Квинт и остальные стражники расположились в лагере за городской стеной, чтобы ожидать приказов, которые, как полагал Квинт, не поступят.
Ицены приняли их с доверием, и, конечно, даже Кат не станет выставлять излишних требований. Римляне не воюют с женщинами, и не нападают без предупреждения. Завтра, без сомнения, они отправятся назад, в Колчестер, вместе с какими-нибудь трофеями, которые старый негодяй выманит у бедной королевы, и все будет кончено. Несмотря на слабое сожаление из-за того, что он никогда больше не увидит неизвестную девушку, Квинт вздохнул с облегчением.
Он совершенно ошибся во всех своих предположениях.
На следующее утро гвардии было приказано возвращаться во дворец пешим порядком, оставив лошадей за городом. Во дворе их встретил Отон.
– Веселье скоро начнется, мальчики! – заорал он. – Прокуратор велел вам пока глотнуть доброго римского вина, которое припрятали эти скоты. Вот оно! – Он кивнул в сторону двух огромных амфор, выставленных во двор. В них плескалось красное вино. Ясно было, что Отон уже успел основательно к нему приложиться, и его люди, рыча от удовольствия, поспешили сравняться с ним. Квинт к ним не присоединился. Ему не хотелось пить. Эти пьяные громилы ничем не напоминали тех дисциплинированных римских солдат, среди которых он служил. Конечно, с презрением подумал он, ведь Кат не военный полководец, а всего лишь гражданский чиновник.
Он взглянул на портал дворца, когда звенящий яростью женский голос воскликнул по-латыни:
– Никогда! Никогда этого не будет! Невозможно, чтобы император Нерон так оскорбил своих верных союзников!
Квинт покосился на Отона и стражников, которые продолжали толпиться вокруг амфор с вином, и толкнул тяжелую деревянную дверь.
В низком длинном зале было тесно и дымно от большого очага посередине, однако он сразу увидел группу взволнованных людей вокруг Ката и королевы Боадицеи. Эти двое стояли у огня. Боадицея возвышалась над прокуратором, окруженным своими рабами. За королевой стояли с десяток ее родичей и высокородных иценов – высоких, рыжебородых людей в рогатых шлемах и безоружных, в соответствии с римскими законами. Они казались растерянными, озабоченными, стремясь уследить за латинской речью, которой их королева так хорошо владела.
Женщины тоже были здесь, сбившись за огромным ткацким станком в углу. Квинт разглядел среди них обеих принцесс и миниатюрную девушку с каштановыми волосами.
– Как я понимаю, – тихо произнес Кат, набычившись лысой головой на Боадицею, – ты отказываешься подчиниться приказам нашего блистательного императора…
Боадицея вздрогнула, ее лицо побелело, глаза вспыхнули, и она воскликнула с гневной насмешкой:
– Приказу, чтобы я отреклась? Чтобы я подчинила свой народ и свое королевство тебе, чтобы я отдала тебе наследство моих детей и склонилась ниц, как жалкая рабыня? Да, прокуратор. Я отказываюсь! – Ага… – протянул Кат, удовлетворенно улыбаясь. Он повернулся и выкрикнул приказ Гектору-сицилийцу, главному среди рабов. Тот метнулся к двери и там столкнулся с Квинтом.
– Назад, на пост! – прошипел Гектор. – Время настало.
Квинт нахмурился, но вышел во двор, где раб передавал команду Ката Отону.
Свинячьи глазки центуриона зажглись, он встряхнул головой, чтобы разогнать винные пары.
– Стройтесь! – заорал он. – Во дворец! Не позволяйте иценам бежать, но и не убивайте без нужды!
Двести стражников вытащили мечи из ножен и ринулись вперед. Квинту пришлось присоединиться к ним. Они ворвались в зал так быстро, что ицены поначалу растерялись. Затем они принялись защищаться – в ход пошли кулаки, зубы, скамейки, кувшины, но в ответ беззащитные ицены получали удары мечами плашмя. Рубить и колоть им тоже пришлось, в чем приняли участие рабы Ката. Сам прокуратор, чтобы уберечься от схватки, влез на стол, пританцовывая от возбуждения.
Вскоре все оставшиеся в живых ицены были связаны и свалены, как дрова в углу зала, а Отон, которому удалось схватить королеву, проволок ее по полу.
– Поставь ее! – завизжал Кат. – Сейчас Боадицея узнает, как Рим наказывает тех, кто противится его мощи!
Он махнул Гектору, вбежавшему с большой черной трехвостной плетью. Отон, поставив королеву на ноги, держал, ее за локти, когда раб, хихикая, взмахивал плетью. Она свистела в воздухе, длинные хвосты, как змеи снова и снова обвивались вокруг тела Боадицеи. Ее шерстяное платье было разорвано в клочья, кровь, струившаяся по плечам, склеила золотые волосы. Она не издала ни звука, но стояла молча как камень, лицо ее посерело, как пепел, а глаза были тусклые и ужасны словно глаза мертвой.
Кричали ее дочери, и Квинт, в ярости и тоске при этих воплях, повернулся, чтобы увидеть, как два здоровенных солдата сгребли двух рыжеволосых принцесс и потащили их из зала.
Кат тоже повернулся и рассмеялся.
– Пусть себе, – сказал он. – У моих солдат в последнее время жизнь была скучная, они жаждут немного поразвлечься… Прекрати, – бросил он рабу, который опустил плеть. – Без сомнения, королева усвоила урок. Убрать ее с дороги и обыскать дворец – начните вот с этого сундука.
Пока Кат говорил, Квинт неожиданно поймал взгляд запомнившейся ему девушки. Она пыталась укрыться за ткацкие станки, и на нее надвигался коренастый солдат-франк.
Квинт одним прыжком оказался рядом с франком и свалил его на пол.
– Сюда, быстрее! – крикнул он девушке, но та только смотрела на него в немом ужасе, и он подхватил ее и вынес через дверь, что вела в боковой двор. Глотнув холодного воздуха, она принялась отчаянно сопротивляться, вцепившись ему в лицо и силясь выцарапать глаза.
– Нет! – воскликнул Квинт. – Я не причиню тебе вреда. – Он не осмеливался отпустить ее, потому что франк прогромыхал во двор вслед за ними. – Дурочка! – сердито произнес он, пока бежал с ней через двор. – Я пытаюсь тебе помочь!
Она плохо понимала его слова, но уловила их смысл. Затихла, что-то неожиданно прошептала и указала на круглое строение на высоких столбах. Это был амбар, и Квинт понял, что она имеет в виду. Он втолкнул ее туда через закрытую дверь, вскарабкался сам и втянул за собой приставную лестницу, а подоспевший франк внизу бешено ругался.
– Бесполезно, мой друг, – сказал Квинт, издевательски глядя на него, – тебе сюда не залезть. Ступай отсюда побыстрее.
Франк взглянул на обнаженный меч Квинта, готовый к бою, на холодные, пристальные глаза молодого римлянина, пожал плечами и пошел прочь.
Квинт опустил меч и заглянул в амбар. Девушка лежала, сжавшись, на груде зерна и всхлипывала. Он сел рядом и осторожно погладил ее по плечу.
– Думаю, тебе лучше оставаться здесь, пока я не найду какой-нибудь способ увести тебя подальше от… от того, что происходит во дворце.
Девушка немного знала латынь, и на сей раз поняла, что он сказал. Она вздрогнула, прикрыла лицо руками, и что-то прошептала на родном языке. Затем медленно перевела.
– Ненавижу тебя, римлянин, – процедила она сквозь зубы. – И буду ненавидеть до смерти.
– Понимаю, – сказал Квинт. – И не виню тебя. Но ты не должна думать, что все римляне такие.
Она вскинула голову и уставилась на него огромными серыми глазами.
– Римляне – звери… как волки… предают, грабят… и ты тоже.
– Я так не считаю, – мягко произнес Квинт, – но это не важно. Кстати, как тебя зовут?
Она перестала плакать и уже спокойно взглянула на него во тьме амбара. Он заметил, что несмотря на свой страх, эта хрупкая на вид девушка сохраняет удивительное самообладание. Затем она произнесла кельтское имя.
– Регана? – с трудом попытался повторить он. – Это твое имя?
– Да, – ответила она. – Я приемная дочь королевы Боадицеи. Мои родители умерли. Она была мне матерью. Никогда я не забуду того, что вы сегодня с ней сделали… и с моими назваными сестрами принцессами.
Квинт ничего не ответил. Импульсивно он протянул руку и коснулся пушистых, растрепанных волос, падавших ей на спину. Она отпрянула, будто он ее ударил и вскинула руки, изготовившись к защите.
– Послушайте, Регана, – холодно сказал Квинт, скрестив руки на груди, – я не хочу тебе зла. Ты не должна меня бояться. А теперь – куда мне тебя отвести, чтоб ты была в безопасности? Думай!
Она постепенно расслабилась, сидя на груде зерна, и, полуприкрыв глаза, изучала его из-под густых ресниц. Его шлем был украшен красным плюмажем, и в полутьме поблескивал выгравированный орел – ненавистный римский знак. Но лицо под шлемом – правильное, обветренное, и спокойные темные глаза были привлекательны.
Взгляд ее смягчился, она собралась что-то сказать, когда снаружи раздался долгий, всхлипывающий вопль, отчаянная мольба к кельтским богам о помощи, и взрыв пьяного хохота.
Она побелела, страх вернулся на ее лицо. Ее затрясло, хоть она и пыталась совладать с собой.
– Я должна пойти к Боадицее… должна помочь…
– Нет! Если ты вернешься, я, конечно, не смогу защитить тебя против всего этого отребья. Но и оставаться здесь нам больше нельзя. Ты должна знать какой-нибудь дом в городе, где ты сможешь спрятаться. Бедный дом, – мрачно добавил он, – куда Кат не озаботится заглянуть.
Ее дыхание замедлилось, и она склонила голову, признав, что он прав.
– Пендок, – прошептала она через миг. – Гончар, он всегда защищал меня. Его хижина – ниже по реке.
Квинт кивнул, и толкнув дверь амбара, осторожно осмотрелся по сторонам. Никого не было видно, кроме трех рабов Ката, которые, сидя на корточках, бранились из-за пригоршни присвоенных ими иценских монет. Квинт не воспользовался приставной лестницей. Он спрыгнул вниз и протянул руки Регане.
– Я тебя понесу, – он говорил очень отчетливо, чтобы она поняла. – Ты должна лежать у меня на плече и притвориться, что ты без сознания.
Она ответила испуганной полуулыбкой. Когда он спустил ее из амбара и взвалил на плечо ее легкое тело, то с неожиданной теплотой подумал, – она доверяет мне, бедный ребенок. Хотя ей было больше шестнадцати лет, а ему еще не исполнилось двадцати, роль защитника заставляла его чувствовать себя значительно старше. Отчасти она напоминала ему младшую сестру Ливию, но, лишь отчасти, ибо, когда он нес ее вниз по склону сквозь лабиринт узких улиц, повинуясь ее едва слышным указаниям, то испытывал новую, непонятную нежность, которую даже его собственная сестра в нем никогда не вызывала.
Один раз их задержали. Трое римских стражников были заняты тем, что грабили каменный дом кого-то из богатейших иценов. Они вышвыривали из-за двери щиты, браслеты, домашнюю утварь – на предмет дальнейшей инспекции прокуратора.
– Стой, Квинт Туллий! – крикнул один из солдат. – Тебя ищет центурион. Ступай во дворец!
– Туда я и направляюсь, – отозвался Квинт, надеясь, что путаница улиц собьет стражника с нужного направления.
– А это что? – солдат указал на обмякшее тело Реганы.
– Думаю, Огону может быть интересно, – ответил Квинт и добавил кое-что в лучшем армейском стиле.
Стражник загоготал и двинулся за Квинтом, который прибавил шагу, и свернув за угол, бросился бежать.
– Сюда! – прошептала Регана. – Сюда! Она соскочила с его плеча и потянула к двери, завешенной коровьей шкурой.
Внутри тесной, круглой хижины воняло мокрой глиной и свиньями, рывшимися в мусоре на утоптанном земляном полу. Хозяин оказался высоким человеком со шрамом на лице и длинными рыжеватыми волосами. Он с изумленным ворчанием отскочил от гончарного колеса, когда в дверь ворвались Регана и высокий римский легионер.
Девушка быстро объяснилась по-кельтски. Гончар отвечал, выпрямившись и глядя на Квинта сузившимися, враждебными глазами.
– Все в порядке, – сказала Регана. – Пендок говорит, что позаботится обо мне. Но он ничего не знал о том, что происходит. Он… он очень зол.
Квинт вздохнул. Разумеется, Пендок, как и любой британец, имел право на подобное чувство, но то, что он продолжал резко и возбужденно говорить Регане, явно уничтожило зыбкое доверие девушки. Она повернулась, не глядя на Квинта. Ее прелестное нежное лицо превратилось в каменную маску. Квинт уловил слово «ловушка», которому его научил Навин, и понял: бесполезно было доказывать, что он не имел скрытых целей, спасая Регану, что он сожалеет об ужасной жестокости по отношению к иценам. Ясно было, что Пендок ему не поверит, да и Регана, пожалуй, тоже.
– Прощай, – сказал он девушке. – Да сохранят тебя Юпитер и Фортуна под своей защитой, Регана.
Теперь она на него посмотрела.
– Римские боги… – произнесла она с невыразимым презрением и отвращением, и отвернулась.
Презрение Реганы угнетало Квинта все последующие три дня, что он провел в городе иценов. В конце концов, он был легионером, принесшим клятву императору исполнять приказы без рассуждений. И недостойно римлянина проявлять чувствительность и мягкость, и брататься с туземцами, которых приобщают к цивилизации ради их же пользы. Ему почти удалось заставить себя забыть Регану и те неведомые чувства, что она пробудила в нем.
И, в конце концов, сардонически думал Квинт, когда они двинулись маршем обратно в Колчестер, иценский инцидент закончился полным триумфом Ката.
Прокуратор был чрезвычайно доволен собой. Квинт, ехавший рядом с носилками, слышал его ликующие победные восклицания. Следом за кавалькадой тянулись двенадцать повозок с трофеями – бронзой, прекрасными британскими эмалями, золотыми оплечьями, браслетами и пряжками. Были там и мешки с иценскими монетами и огромный золотой щит, сорванный с двери дворца. Там же были шестеро новых рабов или заложников, как прокуратор, с несвойственной ему деликатностью, предпочитал их именовать. Это были высокородные ицены, из тех, что захватили во дворце. На них надели тяжелые железные ошейники, прикрепленные к цепям, которыми они были прикованы друг к другу между двух солдат.
– Триновантам полезно будет это увидеть, – постоянно твердил Кат Гектору. – Наглядный урок. Позже я проучу их в Колчестере – они очень небрежны в поклонении храму нашего божественного Клавдия.
– Ужасающе небрежны, возлюбленный хозяин, – подхватил Гектор, умудряясь кланяться, пока он рысил рядом с носилками. – Да, – триновантам будет полезно услышать, как ты сломил дух иценов.
Кат дернул себя за мочку уха.
– Эта Боадицея… она так и не издала ни звука… ни когда, мы секли ее, ни после, когда я великодушно позволил ей убраться в собственные комнаты с ее глупыми, скулящими девками. Можно подумать, они так уж серьезно пострадали!
Квинт потянул уздечку Ферокса, и, к глубокому изумлению, услышал собственный голос.
– А твоя милость не согласилась бы с тем, что это серьезное несчастье, если бы твой дом разграбили, твоих родственников обратили в рабство, тебя бы публично высекли, а твоих дочерей обесчестили?
Кат дернулся и уставился на молодого человека на высоком черном жеребце.
– Ты говоришь, как предатель! Эти варвары не могут чувствовать, как римляне! – Прищурившись, он добавил: – Ты разочаровал меня, Квинт Туллий Пертинакс. Я наблюдал за тобой. Служба без усердия, лень – а теперь еще и наглость. Я надеялся ускорить твою карьеру, возможно, поставить тебя во главе своей личной гвардии. Но раз так, я прослежу, чтобы тебя немедленно вернули в твой легион, где, надеюсь, легат Петиллий Цереалис заставит тебя пообтесаться.
– Слушаюсь, – почтительно сказал Квинт, и, попридержав Ферокса, отъехал к обозу, где постарался скрыть свою радость от других солдат, которые были довольны выпадением из милости римского выскочки. Они расположились на ночь на берегу реки Стур, где проходила граница между иценами и триновантами. Там стоял жалкий РИМСКИЙ форт, в котором Кат решил заночевать, а не спешить оставшиеся несколько миль до Колчестера. Его рабы сразу же приступили к обычным занятиям. Они разогрели воду и ароматные масла для ванны прокуратора. Приготовили ему роскошную постель, и возлежа, он поедал деликатесы, коих требовал даже в глуши – маринованных угрей, жаворонков в меду, пироги с маком – все сдобренное добрым кувшином галльского вина. Квинт увидел это пиршество, когда проходил мимо помещения, где располагался прокуратор. Да пошлет ему Гинея несварение желудка, ядовито подумал он, взывая к богине здоровья.
Гвардии приходилось довольствоваться обычным походным рационом – пшеничными сухарями и сушеной рыбой, сегодня разбавленными вареной бараниной из иценских запасов. Квинт обошел форт и взглянул на шестерых пленников, сидевших на земле – молчаливых, с пустыми глазами. Их крупные светлые головы были бессильно опущены на грудь. Кровь струилась из порезов, натертых железными ошейниками.
– Что они ели? – спросил Квинт у охранника.
– Ничего, – ответил тот, вгрызаясь в кусок мяса. – Прокуратор не приказывал их кормить.
– Ну, так я приказываю, – велел Квинт. – Принеси им что-нибудь из нашего рациона. И, если бы я не служил все еще под началом Дециана Ката, я бы сказал, что он полный идиот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Ицены приняли их с доверием, и, конечно, даже Кат не станет выставлять излишних требований. Римляне не воюют с женщинами, и не нападают без предупреждения. Завтра, без сомнения, они отправятся назад, в Колчестер, вместе с какими-нибудь трофеями, которые старый негодяй выманит у бедной королевы, и все будет кончено. Несмотря на слабое сожаление из-за того, что он никогда больше не увидит неизвестную девушку, Квинт вздохнул с облегчением.
Он совершенно ошибся во всех своих предположениях.
На следующее утро гвардии было приказано возвращаться во дворец пешим порядком, оставив лошадей за городом. Во дворе их встретил Отон.
– Веселье скоро начнется, мальчики! – заорал он. – Прокуратор велел вам пока глотнуть доброго римского вина, которое припрятали эти скоты. Вот оно! – Он кивнул в сторону двух огромных амфор, выставленных во двор. В них плескалось красное вино. Ясно было, что Отон уже успел основательно к нему приложиться, и его люди, рыча от удовольствия, поспешили сравняться с ним. Квинт к ним не присоединился. Ему не хотелось пить. Эти пьяные громилы ничем не напоминали тех дисциплинированных римских солдат, среди которых он служил. Конечно, с презрением подумал он, ведь Кат не военный полководец, а всего лишь гражданский чиновник.
Он взглянул на портал дворца, когда звенящий яростью женский голос воскликнул по-латыни:
– Никогда! Никогда этого не будет! Невозможно, чтобы император Нерон так оскорбил своих верных союзников!
Квинт покосился на Отона и стражников, которые продолжали толпиться вокруг амфор с вином, и толкнул тяжелую деревянную дверь.
В низком длинном зале было тесно и дымно от большого очага посередине, однако он сразу увидел группу взволнованных людей вокруг Ката и королевы Боадицеи. Эти двое стояли у огня. Боадицея возвышалась над прокуратором, окруженным своими рабами. За королевой стояли с десяток ее родичей и высокородных иценов – высоких, рыжебородых людей в рогатых шлемах и безоружных, в соответствии с римскими законами. Они казались растерянными, озабоченными, стремясь уследить за латинской речью, которой их королева так хорошо владела.
Женщины тоже были здесь, сбившись за огромным ткацким станком в углу. Квинт разглядел среди них обеих принцесс и миниатюрную девушку с каштановыми волосами.
– Как я понимаю, – тихо произнес Кат, набычившись лысой головой на Боадицею, – ты отказываешься подчиниться приказам нашего блистательного императора…
Боадицея вздрогнула, ее лицо побелело, глаза вспыхнули, и она воскликнула с гневной насмешкой:
– Приказу, чтобы я отреклась? Чтобы я подчинила свой народ и свое королевство тебе, чтобы я отдала тебе наследство моих детей и склонилась ниц, как жалкая рабыня? Да, прокуратор. Я отказываюсь! – Ага… – протянул Кат, удовлетворенно улыбаясь. Он повернулся и выкрикнул приказ Гектору-сицилийцу, главному среди рабов. Тот метнулся к двери и там столкнулся с Квинтом.
– Назад, на пост! – прошипел Гектор. – Время настало.
Квинт нахмурился, но вышел во двор, где раб передавал команду Ката Отону.
Свинячьи глазки центуриона зажглись, он встряхнул головой, чтобы разогнать винные пары.
– Стройтесь! – заорал он. – Во дворец! Не позволяйте иценам бежать, но и не убивайте без нужды!
Двести стражников вытащили мечи из ножен и ринулись вперед. Квинту пришлось присоединиться к ним. Они ворвались в зал так быстро, что ицены поначалу растерялись. Затем они принялись защищаться – в ход пошли кулаки, зубы, скамейки, кувшины, но в ответ беззащитные ицены получали удары мечами плашмя. Рубить и колоть им тоже пришлось, в чем приняли участие рабы Ката. Сам прокуратор, чтобы уберечься от схватки, влез на стол, пританцовывая от возбуждения.
Вскоре все оставшиеся в живых ицены были связаны и свалены, как дрова в углу зала, а Отон, которому удалось схватить королеву, проволок ее по полу.
– Поставь ее! – завизжал Кат. – Сейчас Боадицея узнает, как Рим наказывает тех, кто противится его мощи!
Он махнул Гектору, вбежавшему с большой черной трехвостной плетью. Отон, поставив королеву на ноги, держал, ее за локти, когда раб, хихикая, взмахивал плетью. Она свистела в воздухе, длинные хвосты, как змеи снова и снова обвивались вокруг тела Боадицеи. Ее шерстяное платье было разорвано в клочья, кровь, струившаяся по плечам, склеила золотые волосы. Она не издала ни звука, но стояла молча как камень, лицо ее посерело, как пепел, а глаза были тусклые и ужасны словно глаза мертвой.
Кричали ее дочери, и Квинт, в ярости и тоске при этих воплях, повернулся, чтобы увидеть, как два здоровенных солдата сгребли двух рыжеволосых принцесс и потащили их из зала.
Кат тоже повернулся и рассмеялся.
– Пусть себе, – сказал он. – У моих солдат в последнее время жизнь была скучная, они жаждут немного поразвлечься… Прекрати, – бросил он рабу, который опустил плеть. – Без сомнения, королева усвоила урок. Убрать ее с дороги и обыскать дворец – начните вот с этого сундука.
Пока Кат говорил, Квинт неожиданно поймал взгляд запомнившейся ему девушки. Она пыталась укрыться за ткацкие станки, и на нее надвигался коренастый солдат-франк.
Квинт одним прыжком оказался рядом с франком и свалил его на пол.
– Сюда, быстрее! – крикнул он девушке, но та только смотрела на него в немом ужасе, и он подхватил ее и вынес через дверь, что вела в боковой двор. Глотнув холодного воздуха, она принялась отчаянно сопротивляться, вцепившись ему в лицо и силясь выцарапать глаза.
– Нет! – воскликнул Квинт. – Я не причиню тебе вреда. – Он не осмеливался отпустить ее, потому что франк прогромыхал во двор вслед за ними. – Дурочка! – сердито произнес он, пока бежал с ней через двор. – Я пытаюсь тебе помочь!
Она плохо понимала его слова, но уловила их смысл. Затихла, что-то неожиданно прошептала и указала на круглое строение на высоких столбах. Это был амбар, и Квинт понял, что она имеет в виду. Он втолкнул ее туда через закрытую дверь, вскарабкался сам и втянул за собой приставную лестницу, а подоспевший франк внизу бешено ругался.
– Бесполезно, мой друг, – сказал Квинт, издевательски глядя на него, – тебе сюда не залезть. Ступай отсюда побыстрее.
Франк взглянул на обнаженный меч Квинта, готовый к бою, на холодные, пристальные глаза молодого римлянина, пожал плечами и пошел прочь.
Квинт опустил меч и заглянул в амбар. Девушка лежала, сжавшись, на груде зерна и всхлипывала. Он сел рядом и осторожно погладил ее по плечу.
– Думаю, тебе лучше оставаться здесь, пока я не найду какой-нибудь способ увести тебя подальше от… от того, что происходит во дворце.
Девушка немного знала латынь, и на сей раз поняла, что он сказал. Она вздрогнула, прикрыла лицо руками, и что-то прошептала на родном языке. Затем медленно перевела.
– Ненавижу тебя, римлянин, – процедила она сквозь зубы. – И буду ненавидеть до смерти.
– Понимаю, – сказал Квинт. – И не виню тебя. Но ты не должна думать, что все римляне такие.
Она вскинула голову и уставилась на него огромными серыми глазами.
– Римляне – звери… как волки… предают, грабят… и ты тоже.
– Я так не считаю, – мягко произнес Квинт, – но это не важно. Кстати, как тебя зовут?
Она перестала плакать и уже спокойно взглянула на него во тьме амбара. Он заметил, что несмотря на свой страх, эта хрупкая на вид девушка сохраняет удивительное самообладание. Затем она произнесла кельтское имя.
– Регана? – с трудом попытался повторить он. – Это твое имя?
– Да, – ответила она. – Я приемная дочь королевы Боадицеи. Мои родители умерли. Она была мне матерью. Никогда я не забуду того, что вы сегодня с ней сделали… и с моими назваными сестрами принцессами.
Квинт ничего не ответил. Импульсивно он протянул руку и коснулся пушистых, растрепанных волос, падавших ей на спину. Она отпрянула, будто он ее ударил и вскинула руки, изготовившись к защите.
– Послушайте, Регана, – холодно сказал Квинт, скрестив руки на груди, – я не хочу тебе зла. Ты не должна меня бояться. А теперь – куда мне тебя отвести, чтоб ты была в безопасности? Думай!
Она постепенно расслабилась, сидя на груде зерна, и, полуприкрыв глаза, изучала его из-под густых ресниц. Его шлем был украшен красным плюмажем, и в полутьме поблескивал выгравированный орел – ненавистный римский знак. Но лицо под шлемом – правильное, обветренное, и спокойные темные глаза были привлекательны.
Взгляд ее смягчился, она собралась что-то сказать, когда снаружи раздался долгий, всхлипывающий вопль, отчаянная мольба к кельтским богам о помощи, и взрыв пьяного хохота.
Она побелела, страх вернулся на ее лицо. Ее затрясло, хоть она и пыталась совладать с собой.
– Я должна пойти к Боадицее… должна помочь…
– Нет! Если ты вернешься, я, конечно, не смогу защитить тебя против всего этого отребья. Но и оставаться здесь нам больше нельзя. Ты должна знать какой-нибудь дом в городе, где ты сможешь спрятаться. Бедный дом, – мрачно добавил он, – куда Кат не озаботится заглянуть.
Ее дыхание замедлилось, и она склонила голову, признав, что он прав.
– Пендок, – прошептала она через миг. – Гончар, он всегда защищал меня. Его хижина – ниже по реке.
Квинт кивнул, и толкнув дверь амбара, осторожно осмотрелся по сторонам. Никого не было видно, кроме трех рабов Ката, которые, сидя на корточках, бранились из-за пригоршни присвоенных ими иценских монет. Квинт не воспользовался приставной лестницей. Он спрыгнул вниз и протянул руки Регане.
– Я тебя понесу, – он говорил очень отчетливо, чтобы она поняла. – Ты должна лежать у меня на плече и притвориться, что ты без сознания.
Она ответила испуганной полуулыбкой. Когда он спустил ее из амбара и взвалил на плечо ее легкое тело, то с неожиданной теплотой подумал, – она доверяет мне, бедный ребенок. Хотя ей было больше шестнадцати лет, а ему еще не исполнилось двадцати, роль защитника заставляла его чувствовать себя значительно старше. Отчасти она напоминала ему младшую сестру Ливию, но, лишь отчасти, ибо, когда он нес ее вниз по склону сквозь лабиринт узких улиц, повинуясь ее едва слышным указаниям, то испытывал новую, непонятную нежность, которую даже его собственная сестра в нем никогда не вызывала.
Один раз их задержали. Трое римских стражников были заняты тем, что грабили каменный дом кого-то из богатейших иценов. Они вышвыривали из-за двери щиты, браслеты, домашнюю утварь – на предмет дальнейшей инспекции прокуратора.
– Стой, Квинт Туллий! – крикнул один из солдат. – Тебя ищет центурион. Ступай во дворец!
– Туда я и направляюсь, – отозвался Квинт, надеясь, что путаница улиц собьет стражника с нужного направления.
– А это что? – солдат указал на обмякшее тело Реганы.
– Думаю, Огону может быть интересно, – ответил Квинт и добавил кое-что в лучшем армейском стиле.
Стражник загоготал и двинулся за Квинтом, который прибавил шагу, и свернув за угол, бросился бежать.
– Сюда! – прошептала Регана. – Сюда! Она соскочила с его плеча и потянула к двери, завешенной коровьей шкурой.
Внутри тесной, круглой хижины воняло мокрой глиной и свиньями, рывшимися в мусоре на утоптанном земляном полу. Хозяин оказался высоким человеком со шрамом на лице и длинными рыжеватыми волосами. Он с изумленным ворчанием отскочил от гончарного колеса, когда в дверь ворвались Регана и высокий римский легионер.
Девушка быстро объяснилась по-кельтски. Гончар отвечал, выпрямившись и глядя на Квинта сузившимися, враждебными глазами.
– Все в порядке, – сказала Регана. – Пендок говорит, что позаботится обо мне. Но он ничего не знал о том, что происходит. Он… он очень зол.
Квинт вздохнул. Разумеется, Пендок, как и любой британец, имел право на подобное чувство, но то, что он продолжал резко и возбужденно говорить Регане, явно уничтожило зыбкое доверие девушки. Она повернулась, не глядя на Квинта. Ее прелестное нежное лицо превратилось в каменную маску. Квинт уловил слово «ловушка», которому его научил Навин, и понял: бесполезно было доказывать, что он не имел скрытых целей, спасая Регану, что он сожалеет об ужасной жестокости по отношению к иценам. Ясно было, что Пендок ему не поверит, да и Регана, пожалуй, тоже.
– Прощай, – сказал он девушке. – Да сохранят тебя Юпитер и Фортуна под своей защитой, Регана.
Теперь она на него посмотрела.
– Римские боги… – произнесла она с невыразимым презрением и отвращением, и отвернулась.
Презрение Реганы угнетало Квинта все последующие три дня, что он провел в городе иценов. В конце концов, он был легионером, принесшим клятву императору исполнять приказы без рассуждений. И недостойно римлянина проявлять чувствительность и мягкость, и брататься с туземцами, которых приобщают к цивилизации ради их же пользы. Ему почти удалось заставить себя забыть Регану и те неведомые чувства, что она пробудила в нем.
И, в конце концов, сардонически думал Квинт, когда они двинулись маршем обратно в Колчестер, иценский инцидент закончился полным триумфом Ката.
Прокуратор был чрезвычайно доволен собой. Квинт, ехавший рядом с носилками, слышал его ликующие победные восклицания. Следом за кавалькадой тянулись двенадцать повозок с трофеями – бронзой, прекрасными британскими эмалями, золотыми оплечьями, браслетами и пряжками. Были там и мешки с иценскими монетами и огромный золотой щит, сорванный с двери дворца. Там же были шестеро новых рабов или заложников, как прокуратор, с несвойственной ему деликатностью, предпочитал их именовать. Это были высокородные ицены, из тех, что захватили во дворце. На них надели тяжелые железные ошейники, прикрепленные к цепям, которыми они были прикованы друг к другу между двух солдат.
– Триновантам полезно будет это увидеть, – постоянно твердил Кат Гектору. – Наглядный урок. Позже я проучу их в Колчестере – они очень небрежны в поклонении храму нашего божественного Клавдия.
– Ужасающе небрежны, возлюбленный хозяин, – подхватил Гектор, умудряясь кланяться, пока он рысил рядом с носилками. – Да, – триновантам будет полезно услышать, как ты сломил дух иценов.
Кат дернул себя за мочку уха.
– Эта Боадицея… она так и не издала ни звука… ни когда, мы секли ее, ни после, когда я великодушно позволил ей убраться в собственные комнаты с ее глупыми, скулящими девками. Можно подумать, они так уж серьезно пострадали!
Квинт потянул уздечку Ферокса, и, к глубокому изумлению, услышал собственный голос.
– А твоя милость не согласилась бы с тем, что это серьезное несчастье, если бы твой дом разграбили, твоих родственников обратили в рабство, тебя бы публично высекли, а твоих дочерей обесчестили?
Кат дернулся и уставился на молодого человека на высоком черном жеребце.
– Ты говоришь, как предатель! Эти варвары не могут чувствовать, как римляне! – Прищурившись, он добавил: – Ты разочаровал меня, Квинт Туллий Пертинакс. Я наблюдал за тобой. Служба без усердия, лень – а теперь еще и наглость. Я надеялся ускорить твою карьеру, возможно, поставить тебя во главе своей личной гвардии. Но раз так, я прослежу, чтобы тебя немедленно вернули в твой легион, где, надеюсь, легат Петиллий Цереалис заставит тебя пообтесаться.
– Слушаюсь, – почтительно сказал Квинт, и, попридержав Ферокса, отъехал к обозу, где постарался скрыть свою радость от других солдат, которые были довольны выпадением из милости римского выскочки. Они расположились на ночь на берегу реки Стур, где проходила граница между иценами и триновантами. Там стоял жалкий РИМСКИЙ форт, в котором Кат решил заночевать, а не спешить оставшиеся несколько миль до Колчестера. Его рабы сразу же приступили к обычным занятиям. Они разогрели воду и ароматные масла для ванны прокуратора. Приготовили ему роскошную постель, и возлежа, он поедал деликатесы, коих требовал даже в глуши – маринованных угрей, жаворонков в меду, пироги с маком – все сдобренное добрым кувшином галльского вина. Квинт увидел это пиршество, когда проходил мимо помещения, где располагался прокуратор. Да пошлет ему Гинея несварение желудка, ядовито подумал он, взывая к богине здоровья.
Гвардии приходилось довольствоваться обычным походным рационом – пшеничными сухарями и сушеной рыбой, сегодня разбавленными вареной бараниной из иценских запасов. Квинт обошел форт и взглянул на шестерых пленников, сидевших на земле – молчаливых, с пустыми глазами. Их крупные светлые головы были бессильно опущены на грудь. Кровь струилась из порезов, натертых железными ошейниками.
– Что они ели? – спросил Квинт у охранника.
– Ничего, – ответил тот, вгрызаясь в кусок мяса. – Прокуратор не приказывал их кормить.
– Ну, так я приказываю, – велел Квинт. – Принеси им что-нибудь из нашего рациона. И, если бы я не служил все еще под началом Дециана Ката, я бы сказал, что он полный идиот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22