Может быть, ты все-таки соберешься с мыслями и выслушаешь то, что я тебе говорю?
Отойдя от Джессалин, он уселся в большое кожаное кресло возле тяжелого письменного стола. Вытянув ноги, он закинул руки за голову, обнажив темные подмышки, выглядевшие слишком возбуждающе, слишком эротично. В свете свечей на его обнаженной груди поблескивали капельки пота. «Кто-то должен ему сказать, – подумала Джессалин, – что у аристократов не бывает такой груди – мускулистой и загорелой, словно у носильщика из Биллингсгейта». Она перевела взгляд на его лицо – лицо падшего ангела с высокими скулами и надменным ртом. Лицо, которое преследовало ее денно и нощно.
От невероятной усталости и выпитого бренди начала кружиться голова. Джессалин попыталась отвести взгляд от Маккейди и сосредоточиться на чем-нибудь другом. Например, на голубой шкатулке с табаком, стоявшей на дальнем конце стола. Но комната казалась слишком маленькой – куда бы она ни смотрела, взгляд непременно упирался в него.
– Я прекрасно слышала, что вы сказали, милорд. Если кто и поджег дом, то Джеки Стаут, больше некому. Его посадили за браконьерство два года назад, но тюрьма в Плимуте что твое решето. И он, конечно же, сбежал. С того самого дня, как мы вытащили маленькую Джесси из шахты, он винит меня во всех своих несчастьях. Он уверен, что это я донесла на него егерям эсквайра.
Джессалин представила себе разгуливающего на свободе Джеки Стаута, и ей стало страшно. «Она свое получит! – орал он в день ареста. – Она свое получит, эта стерва Летти!» Тогда она не придала особого значения его угрозам. Даже сейчас ей с трудом верилось в то, что этот страшный человек вернулся в Корнуолл, чтобы поджечь ее дом.
Маккейди встал из-за стола и подошел к Джессалин. Все ее тело мгновенно напряглось. Она затаила и без того затрудненное дыхание.
– Мне кажется, насчет Джеки Стаута ты угадала. Я займусь этим, – сказал он. – А тебе следует пока оставаться в постели. Ты пережила шок и…
Джессалин аж подпрыгнула на стуле.
– Я не могу оставаться здесь! – воскликнула она, поперхнувшись на последнем слове.
Маккейди устало вздохнул и заговорил с ней таким тоном, каким обычно говорят с детьми:
– Ты же слышала, что сказал доктор. У твоей бабушки ожог легких. Ей нужно будет лежать, по крайней мере, две недели.
Джессалин, конечно же, слышала слова доктора, но старалась не думать о возможных последствиях такого диагноза. Она представляла себе, как будет жить в этом доме, где каждую минуту она может столкнуться с ним. В родовом поместье Сирхэев. Джессалин оглядела со вкусом обставленную комнату. Красивый дубовый пол был покрыт красновато-желтым ковром. Сломанные оконные рамы заменили новыми, на окнах красовались тяжелые шелковые портьеры насыщенного кремового цвета. Камин украсился модной чугунной решеткой. Эмили сделала все, чтобы создать уютный дом для человека, у которого, по сути, вообще никогда не было дома. Эмили изо всех сил старалась быть ему хорошей женой.
Джессалин охватила глубокая, темная грусть. Ее чувство к Маккейди никогда не пройдет, и вот теперь это чувство вдруг стало порочным. Значит, она мечтает о том, кто никогда не будет принадлежать ей, а ведь ничто не делает человека более несчастным, чем пустые мечты.
Маккейди сразу уловил страх, мелькнувший в широко распахнутых глазах Джессалин, но неправильно истолковал его причины.
– Не волнуйся, с тобой больше не случится ничего плохого. Я этого не допущу. – Его рука слегка приподнялась, как будто он хотел дотронуться до нее, прижать к себе, но тут же снова безвольно упала вдоль тела. – Мне будет легче защитить тебя, если ты останешься здесь, в Сирхэй-холле.
Джессалин постаралась вдохнуть как можно глубже, чтобы прошла страшная тяжесть в груди.
– У меня же нет никакой одежды, – внезапно сказала она. И, вспомнив о том, какая страшная потеря постигла ее сегодня, чуть не зарыдала. Огромность этой потери все еще не до конца укладывалась в голове.
Сильная рука подхватила ее за талию. Это прикосновение было хуже пожара. Джессалин просто не могла его выдержать.
– Пошли, – сказал Маккейди, помогая ей встать. – Эмили приготовила для тебя спальню и ванную. Она подберет тебе одежду на первое время. А потом, когда ты хорошенько отдохнешь, мы подумаем, что делать дальше.
– Кажется, у меня и выбора-то нет, верно? – грустно спросила Джессалин. В дверях она остановилась и высвободилась из его несильного объятия. – И скажи своему слуге, чтобы он держался подальше от Бекки.
– Дункан не из тех, кто может воспользоваться слабостью невинной девушки.
– Если он допустит, чтобы она влюбилась в него, а самому ему ее любовь не нужна, это разобьет ей сердце.
Джессалин обрадовалась, увидев, что ее удар достиг цели. Но, к сожалению, это никак не могло собрать воедино осколки ее собственного разбитого сердца.
Уже у самой лестницы Джессалин потеряла сознание. Она так и не узнала, что он успел подхватить ее и легонько поцеловал в лоб. Но не в губы.
Море постоянно штормило, и время шло медленнее, чем сыпался песок в часах преподобного Траутбека.
Джессалин нервно шагала взад и вперед перед полупотухшим камином. Она была слишком возбуждена и не могла уснуть. В первые два дня в Сирхэй-холле ей кое-как удавалось избегать встреч с хозяином. Ссылаясь на мнимые головные боли, она просила приносить ей еду в комнату, а все вечера просиживала с бабушкой. Но это мало помогало. Его присутствие ощущалось повсюду. В запахе мыла для бритья в коридоре у дверей его спальни. В замусоленном галстуке, небрежно брошенном на стойку перил. В низком тембре его голоса, доносившегося от конюшен.
На дворе завывал ветер. Огоньки свечей трепетали в стеклянных колпачках, и темно-бордовые шторы колыхались, как будто их шевелила чья-то невидимая рука. По комнатам гуляли влажные сквозняки, от которых не спасали вышитые китайские ширмы, загораживавшие окна и двери.
Джессалин зябко поежилась и поплотнее закуталась и стеганый атласный капот. Отодвинув бархатную штору, она смотрела на ночное поместье, на большой запущенный сад. Оконные рамы снаружи были усеяны кристалликами соли, которую приносил сюда морской ветер. В окно хлестал ливень. В Энд-коттедже в такие ночи приходилось застилать подоконники специальными ковриками, чтобы вода не попадала в комнаты.
Наверное, и здесь, в остальной части дома, то же самое, пока что было приведено в порядок только одно крыло. И наверняка даже этот ремонт обошелся в сумасшедшую сумму, ведь старый особняк несколько десятков лет медленно приходил в упадок.
Все перемены были делом рук Эмили. И ее присутствие тоже ощущалось повсюду. Но в отличие от хозяина дома Джессалин не избегала общества его молодой жены.
Вот и сегодня днем она застала ее в гостиной. Эмили расставляла нарциссы и колокольчики в молочно-голубой вазе. В светло-зеленом шерстяном домашнем платье она выглядела на удивление хрупкой, несмотря на беременность. Ее недлинные платиновые локоны напоминали покрытое рябью озеро в погожий солнечный день.
Джессалин, хотя и понимала, что не стоит из-за этого расстраиваться, все равно чувствовала себя на фоне Эмили, как неуклюжая рябая курица рядом с породистыми красавицами эсквайра Бэббиджа. Платье висело на ней как-то неловко, да к тому же было безбожно коротко.
Заметив, что Джессалин медлит на пороге, Эмили приветливо улыбнулась, приглашая ее войти.
– Джессалин! Надеюсь, ваша голова уже не болит? – поинтересовалась она, продолжая расставлять цветы. – Весенние штормы делают с садом Бог знает что. Надо будет обязательно пересадить цветы в оранжерею. Но это уже как-нибудь потом.
Джессалин вошла в комнату. Несмотря на разностильную мебель, все предметы здесь каким-то удивительным образом сочетались между собой. Обивка и драпировки были с большим вкусом подобраны в мягкой лимонно-охряной цветовой гамме.
– Вы сотворили с этим домом чудеса, Эмили, – сказала она.
Эмили вспыхнула и поставила вазу на столик между двумя серебряными подсвечниками.
– Большую часть мебели мы перевезли с чердака моей матери.
Джессалин вдруг пришло в голову, что она-то сама прекрасно разбирается в ловле сардин и скаковых лошадях, зато талантов домохозяйки ей явно не хватает. А вот Эмили, хоть и дочь торговца зерном, на роль жены графа подходит лучше.
– Пока мы еще очень мало можем себе позволить, – весело заметила Эмили, как будто ей и впрямь было безразлично, что все кругом знают о критическом финансовом положении ее мужа. Но от Джессалин не укрылось, как нервно ее тонкие пальчики теребили края наброшенного на плечи палантина.
– Сирхэй говорит, что «Уил Пэйшенс» начнет окупаться очень скоро. Этими доходами он надеется погасить чудовищные долги по железной дороге.
– Но ведь будет еще ребенок, – не удержалась Джессалин. – Как только он родится, ваш отец выплатит Сир-хэю большие деньги.
Эмили прижала маленькую ладошку к животу.
– Да, конечно. Остается надеяться, что ребенок родится вовремя и что это будет мальчик. Но хотя я не переживу, если Сирхэя посадят в долговую тюрьму, мне бы не хотелось, чтобы спасение пришло таким образом. Ведь он такой гордый! Мне кажется, для него будет гораздо лучше, если он спасет себя сам. – В синих глазах, смотревших на Джессалин, светились тревога и какая-то острая тоска. – Он не из тех, кому нравится жениться из-за денег. О, я знаю, он без конца говорит, что это – в традициях Трелони, но когда он это говорит, в его голосе чувствуется такая горечь…
В главном холле послышались мужские шаги. Услышав их, Эмили застыла и покраснела. Но тут послышались голос Дункана и ответное хихиканье Бекки.
– Ах! – вздохнула Эмили. – Я подумала, что, может быть… Он уехал в Пензанс возиться со своим драгоценным локомотивом. Из Бирмингема вчера должны были прислать какие-то детали. Кажется, медные трубы. Хотя, зачем они нужны, я не имею ни малейшего понятия.
Эмили говорила о муже, и лицо ее словно бы светилось изнутри, а взгляд постоянно возвращался к двери, как будто она надеялась, что он вот-вот войдет.
Джессалин представила себе, как они обсуждают его изобретения за утренним чаем. Или прогуливаются вдоль берега бухты Крукнек, гоняясь за чайками и хохоча. И он обещает ей, что ее первую прокатит на своем новом локомотиве. А может быть, он говорит это ночью, сжимая ее в своих объятиях. Да, именно ночью он делится самыми сокровенными мечтами. А она в это время касается его тела, его души.
Думать об этом было невыносимо, и Джессалин отвела взгляд, чтобы не видеть жизнерадостного лица Эмили.
Вот и сейчас, в эту штормовую ночь, она представляла себе картины их счастья. Эмили лежит в объятиях Маккейди, и он…
Джессалин отошла от окна. Внезапно ей захотелось выйти наружу, в это ненастье, ощутить всю ярость хлещущего по лицу дождя, силу холодного ветра. Броситься в объятия бури, пусть она поглотит ее.
Быстро сбросив домашнюю одежду, Джессалин натянула грубое фланелевое платье, присланное миссис Бэббидж, не утруждая себя возней с крючками и застежками. У нее не было своего плаща, но она знала наверняка, что внизу найдутся непромокаемый плащ и пара резиновых сапог, ведь без этого не обходится ни один корнуолльский дом. Взяв свечу, Джессалин вышла в холл, освещенный одной-единственной масляной лампочкой, прикрепленной к стене.
Она миновала дверь в спальню Эмили, потом в спальню Маккейди. У них две спальни, но это еще ни о чем не говорит. В приличном обществе принято иметь раздельные спальни. Джессалин поймала себя на том, что остановилась у двери его комнаты, прислушиваясь к звукам. Звукам его шагов, его голоса, отчетливо слышными за стеной.
Вдруг дверь распахнулась так резко, что Джессалин чуть не выронила свечу. Горячий воск капнул на руку, добавив еще один ожог. Посасывая обожженное место, она смотрела на него испуганными, широко распахнутыми глазами.
За его спиной в комнате было почти темно. Горел только камин. Неровный свет коридорной лампочки бросал на лицо Трелони косые тени. Он опять был голым по пояс, и на груди виднелась легкая поросль темных волос, сужающаяся вниз, к животу. Он так сильно ухватился за косяк рукой, что под смуглой кожей канатами вздулись вены. О, Джессалин представляла себе силу этих рук, ей довелось испытать ее на себе.
– Почему ты не спишь? – поинтересовался он голосом таким же мрачным, как и весь его облик. – Я думал, что у тебя болит голова.
– Я… я решила прогуляться вдоль берега.
– Прилив высокий. Вода доходит до самых скал, и гулять просто негде. Да и опасно.
Он вышел в коридор и шагнул к ней. С его длинных, растрепанных волос стекала вода. Насквозь промокшие кожаные штаны плотно облепили ноги.
Джессалин нервно облизнула губы.
– Ты, как я вижу, прекрасно справился с бурей.
Маккейди ничего не ответил.
– Ну ладно. Тогда я, пожалуй, почитаю. Можно мне взять какую-нибудь книгу?
Он безразлично пожал плечами.
– Пожалуйста.
Джессалин гордо повернулась и пошла по коридору, стараясь придать своей осанке максимум достоинства. Но все внутри у нее пенилось и бурлило, как в стакане с шипучим вином. Старые деревянные половицы за ее спиной вдруг затрещали.
Она остановилась так резко, что он едва не налетел на нее. Его рука схватила ее руку и почти тут же выпустила. Но этого оказалось достаточно. Джессалин пришлось основательно отдышаться, прежде чем заговорить.
– Я сама найду дорогу.
Он промолчал, но последовал за Джессалин вниз по лестнице.
Распахнув перед ней дверь в библиотеку, Маккейди остался стоять на пороге, и Джессалин пришлось пройти так близко от него, что ее рукав скользнул по его голой груди. Он него пахло дождем, влажной кожей и прохладным ночным воздухом. Ее грудь, не стесненная корсажем, напряглась, и грубая ткань платья царапала набухшие соски. Никогда раньше она так остро не ощущала своего тела. Казалось, ее горячая плоть набухает, пытаясь прорвать кожу.
Маккейди зажег лампу и сел за массивный письменный стол, на котором в беспорядке валялись бумаги. Джессалин подметила, что все это были долговые расписки за «Уил Пэйшенс», заполненные красными чернилами.
Маккейди плеснул немного бренди в большой бокал для пунша, залпом выпил и налил еще. Затем, с полным бокалом в руке, подошел к камину и подбросил в огонь угля. Вверх сразу же взметнулись языки пламени, осветив комнату и окрасив его кожу в нежный золотистый оттенок. Никогда еще она так сильно не чувствовала, что перед ней мужчина. С могучими, загорелыми руками. С мускулистой обнаженной грудью. С узкими бедрами и длинными стройными ногами.
Неожиданно он повернулся и приподнял наполненный бокал, предлагая его Джессалин.
У нее настолько пересохло во рту, что ей пришлось сглотнуть, чтобы выдавить из себя хоть слово.
– Спасибо. Я не хочу.
Маккейди шагнул к ней, и Джессалин шарахнулась в сторону, будто перед ней была ядовитая змея. Теперь, когда их разделял стол, она усиленно делала вид, что с интересом рассматривает книжные полки, по большей части пустые.
Сзади послышался хрипловатый голос:
– Боюсь, что у нас не слишком хорошая библиотека. Трелони никогда не были книгочеями, а ценные книги предпочитали быстро и выгодно продать, когда случалась нужда в деньгах.
Джессалин подняла голову и увидела его отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. Лицо Маккейди было темно и мрачно. Но вот их взгляды встретились, и у Джессалин перехватило дыхание. За окном по-прежнему завывал ветер, и потоки дождя ударялись в плотно закрытые ставни.
Джессалин дрожащей рукой открыла шкаф и взяла какую-то тонкую книжицу в красном кожаном переплете, даже не удосужившись взглянуть на название.
Маккейди поставил бокал на стол с такой силой, что звук напомнил удар обеденного гонга. Джессалин быстро обернулась, а он уже возвышался прямо перед ней, отрезая путь к отступлению. Она Начала пятиться назад, пока не уперлась в острый угол стола. Маккейди тихо произнёс ее имя, но завывания ветра заглушили его голос.
Струйки воды по-прежнему стекали с его мокрой шевелюры на плечи и грудь. От этого обнаженное тело казалось глянцевым. А вода все продолжала стекать по узкой темной полоске волос вдоль живота, туда, где на мокрых кожаных брюках были небрежно расстегнуты две верхние пуговицы.
Джессалин испуганно отвела глаза. Лучше уж было смотреть на его лицо.
Маккейди сделал еще один шаг, и из ее груди вырвался невольный стон. В черных глазах Маккейди горели жаркие, золотистые огоньки. От него пахло бренди и страстью. Страсть исходила от него горячими волнами, заполняя всю комнату. Как будто он был диким зверем, которого долго держали в клетке и вот наконец-то выпустили на свободу.
«Господи, – с ужасом подумала Джессалин. – Ведь он же возьмет меня прямо здесь, на полу, а его жена спит на втором этаже». Да, он возьмет ее жадно и неистово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Отойдя от Джессалин, он уселся в большое кожаное кресло возле тяжелого письменного стола. Вытянув ноги, он закинул руки за голову, обнажив темные подмышки, выглядевшие слишком возбуждающе, слишком эротично. В свете свечей на его обнаженной груди поблескивали капельки пота. «Кто-то должен ему сказать, – подумала Джессалин, – что у аристократов не бывает такой груди – мускулистой и загорелой, словно у носильщика из Биллингсгейта». Она перевела взгляд на его лицо – лицо падшего ангела с высокими скулами и надменным ртом. Лицо, которое преследовало ее денно и нощно.
От невероятной усталости и выпитого бренди начала кружиться голова. Джессалин попыталась отвести взгляд от Маккейди и сосредоточиться на чем-нибудь другом. Например, на голубой шкатулке с табаком, стоявшей на дальнем конце стола. Но комната казалась слишком маленькой – куда бы она ни смотрела, взгляд непременно упирался в него.
– Я прекрасно слышала, что вы сказали, милорд. Если кто и поджег дом, то Джеки Стаут, больше некому. Его посадили за браконьерство два года назад, но тюрьма в Плимуте что твое решето. И он, конечно же, сбежал. С того самого дня, как мы вытащили маленькую Джесси из шахты, он винит меня во всех своих несчастьях. Он уверен, что это я донесла на него егерям эсквайра.
Джессалин представила себе разгуливающего на свободе Джеки Стаута, и ей стало страшно. «Она свое получит! – орал он в день ареста. – Она свое получит, эта стерва Летти!» Тогда она не придала особого значения его угрозам. Даже сейчас ей с трудом верилось в то, что этот страшный человек вернулся в Корнуолл, чтобы поджечь ее дом.
Маккейди встал из-за стола и подошел к Джессалин. Все ее тело мгновенно напряглось. Она затаила и без того затрудненное дыхание.
– Мне кажется, насчет Джеки Стаута ты угадала. Я займусь этим, – сказал он. – А тебе следует пока оставаться в постели. Ты пережила шок и…
Джессалин аж подпрыгнула на стуле.
– Я не могу оставаться здесь! – воскликнула она, поперхнувшись на последнем слове.
Маккейди устало вздохнул и заговорил с ней таким тоном, каким обычно говорят с детьми:
– Ты же слышала, что сказал доктор. У твоей бабушки ожог легких. Ей нужно будет лежать, по крайней мере, две недели.
Джессалин, конечно же, слышала слова доктора, но старалась не думать о возможных последствиях такого диагноза. Она представляла себе, как будет жить в этом доме, где каждую минуту она может столкнуться с ним. В родовом поместье Сирхэев. Джессалин оглядела со вкусом обставленную комнату. Красивый дубовый пол был покрыт красновато-желтым ковром. Сломанные оконные рамы заменили новыми, на окнах красовались тяжелые шелковые портьеры насыщенного кремового цвета. Камин украсился модной чугунной решеткой. Эмили сделала все, чтобы создать уютный дом для человека, у которого, по сути, вообще никогда не было дома. Эмили изо всех сил старалась быть ему хорошей женой.
Джессалин охватила глубокая, темная грусть. Ее чувство к Маккейди никогда не пройдет, и вот теперь это чувство вдруг стало порочным. Значит, она мечтает о том, кто никогда не будет принадлежать ей, а ведь ничто не делает человека более несчастным, чем пустые мечты.
Маккейди сразу уловил страх, мелькнувший в широко распахнутых глазах Джессалин, но неправильно истолковал его причины.
– Не волнуйся, с тобой больше не случится ничего плохого. Я этого не допущу. – Его рука слегка приподнялась, как будто он хотел дотронуться до нее, прижать к себе, но тут же снова безвольно упала вдоль тела. – Мне будет легче защитить тебя, если ты останешься здесь, в Сирхэй-холле.
Джессалин постаралась вдохнуть как можно глубже, чтобы прошла страшная тяжесть в груди.
– У меня же нет никакой одежды, – внезапно сказала она. И, вспомнив о том, какая страшная потеря постигла ее сегодня, чуть не зарыдала. Огромность этой потери все еще не до конца укладывалась в голове.
Сильная рука подхватила ее за талию. Это прикосновение было хуже пожара. Джессалин просто не могла его выдержать.
– Пошли, – сказал Маккейди, помогая ей встать. – Эмили приготовила для тебя спальню и ванную. Она подберет тебе одежду на первое время. А потом, когда ты хорошенько отдохнешь, мы подумаем, что делать дальше.
– Кажется, у меня и выбора-то нет, верно? – грустно спросила Джессалин. В дверях она остановилась и высвободилась из его несильного объятия. – И скажи своему слуге, чтобы он держался подальше от Бекки.
– Дункан не из тех, кто может воспользоваться слабостью невинной девушки.
– Если он допустит, чтобы она влюбилась в него, а самому ему ее любовь не нужна, это разобьет ей сердце.
Джессалин обрадовалась, увидев, что ее удар достиг цели. Но, к сожалению, это никак не могло собрать воедино осколки ее собственного разбитого сердца.
Уже у самой лестницы Джессалин потеряла сознание. Она так и не узнала, что он успел подхватить ее и легонько поцеловал в лоб. Но не в губы.
Море постоянно штормило, и время шло медленнее, чем сыпался песок в часах преподобного Траутбека.
Джессалин нервно шагала взад и вперед перед полупотухшим камином. Она была слишком возбуждена и не могла уснуть. В первые два дня в Сирхэй-холле ей кое-как удавалось избегать встреч с хозяином. Ссылаясь на мнимые головные боли, она просила приносить ей еду в комнату, а все вечера просиживала с бабушкой. Но это мало помогало. Его присутствие ощущалось повсюду. В запахе мыла для бритья в коридоре у дверей его спальни. В замусоленном галстуке, небрежно брошенном на стойку перил. В низком тембре его голоса, доносившегося от конюшен.
На дворе завывал ветер. Огоньки свечей трепетали в стеклянных колпачках, и темно-бордовые шторы колыхались, как будто их шевелила чья-то невидимая рука. По комнатам гуляли влажные сквозняки, от которых не спасали вышитые китайские ширмы, загораживавшие окна и двери.
Джессалин зябко поежилась и поплотнее закуталась и стеганый атласный капот. Отодвинув бархатную штору, она смотрела на ночное поместье, на большой запущенный сад. Оконные рамы снаружи были усеяны кристалликами соли, которую приносил сюда морской ветер. В окно хлестал ливень. В Энд-коттедже в такие ночи приходилось застилать подоконники специальными ковриками, чтобы вода не попадала в комнаты.
Наверное, и здесь, в остальной части дома, то же самое, пока что было приведено в порядок только одно крыло. И наверняка даже этот ремонт обошелся в сумасшедшую сумму, ведь старый особняк несколько десятков лет медленно приходил в упадок.
Все перемены были делом рук Эмили. И ее присутствие тоже ощущалось повсюду. Но в отличие от хозяина дома Джессалин не избегала общества его молодой жены.
Вот и сегодня днем она застала ее в гостиной. Эмили расставляла нарциссы и колокольчики в молочно-голубой вазе. В светло-зеленом шерстяном домашнем платье она выглядела на удивление хрупкой, несмотря на беременность. Ее недлинные платиновые локоны напоминали покрытое рябью озеро в погожий солнечный день.
Джессалин, хотя и понимала, что не стоит из-за этого расстраиваться, все равно чувствовала себя на фоне Эмили, как неуклюжая рябая курица рядом с породистыми красавицами эсквайра Бэббиджа. Платье висело на ней как-то неловко, да к тому же было безбожно коротко.
Заметив, что Джессалин медлит на пороге, Эмили приветливо улыбнулась, приглашая ее войти.
– Джессалин! Надеюсь, ваша голова уже не болит? – поинтересовалась она, продолжая расставлять цветы. – Весенние штормы делают с садом Бог знает что. Надо будет обязательно пересадить цветы в оранжерею. Но это уже как-нибудь потом.
Джессалин вошла в комнату. Несмотря на разностильную мебель, все предметы здесь каким-то удивительным образом сочетались между собой. Обивка и драпировки были с большим вкусом подобраны в мягкой лимонно-охряной цветовой гамме.
– Вы сотворили с этим домом чудеса, Эмили, – сказала она.
Эмили вспыхнула и поставила вазу на столик между двумя серебряными подсвечниками.
– Большую часть мебели мы перевезли с чердака моей матери.
Джессалин вдруг пришло в голову, что она-то сама прекрасно разбирается в ловле сардин и скаковых лошадях, зато талантов домохозяйки ей явно не хватает. А вот Эмили, хоть и дочь торговца зерном, на роль жены графа подходит лучше.
– Пока мы еще очень мало можем себе позволить, – весело заметила Эмили, как будто ей и впрямь было безразлично, что все кругом знают о критическом финансовом положении ее мужа. Но от Джессалин не укрылось, как нервно ее тонкие пальчики теребили края наброшенного на плечи палантина.
– Сирхэй говорит, что «Уил Пэйшенс» начнет окупаться очень скоро. Этими доходами он надеется погасить чудовищные долги по железной дороге.
– Но ведь будет еще ребенок, – не удержалась Джессалин. – Как только он родится, ваш отец выплатит Сир-хэю большие деньги.
Эмили прижала маленькую ладошку к животу.
– Да, конечно. Остается надеяться, что ребенок родится вовремя и что это будет мальчик. Но хотя я не переживу, если Сирхэя посадят в долговую тюрьму, мне бы не хотелось, чтобы спасение пришло таким образом. Ведь он такой гордый! Мне кажется, для него будет гораздо лучше, если он спасет себя сам. – В синих глазах, смотревших на Джессалин, светились тревога и какая-то острая тоска. – Он не из тех, кому нравится жениться из-за денег. О, я знаю, он без конца говорит, что это – в традициях Трелони, но когда он это говорит, в его голосе чувствуется такая горечь…
В главном холле послышались мужские шаги. Услышав их, Эмили застыла и покраснела. Но тут послышались голос Дункана и ответное хихиканье Бекки.
– Ах! – вздохнула Эмили. – Я подумала, что, может быть… Он уехал в Пензанс возиться со своим драгоценным локомотивом. Из Бирмингема вчера должны были прислать какие-то детали. Кажется, медные трубы. Хотя, зачем они нужны, я не имею ни малейшего понятия.
Эмили говорила о муже, и лицо ее словно бы светилось изнутри, а взгляд постоянно возвращался к двери, как будто она надеялась, что он вот-вот войдет.
Джессалин представила себе, как они обсуждают его изобретения за утренним чаем. Или прогуливаются вдоль берега бухты Крукнек, гоняясь за чайками и хохоча. И он обещает ей, что ее первую прокатит на своем новом локомотиве. А может быть, он говорит это ночью, сжимая ее в своих объятиях. Да, именно ночью он делится самыми сокровенными мечтами. А она в это время касается его тела, его души.
Думать об этом было невыносимо, и Джессалин отвела взгляд, чтобы не видеть жизнерадостного лица Эмили.
Вот и сейчас, в эту штормовую ночь, она представляла себе картины их счастья. Эмили лежит в объятиях Маккейди, и он…
Джессалин отошла от окна. Внезапно ей захотелось выйти наружу, в это ненастье, ощутить всю ярость хлещущего по лицу дождя, силу холодного ветра. Броситься в объятия бури, пусть она поглотит ее.
Быстро сбросив домашнюю одежду, Джессалин натянула грубое фланелевое платье, присланное миссис Бэббидж, не утруждая себя возней с крючками и застежками. У нее не было своего плаща, но она знала наверняка, что внизу найдутся непромокаемый плащ и пара резиновых сапог, ведь без этого не обходится ни один корнуолльский дом. Взяв свечу, Джессалин вышла в холл, освещенный одной-единственной масляной лампочкой, прикрепленной к стене.
Она миновала дверь в спальню Эмили, потом в спальню Маккейди. У них две спальни, но это еще ни о чем не говорит. В приличном обществе принято иметь раздельные спальни. Джессалин поймала себя на том, что остановилась у двери его комнаты, прислушиваясь к звукам. Звукам его шагов, его голоса, отчетливо слышными за стеной.
Вдруг дверь распахнулась так резко, что Джессалин чуть не выронила свечу. Горячий воск капнул на руку, добавив еще один ожог. Посасывая обожженное место, она смотрела на него испуганными, широко распахнутыми глазами.
За его спиной в комнате было почти темно. Горел только камин. Неровный свет коридорной лампочки бросал на лицо Трелони косые тени. Он опять был голым по пояс, и на груди виднелась легкая поросль темных волос, сужающаяся вниз, к животу. Он так сильно ухватился за косяк рукой, что под смуглой кожей канатами вздулись вены. О, Джессалин представляла себе силу этих рук, ей довелось испытать ее на себе.
– Почему ты не спишь? – поинтересовался он голосом таким же мрачным, как и весь его облик. – Я думал, что у тебя болит голова.
– Я… я решила прогуляться вдоль берега.
– Прилив высокий. Вода доходит до самых скал, и гулять просто негде. Да и опасно.
Он вышел в коридор и шагнул к ней. С его длинных, растрепанных волос стекала вода. Насквозь промокшие кожаные штаны плотно облепили ноги.
Джессалин нервно облизнула губы.
– Ты, как я вижу, прекрасно справился с бурей.
Маккейди ничего не ответил.
– Ну ладно. Тогда я, пожалуй, почитаю. Можно мне взять какую-нибудь книгу?
Он безразлично пожал плечами.
– Пожалуйста.
Джессалин гордо повернулась и пошла по коридору, стараясь придать своей осанке максимум достоинства. Но все внутри у нее пенилось и бурлило, как в стакане с шипучим вином. Старые деревянные половицы за ее спиной вдруг затрещали.
Она остановилась так резко, что он едва не налетел на нее. Его рука схватила ее руку и почти тут же выпустила. Но этого оказалось достаточно. Джессалин пришлось основательно отдышаться, прежде чем заговорить.
– Я сама найду дорогу.
Он промолчал, но последовал за Джессалин вниз по лестнице.
Распахнув перед ней дверь в библиотеку, Маккейди остался стоять на пороге, и Джессалин пришлось пройти так близко от него, что ее рукав скользнул по его голой груди. Он него пахло дождем, влажной кожей и прохладным ночным воздухом. Ее грудь, не стесненная корсажем, напряглась, и грубая ткань платья царапала набухшие соски. Никогда раньше она так остро не ощущала своего тела. Казалось, ее горячая плоть набухает, пытаясь прорвать кожу.
Маккейди зажег лампу и сел за массивный письменный стол, на котором в беспорядке валялись бумаги. Джессалин подметила, что все это были долговые расписки за «Уил Пэйшенс», заполненные красными чернилами.
Маккейди плеснул немного бренди в большой бокал для пунша, залпом выпил и налил еще. Затем, с полным бокалом в руке, подошел к камину и подбросил в огонь угля. Вверх сразу же взметнулись языки пламени, осветив комнату и окрасив его кожу в нежный золотистый оттенок. Никогда еще она так сильно не чувствовала, что перед ней мужчина. С могучими, загорелыми руками. С мускулистой обнаженной грудью. С узкими бедрами и длинными стройными ногами.
Неожиданно он повернулся и приподнял наполненный бокал, предлагая его Джессалин.
У нее настолько пересохло во рту, что ей пришлось сглотнуть, чтобы выдавить из себя хоть слово.
– Спасибо. Я не хочу.
Маккейди шагнул к ней, и Джессалин шарахнулась в сторону, будто перед ней была ядовитая змея. Теперь, когда их разделял стол, она усиленно делала вид, что с интересом рассматривает книжные полки, по большей части пустые.
Сзади послышался хрипловатый голос:
– Боюсь, что у нас не слишком хорошая библиотека. Трелони никогда не были книгочеями, а ценные книги предпочитали быстро и выгодно продать, когда случалась нужда в деньгах.
Джессалин подняла голову и увидела его отражение в стеклянной дверце книжного шкафа. Лицо Маккейди было темно и мрачно. Но вот их взгляды встретились, и у Джессалин перехватило дыхание. За окном по-прежнему завывал ветер, и потоки дождя ударялись в плотно закрытые ставни.
Джессалин дрожащей рукой открыла шкаф и взяла какую-то тонкую книжицу в красном кожаном переплете, даже не удосужившись взглянуть на название.
Маккейди поставил бокал на стол с такой силой, что звук напомнил удар обеденного гонга. Джессалин быстро обернулась, а он уже возвышался прямо перед ней, отрезая путь к отступлению. Она Начала пятиться назад, пока не уперлась в острый угол стола. Маккейди тихо произнёс ее имя, но завывания ветра заглушили его голос.
Струйки воды по-прежнему стекали с его мокрой шевелюры на плечи и грудь. От этого обнаженное тело казалось глянцевым. А вода все продолжала стекать по узкой темной полоске волос вдоль живота, туда, где на мокрых кожаных брюках были небрежно расстегнуты две верхние пуговицы.
Джессалин испуганно отвела глаза. Лучше уж было смотреть на его лицо.
Маккейди сделал еще один шаг, и из ее груди вырвался невольный стон. В черных глазах Маккейди горели жаркие, золотистые огоньки. От него пахло бренди и страстью. Страсть исходила от него горячими волнами, заполняя всю комнату. Как будто он был диким зверем, которого долго держали в клетке и вот наконец-то выпустили на свободу.
«Господи, – с ужасом подумала Джессалин. – Ведь он же возьмет меня прямо здесь, на полу, а его жена спит на втором этаже». Да, он возьмет ее жадно и неистово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47