Она судорожно подыскивала тему для разговора, но в голове было пусто, словно в кружке для пожертвований преподобного Траутбека.
Шарманка выдала очередное скрипучее крещендо, лошадки закружились еще быстрее и теперь казались совсем размытыми и напоминали пятна пролитой краски. В темноте мерцали китайские фонарики, и в их свете все вокруг казалось живым.
Джессалин невольно вздохнула:
– Как здорово!..
– Давайте проверим?
Прежде чем Джессалин успела сообразить, что он имеет в виду, Трелони уже ухватил ее за руку и потащил за собой.
– Но это же для детей! – пыталась протестовать она, но он ее не слышал. Запустив пальцы в жилетный карман, он выудил пару монет и протянул их изумленному зазывале в клетчатом пиджаке.
Он подсадил Джессалин и сам прыгнул следом на вертящуюся платформу. Видимо, при этом вес– пришелся на больную ногу, и лицо его исказила болезненная гримаса. Джессалин протянула руку, чтобы помочь ему сохранить равновесие, но Трелони, схватив ее за талию, усадил на ярко-синюю лошадку. Она засмеялась, ухватилась за шест, и мир вокруг завертелся вихрем.
Их взгляды встретились, он улыбнулся. Это была первая настоящая, искренняя улыбка, которую она увидела на его лице. От нее тотчас смягчились суровые черты, а горькие складки в уголках рта превратились в мальчишеские ямочки. Джессалин чувствовала тепло его рук на своей талии, А карусель все кружилась и кружилась, и китайские фонарики превратились в кружащиеся цветные звезды. И хотелось, чтобы эта круговерть не останавливалась никогда.
Но карусель уже понемногу замедляла ход. Музыка тоже постепенно сошла на нет, а с ней и его улыбка. И вот Трелони уже стоит на платформе, помогая Джессалин сойти. Все кончилось так быстро! Она едва отдышалась, словно это она, а не деревянные лошадки, летала по кругу.
Сумерки окончательно сгустились, фонари отбрасывали резкие тени на ярмарочную площадь и на его лицо.
Налетевший порыв ветра подхватил локон Джессалин и прилепил его ко рту. Грубый шов кожаной перчатки коснулся ее губ. Прежде чем отвести непокорную прядь, Трелони задержал ее пальцами, будто хотел проверить, какая она на ощупь. А когда его рука легко коснулась ее уха, в животе Джессалин возникла странная пустота, почти боль. Ей чего-то отчаянно хотелось, но вот чего именно, она не могла даже представить себе.
Трелони отступил назад, и только тогда Джессалин поняла, что все это время сдерживала дыхание.
– Благодарю вас за замечательный вечер, мисс Летти. Может быть, мы как-нибудь еще прокатимся, но уже на настоящих лошадях.
Джессалин смотрела на его лицо, на пронзительные глаза и суровый рот. «С ним опасно иметь дело…» Он и притягивал, и в то же время отталкивал ее. Она попыталась было сказать, что он не должен приходить к ним, пока их официально не представили друг другу, но грудь и горло так сжало, что невозможно было произнести ни слова.
– Джессалин!
Она обернулась и увидела спешащего к ней высокого юношу. Тот приветственно помахал шляпой, и свет фонарей позолотил его волосы, превратив их в сияющий ореол.
– Кларенс! – обрадовалась Джессалин.
– Я так и знал, что найду тебя здесь, – сказал он, подходя поближе. – Но даже не смел надеяться… – Схватив ее руки, Кларенс расплылся в обаятельной улыбке, обнажившей небольшой просвет между передними зубами. Изумрудно-зеленые глаза смотрели тепло и открыто. Но вот его взгляд скользнул за ее спину, и они сузились.
Джессалин обернулась и увидела удаляющуюся спину Трелони. Почему-то стало очень обидно, словно ее как щенка вывезли в чистое поле и бросили.
– Ты была с Маккейди Трелони? – с нескрываемым удивлением поинтересовался Кларенс.
– Что? – Джессалин только сейчас заметила, что Кларенс по-прежнему держит обе ее руки в своих и пристально смотрит ей в лицо. Освободив руки, она заставила себя рассмеяться. – О нет, я даже не знаю мистера Трелони. Точнее, не настолько, чтобы с ним разговаривать. Ну, может быть, и настолько, чтобы разговаривать, но я его не знаю… Если ты понимаешь, что я имею в виду…
Кларенс широко улыбнулся.
– Джессалин, ты лопочешь. А лопочешь ты тогда, когда нервничаешь. Или тогда, когда тебе есть что скрывать.
Он ее слишком хорошо знал, этот Кларенс Титвелл. В детстве они почти не расставались – плавали, катались верхом, рыбачили. Они делились друг с другом мечтами и секретами. Но с тех пор много воды утекло: те мечты и секреты казались теперь совсем детскими. С тех пор как Титвелл уехал в Итон, а потом поступил в университет, они почти не виделись. И Джессалин внезапно осознала, что перед ней взрослый мужчина, стройный, светловолосый, одетый как типичный лондонец – в табачного цвета пальто и желтовато-коричневые модные брюки.
Двоюродные братья. Кларенс и этот Трелони – они ведь кузены.
Теперь Джессалин вспомнила… Сестра матери Кларенса была замужем за графом Сирхэем. Все уже умерли. И граф, и мать Кларенса, и ее сестра. С ними был связан какой-то скандал. Из тех, всякие разговоры о которых тотчас же прекращаются, стоит молодой девушке зайти в комнату. Обычно это означает, что кто-то вступил с кем-то в связь, не состоя в браке.
– Джессалин?
Джессалин пристально посмотрела на Кларенса, ища хоть какое-то сходство с его темноволосым кузеном. Не считая высокого роста, их можно было назвать полной противоположностью друг другу.
Он рассматривал ее так же внимательно, как и она его.
– А ты изменилась, – сказал он наконец. – Повзрослела.
– Ты тоже. – Они слегка улыбнулись друг другу, как люди, связанные общими воспоминаниями.
– А где твоя бабушка? – вдруг довольно резко спросил он. – Ведь не могла же она позволить тебе гулять по ярмарке в одиночестве. Особенно теперь, когда ты уже совсем взрослая.
Джессалин рассмеялась. К ней вдруг вернулась прежняя беззаботность.
– У меня тут в некотором роде компаньонка. Но она покинула меня, соблазненная имбирным пивом.
Кларенс протянул ей руку.
– Сейчас будут зажигать костер. Хочешь посмотреть? Они пошли вдоль набережной. Бухта, как дикобраз, ощетинилась всевозможными мачтами. Воздух пропитался запахами дегтя, канатов и ржавых корабельных цепей. Разговор перескакивал с леди Летти и конного завода на жизнь Кларенса в Кембридже, на прием, который устраивал Титвелл-старший завтра в Ларкхейвене, своей сельской усадьбе. Джессалин улыбалась своему спутнику, они звонко хохотали, – но какая-то часть ее мозга ни на минуту не переставала высматривать в толпе его темноволосого и темноглазого кузена.
Торговцы рыбы не упустили возможность воспользоваться ярмарочным оживлением. Вдоль всей пристани был разложен их пахучий товар. Блестящая макрель и окуни трепыхались прямо на гранитных плитах в окружении мешков с устрицами и бочонков с сельдью. Торговка в кожаном фартуке поверх ярко-алой юбки зазывно закричала, когда они проходили мимо нее:
– Эй! Э re-гей! Купите свеженьких моллюсков!
– А помнишь последнюю ярмарку, перед тем как тебя отослали в школу? – спросила Джессалин. В тот раз они обнаружили позади одной из пивнушек бочку с элем, за которой никто не присматривал. Джессалин подбила товарища отведать. – Мы с тобой оба так опьянели, что пытались прокрасться в балаган. Тут-то нас и поймали.
Кларенс нагнулся, чтобы поднять омара, выкарабкавшегося из объемистой корзины.
– А меня еще и здорово выпороли.
Джессалин досмотрела на его склоненные плечи, на белокурые волосы, выбивавшиеся из-под шляпы, и почувствовала прилив нежности.
– Бедный Кларенс. Из-за меня ты вечно попадал в переделки, да?
Кларенс выпрямился, взглянул на нее и улыбнулся.
– Но удовольствие всегда того стоило.
Поднявшись по центральной улице, они вышли на рыночную площадь, ярко освещенную факелами из просмоленной парусины. В домах на всех подоконниках во множестве горели свечи.
Посреди булыжной площади возвышалась огромная пирамида, сложенная из обломков мачт, снастей и прочего хлама. Они пришли как раз вовремя – политая рыбьим жиром, рухлядь занялась, чуть к ней поднесли факел. Жаркое пламя отразилось в десятках окон.
Джессалин и Кларенс, потягивая из маленьких кружечек пиво с капелькой рома, ждали, пока в углях испечется картофель. По небу плыла ярко-лимонная луна. Подувший с моря ветер принес запах рыбы и обещание утреннего тумана.
Кларенс стоял рядом тихо-тихо, и Джессалин обернулась к нему. На лице юноши застыло какое-то странное выражение, какая-то смутная напряженность. И тут Джессалин поняла, что сейчас он ее поцелует. Твердо решив уклониться, она почему-то в последний момент растерялась. Губы Кларенса, теплые и сухие, прижались к ее губам буквально на секунду.
Кларенс взял ее руку, но она высвободилась.
– Тебе не следовало этого делать.
Кларенс извинился, но в его голосе не чувствовалось особого раскаяния.
– Не знаю, что это на меня нашло…
– И все равно тебе не следовало этого делать.
А ей не следовало этого позволять. Их видел весь Пензанс. И бабушка теперь обязательно узнает. Как, впрочем, и остальные жители Корнуолла. И местные сплетники не успокоятся, пока не увидят их перед алтарем.
– Прости, – еще раз сказал Кларенс, щекоча ей щеку теплым дыханием. – Мне и правда лучше было бы тебя не целовать. По крайней мере пока.
Пирамида костра окончательно рухнула, подняв столб искр. В этой внезапной вспышке света Джессалин увидела Трелони – он стоял чуть поодаль от толпы. Огонь высветил высокие скулы и отразился в глазах, отчего они вспыхнули еще ярче. Теперь он еще больше походил на того, кем она его увидела в первый раз… на падшего ангела.
Неужели он уже давно здесь и наблюдает за ней? За ними? Джессалин быстро обернулась, чтобы посмотреть, видел ли Кларенс своего кузена. Но когда она повернула голову обратно, Трелони уже исчез.
Глава 4
– Не можем же мы ехать на бал в двухколесной повозке! – заявила леди Летти. – Это совершенно неприлично.
– Это был самый дешевый экипаж, – возразила Джессалин уже, наверное, в сотый раз. – Ты же сама велела мне нанять самый дешевый.
Маленькая двухколесная повозка, запряженная пони, тряслась и подпрыгивала. Джессалин, ее бабушка и служанка Бекка Пул направлялись в Ларкхейвен на традиционное светское событие – Гёнри Титвелл ежегодно устраивал прием по случаю летнего солнцестояния.
– Нужно приезжать так, как это принято, девочка, – сказала леди Летти, никак не желая оставлять эту тему. – Как принято. Я и вообразить не могла, что тебе придет в голову нанять двухколесный экипаж. Двухколесный! Это совершенно, совершенно неприлично.
Повозку сильно тряхнуло на какой-то ухабе. Одной рукой схватившись за сиденье, а другой придерживая кружевной чепец, леди Летти застонала и метнула свирепый взгляд на управлявшую пони внучку.
– Девочка моя, ты будто специально выискиваешь каждый ухаб на дороге! Мои зубы то и дело щелкают, как пара кастаньет.
– Извини, бабушка, – кротко отозвалась Джессалин, изо всех сил стараясь не рассмеяться. – Я попытаюсь править поровнее.
Сидевшей сзади бедняжке Бекке доставалось больше всех. Она все время громко стонала, потирая себя пониже спины.
– Господи, помилуй! Сегодня уж точно придется спать на животе. Седалище-то все в синяках!
Джессалин с бабушкой обменялись изумленными взглядами.
– Это культурное слово, мисс Джессалин, – заявила Бекка, наклоняясь вперед. – Я узнала его от того знахаря, что продал мне порошок от зубной боли. Иностранное слово. Его говорят французы, когда не хотят сказать «задница». Звучит-то гораздо вежливее, правда? «Седалище».
Леди Летти презрительно хмыкнула и достала понюшку табака.
Изо всех сил втянув щеки, чтобы скрыть улыбку, Джессалин рассматривала окрестности. Ей хотелось петь от счастья. Ведь она ехала на первый в своей жизни настоящий прием. Там будут музыка, танцы и… может быть, он. При этой мысли внутри у девушки что-то странно сжалось от страха и возбуждения.
Они свернули на частную дорогу. Тут не было ни одного ухаба, как будто дорогу разровняла чья-то огромная ладонь. Сквозь стволы вязов и кленов уже виднелись дымовые трубы на двускатной крыше Ларкхейвена. Их повозка присоединилась к веренице других экипажей.
Через аккуратно подстриженную лужайку к широким ступеням парадного подъезда вела посыпанная гравием дорожка. Этот огромный облицованный гранитом особняк с лиловыми каменными колоннами у входа и по углам мог бы принадлежать какому-нибудь герцогу, однако всем этим великолепием владел всего лишь сын рудокопа. И какой бы шикарный дом ни построил Генри Титвелл, сколько бы денег он ни заработал, в нем всегда будет чувствоваться кровь рудокопа и соответствующее воспитание.
И все же Титвелл-старший обладал таким финансовым могуществом, что мало кому из местной знати хватало богатства и самоуверенности для того, чтобы проигнорировать ежегодное приглашение в Ларкхейвен. Все понимали, что это приглашение на самом деле равно приказу.
Ливрейный лакей встречал гостей у входа и провожал их к мраморной лестнице с позолоченными бронзовыми перилами. Ходили слухи, будто спален для гостей более тридцати. Джессалин с бабушкой получили две крохотные смежные комнаты под самой крышей – так Генри Титвелл оценивал их нынешнее положение: знаменитое имя, но полное отсутствие денег и тем более влияния. В комнате Джессалин сильно пахло камфарой, и тяжелые бархатные гардины на окнах совсем не пропускали воздуха. Всю обстановку составляли низенькая кровать и туалетный столик с овальным зеркалом на бронзовых шарнирах.
Оставшись одна, Джессалин сразу же достала спрятанный на дне ридикюля пузырек. Сегодня утром она купила его в местной аптеке. Аптекарь клялся, что нет на свете лучше средства для удаления веснушек. Напевая, Джессалин уселась перед зеркалом и принялась мазать лицо клейкой массой.
Месиво из ячменной муки, молотого миндаля и меда моментально затвердело. Через пару минут кожа под ним начала чесаться. Сначала несильно, но вскоре зуд сделался просто нестерпимым. Но аптекарь сказал, что маску нужно держать не менее получаса.
Чтобы хоть как-то отвлечься, Джессалин подошла к крохотному окошку. Покатый потолок был настолько низким, что ей пришлось опуститься на колени, чтобы хоть что-то увидеть. Джессалин подняла раму и высунулась далеко наружу. Но даже в таком положении ей удалось разглядеть только крышу кирпичного здания и дымящую трубу рудника «Уил Шарлотт».
Раздался звонок, возвещавший о конце смены, и группа усталых, перепачканных грязью и глиной рудокопов направилась к вершине холма. Двое мужчин отделились от остальных и свернули к гавани. Это были Кларенс Титвелл и его повеса-кузен Трелони, оба без шляп и в рубахах с короткими рукавами. Коротко подстриженные вьющиеся волосы Титвелла с такого расстояния казались золотистым шлемом. Темные волосы его кузена, не по моде длинные, развевались на ветру. Что же они там делали?
Мужчины повернули к дому, и теперь Джессалин уже слышала голоса, хотя слов разобрать было нельзя. Они разговаривали возбужденно, словно этих двоих объединяла какая-то тайна. Кларенс хлопал кузена по плечу, а тот смеялся, запрокинув голову.
Силясь расслышать, о чем же они говорят, Джессалин высунулась еще дальше, и тут ее локоть задел неплотно державшуюся черепицу. Попытавшись поймать ее, Джессалин резко наклонилась вперед и начала выскальзывать из окна под громкий треск рвущегося муслина. Уголком глаза она успела заметить какой-то выступ и в последний момент судорожно ухватилась за него.
С крыши с треском посыпались черепицы, разбиваясь о кирпичную дорожку внизу. Две головы, светлая и темная, разом поднялись вверх. Джессалин ничком лежала на крыше, изо всех сил цепляясь за изгиб водосточной трубы.
Несколько мгновений они смотрели на нее, застыв от изумления, а Джессалин не знала, чего ей хочется больше – рассмеяться или умереть. На всякий случай она опустила глаза, чтобы убедиться, что из ее скромного декольте не выглядывает ничего лишнего.
Наконец на лице Трелони появилась так хорошо знакомая Джессалин мальчишеская улыбка.
– Да, кузен, – неторопливо растягивая слова, проговорил он, – я вижу, что в Ларкхейвене действительно очень крупные жаворонки.
Джессалин рассмеялась… и почувствовала, что ее лицо пошло трещинами.
Внизу начался бал. Оттуда неслась приглушенная музыка и от нее слегка дрожали половицы. Джессалин засмеялась и закружилась на носках, кося глазом на поднимающуюся колоколом юбку.
На ней было ее лучшее, а точнее, единственное приличное платье с очень высокой талией и крохотными пышными рукавчиками. Портниха уверяла, что оно сшито по самой последней моде. Желтовато-зеленый атлас корсажа оттенял бледно-зеленый тюль, а по юбке от колена до подола спускались кружевные оборки. Вывернув шею, Джессалин пыталась рассмотреть себя в маленьком зеркале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Шарманка выдала очередное скрипучее крещендо, лошадки закружились еще быстрее и теперь казались совсем размытыми и напоминали пятна пролитой краски. В темноте мерцали китайские фонарики, и в их свете все вокруг казалось живым.
Джессалин невольно вздохнула:
– Как здорово!..
– Давайте проверим?
Прежде чем Джессалин успела сообразить, что он имеет в виду, Трелони уже ухватил ее за руку и потащил за собой.
– Но это же для детей! – пыталась протестовать она, но он ее не слышал. Запустив пальцы в жилетный карман, он выудил пару монет и протянул их изумленному зазывале в клетчатом пиджаке.
Он подсадил Джессалин и сам прыгнул следом на вертящуюся платформу. Видимо, при этом вес– пришелся на больную ногу, и лицо его исказила болезненная гримаса. Джессалин протянула руку, чтобы помочь ему сохранить равновесие, но Трелони, схватив ее за талию, усадил на ярко-синюю лошадку. Она засмеялась, ухватилась за шест, и мир вокруг завертелся вихрем.
Их взгляды встретились, он улыбнулся. Это была первая настоящая, искренняя улыбка, которую она увидела на его лице. От нее тотчас смягчились суровые черты, а горькие складки в уголках рта превратились в мальчишеские ямочки. Джессалин чувствовала тепло его рук на своей талии, А карусель все кружилась и кружилась, и китайские фонарики превратились в кружащиеся цветные звезды. И хотелось, чтобы эта круговерть не останавливалась никогда.
Но карусель уже понемногу замедляла ход. Музыка тоже постепенно сошла на нет, а с ней и его улыбка. И вот Трелони уже стоит на платформе, помогая Джессалин сойти. Все кончилось так быстро! Она едва отдышалась, словно это она, а не деревянные лошадки, летала по кругу.
Сумерки окончательно сгустились, фонари отбрасывали резкие тени на ярмарочную площадь и на его лицо.
Налетевший порыв ветра подхватил локон Джессалин и прилепил его ко рту. Грубый шов кожаной перчатки коснулся ее губ. Прежде чем отвести непокорную прядь, Трелони задержал ее пальцами, будто хотел проверить, какая она на ощупь. А когда его рука легко коснулась ее уха, в животе Джессалин возникла странная пустота, почти боль. Ей чего-то отчаянно хотелось, но вот чего именно, она не могла даже представить себе.
Трелони отступил назад, и только тогда Джессалин поняла, что все это время сдерживала дыхание.
– Благодарю вас за замечательный вечер, мисс Летти. Может быть, мы как-нибудь еще прокатимся, но уже на настоящих лошадях.
Джессалин смотрела на его лицо, на пронзительные глаза и суровый рот. «С ним опасно иметь дело…» Он и притягивал, и в то же время отталкивал ее. Она попыталась было сказать, что он не должен приходить к ним, пока их официально не представили друг другу, но грудь и горло так сжало, что невозможно было произнести ни слова.
– Джессалин!
Она обернулась и увидела спешащего к ней высокого юношу. Тот приветственно помахал шляпой, и свет фонарей позолотил его волосы, превратив их в сияющий ореол.
– Кларенс! – обрадовалась Джессалин.
– Я так и знал, что найду тебя здесь, – сказал он, подходя поближе. – Но даже не смел надеяться… – Схватив ее руки, Кларенс расплылся в обаятельной улыбке, обнажившей небольшой просвет между передними зубами. Изумрудно-зеленые глаза смотрели тепло и открыто. Но вот его взгляд скользнул за ее спину, и они сузились.
Джессалин обернулась и увидела удаляющуюся спину Трелони. Почему-то стало очень обидно, словно ее как щенка вывезли в чистое поле и бросили.
– Ты была с Маккейди Трелони? – с нескрываемым удивлением поинтересовался Кларенс.
– Что? – Джессалин только сейчас заметила, что Кларенс по-прежнему держит обе ее руки в своих и пристально смотрит ей в лицо. Освободив руки, она заставила себя рассмеяться. – О нет, я даже не знаю мистера Трелони. Точнее, не настолько, чтобы с ним разговаривать. Ну, может быть, и настолько, чтобы разговаривать, но я его не знаю… Если ты понимаешь, что я имею в виду…
Кларенс широко улыбнулся.
– Джессалин, ты лопочешь. А лопочешь ты тогда, когда нервничаешь. Или тогда, когда тебе есть что скрывать.
Он ее слишком хорошо знал, этот Кларенс Титвелл. В детстве они почти не расставались – плавали, катались верхом, рыбачили. Они делились друг с другом мечтами и секретами. Но с тех пор много воды утекло: те мечты и секреты казались теперь совсем детскими. С тех пор как Титвелл уехал в Итон, а потом поступил в университет, они почти не виделись. И Джессалин внезапно осознала, что перед ней взрослый мужчина, стройный, светловолосый, одетый как типичный лондонец – в табачного цвета пальто и желтовато-коричневые модные брюки.
Двоюродные братья. Кларенс и этот Трелони – они ведь кузены.
Теперь Джессалин вспомнила… Сестра матери Кларенса была замужем за графом Сирхэем. Все уже умерли. И граф, и мать Кларенса, и ее сестра. С ними был связан какой-то скандал. Из тех, всякие разговоры о которых тотчас же прекращаются, стоит молодой девушке зайти в комнату. Обычно это означает, что кто-то вступил с кем-то в связь, не состоя в браке.
– Джессалин?
Джессалин пристально посмотрела на Кларенса, ища хоть какое-то сходство с его темноволосым кузеном. Не считая высокого роста, их можно было назвать полной противоположностью друг другу.
Он рассматривал ее так же внимательно, как и она его.
– А ты изменилась, – сказал он наконец. – Повзрослела.
– Ты тоже. – Они слегка улыбнулись друг другу, как люди, связанные общими воспоминаниями.
– А где твоя бабушка? – вдруг довольно резко спросил он. – Ведь не могла же она позволить тебе гулять по ярмарке в одиночестве. Особенно теперь, когда ты уже совсем взрослая.
Джессалин рассмеялась. К ней вдруг вернулась прежняя беззаботность.
– У меня тут в некотором роде компаньонка. Но она покинула меня, соблазненная имбирным пивом.
Кларенс протянул ей руку.
– Сейчас будут зажигать костер. Хочешь посмотреть? Они пошли вдоль набережной. Бухта, как дикобраз, ощетинилась всевозможными мачтами. Воздух пропитался запахами дегтя, канатов и ржавых корабельных цепей. Разговор перескакивал с леди Летти и конного завода на жизнь Кларенса в Кембридже, на прием, который устраивал Титвелл-старший завтра в Ларкхейвене, своей сельской усадьбе. Джессалин улыбалась своему спутнику, они звонко хохотали, – но какая-то часть ее мозга ни на минуту не переставала высматривать в толпе его темноволосого и темноглазого кузена.
Торговцы рыбы не упустили возможность воспользоваться ярмарочным оживлением. Вдоль всей пристани был разложен их пахучий товар. Блестящая макрель и окуни трепыхались прямо на гранитных плитах в окружении мешков с устрицами и бочонков с сельдью. Торговка в кожаном фартуке поверх ярко-алой юбки зазывно закричала, когда они проходили мимо нее:
– Эй! Э re-гей! Купите свеженьких моллюсков!
– А помнишь последнюю ярмарку, перед тем как тебя отослали в школу? – спросила Джессалин. В тот раз они обнаружили позади одной из пивнушек бочку с элем, за которой никто не присматривал. Джессалин подбила товарища отведать. – Мы с тобой оба так опьянели, что пытались прокрасться в балаган. Тут-то нас и поймали.
Кларенс нагнулся, чтобы поднять омара, выкарабкавшегося из объемистой корзины.
– А меня еще и здорово выпороли.
Джессалин досмотрела на его склоненные плечи, на белокурые волосы, выбивавшиеся из-под шляпы, и почувствовала прилив нежности.
– Бедный Кларенс. Из-за меня ты вечно попадал в переделки, да?
Кларенс выпрямился, взглянул на нее и улыбнулся.
– Но удовольствие всегда того стоило.
Поднявшись по центральной улице, они вышли на рыночную площадь, ярко освещенную факелами из просмоленной парусины. В домах на всех подоконниках во множестве горели свечи.
Посреди булыжной площади возвышалась огромная пирамида, сложенная из обломков мачт, снастей и прочего хлама. Они пришли как раз вовремя – политая рыбьим жиром, рухлядь занялась, чуть к ней поднесли факел. Жаркое пламя отразилось в десятках окон.
Джессалин и Кларенс, потягивая из маленьких кружечек пиво с капелькой рома, ждали, пока в углях испечется картофель. По небу плыла ярко-лимонная луна. Подувший с моря ветер принес запах рыбы и обещание утреннего тумана.
Кларенс стоял рядом тихо-тихо, и Джессалин обернулась к нему. На лице юноши застыло какое-то странное выражение, какая-то смутная напряженность. И тут Джессалин поняла, что сейчас он ее поцелует. Твердо решив уклониться, она почему-то в последний момент растерялась. Губы Кларенса, теплые и сухие, прижались к ее губам буквально на секунду.
Кларенс взял ее руку, но она высвободилась.
– Тебе не следовало этого делать.
Кларенс извинился, но в его голосе не чувствовалось особого раскаяния.
– Не знаю, что это на меня нашло…
– И все равно тебе не следовало этого делать.
А ей не следовало этого позволять. Их видел весь Пензанс. И бабушка теперь обязательно узнает. Как, впрочем, и остальные жители Корнуолла. И местные сплетники не успокоятся, пока не увидят их перед алтарем.
– Прости, – еще раз сказал Кларенс, щекоча ей щеку теплым дыханием. – Мне и правда лучше было бы тебя не целовать. По крайней мере пока.
Пирамида костра окончательно рухнула, подняв столб искр. В этой внезапной вспышке света Джессалин увидела Трелони – он стоял чуть поодаль от толпы. Огонь высветил высокие скулы и отразился в глазах, отчего они вспыхнули еще ярче. Теперь он еще больше походил на того, кем она его увидела в первый раз… на падшего ангела.
Неужели он уже давно здесь и наблюдает за ней? За ними? Джессалин быстро обернулась, чтобы посмотреть, видел ли Кларенс своего кузена. Но когда она повернула голову обратно, Трелони уже исчез.
Глава 4
– Не можем же мы ехать на бал в двухколесной повозке! – заявила леди Летти. – Это совершенно неприлично.
– Это был самый дешевый экипаж, – возразила Джессалин уже, наверное, в сотый раз. – Ты же сама велела мне нанять самый дешевый.
Маленькая двухколесная повозка, запряженная пони, тряслась и подпрыгивала. Джессалин, ее бабушка и служанка Бекка Пул направлялись в Ларкхейвен на традиционное светское событие – Гёнри Титвелл ежегодно устраивал прием по случаю летнего солнцестояния.
– Нужно приезжать так, как это принято, девочка, – сказала леди Летти, никак не желая оставлять эту тему. – Как принято. Я и вообразить не могла, что тебе придет в голову нанять двухколесный экипаж. Двухколесный! Это совершенно, совершенно неприлично.
Повозку сильно тряхнуло на какой-то ухабе. Одной рукой схватившись за сиденье, а другой придерживая кружевной чепец, леди Летти застонала и метнула свирепый взгляд на управлявшую пони внучку.
– Девочка моя, ты будто специально выискиваешь каждый ухаб на дороге! Мои зубы то и дело щелкают, как пара кастаньет.
– Извини, бабушка, – кротко отозвалась Джессалин, изо всех сил стараясь не рассмеяться. – Я попытаюсь править поровнее.
Сидевшей сзади бедняжке Бекке доставалось больше всех. Она все время громко стонала, потирая себя пониже спины.
– Господи, помилуй! Сегодня уж точно придется спать на животе. Седалище-то все в синяках!
Джессалин с бабушкой обменялись изумленными взглядами.
– Это культурное слово, мисс Джессалин, – заявила Бекка, наклоняясь вперед. – Я узнала его от того знахаря, что продал мне порошок от зубной боли. Иностранное слово. Его говорят французы, когда не хотят сказать «задница». Звучит-то гораздо вежливее, правда? «Седалище».
Леди Летти презрительно хмыкнула и достала понюшку табака.
Изо всех сил втянув щеки, чтобы скрыть улыбку, Джессалин рассматривала окрестности. Ей хотелось петь от счастья. Ведь она ехала на первый в своей жизни настоящий прием. Там будут музыка, танцы и… может быть, он. При этой мысли внутри у девушки что-то странно сжалось от страха и возбуждения.
Они свернули на частную дорогу. Тут не было ни одного ухаба, как будто дорогу разровняла чья-то огромная ладонь. Сквозь стволы вязов и кленов уже виднелись дымовые трубы на двускатной крыше Ларкхейвена. Их повозка присоединилась к веренице других экипажей.
Через аккуратно подстриженную лужайку к широким ступеням парадного подъезда вела посыпанная гравием дорожка. Этот огромный облицованный гранитом особняк с лиловыми каменными колоннами у входа и по углам мог бы принадлежать какому-нибудь герцогу, однако всем этим великолепием владел всего лишь сын рудокопа. И какой бы шикарный дом ни построил Генри Титвелл, сколько бы денег он ни заработал, в нем всегда будет чувствоваться кровь рудокопа и соответствующее воспитание.
И все же Титвелл-старший обладал таким финансовым могуществом, что мало кому из местной знати хватало богатства и самоуверенности для того, чтобы проигнорировать ежегодное приглашение в Ларкхейвен. Все понимали, что это приглашение на самом деле равно приказу.
Ливрейный лакей встречал гостей у входа и провожал их к мраморной лестнице с позолоченными бронзовыми перилами. Ходили слухи, будто спален для гостей более тридцати. Джессалин с бабушкой получили две крохотные смежные комнаты под самой крышей – так Генри Титвелл оценивал их нынешнее положение: знаменитое имя, но полное отсутствие денег и тем более влияния. В комнате Джессалин сильно пахло камфарой, и тяжелые бархатные гардины на окнах совсем не пропускали воздуха. Всю обстановку составляли низенькая кровать и туалетный столик с овальным зеркалом на бронзовых шарнирах.
Оставшись одна, Джессалин сразу же достала спрятанный на дне ридикюля пузырек. Сегодня утром она купила его в местной аптеке. Аптекарь клялся, что нет на свете лучше средства для удаления веснушек. Напевая, Джессалин уселась перед зеркалом и принялась мазать лицо клейкой массой.
Месиво из ячменной муки, молотого миндаля и меда моментально затвердело. Через пару минут кожа под ним начала чесаться. Сначала несильно, но вскоре зуд сделался просто нестерпимым. Но аптекарь сказал, что маску нужно держать не менее получаса.
Чтобы хоть как-то отвлечься, Джессалин подошла к крохотному окошку. Покатый потолок был настолько низким, что ей пришлось опуститься на колени, чтобы хоть что-то увидеть. Джессалин подняла раму и высунулась далеко наружу. Но даже в таком положении ей удалось разглядеть только крышу кирпичного здания и дымящую трубу рудника «Уил Шарлотт».
Раздался звонок, возвещавший о конце смены, и группа усталых, перепачканных грязью и глиной рудокопов направилась к вершине холма. Двое мужчин отделились от остальных и свернули к гавани. Это были Кларенс Титвелл и его повеса-кузен Трелони, оба без шляп и в рубахах с короткими рукавами. Коротко подстриженные вьющиеся волосы Титвелла с такого расстояния казались золотистым шлемом. Темные волосы его кузена, не по моде длинные, развевались на ветру. Что же они там делали?
Мужчины повернули к дому, и теперь Джессалин уже слышала голоса, хотя слов разобрать было нельзя. Они разговаривали возбужденно, словно этих двоих объединяла какая-то тайна. Кларенс хлопал кузена по плечу, а тот смеялся, запрокинув голову.
Силясь расслышать, о чем же они говорят, Джессалин высунулась еще дальше, и тут ее локоть задел неплотно державшуюся черепицу. Попытавшись поймать ее, Джессалин резко наклонилась вперед и начала выскальзывать из окна под громкий треск рвущегося муслина. Уголком глаза она успела заметить какой-то выступ и в последний момент судорожно ухватилась за него.
С крыши с треском посыпались черепицы, разбиваясь о кирпичную дорожку внизу. Две головы, светлая и темная, разом поднялись вверх. Джессалин ничком лежала на крыше, изо всех сил цепляясь за изгиб водосточной трубы.
Несколько мгновений они смотрели на нее, застыв от изумления, а Джессалин не знала, чего ей хочется больше – рассмеяться или умереть. На всякий случай она опустила глаза, чтобы убедиться, что из ее скромного декольте не выглядывает ничего лишнего.
Наконец на лице Трелони появилась так хорошо знакомая Джессалин мальчишеская улыбка.
– Да, кузен, – неторопливо растягивая слова, проговорил он, – я вижу, что в Ларкхейвене действительно очень крупные жаворонки.
Джессалин рассмеялась… и почувствовала, что ее лицо пошло трещинами.
Внизу начался бал. Оттуда неслась приглушенная музыка и от нее слегка дрожали половицы. Джессалин засмеялась и закружилась на носках, кося глазом на поднимающуюся колоколом юбку.
На ней было ее лучшее, а точнее, единственное приличное платье с очень высокой талией и крохотными пышными рукавчиками. Портниха уверяла, что оно сшито по самой последней моде. Желтовато-зеленый атлас корсажа оттенял бледно-зеленый тюль, а по юбке от колена до подола спускались кружевные оборки. Вывернув шею, Джессалин пыталась рассмотреть себя в маленьком зеркале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47