Ему страшно хотелось сжать ее в объятиях. Но беда в том, что он не сможет ограничиться этим. Он это хорошо понимал.
Из-за туч выглянуло солнце. В его лучах веснушки на скулах Джессалин казались золотыми блестками. Глядя на ее профиль, на безукоризненно ровный нос, на пухлые, чувственные губы, Трелони подумал, что через пару лет эта нескладная девочка станет поразительно красивой. Но для него самого это ничего не изменит, ведь в ней уже было все, что так неодолимо влекло к ней – ослепительная улыбка, непринужденный, хрипловатый смех и невероятное жизнелюбие. Она принимала все, что преподносила ей жизнь, как огромный бокал с искрящимся шампанским, и, выпив его, протягивала руку за следующим, весело смеясь… все время смеясь. Но сейчас она не смеялась.
Волны с тихим плеском разбивались о берег. Джессалин повернула голову и пристально посмотрела ему в глаза.
– Зачем вы пришли сюда, лейтенант Трелони? Слова давались ей с трудом, но в них не было нужды – все прекрасно читалось в ее глазах, невероятных серых глазах, в которых отражались малейшие движения души. Жизнь еще не научила эту девочку скрывать свои чувства.
– Я пришел попрощаться. – Маккейди старался говорить как можно спокойнее и невыразительнее. – Я уезжаю в Плимут, в полк. Скоро мы отплываем.
Джессалин помолчала минуту и отвела взгляд.
– Наверняка некоторые ваши офицеры едут в Вест-Индию с женами.
– Так поступают или дураки, или те, кто не ценит собственных жен. Там слишком нездоровый климат.
– Ну, значит, кого-то жены ждут дома.
– Только тех, кто в состоянии их содержать.
– Мне нужно очень мало.
У Маккейди перехватило дыхание. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. То, о чем она просит, совершенно невозможно, немыслимо!
Он нежно провел пальцами по лицу Джессалин и тотчас же пожалел об атом непроизвольном жесте. Малейшее прикосновение к ней будило в нем непереносимое желание.
Да, всего лишь примитивное, животное желание. Голод, который он бы мог удовлетворить хоть сейчас, взяв ее прямо здесь, на влажном песке. А потом? Он бы удовлетворил свой голод и ушел. О, о голоде он знал слишком много. И о себе. А она… она думала, что любит его. Но это все девические мечты, они быстро развеются. И прежде всего потому, что любви не существует, а есть лишь желание, которое удовлетворяется в постели и бесследно исчезает к утру. Он понял это еще в двенадцать лет.
– Тебе нужно гораздо больше, чем я смогу тебе дать, – наконец сказал он, не узнавая собственного голоса. – Ты заслуживаешь гораздо большего.
– Ты не понимаешь. – Джессалин смотрела на него полными боли и тоски глазами. – Я не хочу беречь себя для какого-то скучного, правильного человека. Человека, который женится на мне, а любить будет свою любовницу, который будет по воскресеньям ходить в церковь, а по пятницам ездить на охоту, который будет иногда по вечерам выпивать рюмку портвейна, дарить слугам на Рождество по целому шиллингу, ожидая от них за это благодарности.
– Господи, где же найти такой образец добродетели? Я бы и сам с удовольствием вышел за него замуж.
– О Боже… – Из горла у Джессалин вырвался резкий, хрипловатый смех, почти тотчас же перешедший в рыдание. В огромных серых, устремленных на него глазах светилось нечто непонятное, нечто, не на шутку испугавшее Маккейди.
– Я хочу жить с тобой, – говорила она. – Понимаешь, с тобой. С таким, какой ты есть, – с жестким ртом, грубыми и ласковыми руками, с совершенно замечательным, наплевательским отношением к общепринятым нормам. Я хочу жить с человеком, который создал железного коня и не побоялся прокатить меня на нем…
Она смотрела на него так, будто он был лучшим из людей. Разве знала она, какой он на самом деле, какие мерзости творил… И ведь она совершенно не представляет себе, каково постоянно кочевать, жить в лачугах или палатках на жалкие гроши, которые он будет получать. А когда появятся дети? Очень скоро ей лишения надоедят, и она его бросит. В тот самый день, когда почувствует, что ее голод утолен. Это так же очевидно, как то, что самый солнечный день сменяется ночью, а теплое лето – суровой зимой.
Собравшись с мыслями, Трелони сделал глубокий вдох и начал:
– Ты просто не знаешь…
– Нет, я знаю! Я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать, но для меня это не имеет никакого значения. – Глаза Джессалин наполнились слезами, и она утерла их тыльной стороной ладони. – Ты именно тот человек, за которого я хочу выйти замуж. Мне совершенно безразлично, какой ты, точнее, каким ты себя считаешь, мне совершенно безразлично, что ты старше меня, и то, как ты ко мне относишься. Мне безразлично, что мы будем бедны…
– Зато мне это небезразлично! Если я когда-нибудь женюсь, то на женщине, а не на тощей рыжеволосой девчонке, только что закончившей школу. Это будет богатая хорошо воспитанная дама, а не провинциальная мисс, у которой за душой и двух фасолин нет.
Джессалин замерла. Казалось, она даже не дышала. На лице ее была написана такая боль, такая горечь, как будто он вырвал ей сердце.
– Я ведь люблю тебя, – наконец проговорила она тихим, почти неслышным голосом.
– Тем хуже для вас, мисс Летти. Потому что я вас не люблю.
С этими словами Маккейди развернулся и поспешил прочь. Он хотел уйти как можно дальше, пока его мужество не иссякло. Да, он убегал. Убегал от того, что Джессалин, как она думала, могла ему дать. И от того, чего бы он никогда не смог дать ей.
– Маккейди! – кричала она ему вслед. – Ты не можешь бросить меня! Я тебя люблю!
Он ускорил шаг. Пусть сегодня ей больно, зато она не будет несчастна всю жизнь. Ведь свет в ее глазах не вечен. Он исчезнет в тот же день, когда пропадет чувство голода. И тогда она возненавидит и его, и себя за то, что была такой дурой. Только не это!
На полдороги к вершине Маккейди оглянулся назад. Одинокая фигурка съежилась на пляже. Он понял, что Джессалин плачет. Сколько раз в течение этого лета он слышал ее удивительный смех, и как бы ему хотелось, чтобы их последняя встреча не была омрачено ее слезами… слезами из-за него. Господи, она же еще так молода! Настолько молода, что не знает, что доверять свою жизнь человеку вроде него нельзя. И достаточно молода, чтобы быстро его забыть.
Он не хотел, но на вершине утеса все же остановился и посмотрел вниз. Джессалин выпрямилась. Ее высокая, стройная фигура четко вырисовывалась на фоне бледного корнуолльского неба. Ветер развевал ленты шляпки, той самой, с букетиком желтых примул. Маккейди подумал, что когда-нибудь, вероятно, он снова сможет гулять по берегу моря, и душу не будет ранить воспоминание об этой минуте. Но вида желтых примул он не сможет переносить до конца своих дней.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 12
Над Ньюмаркет-хит шел нудный, затяжной дождь. Из тех, во время которых промокают даже самые толстые шерстяные пальто, и кажется, будто ты пропитан водой до костей. От зеленой травки не осталось и следа – ипподром превратился в самое настоящее болото.
Кожаный верх ветхого кабриолета немилосердно протекал, и леди Летти то и дело хмуро поглядывала на затянутое тучами небо.
– До заезда еще по меньшей мере полчаса, – сказала она, изучив обстановку в подзорную трубу. – Мы успеем поставить на нашу лошадь.
– Но, бабушка… – Джессалин сделала глубокий вдох и тотчас же об этом пожалела – наемный экипаж насквозь пропитался запахом плесени и табачного дыма. – Мы не можем себе позволить потерять еще двадцать пять фунтов.
– Что? Говори громче, девочка.
Джессалин наклонилась поближе и прокричала, сложив ладони рупором:
– Бабушка, ты начинаешь глохнуть, и мне придется купить слуховую трубку. А если мы опять останемся без гроша, значит, одалживать деньги придется у мистера Титвелла.
– Я тебе запрещаю, – категорически заявила леди Летти, лишний раз доказав, что давно подозревала Джессалин, – она прекрасно все слышит. – Настоящая Летти не должна брать деньги у любимого человека. Он подумает, что я тебя дурно воспитала. – И она весьма ощутимо постучала подзорной трубой по ноге Джессалин.
– Но я вовсе не люблю Кларенса… – начала было Джессалин, потирая ушибленное колено.
– Черт возьми, девочка, я прекрасно знаю, как ты к нему относишься, и мне это совсем не нравится. Женщины нашего круга не выходят замуж за кларенсов титвеллов. Я еще могла бы понять, что он тебе нравится, – некоторым по вкусу бледные блондины, хотя лично мне такие не по душе. Но все же надеюсь, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не пойти на этот мезальянс. Потерпи немного, выйдешь замуж за ровню, и уже тогда можешь спать с ним, сколько тебе угодно…
– Но я вовсе не хочу спать с ним! – Джессалин почти кричала. – Я хочу выйти за него замуж, – быстро добавила она, пристально взглянув в глаза бабушки. Никакого результата. Тем более что этот разговор был далеко не первым. И ни в одном из споров ни бабушка, ни внучка, будучи истинными Летти, не собирались сдавать своих позиций.
Нелепость заключалась в том, что Джессалин приняла предложение Кларенса в первую очередь ради бабушки. Благодаря этому замужеству старая леди смогла бы провести остаток дней в достойной ее роскоши. Хотя, конечно, она согласилась не только из-за бабушки – ведь бабушка когда-нибудь умрет, и Джессалин останется одна. Ей хотелось иметь дом, семью, детей. Все это может дать Кларенс. Он может дать ей все, что нужно женщине для счастья. Джессалин в сотый раз, как заклинание, повторила про себя эту фразу. Да и сама она совсем неплохо к нему относится. Их связывает детская дружба. Значит, как муж и жена они тоже обязательно поладят. Главное – Кларенс любит ее. Он так часто говорит ей об этом…
Но почему-то мысли о предстоящей свадьбе не доставляли ей радости. Вот и сейчас Джессалин хмуро смотрела туда, где в пелене дождя виднелись силуэты лошадей и жокеев в куртках всех цветов радуги. В кошельке последние двадцать пять фунтов… Джессалин рассчитывала прожить на эти деньги всю зиму, а весной она выйдет замуж. Если же сейчас они проиграют, тогда… тогда ей, возможно, придется сделаться уличной торговкой. Например, продавать цветы. Или еще что-нибудь.
Но они не проиграют. На этот раз они непременно выиграют.
Джессалин выбралась из экипажа. Жидкая грязь под ногами напоминала не вполне удавшийся пудинг, зато теплые струи дождя приятно щекотали лицо.
– Бабушка, ты не проголодалась? Может быть, купить что-нибудь поесть?
Леди Летти, поглощенная какими-то своими мыслями, рассеянно поглаживая рукоять трости. В полумраке экипажа ее лицо и руки казались совсем белыми и полупрозрачными, как яичная скорлупа. Она выглядела гораздо старше своих восьмидесяти трех лет.
– Бабушка?
Голос внучки вернул леди Летти к действительности, она подняла голову. Серые глаза смотрели сурово, но в голосе не было обычной резкости.
– Нет, девочка, я не голодна. – Она протянула руку и погладила Джессалин по щеке так нежно, что у Джессалин, привыкшей к суровости бабушки, защемило сердце и на глаза навернулись слезы.
Рука старой леди безвольно упала на колени. На фоне черной юбки она казалась, на удивление, узкой и хрупкой.
Продолговатая, изящная кисть с искривленными возрастом пальцами. Джессалин вдруг стало страшно. Страшно и одиноко. Она снова почувствовала себя беспомощной шестилетней девочкой, которую в любой момент могли выбросить, будто надоевший башмак.
– Прочь сомнения и отправляйся делать ставку, девочка, – с, напускной строгостью сказала леди Летти. Но темно-серые глаза смотрели с любовью.
Джессалин нежно сжала руку бабушки. Несмотря на кажущуюся хрупкость, ответное пожатие старческой руки было твердым и сильным.
– Бабушка, я верю, что сегодняшний день принесет нам удачу. Я просто чувствую это. А потому давай рискнем. Все – или ничего! – Джессалин весело рассмеялась, и ее молодой, жизнерадостный смех прозвучал настолько заразительно, что проходившие мимо люди невольно начинали улыбаться.
И Джессалин с легкой душой отправилась ставить на ближайший заезд последние двадцать пять фунтов. Все – или ничего.
– Берегись шулеров и карманников! – крикнула ей вслед леди Летти.
Пройдя по дорожке, усеянной размокшими программками скачек, Джессалин вышла к столам для игры в кости, прикрытым от дождя красно-белым полосатым навесом. Вокруг столов группками толпились шумливые юнцы, которым по виду даже еще не приходилось бриться. Любой дурак после нескольких бросков непременно понял бы, что кости залиты свинцом, а игру ведут отпетые жулики. Протискиваясь сквозь толпу, Джессалин еще сильней сжала свой ридикюль. Ипподромы всегда кишели воришками.
Из многочисленных палаток неслись аппетитные запахи, слышался веселый смех. Прошел разносчик, предлагая джин в маленьких стаканчиках и пирожки с мясом, от которых поднимался пахучий пар. Желудок Джессалин недовольно заурчал, давая о себе знать. Но она не стала задерживаться – нужно успеть сделать ставку, прежде чем все лошади выйдут на старт.
В Ньюмаркете было на что посмотреть. Когда Джессалин попала сюда впервые, она на все глядела с таким неприкрытым любопытством, что леди Летти даже отчитала ее. На четырех квадратных милях лугов, поросших густой, короткой травой, умещалось несколько ипподромов. Но люди приходили не только на скачки. В Ньюмаркете можно было посмотреть и петушиные бои, и танцующих собак, и акробатов, и многое, многое другое – одним словом, настоящая ярмарка.
В сегодняшних скачках участвовали только двухлетки. Каждый владелец лошади, по условиям, делал предварительный взнос в пятьдесят соверенов. Победителю должно достаться все. Но Летти, истинным конезаводчикам, этого было недостаточно – ведь на содержание четырех лошадей уходили такие огромные суммы, что даже главный выигрыш не покрыл бы всех расходов. Чтобы жить, приходилось делать ставки.
Уже у самой стойки Джессалин вдруг почувствовала приступ дурноты – все внутри буквально сжалось от страха. В последнее время их с бабушкой преследовали неудачи. Мерина, которого они собирались выставить в прошлом месяце, накануне забега свалили желудочные колики. Спустя неделю Девочка Нэнси, всегда приносившая им неплохой выигрыш, загадочным образом сломала ногу. Еще через несколько дней, на скачках, их лошадь уже опережала остальных на три корпуса, как вдруг на дорожку ветер принес чью-то программку. Лошадь испугалась, шарахнулась и сбросила жокея на траву. А в следующих двух забегах лошади Летти шли настолько плохо, что приплелись к финишу чуть ли не последними.
Да, подумала Джессалин, удача и впрямь отвернулась от Летти. Но не может же так продолжаться вечно. Сегодня им обязательно повезет. Просто не может не повезти, именно на этих скачках и с этой лошадью.
Гнедой жеребенок еще только появился на свет, а Джессалин уже точно знала, что когда-нибудь эта лошадь обязательно выиграет дерби, просто знала, и все. Несмотря на то, что по экстерьеру кобылка проигрывала большинству чистокровных скакунов. У нее были огромные копыта, а короткие берцовые кости говорили скорее о силе, чем о резвости. Зато в необыкновенно умных и ясных глазах Джессалин видела тот огонь, ту страсть к победе, которые встречаются только у настоящих чемпионов. Она назвала лошадь Голубая Луна.
Букмекерскую стойку едва можно было разглядеть из-за столпившихся игроков. Стараясь перекричать друг друга, они объявляли ставки, а букмекеры заносили их в специальные тетради.
Единственную женщину-букмекера в Англии звали Черная Чарли. Огромная и толстая, она, по слухам, зарабатывала в год не менее десяти тысяч фунтов, однако сохранила манеры прачки из городских трущоб и одевалась соответственно. Джессалин всегда старалась подходить к ней с наветренной стороны, ибо дамочка благоухала похлеще, чем корзина с тухлыми яйцами. Черная Чарли любила говорить, что в юности навидалась столько мыла и воды, что теперь спокойно может позволить себе не иметь с ними дела до конца жизни.
– Что, хотите еще раз поставить на свою лошадку, мисс Летти? – улыбнулась Черная Чарли, не вынимая глиняной трубки из почерневших от табака зубов. – И сколько же теперь?
– Двадцать пять. На выигрыш.
Черная Чарли сделала пометку в нужной графе. Деньги на скачках переходили из рук в руки только после заезда.
– В случае выигрыша вы с бабушкой станете прямо богачками, а? Голубая Луна – замечательная лошадка. Это уж наверняка. Только смотрите, чтобы остальные на ее фоне не показались осликами, а то хозяева обидятся.
По привычке Джессалин просмотрела список участвующих в заезде лошадей на грифельной доске над головой Черной Чарли. Голубая Луна числилась фаворитом. Это не удивило Джессалин. Это были третьи скачки молодой кобылы. В двух первых она выиграла, намного опередив остальных. Внимание Джессалин привлекла кличка в последней строчке списка.
– Что это за Гонщик Ром?
– А, этот… Его хозяин только что сделал ставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Из-за туч выглянуло солнце. В его лучах веснушки на скулах Джессалин казались золотыми блестками. Глядя на ее профиль, на безукоризненно ровный нос, на пухлые, чувственные губы, Трелони подумал, что через пару лет эта нескладная девочка станет поразительно красивой. Но для него самого это ничего не изменит, ведь в ней уже было все, что так неодолимо влекло к ней – ослепительная улыбка, непринужденный, хрипловатый смех и невероятное жизнелюбие. Она принимала все, что преподносила ей жизнь, как огромный бокал с искрящимся шампанским, и, выпив его, протягивала руку за следующим, весело смеясь… все время смеясь. Но сейчас она не смеялась.
Волны с тихим плеском разбивались о берег. Джессалин повернула голову и пристально посмотрела ему в глаза.
– Зачем вы пришли сюда, лейтенант Трелони? Слова давались ей с трудом, но в них не было нужды – все прекрасно читалось в ее глазах, невероятных серых глазах, в которых отражались малейшие движения души. Жизнь еще не научила эту девочку скрывать свои чувства.
– Я пришел попрощаться. – Маккейди старался говорить как можно спокойнее и невыразительнее. – Я уезжаю в Плимут, в полк. Скоро мы отплываем.
Джессалин помолчала минуту и отвела взгляд.
– Наверняка некоторые ваши офицеры едут в Вест-Индию с женами.
– Так поступают или дураки, или те, кто не ценит собственных жен. Там слишком нездоровый климат.
– Ну, значит, кого-то жены ждут дома.
– Только тех, кто в состоянии их содержать.
– Мне нужно очень мало.
У Маккейди перехватило дыхание. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. То, о чем она просит, совершенно невозможно, немыслимо!
Он нежно провел пальцами по лицу Джессалин и тотчас же пожалел об атом непроизвольном жесте. Малейшее прикосновение к ней будило в нем непереносимое желание.
Да, всего лишь примитивное, животное желание. Голод, который он бы мог удовлетворить хоть сейчас, взяв ее прямо здесь, на влажном песке. А потом? Он бы удовлетворил свой голод и ушел. О, о голоде он знал слишком много. И о себе. А она… она думала, что любит его. Но это все девические мечты, они быстро развеются. И прежде всего потому, что любви не существует, а есть лишь желание, которое удовлетворяется в постели и бесследно исчезает к утру. Он понял это еще в двенадцать лет.
– Тебе нужно гораздо больше, чем я смогу тебе дать, – наконец сказал он, не узнавая собственного голоса. – Ты заслуживаешь гораздо большего.
– Ты не понимаешь. – Джессалин смотрела на него полными боли и тоски глазами. – Я не хочу беречь себя для какого-то скучного, правильного человека. Человека, который женится на мне, а любить будет свою любовницу, который будет по воскресеньям ходить в церковь, а по пятницам ездить на охоту, который будет иногда по вечерам выпивать рюмку портвейна, дарить слугам на Рождество по целому шиллингу, ожидая от них за это благодарности.
– Господи, где же найти такой образец добродетели? Я бы и сам с удовольствием вышел за него замуж.
– О Боже… – Из горла у Джессалин вырвался резкий, хрипловатый смех, почти тотчас же перешедший в рыдание. В огромных серых, устремленных на него глазах светилось нечто непонятное, нечто, не на шутку испугавшее Маккейди.
– Я хочу жить с тобой, – говорила она. – Понимаешь, с тобой. С таким, какой ты есть, – с жестким ртом, грубыми и ласковыми руками, с совершенно замечательным, наплевательским отношением к общепринятым нормам. Я хочу жить с человеком, который создал железного коня и не побоялся прокатить меня на нем…
Она смотрела на него так, будто он был лучшим из людей. Разве знала она, какой он на самом деле, какие мерзости творил… И ведь она совершенно не представляет себе, каково постоянно кочевать, жить в лачугах или палатках на жалкие гроши, которые он будет получать. А когда появятся дети? Очень скоро ей лишения надоедят, и она его бросит. В тот самый день, когда почувствует, что ее голод утолен. Это так же очевидно, как то, что самый солнечный день сменяется ночью, а теплое лето – суровой зимой.
Собравшись с мыслями, Трелони сделал глубокий вдох и начал:
– Ты просто не знаешь…
– Нет, я знаю! Я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать, но для меня это не имеет никакого значения. – Глаза Джессалин наполнились слезами, и она утерла их тыльной стороной ладони. – Ты именно тот человек, за которого я хочу выйти замуж. Мне совершенно безразлично, какой ты, точнее, каким ты себя считаешь, мне совершенно безразлично, что ты старше меня, и то, как ты ко мне относишься. Мне безразлично, что мы будем бедны…
– Зато мне это небезразлично! Если я когда-нибудь женюсь, то на женщине, а не на тощей рыжеволосой девчонке, только что закончившей школу. Это будет богатая хорошо воспитанная дама, а не провинциальная мисс, у которой за душой и двух фасолин нет.
Джессалин замерла. Казалось, она даже не дышала. На лице ее была написана такая боль, такая горечь, как будто он вырвал ей сердце.
– Я ведь люблю тебя, – наконец проговорила она тихим, почти неслышным голосом.
– Тем хуже для вас, мисс Летти. Потому что я вас не люблю.
С этими словами Маккейди развернулся и поспешил прочь. Он хотел уйти как можно дальше, пока его мужество не иссякло. Да, он убегал. Убегал от того, что Джессалин, как она думала, могла ему дать. И от того, чего бы он никогда не смог дать ей.
– Маккейди! – кричала она ему вслед. – Ты не можешь бросить меня! Я тебя люблю!
Он ускорил шаг. Пусть сегодня ей больно, зато она не будет несчастна всю жизнь. Ведь свет в ее глазах не вечен. Он исчезнет в тот же день, когда пропадет чувство голода. И тогда она возненавидит и его, и себя за то, что была такой дурой. Только не это!
На полдороги к вершине Маккейди оглянулся назад. Одинокая фигурка съежилась на пляже. Он понял, что Джессалин плачет. Сколько раз в течение этого лета он слышал ее удивительный смех, и как бы ему хотелось, чтобы их последняя встреча не была омрачено ее слезами… слезами из-за него. Господи, она же еще так молода! Настолько молода, что не знает, что доверять свою жизнь человеку вроде него нельзя. И достаточно молода, чтобы быстро его забыть.
Он не хотел, но на вершине утеса все же остановился и посмотрел вниз. Джессалин выпрямилась. Ее высокая, стройная фигура четко вырисовывалась на фоне бледного корнуолльского неба. Ветер развевал ленты шляпки, той самой, с букетиком желтых примул. Маккейди подумал, что когда-нибудь, вероятно, он снова сможет гулять по берегу моря, и душу не будет ранить воспоминание об этой минуте. Но вида желтых примул он не сможет переносить до конца своих дней.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 12
Над Ньюмаркет-хит шел нудный, затяжной дождь. Из тех, во время которых промокают даже самые толстые шерстяные пальто, и кажется, будто ты пропитан водой до костей. От зеленой травки не осталось и следа – ипподром превратился в самое настоящее болото.
Кожаный верх ветхого кабриолета немилосердно протекал, и леди Летти то и дело хмуро поглядывала на затянутое тучами небо.
– До заезда еще по меньшей мере полчаса, – сказала она, изучив обстановку в подзорную трубу. – Мы успеем поставить на нашу лошадь.
– Но, бабушка… – Джессалин сделала глубокий вдох и тотчас же об этом пожалела – наемный экипаж насквозь пропитался запахом плесени и табачного дыма. – Мы не можем себе позволить потерять еще двадцать пять фунтов.
– Что? Говори громче, девочка.
Джессалин наклонилась поближе и прокричала, сложив ладони рупором:
– Бабушка, ты начинаешь глохнуть, и мне придется купить слуховую трубку. А если мы опять останемся без гроша, значит, одалживать деньги придется у мистера Титвелла.
– Я тебе запрещаю, – категорически заявила леди Летти, лишний раз доказав, что давно подозревала Джессалин, – она прекрасно все слышит. – Настоящая Летти не должна брать деньги у любимого человека. Он подумает, что я тебя дурно воспитала. – И она весьма ощутимо постучала подзорной трубой по ноге Джессалин.
– Но я вовсе не люблю Кларенса… – начала было Джессалин, потирая ушибленное колено.
– Черт возьми, девочка, я прекрасно знаю, как ты к нему относишься, и мне это совсем не нравится. Женщины нашего круга не выходят замуж за кларенсов титвеллов. Я еще могла бы понять, что он тебе нравится, – некоторым по вкусу бледные блондины, хотя лично мне такие не по душе. Но все же надеюсь, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не пойти на этот мезальянс. Потерпи немного, выйдешь замуж за ровню, и уже тогда можешь спать с ним, сколько тебе угодно…
– Но я вовсе не хочу спать с ним! – Джессалин почти кричала. – Я хочу выйти за него замуж, – быстро добавила она, пристально взглянув в глаза бабушки. Никакого результата. Тем более что этот разговор был далеко не первым. И ни в одном из споров ни бабушка, ни внучка, будучи истинными Летти, не собирались сдавать своих позиций.
Нелепость заключалась в том, что Джессалин приняла предложение Кларенса в первую очередь ради бабушки. Благодаря этому замужеству старая леди смогла бы провести остаток дней в достойной ее роскоши. Хотя, конечно, она согласилась не только из-за бабушки – ведь бабушка когда-нибудь умрет, и Джессалин останется одна. Ей хотелось иметь дом, семью, детей. Все это может дать Кларенс. Он может дать ей все, что нужно женщине для счастья. Джессалин в сотый раз, как заклинание, повторила про себя эту фразу. Да и сама она совсем неплохо к нему относится. Их связывает детская дружба. Значит, как муж и жена они тоже обязательно поладят. Главное – Кларенс любит ее. Он так часто говорит ей об этом…
Но почему-то мысли о предстоящей свадьбе не доставляли ей радости. Вот и сейчас Джессалин хмуро смотрела туда, где в пелене дождя виднелись силуэты лошадей и жокеев в куртках всех цветов радуги. В кошельке последние двадцать пять фунтов… Джессалин рассчитывала прожить на эти деньги всю зиму, а весной она выйдет замуж. Если же сейчас они проиграют, тогда… тогда ей, возможно, придется сделаться уличной торговкой. Например, продавать цветы. Или еще что-нибудь.
Но они не проиграют. На этот раз они непременно выиграют.
Джессалин выбралась из экипажа. Жидкая грязь под ногами напоминала не вполне удавшийся пудинг, зато теплые струи дождя приятно щекотали лицо.
– Бабушка, ты не проголодалась? Может быть, купить что-нибудь поесть?
Леди Летти, поглощенная какими-то своими мыслями, рассеянно поглаживая рукоять трости. В полумраке экипажа ее лицо и руки казались совсем белыми и полупрозрачными, как яичная скорлупа. Она выглядела гораздо старше своих восьмидесяти трех лет.
– Бабушка?
Голос внучки вернул леди Летти к действительности, она подняла голову. Серые глаза смотрели сурово, но в голосе не было обычной резкости.
– Нет, девочка, я не голодна. – Она протянула руку и погладила Джессалин по щеке так нежно, что у Джессалин, привыкшей к суровости бабушки, защемило сердце и на глаза навернулись слезы.
Рука старой леди безвольно упала на колени. На фоне черной юбки она казалась, на удивление, узкой и хрупкой.
Продолговатая, изящная кисть с искривленными возрастом пальцами. Джессалин вдруг стало страшно. Страшно и одиноко. Она снова почувствовала себя беспомощной шестилетней девочкой, которую в любой момент могли выбросить, будто надоевший башмак.
– Прочь сомнения и отправляйся делать ставку, девочка, – с, напускной строгостью сказала леди Летти. Но темно-серые глаза смотрели с любовью.
Джессалин нежно сжала руку бабушки. Несмотря на кажущуюся хрупкость, ответное пожатие старческой руки было твердым и сильным.
– Бабушка, я верю, что сегодняшний день принесет нам удачу. Я просто чувствую это. А потому давай рискнем. Все – или ничего! – Джессалин весело рассмеялась, и ее молодой, жизнерадостный смех прозвучал настолько заразительно, что проходившие мимо люди невольно начинали улыбаться.
И Джессалин с легкой душой отправилась ставить на ближайший заезд последние двадцать пять фунтов. Все – или ничего.
– Берегись шулеров и карманников! – крикнула ей вслед леди Летти.
Пройдя по дорожке, усеянной размокшими программками скачек, Джессалин вышла к столам для игры в кости, прикрытым от дождя красно-белым полосатым навесом. Вокруг столов группками толпились шумливые юнцы, которым по виду даже еще не приходилось бриться. Любой дурак после нескольких бросков непременно понял бы, что кости залиты свинцом, а игру ведут отпетые жулики. Протискиваясь сквозь толпу, Джессалин еще сильней сжала свой ридикюль. Ипподромы всегда кишели воришками.
Из многочисленных палаток неслись аппетитные запахи, слышался веселый смех. Прошел разносчик, предлагая джин в маленьких стаканчиках и пирожки с мясом, от которых поднимался пахучий пар. Желудок Джессалин недовольно заурчал, давая о себе знать. Но она не стала задерживаться – нужно успеть сделать ставку, прежде чем все лошади выйдут на старт.
В Ньюмаркете было на что посмотреть. Когда Джессалин попала сюда впервые, она на все глядела с таким неприкрытым любопытством, что леди Летти даже отчитала ее. На четырех квадратных милях лугов, поросших густой, короткой травой, умещалось несколько ипподромов. Но люди приходили не только на скачки. В Ньюмаркете можно было посмотреть и петушиные бои, и танцующих собак, и акробатов, и многое, многое другое – одним словом, настоящая ярмарка.
В сегодняшних скачках участвовали только двухлетки. Каждый владелец лошади, по условиям, делал предварительный взнос в пятьдесят соверенов. Победителю должно достаться все. Но Летти, истинным конезаводчикам, этого было недостаточно – ведь на содержание четырех лошадей уходили такие огромные суммы, что даже главный выигрыш не покрыл бы всех расходов. Чтобы жить, приходилось делать ставки.
Уже у самой стойки Джессалин вдруг почувствовала приступ дурноты – все внутри буквально сжалось от страха. В последнее время их с бабушкой преследовали неудачи. Мерина, которого они собирались выставить в прошлом месяце, накануне забега свалили желудочные колики. Спустя неделю Девочка Нэнси, всегда приносившая им неплохой выигрыш, загадочным образом сломала ногу. Еще через несколько дней, на скачках, их лошадь уже опережала остальных на три корпуса, как вдруг на дорожку ветер принес чью-то программку. Лошадь испугалась, шарахнулась и сбросила жокея на траву. А в следующих двух забегах лошади Летти шли настолько плохо, что приплелись к финишу чуть ли не последними.
Да, подумала Джессалин, удача и впрямь отвернулась от Летти. Но не может же так продолжаться вечно. Сегодня им обязательно повезет. Просто не может не повезти, именно на этих скачках и с этой лошадью.
Гнедой жеребенок еще только появился на свет, а Джессалин уже точно знала, что когда-нибудь эта лошадь обязательно выиграет дерби, просто знала, и все. Несмотря на то, что по экстерьеру кобылка проигрывала большинству чистокровных скакунов. У нее были огромные копыта, а короткие берцовые кости говорили скорее о силе, чем о резвости. Зато в необыкновенно умных и ясных глазах Джессалин видела тот огонь, ту страсть к победе, которые встречаются только у настоящих чемпионов. Она назвала лошадь Голубая Луна.
Букмекерскую стойку едва можно было разглядеть из-за столпившихся игроков. Стараясь перекричать друг друга, они объявляли ставки, а букмекеры заносили их в специальные тетради.
Единственную женщину-букмекера в Англии звали Черная Чарли. Огромная и толстая, она, по слухам, зарабатывала в год не менее десяти тысяч фунтов, однако сохранила манеры прачки из городских трущоб и одевалась соответственно. Джессалин всегда старалась подходить к ней с наветренной стороны, ибо дамочка благоухала похлеще, чем корзина с тухлыми яйцами. Черная Чарли любила говорить, что в юности навидалась столько мыла и воды, что теперь спокойно может позволить себе не иметь с ними дела до конца жизни.
– Что, хотите еще раз поставить на свою лошадку, мисс Летти? – улыбнулась Черная Чарли, не вынимая глиняной трубки из почерневших от табака зубов. – И сколько же теперь?
– Двадцать пять. На выигрыш.
Черная Чарли сделала пометку в нужной графе. Деньги на скачках переходили из рук в руки только после заезда.
– В случае выигрыша вы с бабушкой станете прямо богачками, а? Голубая Луна – замечательная лошадка. Это уж наверняка. Только смотрите, чтобы остальные на ее фоне не показались осликами, а то хозяева обидятся.
По привычке Джессалин просмотрела список участвующих в заезде лошадей на грифельной доске над головой Черной Чарли. Голубая Луна числилась фаворитом. Это не удивило Джессалин. Это были третьи скачки молодой кобылы. В двух первых она выиграла, намного опередив остальных. Внимание Джессалин привлекла кличка в последней строчке списка.
– Что это за Гонщик Ром?
– А, этот… Его хозяин только что сделал ставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47