Тугие мускулы под ее пальцами казались созданными рукой искусного ваятеля, однако то был не холодный жесткий мрамор, а живое человеческое тело.
– О, Рейф, я так люблю тебя! Ты сделал это Рождество самым счастливым в моей жизни, – прошептала она, прильнув губами к его шее.
– Извини, что мне пришлось дождаться дурных вестей, чтобы начать действовать. До сих пор я всегда следовал закону, хотя порой это шло во вред мне самому, – признался он. – Только подумай, будь на то моя воля, мы с тобой могли бы пожениться еще несколько месяцев назад!
Адель улыбалась, пока он стаскивал с нее платье. Густо-оранжевый бархат лег изящными складками на тростниковые циновки; за ним последовала льняная сорочка, и наконец Адель осталась прикрытой только пелериной блестящих ярко-рыжих волос. Ее бледная кожа выглядела полупрозрачной при свете камина, стройная гибкая фигура казалась воплощением совершенства.
– Ты и впрямь стала для меня добрым ангелом, – шепотом произнес Рейф. Глаза его потемнели от страсти, едва он провел ладонями по ее шелковистой коже.
Одним быстрым движением он подхватил Адель на руки и уложил ее поверх голубого бархатного покрывала. Затем стал нетерпеливо сбрасывать с себя одежду. Адель только посмеивалась, наблюдая за его неловкой возней, пока вся одежда не оказалась наконец на циновках. Затем он скользнул под покрывало, набросив поверх стеганые одеяла и шкуры. Адель приняла его с распростертыми объятиями; она удовлетворенно вздохнула, едва оказавшись в кольце крепких рук, и уже не думала ни о его ранах, ни о неизбежной каре со стороны короля. Независимо от того, станет ли эта ночь первой или последней в их супружеской жизни, она хотела насладиться сполна каждым ее мгновением.
Запах разгоряченного тела Рейфа пробуждал волнующие воспоминания. Адель прижалась к нему еще теснее, игриво проведя языком по шее и плечу, умышленно возбуждая его до тех пор, пока он не припал к ее губам страстным поцелуем.
Здесь, лежа в темноте на его просторной, занавешенной балдахином кровати, они могли наконец без помех предаваться любви. Сердце Адель пело от радости, пока он покрывал поцелуями ее лоб и щеки, после чего его губы опустились к плечам и груди, успевшей истосковаться по сладким прикосновениям. Она подалась вперед, и Рейф, обхватив ртом, стал ласкать ее затвердевший сосок. Его пылкость и настойчивость зажгли огонь в самой глубине ее существа, все внутри у Адель заныло от любовного желания.
Повинуясь внутреннему инстинкту, Адель нащупала горячий край плоти, который, казалось, опалял ей бедра, и принялась осторожно поглаживать его, понимая, что Рейф уже близок к той точке, откуда нет возврата. Несколько мгновений он лежал неподвижно, после чего перевернул Адель на спину, вдавив ее тяжестью своего тела в пуховую перину. Бедра ее напряглись, пока он отыскивал заветные врата, и наконец она сама открылась перед ним, впуская его.
Теперь, когда они наконец оказались вместе, безудержное влечение друг к другу заставило их забыть обо всем. Осталась лишь страсть, заставившая их пуститься в старое как мир путешествие. Адель цеплялась за плечи Рейфа, словно утопающая за последнюю надежду на спасение. Их жаркие, ищущие губы сами льнули друг к другу, каждый нерв отвечал на ритм движений, которые становились все более и более быстрыми, заставляя обоих стонать от удовольствия.
Рейф ласково прошептал ей что-то на ухо, однако его слова потонули в ее густых волосах; затем его руки сомкнулись вокруг стройных бедер, приподняв ее с постели, и он глубоко проник в нее, увлекая за собой Адель в головокружительное странствие, всегда новое и вместе с тем до боли знакомое.
Наконец поток томительного наслаждения подхватил их обоих. Не замечая ничего вокруг себя, Адель уносилась все дальше и дальше по течению, пока не почувствовала, как слезы стекают по ее лицу, как болят покусанные губы, как дрожит от восторга все тело, отдаваясь невыразимо сладким ласкам любимого человека.
Снег шел не переставая еще три дня. Для Адель было сущей мукой вести себя так, будто они с Рейфом едва знакомы, не позволяя себе даже поцелуя или рукопожатия украдкой. Между тем Обри Феррерс ухитрялся повсюду сунуть свой нос. Рейф оказался прав, утверждая, что король заслал сюда Феррерса шпионить за ними. Ни в темных углах зала, ни за столом, ни на крепостной стене, ни на крышах башен – нигде они не могли чувствовать себя в безопасности, пока в замке находился этот пронырливый тип.
Обычная дата сбора податей зимой приходилась на двадцать пятое декабря, когда истекали сроки арендных договоров и наступало время уплаты ренты; в этом году, однако, из-за ухудшившейся погоды Рейф через своих судебных приставов оповестил крестьян о том, что процедура откладывается вплоть до особого уведомления.
Как только ветер переменился и наступила оттепель, был выбран день для уплаты дани. Длинная процессия арендаторов проследовала по опущенному мосту во внутренний двор замка, где уже были установлены столы, чтобы разместить на них господскую долю. Ближе к полудню из-за облаков выглянуло солнце и осветило все вокруг. В отличие от многих других хозяев поместий Рейф предложил каждому из ожидавших своей очереди арендаторов по кружке эля с ломтем хлеба.
Поскольку в прошлом году Рейф слишком много времени провел в отлучке вне замка, он решил заодно со сбором податей провести заседание сеньорального суда. Адель показалось крайне необычным то, что оба события проходили во дворе, – сама она всегда открывала для этой цели главный зал Эстерволда. Однако, поскольку у Рейфа было так много арендаторов, она сочла его решение разумным. Артур лично осуществлял надзор за сбором повинностей, часть которых вносилась деньгами, а часть – натурой; при этом он не сводил холодного взгляда с судебных приставов, дабы убедиться в том, что они не допустили по ходу дела никаких злоупотреблений. Несмотря на свой угрюмый вид, мажордом Фордема славился своей безукоризненной честностью, и крайне редко кому-либо из крестьян случалось обращаться к лорду с жалобой на незаконно взятый излишек.
К крайнему огорчению Адель, ей приходилось наблюдать за происходящим со стороны, вместо того чтобы сидеть в высоком кресле рядом с мужем. Муж! Всякий раз, когда она мысленно называла так Рейфа, по ее телу пробегала дрожь волнения. Если бы они могли объявить о своем браке открыто, сегодня она участвовала бы в этом важном событии в жизни поместья наравне с ним; однако и тут им мешало присутствие Феррерса, которому было поручено проследить за тем, чтобы лорд Фордема не обманул своего короля, собрав больше дани, чем заявлено в отчетах судебных приставов. Феррерс постоянно вертелся поблизости, пытаясь взглянуть на длинные колонки цифр. Хотя его любопытство выводило Артура из себя, Рейф предупредил мажордома о том, чтобы он не перечил знатному вельможе, поэтому бедняге пришлось терпеть бесцеремонность гостя.
Долгий утомительный день уже был на исходе, когда в судебном заседании объявили перерыв. Два приговора к наказанию кнутом привели в исполнение прямо на месте: один по жалобе разгневанного отца, дочь которого была обесчещена, а другой по куда более серьезному поводу – обвинению в хищении денег из церковного ящика для пожертвований. Правда, как выяснилось, подсудимый был чужим в этих местах и к тому же умирал от голода, поэтому Рейф решил в данном случае проявить снисходительность. Остальные проступки, начиная от кражи репы из соседского огорода и кончая дракой у церковных дверей, влекли за собой различные суммы штрафов.
Едва последний из арендаторов проследовал по подъемному мосту, направляясь в сторону деревни, солнце тут же скрылось за серебристой грядой облаков. Как только оба моста опустели, их подняли с помощью лебедки и надежно закрепили. Рейф не хотел в эти тревожные времена оказаться застигнутым врасплох.
Главный зал замка все еще сохранял праздничное убранство, и каждый день за едой менестрели развлекали хозяина своими серенадами. Несмотря на то что погода улучшилась, лишь немногие из путешественников изъявили желание тронуться в путь, большинству же не хотелось оставлять надежные и гостеприимные стены Фордема. Единственным исключением стал лорд д’Исиньи.
– С вашего позволения, лорд Рейф, завтра я намерен вас покинуть, – объявил он, когда они в тот же вечер собрались за столом.
– И конечно, вы хотите увезти с собой мое письменное обязательство?
Д’Исиньи весело улыбнулся и кивнул. Очевидно, из-за своего косоглазия он никогда не смотрел в лицо собеседнику – привычка, которая сильно раздражала Рейфа.
– Разумеется, вы направитесь прямо в Нортгемптон, к королю? – как бы между прочим осведомился он.
– Нет, у меня есть много других поручений, и не исключено, что меня еще не раз застигнет в пути метель, прежде чем я со всем управлюсь.
Адель слушала их разговор, и сердце ее тревожно забилось, едва она вспомнила о том плане, который они собирались привести в действие сразу же после отъезда д’Исиньи.
– А вы, милорд Феррерс? Я полагаю, вам также не терпится тронуться с места, – Рейф обратился к дворянину, который оценивающим взглядом наблюдал за всем происходящим в зале.
– Напротив, у меня нет повода для спешки. Я жду, пока дама не примет решение. – Феррерс обернулся к Рейфу и внимательно посмотрел на него. – Вы знаете, когда это может произойти?
– О, я уверен в том, что леди Адель будет готова отправиться в путь в любое удобное для вас время. Большая часть ее багажа так и осталась нераспакованной. Если вам угодно, я прикажу прямо сейчас погрузить ее сундуки в вашу повозку.
Феррерс едва мог скрыть, что удивлен столь неожиданным предложением, – его особо предупредили о том, чтобы он пресекал любые попытки де Монфора хитростью удержать женщину в замке вопреки воле короля. Однако, судя по тому, что он уже видел, все выглядело вполне благопристойно. Еще ни разу ему не удалось уличить де Монфора или подопечную короля в чем-либо предосудительном.
– Да, это было бы превосходно… А вы согласны, леди?
Адель быстро проглотила свой кусок хлеба – она никак не ожидала подобного вопроса; обычно знатные гости Рейфа обращались с ней так, словно она была слабоумной или частью мебели.
– Да, конечно, милорд, чем скорее, тем лучше. Полагаю, барон будет только рад от меня избавиться, поскольку я и так уже доставила ему немало хлопот, – добавила она с улыбкой.
Рейф метнул на нее суровый взгляд, и Адель тут же поняла, что означает это молчаливое предостережение: «Будь осторожна и не болтай слишком много». Сама она считала свое последнее замечание весьма удачным ходом, однако, решив послушаться его, не произнесла больше ни слова.
– Ни за что не поверю, леди! Такая прелестная гостья, как вы, сделает честь любому дому. – Д’Исиньи осклабился.
Удивленная тем, что этот косоглазый дворянин, оказывается, умеет делать комплименты, Адель одарила его ослепительной улыбкой, после чего снова вернулась к еде. Они продолжали ужин, беседуя о разных пустяках под звуки рождественских гимнов и песен менестрелей. Адель не без тайной тоски наблюдала за Рейфом, испытывая желание дотронуться до его загорелой руки, лежавшей так близко от нее на столе, до его длинных крепких пальцев, обхвативших кубок. Едва она взглянула на его губы, как ей сразу же вспомнились поцелуи и неистовая страсть, распалявшая ее…
Адель осушила кубок и отрицательно покачала головой, когда слуга предложил налить еще. Ей следует быть осмотрительной и не смотреть на Рейфа с таким обожанием, иначе лицо выдаст ее чувства. Она не сомневалась, что Феррерс следит за ней, как ястреб за добычей.
Менестрели заиграли веселую деревенскую мелодию, и гости, сидевшие за нижними столами, подхватили ее дружным хором. С каждым куплетом голоса подвыпивших людей становились все громче, и наконец в зале воцарился такой ужасный шум, что у Адель разболелась голова.
Извинившись перед гостями, она вышла, довольная уже тем, что наконец-то оказалась в стороне от этого гама. Всякий раз, когда она думала о той роли, которую ей предстояло сыграть, чтобы обмануть королевского шпиона, у нее сжималось сердце, а по спине бежали мурашки. Слишком многое сейчас зависело от ее успеха или неудачи. Если лорд Феррерс предпочтет переждать ее болезнь здесь, им придется найти какой-нибудь другой способ заставить его отправиться в Йорк.
Утром следующего дня лорд д’Исиньи во главе отряда солдат проскакал по подъемному мосту, помахав на прощание рукой де Монфору, который смотрел ему вслед с крепостной стены. В своем кошельке вельможа увозил скрепленный печатью ответ Рейфа королю. Если ему повезет, это письмо попадет в руки Иоанна не раньше весны.
Итак, один уехал, но другой остался.
Во второй половине того же дня, когда слабые лучи зимнего солнца еще не покинули внутренний двор замка, солдаты Рейфа перетащили сундуки Адель в телегу с припасами лорда Феррерса. Сама Адель не без некоторой тревоги наблюдала за тем, как ее личные вещи исчезали под парусиновой крышей повозки. Даже деревянную клетку Вэла вытащили во двор, хотя пса там не оказалось – он должен был оставаться на свободе до тех пор, пока это было возможно.
Адель спрашивала себя, что произойдет, если Феррерс уедет в Йорк без нее, забрав с собой все ее достояние, включая обоих животных. Однако когда она задала этот вопрос Рейфу, тот только усмехнулся:
– Я, как всегда, на один шаг впереди тебя, дорогая. У этой повозки сломана ось: им крупно повезет, если они успеют дотащить ее до моста, прежде чем она развалится.
– Но это значит, что они задержатся здесь еще на какое-то время. Я не знаю, как долго смогу притворяться умирающей…
– Если Феррерс решит, что у тебя чума, он вспомнит о злосчастной телеге только тогда, когда будет уже на полпути в Йорк.
Утро следующего дня выдалось холодным и пасмурным. Покончив с завтраком, лорд Феррерс окинул взглядом небо, гадая, как далеко они успеют отъехать, прежде чем начнется дождь.
– А что, леди Адель еще не проснулась? Я не хочу задерживаться в такую погоду.
Рейф притворился удивленным.
– Вероятно, все потому, что она слишком часто засиживается за столом допоздна, – предположил он.
Многие из застигнутых метелью путешественников по-прежнему находились в зале, коротая время перед камином, некоторые покинули замок накануне, но оба духовных лица и толстый купец, который целые дни проводил за игрой в шахматы, поглощая в неимоверных количествах еду и эль, кажется, вообще не собирались уезжать.
Время шло, а Адель все еще не появлялась, и Феррерс, бросив тревожный взгляд на серое небо, произнес раздраженно:
– Может быть, нам стоит послать кого-нибудь из служанок разбудить ее?
– Хорошая мысль… Кстати, вот и ее горничная.
В тот же миг из тени появилась Марджери и, поддерживая руками юбки, устремилась в их сторону.
– О милорд, милорд! – простонала она, мастерски изображая отчаяние. – Моя госпожа нездорова. У нее сильный жар, она то и дело чихает. Не могли бы вы распорядиться принести ей с кухни какое-нибудь питье?
– Да, конечно. Мне жаль это слышать, – сочувственным тоном отозвался Рейф. – Я прикажу принести ей заодно и еду.
– Нет, она совсем ничего не ест. Я уже пыталась дать ей кусочки хлеба в молоке.
– Надеюсь, ничего серьезного? – Феррерс вперил испытующий взгляд в полное тревоги лицо Марджери. – Я прав, женщина? – осведомился он резко, чувствуя, как волна смятения нарушила его душевный покой.
– По-видимому, она простудилась, находясь на открытом воздухе в день сбора податей, – предположила Марджери с надеждой в голосе. – Горячее питье пойдет ей на пользу.
В итоге лорд Феррерс решил выждать несколько дней, чтобы дать возможность леди Адель оправиться от недуга перед поездкой в Йорк. За стенами замка лил холодный дождь, и его мало прельщала мысль о путешествии верхом через вересковые пустоши, где все еще лежал снег. Он предложил лорду Рейфу партию в шахматы, и тот не отказался. Они были заняты игрой, сидя по-дружески возле жаровни с кружками подогретого эля, когда к ним осторожно приблизилась Марджери.
– Лорд Рейф, – шепотом обратилась она к хозяину, нагнувшись к самому его уху.
– В чем дело, женщина? Разве ты не видишь, что я занят?
– Мне необходимо немедленно переговорить с вами наедине, – так же тихо проговорила Марджери, и по ее щекам скатились две крупные слезы.
Разумеется, лорд Феррерс не мог не слышать их разговора. Он поднял глаза на расстроенное лицо горничной и подался вперед.
– Что еще стряслось? – грозно спросил он.
– Моей госпоже стало хуже, – запричитала Марджери. – Она сильно кашляет, и у нее… у нее…
– Что с ней? Да говори же наконец! – Рейф поднялся с кресла.
– У нее все руки покрылись пятнами, милорд! – простонала Марджери.
– Что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– О, Рейф, я так люблю тебя! Ты сделал это Рождество самым счастливым в моей жизни, – прошептала она, прильнув губами к его шее.
– Извини, что мне пришлось дождаться дурных вестей, чтобы начать действовать. До сих пор я всегда следовал закону, хотя порой это шло во вред мне самому, – признался он. – Только подумай, будь на то моя воля, мы с тобой могли бы пожениться еще несколько месяцев назад!
Адель улыбалась, пока он стаскивал с нее платье. Густо-оранжевый бархат лег изящными складками на тростниковые циновки; за ним последовала льняная сорочка, и наконец Адель осталась прикрытой только пелериной блестящих ярко-рыжих волос. Ее бледная кожа выглядела полупрозрачной при свете камина, стройная гибкая фигура казалась воплощением совершенства.
– Ты и впрямь стала для меня добрым ангелом, – шепотом произнес Рейф. Глаза его потемнели от страсти, едва он провел ладонями по ее шелковистой коже.
Одним быстрым движением он подхватил Адель на руки и уложил ее поверх голубого бархатного покрывала. Затем стал нетерпеливо сбрасывать с себя одежду. Адель только посмеивалась, наблюдая за его неловкой возней, пока вся одежда не оказалась наконец на циновках. Затем он скользнул под покрывало, набросив поверх стеганые одеяла и шкуры. Адель приняла его с распростертыми объятиями; она удовлетворенно вздохнула, едва оказавшись в кольце крепких рук, и уже не думала ни о его ранах, ни о неизбежной каре со стороны короля. Независимо от того, станет ли эта ночь первой или последней в их супружеской жизни, она хотела насладиться сполна каждым ее мгновением.
Запах разгоряченного тела Рейфа пробуждал волнующие воспоминания. Адель прижалась к нему еще теснее, игриво проведя языком по шее и плечу, умышленно возбуждая его до тех пор, пока он не припал к ее губам страстным поцелуем.
Здесь, лежа в темноте на его просторной, занавешенной балдахином кровати, они могли наконец без помех предаваться любви. Сердце Адель пело от радости, пока он покрывал поцелуями ее лоб и щеки, после чего его губы опустились к плечам и груди, успевшей истосковаться по сладким прикосновениям. Она подалась вперед, и Рейф, обхватив ртом, стал ласкать ее затвердевший сосок. Его пылкость и настойчивость зажгли огонь в самой глубине ее существа, все внутри у Адель заныло от любовного желания.
Повинуясь внутреннему инстинкту, Адель нащупала горячий край плоти, который, казалось, опалял ей бедра, и принялась осторожно поглаживать его, понимая, что Рейф уже близок к той точке, откуда нет возврата. Несколько мгновений он лежал неподвижно, после чего перевернул Адель на спину, вдавив ее тяжестью своего тела в пуховую перину. Бедра ее напряглись, пока он отыскивал заветные врата, и наконец она сама открылась перед ним, впуская его.
Теперь, когда они наконец оказались вместе, безудержное влечение друг к другу заставило их забыть обо всем. Осталась лишь страсть, заставившая их пуститься в старое как мир путешествие. Адель цеплялась за плечи Рейфа, словно утопающая за последнюю надежду на спасение. Их жаркие, ищущие губы сами льнули друг к другу, каждый нерв отвечал на ритм движений, которые становились все более и более быстрыми, заставляя обоих стонать от удовольствия.
Рейф ласково прошептал ей что-то на ухо, однако его слова потонули в ее густых волосах; затем его руки сомкнулись вокруг стройных бедер, приподняв ее с постели, и он глубоко проник в нее, увлекая за собой Адель в головокружительное странствие, всегда новое и вместе с тем до боли знакомое.
Наконец поток томительного наслаждения подхватил их обоих. Не замечая ничего вокруг себя, Адель уносилась все дальше и дальше по течению, пока не почувствовала, как слезы стекают по ее лицу, как болят покусанные губы, как дрожит от восторга все тело, отдаваясь невыразимо сладким ласкам любимого человека.
Снег шел не переставая еще три дня. Для Адель было сущей мукой вести себя так, будто они с Рейфом едва знакомы, не позволяя себе даже поцелуя или рукопожатия украдкой. Между тем Обри Феррерс ухитрялся повсюду сунуть свой нос. Рейф оказался прав, утверждая, что король заслал сюда Феррерса шпионить за ними. Ни в темных углах зала, ни за столом, ни на крепостной стене, ни на крышах башен – нигде они не могли чувствовать себя в безопасности, пока в замке находился этот пронырливый тип.
Обычная дата сбора податей зимой приходилась на двадцать пятое декабря, когда истекали сроки арендных договоров и наступало время уплаты ренты; в этом году, однако, из-за ухудшившейся погоды Рейф через своих судебных приставов оповестил крестьян о том, что процедура откладывается вплоть до особого уведомления.
Как только ветер переменился и наступила оттепель, был выбран день для уплаты дани. Длинная процессия арендаторов проследовала по опущенному мосту во внутренний двор замка, где уже были установлены столы, чтобы разместить на них господскую долю. Ближе к полудню из-за облаков выглянуло солнце и осветило все вокруг. В отличие от многих других хозяев поместий Рейф предложил каждому из ожидавших своей очереди арендаторов по кружке эля с ломтем хлеба.
Поскольку в прошлом году Рейф слишком много времени провел в отлучке вне замка, он решил заодно со сбором податей провести заседание сеньорального суда. Адель показалось крайне необычным то, что оба события проходили во дворе, – сама она всегда открывала для этой цели главный зал Эстерволда. Однако, поскольку у Рейфа было так много арендаторов, она сочла его решение разумным. Артур лично осуществлял надзор за сбором повинностей, часть которых вносилась деньгами, а часть – натурой; при этом он не сводил холодного взгляда с судебных приставов, дабы убедиться в том, что они не допустили по ходу дела никаких злоупотреблений. Несмотря на свой угрюмый вид, мажордом Фордема славился своей безукоризненной честностью, и крайне редко кому-либо из крестьян случалось обращаться к лорду с жалобой на незаконно взятый излишек.
К крайнему огорчению Адель, ей приходилось наблюдать за происходящим со стороны, вместо того чтобы сидеть в высоком кресле рядом с мужем. Муж! Всякий раз, когда она мысленно называла так Рейфа, по ее телу пробегала дрожь волнения. Если бы они могли объявить о своем браке открыто, сегодня она участвовала бы в этом важном событии в жизни поместья наравне с ним; однако и тут им мешало присутствие Феррерса, которому было поручено проследить за тем, чтобы лорд Фордема не обманул своего короля, собрав больше дани, чем заявлено в отчетах судебных приставов. Феррерс постоянно вертелся поблизости, пытаясь взглянуть на длинные колонки цифр. Хотя его любопытство выводило Артура из себя, Рейф предупредил мажордома о том, чтобы он не перечил знатному вельможе, поэтому бедняге пришлось терпеть бесцеремонность гостя.
Долгий утомительный день уже был на исходе, когда в судебном заседании объявили перерыв. Два приговора к наказанию кнутом привели в исполнение прямо на месте: один по жалобе разгневанного отца, дочь которого была обесчещена, а другой по куда более серьезному поводу – обвинению в хищении денег из церковного ящика для пожертвований. Правда, как выяснилось, подсудимый был чужим в этих местах и к тому же умирал от голода, поэтому Рейф решил в данном случае проявить снисходительность. Остальные проступки, начиная от кражи репы из соседского огорода и кончая дракой у церковных дверей, влекли за собой различные суммы штрафов.
Едва последний из арендаторов проследовал по подъемному мосту, направляясь в сторону деревни, солнце тут же скрылось за серебристой грядой облаков. Как только оба моста опустели, их подняли с помощью лебедки и надежно закрепили. Рейф не хотел в эти тревожные времена оказаться застигнутым врасплох.
Главный зал замка все еще сохранял праздничное убранство, и каждый день за едой менестрели развлекали хозяина своими серенадами. Несмотря на то что погода улучшилась, лишь немногие из путешественников изъявили желание тронуться в путь, большинству же не хотелось оставлять надежные и гостеприимные стены Фордема. Единственным исключением стал лорд д’Исиньи.
– С вашего позволения, лорд Рейф, завтра я намерен вас покинуть, – объявил он, когда они в тот же вечер собрались за столом.
– И конечно, вы хотите увезти с собой мое письменное обязательство?
Д’Исиньи весело улыбнулся и кивнул. Очевидно, из-за своего косоглазия он никогда не смотрел в лицо собеседнику – привычка, которая сильно раздражала Рейфа.
– Разумеется, вы направитесь прямо в Нортгемптон, к королю? – как бы между прочим осведомился он.
– Нет, у меня есть много других поручений, и не исключено, что меня еще не раз застигнет в пути метель, прежде чем я со всем управлюсь.
Адель слушала их разговор, и сердце ее тревожно забилось, едва она вспомнила о том плане, который они собирались привести в действие сразу же после отъезда д’Исиньи.
– А вы, милорд Феррерс? Я полагаю, вам также не терпится тронуться с места, – Рейф обратился к дворянину, который оценивающим взглядом наблюдал за всем происходящим в зале.
– Напротив, у меня нет повода для спешки. Я жду, пока дама не примет решение. – Феррерс обернулся к Рейфу и внимательно посмотрел на него. – Вы знаете, когда это может произойти?
– О, я уверен в том, что леди Адель будет готова отправиться в путь в любое удобное для вас время. Большая часть ее багажа так и осталась нераспакованной. Если вам угодно, я прикажу прямо сейчас погрузить ее сундуки в вашу повозку.
Феррерс едва мог скрыть, что удивлен столь неожиданным предложением, – его особо предупредили о том, чтобы он пресекал любые попытки де Монфора хитростью удержать женщину в замке вопреки воле короля. Однако, судя по тому, что он уже видел, все выглядело вполне благопристойно. Еще ни разу ему не удалось уличить де Монфора или подопечную короля в чем-либо предосудительном.
– Да, это было бы превосходно… А вы согласны, леди?
Адель быстро проглотила свой кусок хлеба – она никак не ожидала подобного вопроса; обычно знатные гости Рейфа обращались с ней так, словно она была слабоумной или частью мебели.
– Да, конечно, милорд, чем скорее, тем лучше. Полагаю, барон будет только рад от меня избавиться, поскольку я и так уже доставила ему немало хлопот, – добавила она с улыбкой.
Рейф метнул на нее суровый взгляд, и Адель тут же поняла, что означает это молчаливое предостережение: «Будь осторожна и не болтай слишком много». Сама она считала свое последнее замечание весьма удачным ходом, однако, решив послушаться его, не произнесла больше ни слова.
– Ни за что не поверю, леди! Такая прелестная гостья, как вы, сделает честь любому дому. – Д’Исиньи осклабился.
Удивленная тем, что этот косоглазый дворянин, оказывается, умеет делать комплименты, Адель одарила его ослепительной улыбкой, после чего снова вернулась к еде. Они продолжали ужин, беседуя о разных пустяках под звуки рождественских гимнов и песен менестрелей. Адель не без тайной тоски наблюдала за Рейфом, испытывая желание дотронуться до его загорелой руки, лежавшей так близко от нее на столе, до его длинных крепких пальцев, обхвативших кубок. Едва она взглянула на его губы, как ей сразу же вспомнились поцелуи и неистовая страсть, распалявшая ее…
Адель осушила кубок и отрицательно покачала головой, когда слуга предложил налить еще. Ей следует быть осмотрительной и не смотреть на Рейфа с таким обожанием, иначе лицо выдаст ее чувства. Она не сомневалась, что Феррерс следит за ней, как ястреб за добычей.
Менестрели заиграли веселую деревенскую мелодию, и гости, сидевшие за нижними столами, подхватили ее дружным хором. С каждым куплетом голоса подвыпивших людей становились все громче, и наконец в зале воцарился такой ужасный шум, что у Адель разболелась голова.
Извинившись перед гостями, она вышла, довольная уже тем, что наконец-то оказалась в стороне от этого гама. Всякий раз, когда она думала о той роли, которую ей предстояло сыграть, чтобы обмануть королевского шпиона, у нее сжималось сердце, а по спине бежали мурашки. Слишком многое сейчас зависело от ее успеха или неудачи. Если лорд Феррерс предпочтет переждать ее болезнь здесь, им придется найти какой-нибудь другой способ заставить его отправиться в Йорк.
Утром следующего дня лорд д’Исиньи во главе отряда солдат проскакал по подъемному мосту, помахав на прощание рукой де Монфору, который смотрел ему вслед с крепостной стены. В своем кошельке вельможа увозил скрепленный печатью ответ Рейфа королю. Если ему повезет, это письмо попадет в руки Иоанна не раньше весны.
Итак, один уехал, но другой остался.
Во второй половине того же дня, когда слабые лучи зимнего солнца еще не покинули внутренний двор замка, солдаты Рейфа перетащили сундуки Адель в телегу с припасами лорда Феррерса. Сама Адель не без некоторой тревоги наблюдала за тем, как ее личные вещи исчезали под парусиновой крышей повозки. Даже деревянную клетку Вэла вытащили во двор, хотя пса там не оказалось – он должен был оставаться на свободе до тех пор, пока это было возможно.
Адель спрашивала себя, что произойдет, если Феррерс уедет в Йорк без нее, забрав с собой все ее достояние, включая обоих животных. Однако когда она задала этот вопрос Рейфу, тот только усмехнулся:
– Я, как всегда, на один шаг впереди тебя, дорогая. У этой повозки сломана ось: им крупно повезет, если они успеют дотащить ее до моста, прежде чем она развалится.
– Но это значит, что они задержатся здесь еще на какое-то время. Я не знаю, как долго смогу притворяться умирающей…
– Если Феррерс решит, что у тебя чума, он вспомнит о злосчастной телеге только тогда, когда будет уже на полпути в Йорк.
Утро следующего дня выдалось холодным и пасмурным. Покончив с завтраком, лорд Феррерс окинул взглядом небо, гадая, как далеко они успеют отъехать, прежде чем начнется дождь.
– А что, леди Адель еще не проснулась? Я не хочу задерживаться в такую погоду.
Рейф притворился удивленным.
– Вероятно, все потому, что она слишком часто засиживается за столом допоздна, – предположил он.
Многие из застигнутых метелью путешественников по-прежнему находились в зале, коротая время перед камином, некоторые покинули замок накануне, но оба духовных лица и толстый купец, который целые дни проводил за игрой в шахматы, поглощая в неимоверных количествах еду и эль, кажется, вообще не собирались уезжать.
Время шло, а Адель все еще не появлялась, и Феррерс, бросив тревожный взгляд на серое небо, произнес раздраженно:
– Может быть, нам стоит послать кого-нибудь из служанок разбудить ее?
– Хорошая мысль… Кстати, вот и ее горничная.
В тот же миг из тени появилась Марджери и, поддерживая руками юбки, устремилась в их сторону.
– О милорд, милорд! – простонала она, мастерски изображая отчаяние. – Моя госпожа нездорова. У нее сильный жар, она то и дело чихает. Не могли бы вы распорядиться принести ей с кухни какое-нибудь питье?
– Да, конечно. Мне жаль это слышать, – сочувственным тоном отозвался Рейф. – Я прикажу принести ей заодно и еду.
– Нет, она совсем ничего не ест. Я уже пыталась дать ей кусочки хлеба в молоке.
– Надеюсь, ничего серьезного? – Феррерс вперил испытующий взгляд в полное тревоги лицо Марджери. – Я прав, женщина? – осведомился он резко, чувствуя, как волна смятения нарушила его душевный покой.
– По-видимому, она простудилась, находясь на открытом воздухе в день сбора податей, – предположила Марджери с надеждой в голосе. – Горячее питье пойдет ей на пользу.
В итоге лорд Феррерс решил выждать несколько дней, чтобы дать возможность леди Адель оправиться от недуга перед поездкой в Йорк. За стенами замка лил холодный дождь, и его мало прельщала мысль о путешествии верхом через вересковые пустоши, где все еще лежал снег. Он предложил лорду Рейфу партию в шахматы, и тот не отказался. Они были заняты игрой, сидя по-дружески возле жаровни с кружками подогретого эля, когда к ним осторожно приблизилась Марджери.
– Лорд Рейф, – шепотом обратилась она к хозяину, нагнувшись к самому его уху.
– В чем дело, женщина? Разве ты не видишь, что я занят?
– Мне необходимо немедленно переговорить с вами наедине, – так же тихо проговорила Марджери, и по ее щекам скатились две крупные слезы.
Разумеется, лорд Феррерс не мог не слышать их разговора. Он поднял глаза на расстроенное лицо горничной и подался вперед.
– Что еще стряслось? – грозно спросил он.
– Моей госпоже стало хуже, – запричитала Марджери. – Она сильно кашляет, и у нее… у нее…
– Что с ней? Да говори же наконец! – Рейф поднялся с кресла.
– У нее все руки покрылись пятнами, милорд! – простонала Марджери.
– Что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35