В горле по-прежнему стоял ком, и слова выговаривались с трудом.
– Эта лошадь была для тебя важнее всего на свете.
Губы Джессалин задрожали, но она улыбнулась сквозь слезы.
– Важнее всего на свете для меня ты. Маккейди обнял ее и прижал заплаканное лицо к своей груди.
– Я продала и других тоже, – продолжала Джессалин. – Только этого все равно не хватило. Т-тогда мне пришлось п-продать и бабушкины табакерки.
– О Господи…
Они постояли молча, а потом Джессалин, не поднимая головы, тихо спросила:
– Ты на меня не сердишься? Маккейди нежно сжал ее плечи.
– Я сержусь только на себя. – Он приподнял ее голову так, чтобы она могла видеть его глаза и убедиться, что он говорит правду. – Клянусь тебе, милая, что когда-нибудь я обязательно найду способ возместить все то, чем ты для меня пожертвовала.
Огромные глаза Джессалин смотрели очень серьезно.
– Есть вещи, которые нельзя возместить, Маккейди. Но это и не обязательно. По крайней мере тогда, когда жертвуешь добровольно, от чистого сердца.
Маккейди в который раз подивился ее мудрости и душевной чистоте. И опять, как это бывало очень часто, когда он смотрел на нее, его грудь переполнили самые разнообразные чувства – удивление, боязнь потерять и радость.
Джессалин дрожала от холода, и Маккейди недовольно нахмурился.
– Ради Бога, Джесса, ты же совершенно окоченела. Надень что-нибудь.
Джессалин скорчила насмешливую гримасу.
– Не понимаю, зачем мне утруждать себя? Ты все равно это стащишь или порвешь.
Тем не менее она подошла к комоду и накинула шелковый капот восточного покроя. Маккейди натянул брюки, но застегивать не стал и вытянулся на чудовищной кровати.
Джессалин села рядом, на ее губах играла легкая, загадочная улыбка.
– Терпеть не могу, когда ты это делаешь.
– Что именно?
– Когда ты улыбаешься так, словно знаешь что-то, чего не знаю я.
Улыбка Джессалин стала еще шире.
– Я просто думала о том, как я тебя люблю.
Он погладил ее голую руку, не решаясь заглянуть в лицо.
– Джессалин, я…
– Что?
– Ничего.
Джессалин встала с кровати и подошла к окну. Маккейди искал какие-то важные слова, которые надо было, просто необходимо было сказать сейчас, но они не находились, а те, что приходили в голову, были явно неподходящими. По стеклу, бросая пестрые тени на лицо Джессалин, забарабанили капли дождя. В комнате стало прохладнее.
Вдруг глаза Джессалин округлились от изумления, она покрепче прижалась носом к стеклу, всматриваясь в то, что происходило на улице.
– Дункан в твоем фаэтоне увозит куда-то Бекку!
– Вам не о чем беспокоиться, леди Сирхэй. Они всего-навсего решили сбежать и пожениться. Известны случаи, когда так поступали даже вполне респектабельные люди.
Джессалин отвернулась от окна и расхохоталась.
– Вот дьявол, этот твой красавчик! Ведь обещал же, что уговорит ее!
– Вряд ли он действовал только словами, – улыбнулся Маккейди, а Джессалин снова начала смеяться. – Как подсказывает мне жизненный опыт, на слова вы, женщины, реагируете хуже всего.
– В самом деле? А на что же мы реагируем лучше всего? Маккейди похлопал рукой по кровати.
– Иди сюда, и я тебе объясню.
Она тут же оказалась рядом. Запустив руки под шелковистую ткань, Маккейди-начал упоительную игру возбуждения уже сытых любовью тел.
Внезапно рука Джессалин, гладившая его бедра, остановилась.
– Маккейди? Послушай, ведь Дункан ни за что не успеет вернуться из Гретна Грин к началу испытаний.
– Ну почему же? Успеет, если отрастит крылья и полетит.
– А кто же будет помогать тебе вести локомотив? И тут Маккейди понял, что хотя бы один, небольшой подарок он может ей сделать. Он широко улыбнулся.
– Вы, леди Сирхэй.
Глава 27
На ярко-желтом паровом котле зеленой краской было написано «Комета». Правда, буква «о» чуть покосилась и напоминала надкушенное вареное яйцо, а «т» казалась слегка подвыпившей, но это ничуть не портило впечатления. Кроме того, через весь котел шел широкий зеленый мазок, который при желании можно было считать хвостом кометы. Впрочем, Джессалин сомневалась, что таково было первоначальное намерение художника.
Она перевела взгляд с кособокой надписи на склоненную голову и широкие плечи мужа, который, стоя на колене, смазывал ступицу ярко-зеленого колеса.
– Маккейди, какой сумасшедший раскрашивал «Комету»?
– Не я, – быстро ответил он. Слишком быстро. Выпрямившись, он неуверенно посмотрел на жену. – Так, просто один сумасшедший.
Джессалин закусила нижнюю губу, из последних сил сдерживая смех.
– О Господи! Как же надо было напиться, чтобы такое изобразить.
Маккейди, беззаботно насвистывая, тщательно вытирал несуществующие пятна на сверкающей медной топке «Кометы». Он изо всех сил старался принять самый невинный вид, но, истинный Трелони, конечно же, в этом не преуспел.
Джессалин едва не подавилась, сдерживая очередной приступ смеха. Ей хотелось кружиться, танцевать, хохотать, кричать от радости. Погода стояла изумительная. Солнце было подернуто легкой дымкой, приглушавшей буйство красок, и вокруг преобладали мягкие, пастельные тона. Воздух был теплым и приятным, как парное молоко.
Поговаривали, что на испытания съехались больше десяти тысяч человек, со всех концов Англии. Раздавались гудки экипажей, крики торговцев пирожками, ржание лошадей и детские голоса. Участники должны были стартовать от гостиницы «Крукедстафф», хозяева которой уже распродали все свои запасы джина и откупорили последнюю бочку эля. Среди постояльцев было немало землекопов – грубых, обветренных мужчин, которые рыли туннели и прокладывали рельсы железной дороги Маккейди. В свободное от работы и выпивки время они любили бороться.
Вот, скажем, в недавнем поединке один борец играючи поднял другого в воздух и швырнул его, как крикетный мяч, на кучу бочонков из-под эля. Когда же победитель, отряхивая руки, повернулся лицом к Джессалин, та не поверила собственным глазам: бегемот оказался женщиной.
Затем, к еще большему ее изумлению, бабища направилась прямиком к ней. Джессалин невольно попятилась, но та продолжала наступать. Джессалин уже прихватила подол юбки, собираясь дать стрекача, но тут огромные щеки вдруг расплылись в улыбке.
– Ты его женщина? – проревела улыбающаяся пасть, и мощный запах сырого лука чуть не свалил Джессалин с ног.
Изо всех сил сдержав чих, она попробовала дышать ртом.
– Чья?
– Как это – чья? Его милости, конечно. Графа, который эти рельсы построил.
Джессалин подумала было, что диковинная женщина собирается вызвать ее на поединок за право обладания Маккейди. Ради него она, конечно, готова почти на все, но как-никак всему есть предел.
– Он там, – проговорила Джессалин, махнув рукой в сторону «Кометы».
– Конечно. Где ж ему еще быть? – Бабища вынула из кармана большую желтую луковицу и вгрызлась в нее, словно в яблоко. Она была одета, как обычный землекоп, – в плисовые штаны и прочные сапоги. На могучей шее красовался яркий платок. Мышцами она вполне могла посоперничать с Дунканом. – Он с нами часто и киркой махал, когда строил дорогу, не то что другие белоручки. Не брезговал и выпить за компанию. – Она еще раз придирчиво оглядела Джессалин. Ее огромный нос подрагивал, как будто она пыталась что-то учуять. – Так ты его женщина или нет?
– Полагаю, что да. Если говорить точнее, я его жена.
– Бьюсь об заклад, что вы женаты недавно. Я видела, как он смотрел на тебя. – Землекопша запрокинула голову и издала громоподобный звук, который, по-видимому, должен был означать смех. – Хотя ты и право ничего. Хорошенькая. – Своей огромной лапой она схватила руку Джессалин и крепко пожала. – Хотя не мешает нарастить немного мяска, если хочешь удержать его милость. Он сказал как-то, что построит железную дорогу через весь остров. Надо же такое придумать!
Джессалин гордо улыбнулась.
– Обязательно построит! Из одного конца Англии в другой.
– Да, он такой! Этот может. – Женщина посмотрела на Джессалин слезящимися от лука глазами. – Мне нечем особенно угостить тебя, но, может, когда все кончится, пропустим по стаканчику? Уж я бы порассказала тебе кое-что о твоем мужичке. Отчаянный, дьявол, а сердце золотое. Да, золотое, – повторила бабища и заковыляла прочь.
Оставшись одна, Джессалин торопливо оправила темно-красный шерстяной костюм для верховой езды, пригладила волосы и бросила критический взгляд на свои ботинки. Конечно же, они были все в пыли.
Быстро обмахнув их платком, Джессалин задумалась о том, каким образом она обязательно ухитряется в самые ответственные моменты выглядеть замарашкой. А здесь сегодня столько народу. И все будут смотреть на нее, когда она встанет рядом с Маккейди на «Комету». Джессалин хотелось, чтобы он гордился ею.
Она почувствовала на себе чей-то взгляд и резко обернулась. На нее смотрела пара черных, пронзительных глаз, глаз ее падшего ангела. Вспыхнув оттого, что он застал ее за прихорашиванием, она все же не удержалась и спросила:
– Как я выгляжу?
Маккейди оглядел ее с головы до ног, и в его черных глазах, несмотря на их обманчиво-ленивое выражение, вспыхнули знакомые огоньки.
– Могу только посоветовать тебе побыстрее все с себя снять, когда мы останемся вдвоем. Иначе я не ручаюсь, что эти тряпки уцелеют.
– Нет, Маккейди, в самом деле, если ты так будешь рвать мои платья, у меня скоро одни лохмотья останутся.
Однако на лице Маккейди не промелькнуло ни тени раскаяния. Он широко ухмыльнулся и хотел было что-то еще сказать, но его окликнул какой-то правительственный чиновник, потребовавший, чтобы он подписал скрепленный ленточками и печатями документ.
Джессалин охватило возбуждение. Очередь «Кометы» наступит не раньше, чем через час. По условиям испытаний локомотивы должны были стартовать поочередно, с получасовым интервалом. Победит та машина, которая пройдет двадцатимильный участок пути за самое короткое время. А победа означала контракт на поставку всех локомотивов для Национальной железной дороги в течение десяти лет. Победа означала огромное богатство и осуществление мечты.
Однако Джессалин хорошо помнила любимую бабушкину поговорку: «Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь». А потому решила осмотреть другие машины, прикидывая их возможности. Одна, ярко-красная, с голубыми колесами, была почти вдвое больше «Кометы».
Джессалин подошла к мужу, который сидел на корточках, осматривая пустую топку.
– Знаешь, Маккейди, этот «Сокол» на вид такой большой и мощный. Как ты думаешь, мы сможем обогнать его?
Маккейди бегло взглянул на красный локомотив.
– Слишком велик. К тому же, чтобы выдержать такую тяжесть, наверняка понадобилось шесть колес. Он ни за что не преодолеет длинный крутой подъем за Эксетером. Нет, если нам чего и опасаться, так только «Молнии Эссекса». – Он кивком головы показал на оранжевый с черной каемкой локомотив красивой обтекаемой формы. – Очень быстрая машина, – продолжал Маккейди. – Правда, у нее не очень удачно размещен паровой котел. В случае поломки к нему не подберешься. Но очень быстрая, черт бы ее побрал.
– Мы быстрее, – уверенно заявила Джессалин. Она и правда ни на секунду в этом не сомневалась.
Маккейди улыбнулся ей одной из своих неотразимых улыбок и вскочил на площадку. Снизу вверх смотрела она на его любимое лицо. Сегодня в черных глазах совсем не было тени, в них, как маленькие солнца, вспыхивали золотистые искры. Джессалин еще никогда не видела своего возлюбленного таким оживленным.
Любовь переполняла ее сердце. И ей захотелось сказать об этом вслух, пусть даже на его глаза снова набежит тень и закроет солнечные всполохи.
– Я люблю тебя, Маккейди Трелони.
– Джесса… – Его руки легли ей на плечи и сжали их почти до боли. Его горло сводила судорога, и оно никак не могло вытолкнуть слова.
– Джессалин, я…
– Что?
– Я… – Он отвернулся и посмотрел туда, где ждала готовая рвануться вперед «Молния Эссекса». Его лицо напряглось, на скулах заходили желваки.
– Маккейди, что случилось?
– Я… Я должен переговорить кое с кем. – Он прижал Джессалин к груди, поцеловал ее и пошел, почти побежал, прочь.
Джессалин смотрела ему вслед до тех пор, пока он не смешался с толпой рабочих, коротавших время у пивнушек во дворе «Крукедстафф». Нет, наверное, она никогда так и не поймет его до конца. А может быть, именно поэтому ее так тянет к нему. Джессалин подумала, что у них впереди еще целая жизнь, и широко улыбнулась собственным мыслям. Постояв еще немного рядом с «Кометой», она отправилась на поиски бегемотоподобной землекопши, чтобы послушать рассказы о том, как Маккейди Трелони строил свою дорогу.
Кларенс Титвелл наблюдал, как огромный красно-голубой паровоз, пыхтя, ползет в направлении Эксетера. Его тонкие губы скривились в недоброй усмешке. «Сокол». Какое дурацкое, претенциозное имя. Как будто это рычащее, грохочущее чудовище можно сравнить со свободно парящей, гордой птицей.
Следующий участник уже начал разогревать паровой котел, пар со свистом поднимался в теплый, словно застывший, воздух. Кларенс вспоминал о том далеком лете, когда они с Маккейди строили локомотив, собираясь испытать его на старых рудничных рельсах. Он вспомнил долгие часы, проведенные в чугунолитейных цехах Пензанса. Вспомнил, как Маккейди собирал машину, а он, раскрыв рот, следил за работой. Как Маккейди рассказывал о планах на будущее, о железной дороге, своей главной, самой заветной мечте. Кларенс и верил и не верил в эти мечты, а в конце лета в первый раз обрадовался постигшей Маккейди неудаче.
Сегодня «Сокол» вез мешки с песком, уложенные на небольшие, сцепленные друг с другом платформы, напоминавшие нанизанную на травинку клюкву. И внезапно Кларенс как наяву увидел, что паровоз везет уголь и сено. И даже крытые вагоны, заполненные людьми. И Кларенс почувствовал какое-то странное стеснение в груди. Ему вдруг захотелось вернуться в прошлое, снова оказаться в цеху, услышать стук многочисленных молотов и ощутить жар от раскаленных печей. Ему захотелось снова быть рядом с Маккейди, который доверял ему свои мечты и улыбался ослепительной, неотразимой улыбкой.
Однако все это было возможно только до того черного дня, когда между ними встала Джессалин.
Кларенс был уверен, что она где-то здесь, и жадно выискивал ее взглядом в толпе. Впрочем, встречу лучше отложить на потом, когда ей понадобятся его твердая рука, его утешения.
Он заметил ее почти сразу – высокую женщину с волосами цвета осенних листьев. Она совершенно не изменилась, и это удивило его. Кларенсу казалось, что ночи, проведенные в постели Трелони, обязательно должны были наложить на ее лицо особый отпечаток. А она была все та же – девочка со слишком яркими волосами, слишком большим ртом и бесконечными, длиннющими, словно у необъезженного жеребенка, ногами. Та же самая Джессалин, которую он шесть лет назад поцеловал на летней ярмарке.
Наблюдая за ней издали, Кларенс вдруг увидел, как ее лицо будто осветилось изнутри, а все тело затрепетало. В какую-то минуту Кларенсу показалось, что она заметила его, и эта широкая, лучистая улыбка предназначена ему. Он даже сделал шаг по направлению к ней, но застыл на месте, увидав Маккейди, выходящего из «Крукед-стафф» и направляющегося к ней.
Джессалин бросилась навстречу мужу. Тот, видно, сказал что-то смешное, и ее резкий, громкий смех зазвенел в воздухе. Маккейди властным движением обнял ее за талию и притянул к себе. А она улыбалась и лучилась счастьем.
Косматый старик с изъеденным оспой лицом привалился спиной к высокой каменной ограде. Он жевал хлеб с сыром, запивая его элем. Рядом с ним на земле, на блюдце стояли зажженная свеча и открытая канистра с порохом. Время от времени старик, просунув голову в щель в ограде, смотрел на овражек, полого спускавшийся к выходу из туннеля, прорубленного в желтом граните скалы.
Джеки Стаут закончил свою трапезу и грязной тряпкой отер пот с лица, оставив на нем черные разводы. Взглянув на лежащий на коленях молоток, он тотчас же отвел глаза. С некоторых пор он не мог видеть свое излюбленное оружие без содрогания.
Господи, как же кричал тот мальчишка…
Вопил, как петух, перед тем как ему перережут горло. Но еще страшнее был звук, производимый самим молотком – жуткий хруст, вроде того, который получается, если наступишь на огромного черного жука, которыми кишит любая шахта. Все кругом было в крови, а из искалеченной руки торчали острые белые кости. Под конец Стаут рыдал едва ли не громче, чем его жертва.
Правда, хозяину он об этом не рассказал. Не рассказал того, что не смог опустить молоток во второй раз. Что искалечил только одну руку.
Вот почему эту, сегодняшнюю работу надо сделать безукоризненно. Он подложил на рельсы столько пороха, что взрыв услышат даже в Лондоне. Таким количеством можно разнести на кусочки сотню локо-как-их-там…
Вдруг по спине Стаута пробежал холодок, и он молниеносно оглянулся, всматриваясь в небольшую рощицу прямо за своей спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Эта лошадь была для тебя важнее всего на свете.
Губы Джессалин задрожали, но она улыбнулась сквозь слезы.
– Важнее всего на свете для меня ты. Маккейди обнял ее и прижал заплаканное лицо к своей груди.
– Я продала и других тоже, – продолжала Джессалин. – Только этого все равно не хватило. Т-тогда мне пришлось п-продать и бабушкины табакерки.
– О Господи…
Они постояли молча, а потом Джессалин, не поднимая головы, тихо спросила:
– Ты на меня не сердишься? Маккейди нежно сжал ее плечи.
– Я сержусь только на себя. – Он приподнял ее голову так, чтобы она могла видеть его глаза и убедиться, что он говорит правду. – Клянусь тебе, милая, что когда-нибудь я обязательно найду способ возместить все то, чем ты для меня пожертвовала.
Огромные глаза Джессалин смотрели очень серьезно.
– Есть вещи, которые нельзя возместить, Маккейди. Но это и не обязательно. По крайней мере тогда, когда жертвуешь добровольно, от чистого сердца.
Маккейди в который раз подивился ее мудрости и душевной чистоте. И опять, как это бывало очень часто, когда он смотрел на нее, его грудь переполнили самые разнообразные чувства – удивление, боязнь потерять и радость.
Джессалин дрожала от холода, и Маккейди недовольно нахмурился.
– Ради Бога, Джесса, ты же совершенно окоченела. Надень что-нибудь.
Джессалин скорчила насмешливую гримасу.
– Не понимаю, зачем мне утруждать себя? Ты все равно это стащишь или порвешь.
Тем не менее она подошла к комоду и накинула шелковый капот восточного покроя. Маккейди натянул брюки, но застегивать не стал и вытянулся на чудовищной кровати.
Джессалин села рядом, на ее губах играла легкая, загадочная улыбка.
– Терпеть не могу, когда ты это делаешь.
– Что именно?
– Когда ты улыбаешься так, словно знаешь что-то, чего не знаю я.
Улыбка Джессалин стала еще шире.
– Я просто думала о том, как я тебя люблю.
Он погладил ее голую руку, не решаясь заглянуть в лицо.
– Джессалин, я…
– Что?
– Ничего.
Джессалин встала с кровати и подошла к окну. Маккейди искал какие-то важные слова, которые надо было, просто необходимо было сказать сейчас, но они не находились, а те, что приходили в голову, были явно неподходящими. По стеклу, бросая пестрые тени на лицо Джессалин, забарабанили капли дождя. В комнате стало прохладнее.
Вдруг глаза Джессалин округлились от изумления, она покрепче прижалась носом к стеклу, всматриваясь в то, что происходило на улице.
– Дункан в твоем фаэтоне увозит куда-то Бекку!
– Вам не о чем беспокоиться, леди Сирхэй. Они всего-навсего решили сбежать и пожениться. Известны случаи, когда так поступали даже вполне респектабельные люди.
Джессалин отвернулась от окна и расхохоталась.
– Вот дьявол, этот твой красавчик! Ведь обещал же, что уговорит ее!
– Вряд ли он действовал только словами, – улыбнулся Маккейди, а Джессалин снова начала смеяться. – Как подсказывает мне жизненный опыт, на слова вы, женщины, реагируете хуже всего.
– В самом деле? А на что же мы реагируем лучше всего? Маккейди похлопал рукой по кровати.
– Иди сюда, и я тебе объясню.
Она тут же оказалась рядом. Запустив руки под шелковистую ткань, Маккейди-начал упоительную игру возбуждения уже сытых любовью тел.
Внезапно рука Джессалин, гладившая его бедра, остановилась.
– Маккейди? Послушай, ведь Дункан ни за что не успеет вернуться из Гретна Грин к началу испытаний.
– Ну почему же? Успеет, если отрастит крылья и полетит.
– А кто же будет помогать тебе вести локомотив? И тут Маккейди понял, что хотя бы один, небольшой подарок он может ей сделать. Он широко улыбнулся.
– Вы, леди Сирхэй.
Глава 27
На ярко-желтом паровом котле зеленой краской было написано «Комета». Правда, буква «о» чуть покосилась и напоминала надкушенное вареное яйцо, а «т» казалась слегка подвыпившей, но это ничуть не портило впечатления. Кроме того, через весь котел шел широкий зеленый мазок, который при желании можно было считать хвостом кометы. Впрочем, Джессалин сомневалась, что таково было первоначальное намерение художника.
Она перевела взгляд с кособокой надписи на склоненную голову и широкие плечи мужа, который, стоя на колене, смазывал ступицу ярко-зеленого колеса.
– Маккейди, какой сумасшедший раскрашивал «Комету»?
– Не я, – быстро ответил он. Слишком быстро. Выпрямившись, он неуверенно посмотрел на жену. – Так, просто один сумасшедший.
Джессалин закусила нижнюю губу, из последних сил сдерживая смех.
– О Господи! Как же надо было напиться, чтобы такое изобразить.
Маккейди, беззаботно насвистывая, тщательно вытирал несуществующие пятна на сверкающей медной топке «Кометы». Он изо всех сил старался принять самый невинный вид, но, истинный Трелони, конечно же, в этом не преуспел.
Джессалин едва не подавилась, сдерживая очередной приступ смеха. Ей хотелось кружиться, танцевать, хохотать, кричать от радости. Погода стояла изумительная. Солнце было подернуто легкой дымкой, приглушавшей буйство красок, и вокруг преобладали мягкие, пастельные тона. Воздух был теплым и приятным, как парное молоко.
Поговаривали, что на испытания съехались больше десяти тысяч человек, со всех концов Англии. Раздавались гудки экипажей, крики торговцев пирожками, ржание лошадей и детские голоса. Участники должны были стартовать от гостиницы «Крукедстафф», хозяева которой уже распродали все свои запасы джина и откупорили последнюю бочку эля. Среди постояльцев было немало землекопов – грубых, обветренных мужчин, которые рыли туннели и прокладывали рельсы железной дороги Маккейди. В свободное от работы и выпивки время они любили бороться.
Вот, скажем, в недавнем поединке один борец играючи поднял другого в воздух и швырнул его, как крикетный мяч, на кучу бочонков из-под эля. Когда же победитель, отряхивая руки, повернулся лицом к Джессалин, та не поверила собственным глазам: бегемот оказался женщиной.
Затем, к еще большему ее изумлению, бабища направилась прямиком к ней. Джессалин невольно попятилась, но та продолжала наступать. Джессалин уже прихватила подол юбки, собираясь дать стрекача, но тут огромные щеки вдруг расплылись в улыбке.
– Ты его женщина? – проревела улыбающаяся пасть, и мощный запах сырого лука чуть не свалил Джессалин с ног.
Изо всех сил сдержав чих, она попробовала дышать ртом.
– Чья?
– Как это – чья? Его милости, конечно. Графа, который эти рельсы построил.
Джессалин подумала было, что диковинная женщина собирается вызвать ее на поединок за право обладания Маккейди. Ради него она, конечно, готова почти на все, но как-никак всему есть предел.
– Он там, – проговорила Джессалин, махнув рукой в сторону «Кометы».
– Конечно. Где ж ему еще быть? – Бабища вынула из кармана большую желтую луковицу и вгрызлась в нее, словно в яблоко. Она была одета, как обычный землекоп, – в плисовые штаны и прочные сапоги. На могучей шее красовался яркий платок. Мышцами она вполне могла посоперничать с Дунканом. – Он с нами часто и киркой махал, когда строил дорогу, не то что другие белоручки. Не брезговал и выпить за компанию. – Она еще раз придирчиво оглядела Джессалин. Ее огромный нос подрагивал, как будто она пыталась что-то учуять. – Так ты его женщина или нет?
– Полагаю, что да. Если говорить точнее, я его жена.
– Бьюсь об заклад, что вы женаты недавно. Я видела, как он смотрел на тебя. – Землекопша запрокинула голову и издала громоподобный звук, который, по-видимому, должен был означать смех. – Хотя ты и право ничего. Хорошенькая. – Своей огромной лапой она схватила руку Джессалин и крепко пожала. – Хотя не мешает нарастить немного мяска, если хочешь удержать его милость. Он сказал как-то, что построит железную дорогу через весь остров. Надо же такое придумать!
Джессалин гордо улыбнулась.
– Обязательно построит! Из одного конца Англии в другой.
– Да, он такой! Этот может. – Женщина посмотрела на Джессалин слезящимися от лука глазами. – Мне нечем особенно угостить тебя, но, может, когда все кончится, пропустим по стаканчику? Уж я бы порассказала тебе кое-что о твоем мужичке. Отчаянный, дьявол, а сердце золотое. Да, золотое, – повторила бабища и заковыляла прочь.
Оставшись одна, Джессалин торопливо оправила темно-красный шерстяной костюм для верховой езды, пригладила волосы и бросила критический взгляд на свои ботинки. Конечно же, они были все в пыли.
Быстро обмахнув их платком, Джессалин задумалась о том, каким образом она обязательно ухитряется в самые ответственные моменты выглядеть замарашкой. А здесь сегодня столько народу. И все будут смотреть на нее, когда она встанет рядом с Маккейди на «Комету». Джессалин хотелось, чтобы он гордился ею.
Она почувствовала на себе чей-то взгляд и резко обернулась. На нее смотрела пара черных, пронзительных глаз, глаз ее падшего ангела. Вспыхнув оттого, что он застал ее за прихорашиванием, она все же не удержалась и спросила:
– Как я выгляжу?
Маккейди оглядел ее с головы до ног, и в его черных глазах, несмотря на их обманчиво-ленивое выражение, вспыхнули знакомые огоньки.
– Могу только посоветовать тебе побыстрее все с себя снять, когда мы останемся вдвоем. Иначе я не ручаюсь, что эти тряпки уцелеют.
– Нет, Маккейди, в самом деле, если ты так будешь рвать мои платья, у меня скоро одни лохмотья останутся.
Однако на лице Маккейди не промелькнуло ни тени раскаяния. Он широко ухмыльнулся и хотел было что-то еще сказать, но его окликнул какой-то правительственный чиновник, потребовавший, чтобы он подписал скрепленный ленточками и печатями документ.
Джессалин охватило возбуждение. Очередь «Кометы» наступит не раньше, чем через час. По условиям испытаний локомотивы должны были стартовать поочередно, с получасовым интервалом. Победит та машина, которая пройдет двадцатимильный участок пути за самое короткое время. А победа означала контракт на поставку всех локомотивов для Национальной железной дороги в течение десяти лет. Победа означала огромное богатство и осуществление мечты.
Однако Джессалин хорошо помнила любимую бабушкину поговорку: «Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь». А потому решила осмотреть другие машины, прикидывая их возможности. Одна, ярко-красная, с голубыми колесами, была почти вдвое больше «Кометы».
Джессалин подошла к мужу, который сидел на корточках, осматривая пустую топку.
– Знаешь, Маккейди, этот «Сокол» на вид такой большой и мощный. Как ты думаешь, мы сможем обогнать его?
Маккейди бегло взглянул на красный локомотив.
– Слишком велик. К тому же, чтобы выдержать такую тяжесть, наверняка понадобилось шесть колес. Он ни за что не преодолеет длинный крутой подъем за Эксетером. Нет, если нам чего и опасаться, так только «Молнии Эссекса». – Он кивком головы показал на оранжевый с черной каемкой локомотив красивой обтекаемой формы. – Очень быстрая машина, – продолжал Маккейди. – Правда, у нее не очень удачно размещен паровой котел. В случае поломки к нему не подберешься. Но очень быстрая, черт бы ее побрал.
– Мы быстрее, – уверенно заявила Джессалин. Она и правда ни на секунду в этом не сомневалась.
Маккейди улыбнулся ей одной из своих неотразимых улыбок и вскочил на площадку. Снизу вверх смотрела она на его любимое лицо. Сегодня в черных глазах совсем не было тени, в них, как маленькие солнца, вспыхивали золотистые искры. Джессалин еще никогда не видела своего возлюбленного таким оживленным.
Любовь переполняла ее сердце. И ей захотелось сказать об этом вслух, пусть даже на его глаза снова набежит тень и закроет солнечные всполохи.
– Я люблю тебя, Маккейди Трелони.
– Джесса… – Его руки легли ей на плечи и сжали их почти до боли. Его горло сводила судорога, и оно никак не могло вытолкнуть слова.
– Джессалин, я…
– Что?
– Я… – Он отвернулся и посмотрел туда, где ждала готовая рвануться вперед «Молния Эссекса». Его лицо напряглось, на скулах заходили желваки.
– Маккейди, что случилось?
– Я… Я должен переговорить кое с кем. – Он прижал Джессалин к груди, поцеловал ее и пошел, почти побежал, прочь.
Джессалин смотрела ему вслед до тех пор, пока он не смешался с толпой рабочих, коротавших время у пивнушек во дворе «Крукедстафф». Нет, наверное, она никогда так и не поймет его до конца. А может быть, именно поэтому ее так тянет к нему. Джессалин подумала, что у них впереди еще целая жизнь, и широко улыбнулась собственным мыслям. Постояв еще немного рядом с «Кометой», она отправилась на поиски бегемотоподобной землекопши, чтобы послушать рассказы о том, как Маккейди Трелони строил свою дорогу.
Кларенс Титвелл наблюдал, как огромный красно-голубой паровоз, пыхтя, ползет в направлении Эксетера. Его тонкие губы скривились в недоброй усмешке. «Сокол». Какое дурацкое, претенциозное имя. Как будто это рычащее, грохочущее чудовище можно сравнить со свободно парящей, гордой птицей.
Следующий участник уже начал разогревать паровой котел, пар со свистом поднимался в теплый, словно застывший, воздух. Кларенс вспоминал о том далеком лете, когда они с Маккейди строили локомотив, собираясь испытать его на старых рудничных рельсах. Он вспомнил долгие часы, проведенные в чугунолитейных цехах Пензанса. Вспомнил, как Маккейди собирал машину, а он, раскрыв рот, следил за работой. Как Маккейди рассказывал о планах на будущее, о железной дороге, своей главной, самой заветной мечте. Кларенс и верил и не верил в эти мечты, а в конце лета в первый раз обрадовался постигшей Маккейди неудаче.
Сегодня «Сокол» вез мешки с песком, уложенные на небольшие, сцепленные друг с другом платформы, напоминавшие нанизанную на травинку клюкву. И внезапно Кларенс как наяву увидел, что паровоз везет уголь и сено. И даже крытые вагоны, заполненные людьми. И Кларенс почувствовал какое-то странное стеснение в груди. Ему вдруг захотелось вернуться в прошлое, снова оказаться в цеху, услышать стук многочисленных молотов и ощутить жар от раскаленных печей. Ему захотелось снова быть рядом с Маккейди, который доверял ему свои мечты и улыбался ослепительной, неотразимой улыбкой.
Однако все это было возможно только до того черного дня, когда между ними встала Джессалин.
Кларенс был уверен, что она где-то здесь, и жадно выискивал ее взглядом в толпе. Впрочем, встречу лучше отложить на потом, когда ей понадобятся его твердая рука, его утешения.
Он заметил ее почти сразу – высокую женщину с волосами цвета осенних листьев. Она совершенно не изменилась, и это удивило его. Кларенсу казалось, что ночи, проведенные в постели Трелони, обязательно должны были наложить на ее лицо особый отпечаток. А она была все та же – девочка со слишком яркими волосами, слишком большим ртом и бесконечными, длиннющими, словно у необъезженного жеребенка, ногами. Та же самая Джессалин, которую он шесть лет назад поцеловал на летней ярмарке.
Наблюдая за ней издали, Кларенс вдруг увидел, как ее лицо будто осветилось изнутри, а все тело затрепетало. В какую-то минуту Кларенсу показалось, что она заметила его, и эта широкая, лучистая улыбка предназначена ему. Он даже сделал шаг по направлению к ней, но застыл на месте, увидав Маккейди, выходящего из «Крукед-стафф» и направляющегося к ней.
Джессалин бросилась навстречу мужу. Тот, видно, сказал что-то смешное, и ее резкий, громкий смех зазвенел в воздухе. Маккейди властным движением обнял ее за талию и притянул к себе. А она улыбалась и лучилась счастьем.
Косматый старик с изъеденным оспой лицом привалился спиной к высокой каменной ограде. Он жевал хлеб с сыром, запивая его элем. Рядом с ним на земле, на блюдце стояли зажженная свеча и открытая канистра с порохом. Время от времени старик, просунув голову в щель в ограде, смотрел на овражек, полого спускавшийся к выходу из туннеля, прорубленного в желтом граните скалы.
Джеки Стаут закончил свою трапезу и грязной тряпкой отер пот с лица, оставив на нем черные разводы. Взглянув на лежащий на коленях молоток, он тотчас же отвел глаза. С некоторых пор он не мог видеть свое излюбленное оружие без содрогания.
Господи, как же кричал тот мальчишка…
Вопил, как петух, перед тем как ему перережут горло. Но еще страшнее был звук, производимый самим молотком – жуткий хруст, вроде того, который получается, если наступишь на огромного черного жука, которыми кишит любая шахта. Все кругом было в крови, а из искалеченной руки торчали острые белые кости. Под конец Стаут рыдал едва ли не громче, чем его жертва.
Правда, хозяину он об этом не рассказал. Не рассказал того, что не смог опустить молоток во второй раз. Что искалечил только одну руку.
Вот почему эту, сегодняшнюю работу надо сделать безукоризненно. Он подложил на рельсы столько пороха, что взрыв услышат даже в Лондоне. Таким количеством можно разнести на кусочки сотню локо-как-их-там…
Вдруг по спине Стаута пробежал холодок, и он молниеносно оглянулся, всматриваясь в небольшую рощицу прямо за своей спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47