
— Он купил этот дом сразу после того, как они с матерью поженились. Прежде этот дом принадлежал Луису Б. Майеру или Кингу Видору. Никто уже не помнит, кому именно.
— Ты росла в таинственном месте.
— Это уж точно.
Она провела его через кухню, где с отсутствующим видом кивнула прислуге, и вывела Эрика наружу через черный ход. Почва, вся в буйном цветении, шла с заметным наклоном. Вода нежно плескалась в шестиугольном фонтане, облицованном плиткой с желтым и голубым рисунком. Аромат эвкалиптов и роз смешивался с запахом хлора.
— Я хочу тебе кое-что показать, — прошептала Лили, хотя вокруг не было ни души.
Эрик закурил. Она шла впереди него, пританцовывая, вниз по извилистой тропинке, которая тянулась почти параллельно дому. Ее серебристо-белые волосы развевались на ветру, юбка мерно колыхалась вокруг стройных ног. От одного взгляда на нее Эрик чувствовал, как в нем растет возбуждение. Она была красивой, но не хрупкой. И явно не невинной.
Лампы, укрытые в саду, мягко освещали роскошные ветви магнолий и олив, мимо которых они проходили. Наклон тропинки уменьшился, и красная черепичная крыша дома скрылась из глаз. Лили обернулась и взяла его за руку. Они повернули, и глазам их предстал другой дом — миниатюрная копия домика Белоснежки.
Он мягко усмехнулся:
— Глазам своим не верю! Это твое?
— Идеальный игрушечный дом для голливудского ребенка. Папа построил его для меня, когда они с матерью развелись. Думаю, это было мне утешительным призом.
Дом, сошедший со страниц книги сказок, был сделан из дерева и покрыт штукатуркой, сквозь которую местами проступал рисунок кирпичной кладки. Над крышей из имитации соломы возвышалась небольшая труба. Спереди были расположены несколько ромбовидных окон, закрытых деревянными ставнями.
— На окнах обычно стояли горшки с геранью, — сказала Лили, отпуская его руку и подходя к дому. — Мы с отцом вместе сажали ее каждый год.
Лили отодвинула засов на двустворчатой деревянной двери, и она со скрипом отворилась.
— Сейчас большей части той мебели уже нет, и домик используется как склад. Нагнись.
Эрик в последний раз затянулся сигаретой и выбросил ее. Согнувшись, он вошел в дом. Низкий потолок навис над самой головой, хотя сгибаться не было необходимости.
— Дай мне спички.
Он передал их Лили и слушал, как она движется в темноте. Через несколько секунд комната озарилась мерцающим янтарным светом — она зажгла пару свечей на полке миниатюрного камина из тесаного камня.
Удивленный, он покачал головой, озираясь вокруг:
— Не могу поверить, что все это существует.
— Чудесно, правда?
Наклонный потолок игрушечного домика был сделан из балок; в центре комнаты он имел достаточную высоту, чтобы Эрик мог стоять, не сгибаясь, а к стенам понижался. На стенах там и сям висели потускневшие, но все еще яркие фрески — эльфы, феи и лесные обитатели. Художник нарисовал трещины в штукатурке и несколько пятен кирпичной кладки, как будто штукатурка местами отвалилась. Даже банки с химикалиями для бассейна и аккуратно сложенная горка диванных подушек не нарушали очарования этого домика.
— Здесь немного затхло, но папа поддерживает дом в порядке. Он знает, что я его просто убью, если с домиком что-нибудь случится.
Эрик не мог отвести от нее глаз. В бледно-малиновом платье, с серебристо-белыми волосами и прелестными чертами лица, Лили выглядела столь же очаровательно, как персонажи фресок по стенам.
Она достала диванную подушку с верхушки горки и положила ее на пол. Усевшись на нее, Лили прислонилась к остальным.
— Ты слишком большой для этого места. Мальчики, которых я обычно приводила сюда, были немного поменьше.
Он опустился на подушку рядом с ней, опершись на одно колено и ослабив галстук.
— Их было много?
— Только два. Один жил в соседнем доме, и он был скучен. Все, что ему хотелось, — это сдвинуть стулья и сделать из них крепость.
В ее голосе появились хриплые, соблазнительные нотки, очаровавшие его. Он положил ее руку на живот и указательным пальцем нарисовал круг на тыльной стороне ладони.
— А второй?
— Г-м-м. Кажется, его звали Пауло. — Она откинула голову назад, на подушки; глаза ее медленно закрылись. — Его отец был нашим садовником.
— Да?
— Он приходил сюда при любой возможности. — Она передвинула руку на лиф платья и положила кончики пальцев на полную грудь.
У Эрика пересохло во рту, и он знал, что не сможет долго выстоять против нее.
— И чем вы занимались вдвоем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50