Тогда Джессалин зажмурилась, и теперь ее окружал только мир звуков – ее собственное учащенное дыхание, плеск волн, отчаянное мяуканье Наполеона, который никак не мог понять, почему она идет к нему так долго… и кое-что еще. Какой-то звук, пока едва различимый, но неумолимо приближающийся. Хлопанье крыльев.
Казалось, эта чайка обладает незаурядным, хотя и злобным умом. В первую очередь она атаковала голые руки Джессалин, нанося безжалостные удары изогнутым, острым, как нож, клювом. Джессалин невольно вскрикнула от боли и страха, но рук не разжала.
Прошло несколько минут. Из раненой руки ручьем текла кровь, и Джессалин, с трудом сдерживая слезы, понимала, что этот кошмар обязательно повторится. И вот сквозь шум прибоя она снова услышала это…
Хлоп… Хлоп… Хлоп…
– О Господи… – только и смогла прошептать она, покрепче прижавшись к скале и приготовившись к новой атаке.
Но тут она услышала, как скрежещет о гальку киль вытягиваемой на берег лодки, и Маккейди Трелони выкрикивает ее имя. Оказывается, это хлопали паруса.
– Лейтенант! – закричала она, чуть не плача теперь уже от облегчения. – Умоляю, прогоните эту проклятую птицу!
– Она уже улетела, мисс Летти. Но как же вы… А впрочем, неважно. Главное, держитесь, я поднимаюсь.
Прошла, казалось, целая вечность, еще немного, и она не выдержит.
– Вы собираетесь спасать меня или нет?
– Конечно, нет. – Трелони стоял на тропинке, и его стройный силуэт четко вырисовывался на фоне грязно-серого неба. Спуская Джессалин канат, захваченный с лодки, он продолжал: – Я постою здесь и подожду, пока вы упадете и разобьетесь о камни. Во-первых, это будет гораздо забавнее. А во-вторых, лучшего вы и не заслуживаете. Интересно, чем набита ваша голова, если вы вздумали карабкаться по отвесной скале, вместо того чтобы воспользоваться вполне приличной тропинкой.
Джессалин уже обеими руками ухватилась за канат, и ей оставалось только надеяться, что он выдержит ее вес. Тем более что сначала нужно было спуститься вниз и забрать Наполеона.
Подъем оказался неожиданно легким, потому что лейтенант помогал ей, вытягивая канат на себя. И вот наконец сильные руки ухватили ее под локти и поставили на землю. Но едва Джессалин попыталась наступить на правую ногу, как вскрикнула от боли и закусила губу.
– Кажется, я вывихнула лодыжку. Не знаю, как это получилось, но я…
Подняв глаза, она увидела, что его взгляд опять прикован к ее рту, а лицо приобрело уже хорошо знакомое ей выражение. Так прошло несколько секунд, а затем он, не говоря ни слова, подхватил ее на руки и понес вверх. Это было восхитительно – снова чувствовать на себе его руки. Обхватив свободной рукой шею Трелони, Джессалин прижалась щекой к его груди. Мокрая рубаха пахла морем и… им.
Поднявшись наверх, Маккейди усадил ее на каменную изгородь.
– Ну, теперь вы в полной безопасности, мисс Летти, – сказал он, убирая ее руку со своей шеи. – И нет никакой необходимости цепляться за меня мертвой хваткой.
Джессалин вспыхнула от стыда. Ну почему, стоит ему появиться, она обязательно выкинет какую-нибудь глупость? А он, вероятно, считает, что она делает это специально, чтобы привлечь его внимание. От этой мысли стало так обидно, что захотелось расплакаться.
Но Джессалин сдержалась. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и занялась Наполеоном. Она посадила котенка рядом с собой на изгородь, и тот сразу же как ни в чем не бывало устремился за каким-то жуком. Глупыш даже не подозревал, что недавно им самим чуть не пообедали. Лейтенант Трелони не уходил. Широко расставив ноги, он стоял прямо перед Джессалин. А она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза и уперлась взглядом в его грудь. Намокшая тонкая ткань плотно облегала загорелые, мускулистые плечи. Сердце Джессалин заколотилось с такой силой, что стук, казалось, был слышен за целую милю.
– Возможно, мой вопрос вас удивит, однако мне очень хотелось бы знать, какого черта вы делали там, на скале. Пытались улететь во Францию? Или, может быть, сегодня, проснувшись, вы вообразили, что превратились в чайку?
Джессалин наконец решилась поднять глаза. Губы Трелони были сжаты в узкую линию.
– Я выручала Наполеона, – ответила она и, увидев изумленное выражение его лица, невольно рассмеялась. – Какой же вы глупый. Наполеон – это мой котенок, а вовсе не ссыльный император.
– Ну конечно! – Складки в углах его рта стали еще глубже. – Как же я сразу не догадался? – Сделав шаг назад, Трелони наклонился, и намокшая рубаха натянулась на его широких плечах. – Дайте я посмотрю, что у вас с ногой.
Даже сквозь толстую кожу ботинка Джессалин почувствовала прикосновение его пальцев и вздрогнула. Но на этот раз не от боли.
– Наверное, придется разрезать ботинок.
– Ой! – испуганно воскликнула Джессалин. – Пожалуйста, постарайтесь этого не делать. Бабушка с меня шкуру спустит. Это уже вторые ботинки за лето. Скажите, а Шеба Стаут – ваша любовница?
Пальцы Трелони с силой сжали ее лодыжку.
– Ай!
– Вас, мисс Летти, абсолютно не касается, с кем я сплю.
– Я только хотела поддержать разговор.
– Так разговор не поддерживают. Это просто вульгарное любопытство.
Лейтенант начал расшнуровывать ботинок, н Джессалин снова вскрикнула.
– Черт! Да больно же!
– Заткнитесь, – невозмутимо отпарировал Трелони, но теперь он тянул ботинок более осторожно. – И еще. На вашем месте я бы последил за своим языком. Вы, похоже, вращаетесь в не слишком изысканном обществе.
Джессалин посмотрела на его склоненную голову. Больше всего на свете ей сейчас хотелось поцеловать то место, где волосы слегка вились на затылке. Она не удержалась и провела по ним рукой. Волосы оказались на удивление мягкими, как у ребенка, и чуть влажными от морской воды.
– Я научилась у вас не только ругаться, лейтенант, но и еще кое-чему. Например, теперь я знаю, как определить, хочет мужчина поцеловать меня или нет. Вот сейчас вы, лейтенант, этого хотите.
Трелони выпустил ее ногу и отпрянул, словно она была пламенем и он боялся обжечься.
– Боже праведный, мисс Летти, – сдавленным голосом наконец произнес он. – Вы ведете себя хуже, чем шлюха из Ковент-Гардена.
Сердце Джессалин билось с такой силой, что ей едва удавалось дышать. Она прекрасно понимала, что играет в опасную игру. Ведь он мог не ограничиться поцелуем, а взять ее прямо здесь, неистово и страстно. Так, как мужчина берет женщину, которую желает. При мысли об этом у нее пересохло в горле, а тело начала сотрясать крупная дрожь.
Она соскользнула с ограды и, прихрамывая, подошла к нему вплотную.
– Пусть так. Тогда скажите мне, что вы не хотите меня поцеловать.
Трелони отвел взгляд. Но уже через мгновение снова пристально посмотрел на нее. Его холодные, пустые глаза напоминали две темные шахты.
– Я не хочу целовать тебя, глупенькая маленькая девочка.
Но Джессалин уже достаточно хорошо его изучила, чтобы знать: он никогда не говорит того, что думает, и его глаза никогда не выражают того, что он чувствует.
Она положила руки ему на грудь и почувствовала, как под тонкой тканью рубашки по сильному мужскому телу волной пробегает дрожь. Ей безумно хотелось снова ощутить силу его объятий, уступить пугающе-притягательному обаянию, которое от него исходило. Уступив ему, она привязала бы его к себе. Касаясь его тела, она завладела бы и душой.
Джессалин оторвала ладонь от груди Трелони и зарылась пальцами во влажные волосы на затылке. Он так впился ей в предплечья, что стало больно, но Джессалин было все равно. Она смаковала дрожь, от которой его сильное тело вибрировало, как чересчур туго натянутая струна.
– Нет, это нужно немедленно прекратить, – задыхаясь, как от боли, произнес наконец Трелони и попытался оттолкнуть прильнувшую к нему Джессалин. – Прекрати немедленно, слышишь!
Джессалин запрокинула голову так, чтобы чувствовать его учащенное дыхание на своем лице. Ее губы приоткрылись.
– Маккейди, – прошептала она.
Больше ничего говорить не пришлось. Он прильнул к ее губам, подавляя собственный хриплый стон. Его рот был горячим и влажным. Так целуют женщину, которую неистово и безудержно хотят. Джессалин показалось, что она глотает огонь.
Теперь он прижимал ее к ограде всей своей тяжестью. Острые камни впивались в спину, но Джессалин их не чувствовала. Так же, как не слышала ни шума прибоя, ни криков чаек. Она ощущала только его. Его губы, язык и сильное, мускулистое тело.
Трелони оторвался от ее рта, и Джессалин запрокинула голову. Теперь его губы и язык ласкали ее обнаженную шею, и ей казалось, что они оставляют за собой огненный след. Сильные руки коснулись ее груди и сквозь тонкую ткань платья сжали набухшие соски. Было почти больно, но эта боль дарила такое наслаждение, что, казалось, она сейчас взорвется, разлетится на мелкие кусочки.
Но вот Трелони поднял голову, и она заглянула в его темные глаза. В них застыла самая настоящая мука.
– Джесса, ради всего святого, я всего лишь мужчина! Да поможет мне Бог, потому что я, наверное, не смогу остановиться.
На каменистой тропинке послышались чьи-то шаги, и он тотчас отпрянул.
На вершине утеса появилась Батшеба Стаут. Откинув с лица спутанные темные волосы, она замерла в нерешительности, пытаясь понять, что означает открывшаяся перед ней картина.
Но вот наконец она пожала плечами, отчего старенькое платье соблазнительно натянулось на упругой груди, и заговорила:
– Нам бы лучше вернуться к лодке, сэр. Если папаша заметит, что я ее взяла, то выпорет меня до полусмерти.
Прислонившись к изгороди, лейтенант Трелони едва переводил дыхание. На смуглых щеках горел темный румянец, на виске пульсировала жилка. Узкие брюки натянулись так, что, казалось, вот-вот порвутся. Его глаза, полные ярости и желания, горели на лице, как две открытые раны. Но в этом взгляде было что-то еще… Что-то похожее на ненависть.
Крепко прижимая к груди котенка и прихрамывая, Джессалин вошла в задние ворота. И сразу почувствовала, что что-то не так. Посреди двора с ружьем в руках стоял Майор. У его ног, в луже крови, лежала огромная чайка. Но еще необычнее выглядела фигура, приближавшаяся к ним через бесплодную, каменистую пустошь. Незнакомый мужчина верхом на вороной кляче болтался в седле так, словно впервые влез на лошадь.
Поглаживая Наполеона, Джессалин напряженно наблюдала за приближением нелепой фигуры – в Энд-коттедже почти не бывало посетителей.
Но тут сдавленный крик Майора отвлек ее внимание. По изрезанному морщинами лицу старого конюха текли слезы.
– Умерла, – наконец выговорил он. – Лошадь умерла.
– Умерла? – повторила Джессалин, не веря собственным ушам. Нет, верно, Майор оговорился. Он, конечно, имел в виду чайку.
Но несчастный снова заговорил. Джессалин никогда не слышала от Майора такой длинной речи. Он выстрелил в чайку. Наверное, у Надежды Летти было слабое сердце – она испугалась выстрела, и оно остановилось. Еще минутку назад она резво скакала по загону, а тут вдруг упала на колени и умерла.
Джессалин смотрела на Майора широко открытыми глазами и ничего не могла понять. Нет, она, конечно, слышала его слова, но они казались какими-то нереальными. Из оцепенения ее вывел стук копыт. Незнакомец уже подъехал к воротам. Почему-то она обрадовалась. Как будто появление незнакомца разрушит чары, и вдруг окажется, что ничего не случилось.
Незваный гость спешился, подошел к Джессалин и снял шляпу. Густые волосы цвета спелой пшеницы. На длинном худом лице выделялись запавшие глаза, под которыми залегли глубокие тени, лоб изрезан морщинами.
– Мисс Летти? – неуверенно осведомился прибывший.
Джессалин кивнула. Уголком глаза она видела, как Майор направился к конюшне, а Надежда Летти неподвижно лежит в загоне. Котенок замяукал и, извиваясь и царапаясь, начал вырываться из ее рук. Но Джессалин все не решалась отпустить его – ведь большая, злобная чайка может вернуться. Хотя нет, чайку подстрелили. Ну да, вот луча окровавленных перьев.
Незнакомец тем временем изумленно рассматривал ее грязное, порванное платье и кровавую рану на руке.
– Мисс Летти? – еще раз с сомнением переспросил он. – Меня зовут Джоффрей Стенхоуп. Я… ээ… друг вашей матери.
Джессалин машинально кивнула, но тут же опомнилась.
– Моей матери? – Со смешанным чувством страха и надежды она посмотрела на незнакомца.
– Да. – За спиной у Джессалин открылась дверь, и Стенхоуп тревожно обернулся. Его кроткие карие глаза напоминали глаза оленя. – После того, как он… после смерти вашего отца ваша мать… ээ… решила остаться со мной.
– Ну да, вы оба «оставались» друг с другом в грехе многие годы. – К ним приближалась леди Летти, сердито стуча тростью по каменным плитам двора. И тут достопочтенная дама вдруг заговорила так, как говаривала девчонкой, когда работала на руднике: – Ну и как, эта потаскушка того стоила? Нравилось тебе жить со шлюхой, которая сперва наставила рога умирающему мужу, а после бросила единственную дочку?
Стенхоуп нервно облизнул припухлые, какие-то детские губы. Его кроткий олений взгляд снова остановился на Джессалин.
– Мы с вашей матерью не могли жить друг без друга. Я бы обязательно женился на ней, после того как он… после смерти вашего отца. Но дело в том, что я сам… я тоже не был свободен. И я… я и сейчас несвободен. – Наконец он решился повернуться к леди Летти и протянул к ней руку, словно моля о пощаде и понимании. – Эмма и я… Мы понимали, что наша любовь преступна перед Богом и перед обществом, но мы не могли друг без друга. Мы думали, ребенку будет лучше здесь, с вами, подальше от сплетен о нашей… ээ… связи.
Леди Летти презрительно хмыкнула.
– Да уж, конечно, ей здесь лучше. Ну а зачем вы сейчас-то заявились? Что надо этой шлюхе? – Гордо вскинутый подбородок старой леди слегка подрагивал. Свободной рукой она крепко прижала Джессалин к себе. – Она не получит девочку обратно. Сдохнет, но не получит.
– Она умерла. Понимаете, Эмма умерла. – На последнем слове его голос дрогнул. – Я подумал, что вы должны это знать, – продолжал он, обращаясь к Джессалин. – Вы же все-таки ее дочь. И имеете право знать.
Джессалин стояла, не в силах ни пошевелиться, ни даже заговорить. Она смотрела, как Майор, волоча за собой одеяло, направляется к неподвижно лежащей Надежде Летти. Почему же лошадь так необычно себя ведет, почему улеглась прямо посередине загона? И вдруг Джессалин вспомнила: Надежда Летти мертва.
Незнакомец снова заговорил, и Джессалин изо всех сил постаралась сосредоточиться, уловить смысл его слов.
– В Лондоне остался дом. По закону он принадлежит вам, потому что ваш отец купил его незадолго до того, как… незадолго до своей смерти. Он, правда, заложен, но мы не могли иначе. В городе жизнь очень дорогая. И боюсь, что большая часть денег тоже давно потрачена. Да, и еще, конечно, лошади. Чистокровные. Правда, самых лучших недавно пришлось продать. Как раз перед тем, как она… заболела. Но кое-что все же осталось. Несколько неплохих скакунов. Эмма… ваша мать оставила их вам.
– Почему? – поинтересовалась Джессалин. Стенхоуп озадаченно моргнул и опять облизал губы.
– Вы же все-таки ее дочь. Ее единственный ребенок.
– Она ни разу не навестила меня. Даже не написала. Почему?
Стенхоуп отвел взгляд, на его впалых щеках выступил яркий румянец. Большие руки нервно мяли поля касторовой шляпы.
– Понимаете, этот скандал… Мы думали… Она думала, что… – Окончательно запутавшись, он судорожно сглотнул и сделал глубокий вдох. – Как бы там ни было, вы – ее дочь.
Нет, подумала Джессалин, дело отнюдь не в скандале. Мать ни разу не навестила ее за последние десять лет по одной простой причине – она не хотела, чтобы ребенок мешал ей и этому человеку.
– Теперь уже нет, – сказала Джессалин. Так вот он какой, любовник ее матери. Наполеон перестал вырываться и мирно урчал, уютно устроившись у нее на руках. Прижав пушистое тельце к щеке, Джессалин слышала, как бьется маленькие сердечко. – Я лишилась матери много лет назад.
С этими словами Джессалин повернулась к незнакомцу спиной и направилась к загону. Туда, где под одеялом лежало то, что прежде было Надеждой Летти.
С моря дул сильный соленый ветер. Он развевал ленты шляпки, трепал легкую ткань юбки.
Недавно был отлив. Оставляя цепочку глубоких следов на влажном песке, к ней шел высокий, стройный мужчина в ярко-алой полковой форме. Подойдя к Джессалин, он молча встал рядом. Она тоже молчала, глядя на море, где зеленовато-голубое перемежалось полосами необыкновенно чистого, темно-серого цвета.
– Мисс Летти… Бекка рассказала мне о вашей матери… и о лошади. Я…
– Только не нужно соболезнований. Говорите все, что угодно, но только не нужно жалеть меня. – Ветер растрепал ее волосы, разметал непокорные пряди по загорелым щекам. Маккейди чувствовал ее запах – запах солнца, моря и горячего, земного желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Казалось, эта чайка обладает незаурядным, хотя и злобным умом. В первую очередь она атаковала голые руки Джессалин, нанося безжалостные удары изогнутым, острым, как нож, клювом. Джессалин невольно вскрикнула от боли и страха, но рук не разжала.
Прошло несколько минут. Из раненой руки ручьем текла кровь, и Джессалин, с трудом сдерживая слезы, понимала, что этот кошмар обязательно повторится. И вот сквозь шум прибоя она снова услышала это…
Хлоп… Хлоп… Хлоп…
– О Господи… – только и смогла прошептать она, покрепче прижавшись к скале и приготовившись к новой атаке.
Но тут она услышала, как скрежещет о гальку киль вытягиваемой на берег лодки, и Маккейди Трелони выкрикивает ее имя. Оказывается, это хлопали паруса.
– Лейтенант! – закричала она, чуть не плача теперь уже от облегчения. – Умоляю, прогоните эту проклятую птицу!
– Она уже улетела, мисс Летти. Но как же вы… А впрочем, неважно. Главное, держитесь, я поднимаюсь.
Прошла, казалось, целая вечность, еще немного, и она не выдержит.
– Вы собираетесь спасать меня или нет?
– Конечно, нет. – Трелони стоял на тропинке, и его стройный силуэт четко вырисовывался на фоне грязно-серого неба. Спуская Джессалин канат, захваченный с лодки, он продолжал: – Я постою здесь и подожду, пока вы упадете и разобьетесь о камни. Во-первых, это будет гораздо забавнее. А во-вторых, лучшего вы и не заслуживаете. Интересно, чем набита ваша голова, если вы вздумали карабкаться по отвесной скале, вместо того чтобы воспользоваться вполне приличной тропинкой.
Джессалин уже обеими руками ухватилась за канат, и ей оставалось только надеяться, что он выдержит ее вес. Тем более что сначала нужно было спуститься вниз и забрать Наполеона.
Подъем оказался неожиданно легким, потому что лейтенант помогал ей, вытягивая канат на себя. И вот наконец сильные руки ухватили ее под локти и поставили на землю. Но едва Джессалин попыталась наступить на правую ногу, как вскрикнула от боли и закусила губу.
– Кажется, я вывихнула лодыжку. Не знаю, как это получилось, но я…
Подняв глаза, она увидела, что его взгляд опять прикован к ее рту, а лицо приобрело уже хорошо знакомое ей выражение. Так прошло несколько секунд, а затем он, не говоря ни слова, подхватил ее на руки и понес вверх. Это было восхитительно – снова чувствовать на себе его руки. Обхватив свободной рукой шею Трелони, Джессалин прижалась щекой к его груди. Мокрая рубаха пахла морем и… им.
Поднявшись наверх, Маккейди усадил ее на каменную изгородь.
– Ну, теперь вы в полной безопасности, мисс Летти, – сказал он, убирая ее руку со своей шеи. – И нет никакой необходимости цепляться за меня мертвой хваткой.
Джессалин вспыхнула от стыда. Ну почему, стоит ему появиться, она обязательно выкинет какую-нибудь глупость? А он, вероятно, считает, что она делает это специально, чтобы привлечь его внимание. От этой мысли стало так обидно, что захотелось расплакаться.
Но Джессалин сдержалась. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и занялась Наполеоном. Она посадила котенка рядом с собой на изгородь, и тот сразу же как ни в чем не бывало устремился за каким-то жуком. Глупыш даже не подозревал, что недавно им самим чуть не пообедали. Лейтенант Трелони не уходил. Широко расставив ноги, он стоял прямо перед Джессалин. А она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза и уперлась взглядом в его грудь. Намокшая тонкая ткань плотно облегала загорелые, мускулистые плечи. Сердце Джессалин заколотилось с такой силой, что стук, казалось, был слышен за целую милю.
– Возможно, мой вопрос вас удивит, однако мне очень хотелось бы знать, какого черта вы делали там, на скале. Пытались улететь во Францию? Или, может быть, сегодня, проснувшись, вы вообразили, что превратились в чайку?
Джессалин наконец решилась поднять глаза. Губы Трелони были сжаты в узкую линию.
– Я выручала Наполеона, – ответила она и, увидев изумленное выражение его лица, невольно рассмеялась. – Какой же вы глупый. Наполеон – это мой котенок, а вовсе не ссыльный император.
– Ну конечно! – Складки в углах его рта стали еще глубже. – Как же я сразу не догадался? – Сделав шаг назад, Трелони наклонился, и намокшая рубаха натянулась на его широких плечах. – Дайте я посмотрю, что у вас с ногой.
Даже сквозь толстую кожу ботинка Джессалин почувствовала прикосновение его пальцев и вздрогнула. Но на этот раз не от боли.
– Наверное, придется разрезать ботинок.
– Ой! – испуганно воскликнула Джессалин. – Пожалуйста, постарайтесь этого не делать. Бабушка с меня шкуру спустит. Это уже вторые ботинки за лето. Скажите, а Шеба Стаут – ваша любовница?
Пальцы Трелони с силой сжали ее лодыжку.
– Ай!
– Вас, мисс Летти, абсолютно не касается, с кем я сплю.
– Я только хотела поддержать разговор.
– Так разговор не поддерживают. Это просто вульгарное любопытство.
Лейтенант начал расшнуровывать ботинок, н Джессалин снова вскрикнула.
– Черт! Да больно же!
– Заткнитесь, – невозмутимо отпарировал Трелони, но теперь он тянул ботинок более осторожно. – И еще. На вашем месте я бы последил за своим языком. Вы, похоже, вращаетесь в не слишком изысканном обществе.
Джессалин посмотрела на его склоненную голову. Больше всего на свете ей сейчас хотелось поцеловать то место, где волосы слегка вились на затылке. Она не удержалась и провела по ним рукой. Волосы оказались на удивление мягкими, как у ребенка, и чуть влажными от морской воды.
– Я научилась у вас не только ругаться, лейтенант, но и еще кое-чему. Например, теперь я знаю, как определить, хочет мужчина поцеловать меня или нет. Вот сейчас вы, лейтенант, этого хотите.
Трелони выпустил ее ногу и отпрянул, словно она была пламенем и он боялся обжечься.
– Боже праведный, мисс Летти, – сдавленным голосом наконец произнес он. – Вы ведете себя хуже, чем шлюха из Ковент-Гардена.
Сердце Джессалин билось с такой силой, что ей едва удавалось дышать. Она прекрасно понимала, что играет в опасную игру. Ведь он мог не ограничиться поцелуем, а взять ее прямо здесь, неистово и страстно. Так, как мужчина берет женщину, которую желает. При мысли об этом у нее пересохло в горле, а тело начала сотрясать крупная дрожь.
Она соскользнула с ограды и, прихрамывая, подошла к нему вплотную.
– Пусть так. Тогда скажите мне, что вы не хотите меня поцеловать.
Трелони отвел взгляд. Но уже через мгновение снова пристально посмотрел на нее. Его холодные, пустые глаза напоминали две темные шахты.
– Я не хочу целовать тебя, глупенькая маленькая девочка.
Но Джессалин уже достаточно хорошо его изучила, чтобы знать: он никогда не говорит того, что думает, и его глаза никогда не выражают того, что он чувствует.
Она положила руки ему на грудь и почувствовала, как под тонкой тканью рубашки по сильному мужскому телу волной пробегает дрожь. Ей безумно хотелось снова ощутить силу его объятий, уступить пугающе-притягательному обаянию, которое от него исходило. Уступив ему, она привязала бы его к себе. Касаясь его тела, она завладела бы и душой.
Джессалин оторвала ладонь от груди Трелони и зарылась пальцами во влажные волосы на затылке. Он так впился ей в предплечья, что стало больно, но Джессалин было все равно. Она смаковала дрожь, от которой его сильное тело вибрировало, как чересчур туго натянутая струна.
– Нет, это нужно немедленно прекратить, – задыхаясь, как от боли, произнес наконец Трелони и попытался оттолкнуть прильнувшую к нему Джессалин. – Прекрати немедленно, слышишь!
Джессалин запрокинула голову так, чтобы чувствовать его учащенное дыхание на своем лице. Ее губы приоткрылись.
– Маккейди, – прошептала она.
Больше ничего говорить не пришлось. Он прильнул к ее губам, подавляя собственный хриплый стон. Его рот был горячим и влажным. Так целуют женщину, которую неистово и безудержно хотят. Джессалин показалось, что она глотает огонь.
Теперь он прижимал ее к ограде всей своей тяжестью. Острые камни впивались в спину, но Джессалин их не чувствовала. Так же, как не слышала ни шума прибоя, ни криков чаек. Она ощущала только его. Его губы, язык и сильное, мускулистое тело.
Трелони оторвался от ее рта, и Джессалин запрокинула голову. Теперь его губы и язык ласкали ее обнаженную шею, и ей казалось, что они оставляют за собой огненный след. Сильные руки коснулись ее груди и сквозь тонкую ткань платья сжали набухшие соски. Было почти больно, но эта боль дарила такое наслаждение, что, казалось, она сейчас взорвется, разлетится на мелкие кусочки.
Но вот Трелони поднял голову, и она заглянула в его темные глаза. В них застыла самая настоящая мука.
– Джесса, ради всего святого, я всего лишь мужчина! Да поможет мне Бог, потому что я, наверное, не смогу остановиться.
На каменистой тропинке послышались чьи-то шаги, и он тотчас отпрянул.
На вершине утеса появилась Батшеба Стаут. Откинув с лица спутанные темные волосы, она замерла в нерешительности, пытаясь понять, что означает открывшаяся перед ней картина.
Но вот наконец она пожала плечами, отчего старенькое платье соблазнительно натянулось на упругой груди, и заговорила:
– Нам бы лучше вернуться к лодке, сэр. Если папаша заметит, что я ее взяла, то выпорет меня до полусмерти.
Прислонившись к изгороди, лейтенант Трелони едва переводил дыхание. На смуглых щеках горел темный румянец, на виске пульсировала жилка. Узкие брюки натянулись так, что, казалось, вот-вот порвутся. Его глаза, полные ярости и желания, горели на лице, как две открытые раны. Но в этом взгляде было что-то еще… Что-то похожее на ненависть.
Крепко прижимая к груди котенка и прихрамывая, Джессалин вошла в задние ворота. И сразу почувствовала, что что-то не так. Посреди двора с ружьем в руках стоял Майор. У его ног, в луже крови, лежала огромная чайка. Но еще необычнее выглядела фигура, приближавшаяся к ним через бесплодную, каменистую пустошь. Незнакомый мужчина верхом на вороной кляче болтался в седле так, словно впервые влез на лошадь.
Поглаживая Наполеона, Джессалин напряженно наблюдала за приближением нелепой фигуры – в Энд-коттедже почти не бывало посетителей.
Но тут сдавленный крик Майора отвлек ее внимание. По изрезанному морщинами лицу старого конюха текли слезы.
– Умерла, – наконец выговорил он. – Лошадь умерла.
– Умерла? – повторила Джессалин, не веря собственным ушам. Нет, верно, Майор оговорился. Он, конечно, имел в виду чайку.
Но несчастный снова заговорил. Джессалин никогда не слышала от Майора такой длинной речи. Он выстрелил в чайку. Наверное, у Надежды Летти было слабое сердце – она испугалась выстрела, и оно остановилось. Еще минутку назад она резво скакала по загону, а тут вдруг упала на колени и умерла.
Джессалин смотрела на Майора широко открытыми глазами и ничего не могла понять. Нет, она, конечно, слышала его слова, но они казались какими-то нереальными. Из оцепенения ее вывел стук копыт. Незнакомец уже подъехал к воротам. Почему-то она обрадовалась. Как будто появление незнакомца разрушит чары, и вдруг окажется, что ничего не случилось.
Незваный гость спешился, подошел к Джессалин и снял шляпу. Густые волосы цвета спелой пшеницы. На длинном худом лице выделялись запавшие глаза, под которыми залегли глубокие тени, лоб изрезан морщинами.
– Мисс Летти? – неуверенно осведомился прибывший.
Джессалин кивнула. Уголком глаза она видела, как Майор направился к конюшне, а Надежда Летти неподвижно лежит в загоне. Котенок замяукал и, извиваясь и царапаясь, начал вырываться из ее рук. Но Джессалин все не решалась отпустить его – ведь большая, злобная чайка может вернуться. Хотя нет, чайку подстрелили. Ну да, вот луча окровавленных перьев.
Незнакомец тем временем изумленно рассматривал ее грязное, порванное платье и кровавую рану на руке.
– Мисс Летти? – еще раз с сомнением переспросил он. – Меня зовут Джоффрей Стенхоуп. Я… ээ… друг вашей матери.
Джессалин машинально кивнула, но тут же опомнилась.
– Моей матери? – Со смешанным чувством страха и надежды она посмотрела на незнакомца.
– Да. – За спиной у Джессалин открылась дверь, и Стенхоуп тревожно обернулся. Его кроткие карие глаза напоминали глаза оленя. – После того, как он… после смерти вашего отца ваша мать… ээ… решила остаться со мной.
– Ну да, вы оба «оставались» друг с другом в грехе многие годы. – К ним приближалась леди Летти, сердито стуча тростью по каменным плитам двора. И тут достопочтенная дама вдруг заговорила так, как говаривала девчонкой, когда работала на руднике: – Ну и как, эта потаскушка того стоила? Нравилось тебе жить со шлюхой, которая сперва наставила рога умирающему мужу, а после бросила единственную дочку?
Стенхоуп нервно облизнул припухлые, какие-то детские губы. Его кроткий олений взгляд снова остановился на Джессалин.
– Мы с вашей матерью не могли жить друг без друга. Я бы обязательно женился на ней, после того как он… после смерти вашего отца. Но дело в том, что я сам… я тоже не был свободен. И я… я и сейчас несвободен. – Наконец он решился повернуться к леди Летти и протянул к ней руку, словно моля о пощаде и понимании. – Эмма и я… Мы понимали, что наша любовь преступна перед Богом и перед обществом, но мы не могли друг без друга. Мы думали, ребенку будет лучше здесь, с вами, подальше от сплетен о нашей… ээ… связи.
Леди Летти презрительно хмыкнула.
– Да уж, конечно, ей здесь лучше. Ну а зачем вы сейчас-то заявились? Что надо этой шлюхе? – Гордо вскинутый подбородок старой леди слегка подрагивал. Свободной рукой она крепко прижала Джессалин к себе. – Она не получит девочку обратно. Сдохнет, но не получит.
– Она умерла. Понимаете, Эмма умерла. – На последнем слове его голос дрогнул. – Я подумал, что вы должны это знать, – продолжал он, обращаясь к Джессалин. – Вы же все-таки ее дочь. И имеете право знать.
Джессалин стояла, не в силах ни пошевелиться, ни даже заговорить. Она смотрела, как Майор, волоча за собой одеяло, направляется к неподвижно лежащей Надежде Летти. Почему же лошадь так необычно себя ведет, почему улеглась прямо посередине загона? И вдруг Джессалин вспомнила: Надежда Летти мертва.
Незнакомец снова заговорил, и Джессалин изо всех сил постаралась сосредоточиться, уловить смысл его слов.
– В Лондоне остался дом. По закону он принадлежит вам, потому что ваш отец купил его незадолго до того, как… незадолго до своей смерти. Он, правда, заложен, но мы не могли иначе. В городе жизнь очень дорогая. И боюсь, что большая часть денег тоже давно потрачена. Да, и еще, конечно, лошади. Чистокровные. Правда, самых лучших недавно пришлось продать. Как раз перед тем, как она… заболела. Но кое-что все же осталось. Несколько неплохих скакунов. Эмма… ваша мать оставила их вам.
– Почему? – поинтересовалась Джессалин. Стенхоуп озадаченно моргнул и опять облизал губы.
– Вы же все-таки ее дочь. Ее единственный ребенок.
– Она ни разу не навестила меня. Даже не написала. Почему?
Стенхоуп отвел взгляд, на его впалых щеках выступил яркий румянец. Большие руки нервно мяли поля касторовой шляпы.
– Понимаете, этот скандал… Мы думали… Она думала, что… – Окончательно запутавшись, он судорожно сглотнул и сделал глубокий вдох. – Как бы там ни было, вы – ее дочь.
Нет, подумала Джессалин, дело отнюдь не в скандале. Мать ни разу не навестила ее за последние десять лет по одной простой причине – она не хотела, чтобы ребенок мешал ей и этому человеку.
– Теперь уже нет, – сказала Джессалин. Так вот он какой, любовник ее матери. Наполеон перестал вырываться и мирно урчал, уютно устроившись у нее на руках. Прижав пушистое тельце к щеке, Джессалин слышала, как бьется маленькие сердечко. – Я лишилась матери много лет назад.
С этими словами Джессалин повернулась к незнакомцу спиной и направилась к загону. Туда, где под одеялом лежало то, что прежде было Надеждой Летти.
С моря дул сильный соленый ветер. Он развевал ленты шляпки, трепал легкую ткань юбки.
Недавно был отлив. Оставляя цепочку глубоких следов на влажном песке, к ней шел высокий, стройный мужчина в ярко-алой полковой форме. Подойдя к Джессалин, он молча встал рядом. Она тоже молчала, глядя на море, где зеленовато-голубое перемежалось полосами необыкновенно чистого, темно-серого цвета.
– Мисс Летти… Бекка рассказала мне о вашей матери… и о лошади. Я…
– Только не нужно соболезнований. Говорите все, что угодно, но только не нужно жалеть меня. – Ветер растрепал ее волосы, разметал непокорные пряди по загорелым щекам. Маккейди чувствовал ее запах – запах солнца, моря и горячего, земного желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47