Посмотрев на Лиз, Хани заулыбалась. Ей польстило, что и ее причислили к женщинам. Еще раз на прощание потрепав Мицци но голове, она поднялась и шагнула к дверям.
— Спасибо, — уже выходя, сказала она.
Этим же днем Лиз подошла к Дэшу, улучив момент, когда тот был один.
— Рекомендую не спускать глаз с твоей юной подопечной, ковбой. Она несколько огорчена поворотом сюжета на этой неделе, а ты не хуже меня знаешь, что, если Хани в расстроенных чувствах, от нее можно ждать чего угодно.
— Я не отвечаю за Хани!
— Однажды ударив ее, ты сделал ее своей на всю жизнь.
— Черт побери, Лиз…
— Ну-ну, дорогой. — Она погрозила пальчиком и удалилась, оставив аромат дорогих духов.
Дэш негромко выругался себе под нос. Он не желал впускать Хани в свою личную жизнь, но это становилось все труднее. Если бы не это разжижение мозгов в тот день, когда он отшлепал ее по заднице! Ни в коем случае нельзя было приглашать ее на ранчо. Нельзя сказать, что он плохо провел время. Напротив, с ней было чертовски здорово, и в мыслях не было пропустить рюмочку-другую.
Для женщины она была удивительно проста. Конечно, не так уж и много в ней от настоящей женщины, но это и было главной причиной того, что их совместно проведенный день доставил ему такое удовольствие. Никакого тебе скрытого сексуального графика, нарушающего безмятежное течение событий, лишь нечто умиротворяющее от общения с человеком, по большей части говорящим все, что у него на уме. В довершение всего, как это ни странно, Хани на многие вещи смотрит так же, как и он сам. Например, на Федеральное финансовое управление.
Когда Хани подошла к нему и они заняли свои места в ожидании начала съемки следующей сцены, Дэш понял, что любит Хани сильнее собственной дочери. Нельзя сказать, что он не любит Мередит, напротив, очень любит, но, даже когда она была ребенком, он не чувствовал к ней особой привязанности. Когда Мередит исполнилось пятнадцать лет, она ударилась в религию, и после этого с ней просто никакого сладу не стало. Только на прошлой неделе звонила Ванда и сообщила новость, что Мередит решила бросить «Орал Роберте» из-за того, видите ли, что это место для нее становится чересчур либеральным. Что же до сына, Джоша, то и здесь дела обстояли не лучше. Джош всегда был по большей части маменькиным сынком — возможно, из-за недостатка внимания со стороны отца.
Прямо перед лицом возник измеритель освещенности. Рядом зевнула Хани. Даже в гриме она выглядела усталой.
— Вам достались пирожки, что я приносила на прошлой неделе? — спросила она. — Те, что были с «Эм-энд-эмс» внутри?
— Я съел парочку.
— Думаю, они были не так хороши, как те глазированные шоколадные пирожные. А как вам показалось?
— Хани, вы хоть спите когда-нибудь, придя домой, или торчите всю ночь у плиты и печете пирожки?
— Сплю.
— Но явно недостаточно. Только посмотрите на себя — вы же совершенно измотаны!
Он чувствовал, что здесь надо бы и остановиться, но она была такая маленькая, такая измученная, и он дал волю чувствам:
— Начиная с сегодняшнего дня вы прекращаете заниматься своей стряпней, детка.
Хани от этого прямо-таки воспламенилась:
— Что-что?
— Вы слышали меня. Люди должны полюбить вас не за пирожки, а за мягкий характер. Если еще раз принесете в группу хоть что-нибудь съестное, я вышвырну все в мусорную корзину.
— А вот и не вышвырнете! Это не ваше дело!
— Мое, если вы хотите в субботу приехать на ранчо и прокатиться верхом.
Он прямо воочию увидел ту внутреннюю борьбу — настоящую баталию между желанием побыть с ним и независимостью натуры. Ее челюсти сжались, губы превратились в упрямую ниточку, так хорошо ему знакомую.
— Вы пытаетесь управлять мной! Думаете, можете быть строгим и добреньким со мной, когда вам заблагорассудится, совершенно не задумываясь о моих чувствах?
— А я же говорил вам, что я за человек, Хани.
— Ведь я просто хочу стать вам другом. Что в этом такого ужасного?
— Ничего, если это действительно все, чего вам хочется. Но вы заставляете меня беспокоиться. — Посмотрев за камеры в глубину студии, он решил выложить все, что думает. — Хани, вы слишком многого хотите от людей. У меня такое чувство, что вы высосали бы из меня всю кровь до последней капли, позволь я вам это. А мне, честно говоря, нечем поделиться.
— Что за ужасы вы говорите! Я же вам не вампир какой-то!
Дэш не ответил. Просто дал ей время разобраться в своих чувствах.
— Ладно, — наконец сказала она сердито. — Если я смогу поехать на ранчо, то больше никогда не буду заниматься стряпней.
Ему стало удивительно тепло и приятно от мысли, что она готова даже смирить свою гордыню — настолько ей нравится быть с ним. Когда Хани не доставляла ему неприятностей, то была просто большим ребенком.
— И еще, — добавил он. — Вам нужно прожить эту неделю, не слишком-то заносясь. Особенно это касается программы съемок в пятницу.
Хани метнула взгляд на Лиз, кокетничавшую с новым оператором:
— Кое-кто слишком много болтает!
— Вы должны только радоваться, что этот кое-кто так вас опекает.
Их прервали, и Хани не успела ничего ответить; впрочем, может, это было и к лучшему.
Пятница надвигалась на нее, слово смог на город. И наконец она наступила. Хани упорно не смотрелась в зеркала, пока возились с ее гримом и наряжали в белое кружевное платье, норовившее то сползти с плеч, то волочиться по полу. На шею надели кружевной стоячий воротничок бледно-лилового цвета, на голову водрузили парик. Он был из длинных волос и медового цвета, точь-в-точь как ее собственные.
— Блистательно, — сказала новая парикмахерша Эвелин, стоя за спиной Хани и любуясь ее отражением.
Конни, только что закончившая гримировать Хани, поддержала:
— Ну, давайте же, Хани! Довольно ребячиться. Вы только взгляните!
Обхватив себя руками, Хани повернулась к зеркалу. И посмотрела…
— Ни фига себе! — вырвалось у нее негромкое восклицание.
— Вы удивительно точно выразили мои чувства, — сухо отозвалась Эвелин.
Хани опасалась, что будет выглядеть мальчишкой, нацепившим дамскую одежду, но смотревшая на нее из зеркала стройная юная особа была самой женственностью. В ее чертах поражали какая-то зыбкость и мечтательность — от голубого сияния глаз до бледно-розовых губ, ничуть не похожих на рот рыбы-прилипалы — наоборот, это был рот прекраснейшего существа. Волосы мягко обрамляли лицо и волнами ниспадали на плечи, совсем как у сказочной принцессы.
В трейлер просунулась голова ассистента постановщика.
— Хани, пора на съемки. Нам надо, чтобы вы… О-о!
Эвелин и Конни засмеялись, потом вывели Хани из трейлера. Она слегка зажмурилась от яркого солнца. Женщины шли по обе стороны, держа край платья, чтобы он не цеплялся за траву, и давая последние наставления.
— Хани, только не садитесь. И ничего не ешьте.
— Перестаньте облизывать губы! А то как бы не пришлось опять подкрашивать.
Эрик уже был на сцене. Хани избегала глядеть в его сторону. Она была возбуждена и слегка испугана. Одно дело целоваться с Эриком Диллоном, когда выглядишь, как лошадиная задница. И совсем другое — когда ты смахиваешь на какую-нибудь спящую красавицу. Хани прижала руку к вшитому в боковой шов кармашку, чтобы лишний раз убедиться: крошечная трубочка аэрозольного освежителя дыхания «Бинака», которую она туда засунула, на месте.
Эрик поправил на поясе бледно-лиловый кушак. Он был разодет, словно принц, — в белую рубаху с колоколообразными рукавами, плотно сидевшие лиловые лосины и черные сапоги в обтяжку. Костюмчик был явно тесноват, но, наклонившись обмахнуть сапоги, Эрик пришел к выводу, что ему приходилось обходиться костюмами и похуже.
При звуках женского смеха он поднял голову. К нему подходила Хани, но прошло несколько секунд, прежде чем до его сознания дошло, что же такое он видит. Его рот образовал жесткую линию. Уж ему-то надо было догадаться раньше! Целых два сезона смотрел он на эти тонкие черты и этот невероятный рот, но до него только сейчас дошло, как она красива.
Хани, подойдя ближе, подняла голову. Голубые глаза, огромные и сверкающие звездами, устремились на него, умоляя признать ее красивой. У него все внутри перевернулось. Если он сегодня не поостережется, то попадет в очередной любовный водоворот.
— Что скажете, Эрик? — тихо спросила она. — Как я смотрюсь?
Он пожал плечами, устремив на нее нарочито бесстрастный взгляд:
— По-моему, вы в порядке. Разве что парик какой-то странный.
Хани сразу сникла.
Джек Свэкхаммер, впервые появившийся на съемочной площадке после того, как его уволили из-за Хани, вошел в тень под дубом.
— Хани, начинаем с того места, где вы на качелях!
Он подвел ее к веревочным качелям, украшенным банальными атласными лентами фиолетового цвета и аляповатыми бантиками из бледно-лилового тюля.
Хани делала все, как он говорил, и разбор начался. В этой сцене диалогов не было, поэтому делать ей ничего не приходилось, разве что не мешать Эрику раскачивать качели, но она была в таком напряжении, что, казалось, развалится на куски, чуть он до нее дотронется.
— Мы накладываем на видеосигнал звуковую дорожку с записью оркестра — масса струнных и прочей сентиментальщины, — сказал Джек. — Рей наиграет ее для вас, пока мы снимаем, чтобы вы настроились на нужный лад.
Ей захотелось умереть от смущения, когда из динамика полились звуки романтической оркестровой пьесы.
— Расслабитесь вы наконец, — проворчал сзади Эрик, когда камеры включили, и он начал подталкивать качели.
У Хани все внутри отнялось. Она поняла, что, хорошо зная, какой быть Дженни в обыденной жизни, не имеет ни малейшего понятия, какова же она в мечтах.
— Я расслабилась, — прошипела она, мимоходом отметив про себя, что так легче разговаривать с Эриком, поскольку не надо смотреть ему в лицо.
— У вас спина напряжена, как доска, — недовольно проговорил Эрик.
Никогда еще Хани не чувствовала себя такой неуклюжей и растерянной. Она в точности знала, кто она такая, когда надевала джинсы и имела на голове стрижку «под горшок», но кем было это создание в сказочном платье?
— Беспокойтесь за себя, а о себе я как-нибудь и сама позабочусь, — огрызнулась Хани, чувствуя, как под кружевным платьем от смущения начинает гореть кожа.
Он с силой толкнул качели.
— Если вы не успокоитесь, мы не скоро уйдем отсюда!
— Мы и так не скоро уйдем, ведь мне приходится работать с вами!
— Стоп! Что-то не похоже, что мы недурно проводим время, — протянул Джек со своего места рядом с первой камерой. — И мы, наверное, позабыли, что кое-кто из наших зрителей умеет читать по губам.
Смутившись и чувствуя себя неуверенно, Хани решила укрыться за враждебностью. Подняв голову, она выпалила прямо в камеру:
— Да это же сплошная дребедень!
Качели резко остановились. Джек провел руками по своим редеющим волосам.
— Не пора ли нам успокоиться и попробовать еще разок?
Но следующий раз получился не лучше, да и тот, что за ним, тоже. Хани просто была не в состоянии расслабиться, а Эрик ничуть ей в этом не помогал. Вместо того чтобы быть романтичным, он вел себя, словно с трудом ее выносил; возможно, так оно и было, но он мог бы оставить при себе свою неприязнь. Пытаясь ухватиться за последнюю возможность, Хани старалась вспомнить, доводилось ли ему хоть раз отведать ее пирожков.
Следуя указанию Джека, Рей, музыкальный редактор, выключил музыку. Постановщик посмотрел на часы. Они уже выбились из графика, и в этом была лишь вина Хани. Правда, в этот раз все произошло непреднамеренно, но никто в это не поверит.
— Как насчет перерыва? — предложила она, спрыгнув с качелей, когда Джек приблизился к ним.
Постановщик отрицательно покачал головой.
— Хани, я понимаю, что раньше вам не приходилось делать ничего подобного и вы должны ощущать неловкость…
— Я ни капельки не чувствую себя неловко. Мне очень даже удобно, удобнее не бывает!
Очевидно, посчитав споры с нею пустой тратой времени. Джек повернулся к Эрику:
— Мы вместе сделали уже с десяток сериалов, но я впервые вижу, что ты работаешь вполсилы. Ты же сдерживаешь себя. В чем дело?
К удивлению Хани, Эрик даже не попытался себя выгораживать. Он уставился на проплешину в траве, словно решаясь на что-то. Наверное, прикидывает, удастся ли поцеловать ее без отвращения.
Когда он поднял голову, его рот сжался в прямую линию.
— Хорошо, — сказал он. — Ты прав. Дай нам немножко порепетировать… чуть подработать. Просто начни снимать и на некоторое время оставь нас в покое
— Нас уже график поджимает, — ответил Джек. Потом в расстройстве махнул рукой: — Ладно, думаю, хуже не будет Хани, вы как, готовы?
Она судорожно кивнула. Эпизод выстраивался из рук вон, хуже быть не могло.
Внезапно в Эрике появилась целеустремленность, словно он наконец пришел к какому-то решению.
— Сделай-ка музыку чуть громче, чтобы мы могли разговаривать, не опасаясь, что услышат другие».
Джек согласно кивнул и вернулся на свое место за камерой. Подбежала Конни и поправила всем грим. Через мгновение нежные звуки струнных заполнили съемочную площадку.
Внутри у Хани все сжалось. «Бинака»! Она забыла побрызгать во рту. А вдруг у нее несвежее дыхание?
— Снимаем! — объявил Джек громким голосом, стараясь перекричать музыку. — Хлопушка! Мотор!
Обернувшись к Эрику за указаниями, она увидела, что тот пристально изучает ее. Вид у него был глубоко несчастный. И вдруг, пока она смотрела на него, он стал уходить в себя. Ей уже приходилось наблюдать подобное, когда он готовился к трудной сцене, но никогда еще она не видела этого так близко. Это было нечто сверхъестественное? Он застыл с отсутствующим выражением, словно находясь в полном опустошении.
Затем его грудь начала вздыматься и опускаться в медленном ритме. С ним произошла перемена, сначала едва заметная, но постепенно становившаяся все явственнее. Он словно входил в фокус перед ее глазами, причем в совершенно ином виде. В этих бирюзовых глазах плавились ледяные кристаллики, лоб разгладился. Ее кости превратились в желатин, когда жесткие складки вокруг его рта смягчились. И он предстал перед нею юным и прекрасным. Он напомнил ей кого-то, но вначале она не могла вспомнить кого. Но уже в следующее мгновение узнала.
Именно таким видела его Хани в своих мечтах. Взяв за руку, он повел ее к дереву.
— Вам следует почаще надевать платье.
— Следует? — Голос был каким-то каркающим. Он улыбнулся:
— Готов поспорить, что под платьем у вас джинсы
— Нет! — негодующе воскликнула она Эрик положил руку ей чуть пониже поясницы и легонько нажал.
— Вы правы. Не чувствуется никаких джинсов.
По телу Хани пробежала дрожь. Он стоял так близко, что тепло его тела согревало ее сквозь кружево платья.
— Мне нужно сесть на качели? — спросила она, слегка запинаясь.
— А вы хотите?
— Нет, я… — Хани начала было опускать голову, но он кончиком пальца придержал ее за подбородок, заставив посмотреть ему прямо в глаза.
— Не надо бояться.
— А я… я и не боюсь.
— Не боитесь?
— Это же не мои грезы, — горько сказала она. — Это все сценаристы. Они…
— Не все ли равно? Ведь это же прекрасные грезы? Так почему бы не насладиться ими?
У нее перехватило дыхание при появлении в его голосе сокровенной хрипотцы, словно они были одни в целом свете Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь листву, играли на его лице бледно-лиловыми отблесками. Они беспорядочно перемещались, словно затеяли игру в прятки с его глазами и уголками рта. Хани, даже если бы и захотела, была не в силах оторвать от него взгляд.
— А как насладиться? — едва слышно спросила она.
— Дотроньтесь до моего лица, потом я до вашего.
Ее рука дрогнула. Но осталась у бедра. Хани хотела поднять ее, но не могла.
Он нежно сжал ее запястье и стал поднимать ее руку к своему лицу, пока она не коснулась его. Когда Хани провела ладонью по его щеке, он отпустил ее, давая действовать самостоятельно.
Под кончиками пальцев Хани ощутила впадину на щеке. Пальцы двинулись дальше, к подбородку. Она касалась его словно слепая, запоминая каждую впадинку, каждый подъем. Не в силах остановиться, она скользнула рукой к его рту и принялась исследовать контур губ.
Улыбаясь под ее прикосновениями, Эрик поднес свою руку к ее губам. И от легкого касания его пальцев ее рот стал прекрасным. Его глаза омывали ее восхищением, и тугие узлы внутри распутывались один за другим, пока вся она не стала прекрасной.
— Сейчас я вас поцелую, — шепнул он.
Губы Хани раскрылись, сердце бешено заколотилось. Эрик наклонил голову, его дыхание мягко коснулось ее щеки. Он притянул ее к себе с величайшей осторожностью, словно опасаясь, что она может растаять под солнечными лучами. Еще мгновение она ждала его губы, потом они коснулись ее рта. Он поцеловал ее, и тут все ее чувства запели.
В голове закружились подхваченные вихрем танца замки, и цветы, и молочно-белые кони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50