Он заметил, что на него смотрят, и помахал рукой, всем своим видом показывая, что не обиделся.
– Я верю, что удача к нам вернулась, – сказал Дион. – и теперь мы взаправду можем поспешить – хвала Фортуне!
Глава девятая
Теплый прием. – Квинт-центурион. – Встреча с Фероксом. – Стратегия Эппингского леса.
Расставшись с барышником, римляне пересекли Темзу и заночевали в Долине Великого Белого Коня, в виду этой странной меловой фигуры размером с целую деревню, которую народ древности выложил на склоне зеленого холма.
Этому белому коню с длинными изогнутыми ногами и откинутой головой поклонялись атребаты, и он был сердцем их страны. Потому молодые люди продвигались дальше с величайшей осторожностью, но больше никаких приключений с ними не случилось. Они свернули на дорогу и некоторое время следовали по ней. Дорога была почти пустынна. Туземцы, порой встречавшиеся им, были либо очень стары, либо слишком юны, и не проявляли любопытства. Ясно было, что большая часть местного населения отсутствует, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, куда они ушли.
Каллева, столица атребатов, также казалась заброшенной – обстоятельство, которое Фабиан счел зловещим. Он рассказал, что рядом с британским городом был римский лагерь, и многие годы после Клавдианского нашествия атребаты вели себя достаточно дружелюбно, чтобы поддерживать торговые связи со своими завоевателями. Но теперь римский лагерь выглядел таким же пустынным, как город. Хотя молодые люди и не решились подойти слишком близко.
Однако позже они нашли немое свидетельство того, что здесь произошло. Обойдя город, они почти споткнулись о труп человека в римской одежде со значком военного ветерана. Он лежал ничком, словно удар настиг его при попытке бежать. Череп его был размозжен, на валявшемся рядом камне из пращи засохла кровь.
– Я видел подобное, когда шел из Линкольна с Девятым легионом, – мрачно сказал Квинт, глядя на убитого. – А у нас даже нет времени, чтобы похоронить его как положено.
– Да, – согласился Фабиан.
Они долго молчали. Свернули на добротную римскую дорогу, и после полудня достигли каменного указателя с надписью «A Londinio XX». Указатель был перевернут, залеплен грязью и полуобгоревшими внутренностями какого-то животного.
Они смотрели на это бессмысленное проявление ненависти, затем Фабиан произнес:
– Двадцать миль до Лондони… или того, что раньше было Лондоном… но Лагерь Цезаря, несомненно ближе. Скором мы узнаем, там ли Светоний.
Они ударили пятками в бока лошадей и поскакали галопом.
Солнце вышло из-за облаков. Оно сияло над изгибами Темзы, и – после того, как они пересекли лес – озарило то, что все они жаждали увидеть. Над мощными валами из земли, бревен и камня гордо высился штандарт с орлом и реяло имперское знамя.
Они спешились у рва, окружавшего внешнее кольцо укреплений, и внезапно все трое переглянулись и соединили руки в быстром, крепком пожатии. Они не нуждались в словах, выражающих дружбу, сознание того, что они пережили вместе, и что им еще предстояло пережить, было достаточно.
Ведя лошадей, они подошли к первому посту. Часовой на стенах уже заметил их и узнал Джона с Фабианом.
Здесь не было ни трудностей, ни тайн, как в крепости Второго легиона. Их встречали радостными восклицаниями, хлопали по плечам, и то и дело слышались возбужденные вопросы: «Где Второй? Он скоро прибудет? Мы давно его ждем!»
Вскоре эти же вопросы повторил и сам губернатор, как только гонцы вошли в его красно-белую полосатую палатку посреди крепости. Он встал навстречу, его грубое лицо с тяжелой челюстью выражало облегчение.
– Добро пожаловать! Добро пожаловать, имперские гонцы! – воскликнул он. – И ты тоже? – добавил он, узнав Квинта. – Итак, вы вернулись вместе. Это хорошие новости. Где легат Валериан и Второй легион? Вы их намного опередили?
– Твое превосходительство, – Фабиан опустился на одно колено, и не отводя глаз от позолоченных сандалий губернатора, продолжал очень тихо… – мы принесли дурные вести… Второй легион не покидал Глочестера.
– Не покидал Глочестера? Но это чудовищно! Я не могу больше откладывать сражения! Чтобы привести сюда полный легион, потребуется по меньшей мере пять дней! Что с ним случилось? Когда он выступает?
Фабиан сильно побледнел. Бросил быстрый взгляд на Диона и Квинта, потом поднял глаза на побагровевшее лицо губернатора. – Боюсь… губернатор… они не выступят вообще.
В палатке слышалось хриплое дыхание губернатора.
– Они перебиты? Крепость пала? Во имя всех богов, что случилось?
– С легионом ничего не случилось, все они живы… я… мы… – Фабиан поглядел на офицеров и стражников, столпившихся в палатке и входа в нее. – Но ради чести Рима, губернатор, лучше будет, если мы поговорим с тобой наедине, – почти беззвучно закончил он.
Сначала казалось, что буйный и жестокий характер Светония возьмет над ним верх, но губернатор овладел собой и сделал знак остальным выйти. Палатку покинули все, кроме легата четырнадцатого и Петиллия Цереалиса, встретившего Квинта быстрым приветливым взглядом. Тогда Фабиан объяснил, что произошло.
– Ты хочешь сказать, – прорычал Светоний, грохнув кулаком по столу, – что раз Валериан – сумасшедший, а префект – трус, имперский Августов легион отказывается подчиниться моим приказам? Ты хочешь сказать, что половина римских военных сил в Британии болтается без дела на другой стороне острова, пока британцы готовятся перерезать нас всех?
– Так точно, губернатор.
– А что скажете вы? – Светоний взглянул на Диона и Квинта.
Оба склонили головы.
– Так точно, губернатор.
Светоний тяжело рухнул в кресло. Его плечи под позолоченной кирасой обвисли. Толстые пальцы медленно постукивали по столу, а сам он, хмурясь, глядел в пол.
– Оставьте меня одного, вы все! – буркнул он. – Я отдам приказы позже.
Два легата и три гонца молча вышли из палатки. Петиллий положил руку на плечо Квинта.
– Пойдем, я хочу поговорить с тобой.
У Петиллия Квинт впервые за несколько дней получил удовольствие от полноценного обеда. Легат добавил к нему флягу галльского вина, и снисходительно смотрел, как Квинт ест и пьет, не торопясь с расспросами.
Через некоторое время Квинт решился сказать:
– А ты разве не будешь есть.
– Нет, я не голоден, – резко ответил Петиллий, хотя его усталые глаза усмехались. Квинт заметил, что худые щеки Петиллия запали еще больше. Легат уже не выглядел слишком молодым для своего звания. Неожиданно до Квинта дошло.
– Так я ем твой обед, правда? – несчастным голосом спросил он. – В лагере должно быть очень мало пищи.
– Хватит еще на несколько дней… У войска Боадицеи припасы тоже кончаются. Они пронеслись, как туча саранчи по всей стране к северу от Темзы. И они даже не сеяли по весне – так уверены были в победе.
– Я удивляюсь, почему они не перейдут Темзу и не нападут, – сказал Квинт, отставив кусок. – Мы… то есть Дион, Табиан и я – страшно боялись, пока добирались сюда.
– Боадицея так уверена в себе, что не спешит к финальному представлению. За эти три недели, считан с нашего… – он смолк, потом продолжал сквозь зубы, –… после несчастья с Девятым легионом, она полностью захватила, сожгла и сравняла с землей Лондон, Колместер и Вергулалий. Она предала пыткам и казням около пятидесяти тысяч колонистов. Так что она, я бы сказал, очень занята.
Сухое рассуждение Петиллия открыло Квинту всю тяжесть положения. Он чувствовал дрожь ненависти к королеве, ненависти, вызванной воспоминанием об ее обращении с Реганой. И однако, справедливость заставила его сказать:
– С Боадицеей с самого начала ужасно обошлись. Я был там и видел. Я видел, как рабы Ката избивали ее. Я слышал, как кричали ее дочери, когда солдаты Ката…
– Знаю, – оборвал его Петиллий. – Рим совершил ряд грубейших ошибок, из которых моя – не последняя. Наша собственная глупость породила чудовище смерти и разрушений. Но чудовище должно быть убито, и мир вернется в Британию.
Мир? Здесь? Квинт не мог себе этого представить.
– Иногда меч – единственный путь к миру, – тихо сказал легат. – А теперь я хочу, чтобы ты поведал мне подробно, что случилось за последние семь дней, с тех пор как ты, обращенный в довольно странного силура, уехал, трясясь на местном пони, в компании британца разбойничьего вида и на редкость прелестной девушки!
Привычная усмешка мелькнула в карих глазах Петиллия.
– Да, легат, – ответил Квинт несколько краснея. – Но – я не уверен, что тебе известно… но я беспокоюсь за своего коня, Ферокса. Не слышал ли ты, доставили ли его сюда вместе с другими кавалерийскими лошадьми? Это очень хороший конь, – быстро закончил он, опасаясь, что легат заподозрит его в излишней чувствительности.
– Здесь твой Ферокс, – улыбнулся Петиллий. – Я за этим проследил.
Квинт взглянул на легата с искренней благодарностью и приступил к сообщению, тщательно подбирая слова для пущего бесстрастия.
Петиллий слушал не прерывая, затем кивнул.
– Да, здесь есть новые сведения, полезные, хотя и удручающие. Итак, добунии и атребаты также присоединились к Боадицее – что ж, зато регнии присоединились к нам.
– Как федераты?
– Да. Старый король Когидумн выделил нам две тысячи человек. Они не так хороши, как наши легионеры, но тоже славные бойцы.
– Сколько же нас всего? – спросил Квинт. Они с Дионом и Фабианом обсуждали этот вопрос, и он не был уверен, что ему доверят военную тайну. Но Петиллий дал понять, что беседа происходит без оглядки на чины, и ответил сразу:
– Наши силы состоят из Четырнадцатого легиона в полном составе – шесть тысяч человек, трети Двадцатого, плюс регнии из Кента. Всего десять тысяч.
Они умолкли, думая о войске Боадицеи, насчитывавшем сейчас по меньшей мере шестьдесят тысяч человек.
– Да, – заметил Петиллий, словно прочитав мысли Квинта. – Перспектива не слишком блестящая. – Он резко махнул рукой и переменил тему. – Весьма интересно все, что ты рассказал касательно друидов. Итак, ты думаешь, что забыл день?
– Да, легат. Я уверен в этом. И начинаю думать, что побывал в Стоунхендже – обрывочные воспоминания сохранились И, похоже, видел Верховного друида… он дед Реганы… той девушки.
– Ага, – задумчиво сказал легат. – Я однажды встречался с Конном Лиром – замечательный человек. Я не согласен с нашим губернатором, что всех друидов надо уничтожить… Расскажи мне все, что ты можешь припомнить о твердыне друидов.
Квинт попытался, и легат, выслушав его, спросил:
– У тебя была какая-то личная причина вызваться на это задание? Теперь я это понял.
– Да, легат. Я хотел найти останки моего предка Гая Туллия, убитого друидами во время похода Юлия Цезаря.
– И ты их нашел?
– Уверен, что нет. Припоминаю, что был разговор об этом и кое-кто – Конн Лир, наверное, – пришел в страшную ярость.
– Девушка тоже пришла в ярость? Ладно, не надо, я не должен был об этом спрашивать. – Петиллий улыбнулся и хотел спросить о чем-то еще, но в этот миг в палатку вбежал гонец, и опустившись на колени, прошептал нечто легату на ухо.
Петиллий встал.
– Этого я и ожидал. Губернатор наконец принял решение. Он будет говорить с войском на закате.
– Какое решение? – тихо спросил Квинт.
– Тебе еще надо спрашивать? – легат взглянул в серьезное лицо Квинта, затем посмотрел на колышки, где были развешены его парадные доспехи, шлем с султаном из рыжего конского хвоста, церемониальный шит и позолоченный меч. – Мы выступаем.
– Благодарение Марсу, – пробормотал Квинт, и он был искренен. Скоро это изматывающее напряжение закончится. Хотя в глубине души он ощутил укол страха, – мерзкое чувство. Он словно увидел, как с дощатого пола на него смотрят мертвые глаза Флакка… «Я еще молод, я не хочу умирать!» Эта фраза прозвучала в его мозгу так ясно, будто кто-то произнес ее вслух, но его лицо не выразило ничего, пока он стоял, почтительно ожидая приказа.
– Прежде, чем мы пойдем слушать губернатора, – после короткой паузы сказал Петиллий, – обрати внимание на одно… хм… обстоятельство.
– Слушаюсь.
Легат подошел к походному столу и взял с него лист пергамента и белый жезл двух футов длиной.
– Это тебе. – Петиллий протянул пергамент Квинту, и в глаза тому бросилось собственное имя, выведенное четкими черными буквами…
«Квинт Туллий Пертинакс, знаменосец третьей когорты Девятого Испанского легиона имперских войск… » Далее следовало еще множество слов, которые Квинт пропустил, потому что увидел последние, прозвучавшие для него громом: «… с этого времени производится в центурионы». Он перечитал их трижды.
– Мне… – прошептал он, уставясь в пергамент. –
Легат Петиллий…
– Тебе, центурион, – отвечал тот с показной небрежностью. – Ты очень молод, порой безрассуден, но у тебя есть храбрость, ум и воля. Ты также выказал превосходные способности в общении с британцами. Я хочу, чтобы ты был одним из моих офицеров. Вот знак твоей должности. – Он передал Квинту центурионский жезл. – Ступай немедленно к квартирмейстеру и получи подобающий шлем и щит. И, – резко добавил он, пресекая готовые вырваться у Квинта излияния благодарности, – я уверен, что солдаты называют меня «старым занудой», но тем не менее приказываю, чтоб ты был побрит, умыт и пострижен к тому времени, как я тебя снова увижу. Исполнять!
– Слушаюсь! – радостно выдохнул Квинт и выбежал из палатки.
* * *
И, конечно, он был самым щеголеватым и блестящим молодым центурионом из всех легионеров., что вышли из казарменных бараков прослушать обращение губернатора Светония к войску.
Часть старого вооружения Квинта, которое он вновь надел, была привезена из Чичестера и начищена одним из федератов. Шлем с плюмажем и шит с длинным заостренным шипом посередине ему выдал квартирмейстер. Раньше они принадлежали другому центуриону, а что с ним произошло, Квинт запретил себе думать.
На поясе вновь висел его собственный меч, в одной руке он нес убийственное кавалерийское копье, в другой – жезл. Оседлать Ферокса времени не оставалось, но, пока Квинт пересекал плац, за его высокой фигурой следило много одобряющих глаз. Квинт был популярен в Девятом, и теперь уцелевшие солдаты его уничтоженного легиона, временно переведенные в Четырнадцатый и Двадцатый, распространяли новости о нем. Диону и Фабиану было запрещено рассказывать об их путешествиях, но многие знали, что, хотя опасная миссия в Глочестер каким-то образом провалилась, личная храбрость от этого не пострадала.
Квинту еще не сказали, какой центурией он будет командовать, поэтому он подошел к Диону, стоявшему у алтаря Марса.
– Вот это да! – воскликнул Дион, преувеличенно церемонно кланяясь и отдавая честь. – Смотрите, что случилось с нашим оборванным силурийским приятелем с черных холмов! Я трепещу от почтения! Я ослеплен славой! – И Дион прикрыл глаза ладонью.
– Не паясничай. – Квинт засмеялся и шлепнул Диона по руке. – Я тот же простой парень, как бы роскошно я не выглядел.
– Ты сам в это не веришь, – фыркнул Дион. – Не рождалось еще милых простых парней, которые были бы заодно и римлянами. – Вы, ребята, хозяева мира, и как раз так ты и выглядишь.
С внезапным испугом Квинт подумал, что Дион завидует его повышению и считает его причиной обычное предпочтение, которое верховное командование оказывало коренным уроженцам имперской столицы.
Дион это почувствовал, и его взгляд смягчился. Он встряхнул темной кудрявой головой и дружески сжал руку Квинта.
– Дурак я, и шутки мой дурацкие! Квинт, я от души тебя поздравляю, и Фабиан тоже. Мы этого ожидали. И вот что я тебе предрекаю. Когда-нибудь ты станешь трибуном, а потом и легатом. Хорошим!
Квинт вернул ему рукопожатие. Он испытывал воодушевление от столь щедрых пожеланий и одновременно чувства вины, что у него есть перспективы для продвижения, а у друзей нет. Официальные гонцы, такие, как они, были приписаны к штабу легионов и специальных званий не имели, хотя их работа весьма щедро оплачивалась.
– Этого бы не случилось, – грустно произнес Квинт, – если бы в моем легионе не оставалось так мало офицеров… и кто из нас может быть уверен… – он не закончил вслух: «… что каждый из нас проживет достаточно долго, чтобы продвинуться тем или иным путем», – но Дион понял, быстро кивнул и сказал:
– Вот идет губернатор.
Выход Светония сопровождали торжественные фанфары. Губернатор являл собою впечатляющую фигуру, когда поднялся на земляное возвышение и встал под высоким штандартом императорского Рима – мощным серебряным орлом. Позади подняли меньшие значки представленных здесь легионов – Двадцатого, Четырнадцатого и и Девятого.
Общее приветствие вырвалось у собравшихся войск, пока Светоний озирал ряды легионеров, и на тяжелом лице губернатора появилась улыбка. Он медленно поднял руку, требуя внимания.
Когда шум улегся, Светоний поднял руку и заговорил сильным уверенным голосом, в котором не было ни намека на страх и потрясение, выказанное им ранее в палатке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Я верю, что удача к нам вернулась, – сказал Дион. – и теперь мы взаправду можем поспешить – хвала Фортуне!
Глава девятая
Теплый прием. – Квинт-центурион. – Встреча с Фероксом. – Стратегия Эппингского леса.
Расставшись с барышником, римляне пересекли Темзу и заночевали в Долине Великого Белого Коня, в виду этой странной меловой фигуры размером с целую деревню, которую народ древности выложил на склоне зеленого холма.
Этому белому коню с длинными изогнутыми ногами и откинутой головой поклонялись атребаты, и он был сердцем их страны. Потому молодые люди продвигались дальше с величайшей осторожностью, но больше никаких приключений с ними не случилось. Они свернули на дорогу и некоторое время следовали по ней. Дорога была почти пустынна. Туземцы, порой встречавшиеся им, были либо очень стары, либо слишком юны, и не проявляли любопытства. Ясно было, что большая часть местного населения отсутствует, и не требовалось большого ума, чтобы догадаться, куда они ушли.
Каллева, столица атребатов, также казалась заброшенной – обстоятельство, которое Фабиан счел зловещим. Он рассказал, что рядом с британским городом был римский лагерь, и многие годы после Клавдианского нашествия атребаты вели себя достаточно дружелюбно, чтобы поддерживать торговые связи со своими завоевателями. Но теперь римский лагерь выглядел таким же пустынным, как город. Хотя молодые люди и не решились подойти слишком близко.
Однако позже они нашли немое свидетельство того, что здесь произошло. Обойдя город, они почти споткнулись о труп человека в римской одежде со значком военного ветерана. Он лежал ничком, словно удар настиг его при попытке бежать. Череп его был размозжен, на валявшемся рядом камне из пращи засохла кровь.
– Я видел подобное, когда шел из Линкольна с Девятым легионом, – мрачно сказал Квинт, глядя на убитого. – А у нас даже нет времени, чтобы похоронить его как положено.
– Да, – согласился Фабиан.
Они долго молчали. Свернули на добротную римскую дорогу, и после полудня достигли каменного указателя с надписью «A Londinio XX». Указатель был перевернут, залеплен грязью и полуобгоревшими внутренностями какого-то животного.
Они смотрели на это бессмысленное проявление ненависти, затем Фабиан произнес:
– Двадцать миль до Лондони… или того, что раньше было Лондоном… но Лагерь Цезаря, несомненно ближе. Скором мы узнаем, там ли Светоний.
Они ударили пятками в бока лошадей и поскакали галопом.
Солнце вышло из-за облаков. Оно сияло над изгибами Темзы, и – после того, как они пересекли лес – озарило то, что все они жаждали увидеть. Над мощными валами из земли, бревен и камня гордо высился штандарт с орлом и реяло имперское знамя.
Они спешились у рва, окружавшего внешнее кольцо укреплений, и внезапно все трое переглянулись и соединили руки в быстром, крепком пожатии. Они не нуждались в словах, выражающих дружбу, сознание того, что они пережили вместе, и что им еще предстояло пережить, было достаточно.
Ведя лошадей, они подошли к первому посту. Часовой на стенах уже заметил их и узнал Джона с Фабианом.
Здесь не было ни трудностей, ни тайн, как в крепости Второго легиона. Их встречали радостными восклицаниями, хлопали по плечам, и то и дело слышались возбужденные вопросы: «Где Второй? Он скоро прибудет? Мы давно его ждем!»
Вскоре эти же вопросы повторил и сам губернатор, как только гонцы вошли в его красно-белую полосатую палатку посреди крепости. Он встал навстречу, его грубое лицо с тяжелой челюстью выражало облегчение.
– Добро пожаловать! Добро пожаловать, имперские гонцы! – воскликнул он. – И ты тоже? – добавил он, узнав Квинта. – Итак, вы вернулись вместе. Это хорошие новости. Где легат Валериан и Второй легион? Вы их намного опередили?
– Твое превосходительство, – Фабиан опустился на одно колено, и не отводя глаз от позолоченных сандалий губернатора, продолжал очень тихо… – мы принесли дурные вести… Второй легион не покидал Глочестера.
– Не покидал Глочестера? Но это чудовищно! Я не могу больше откладывать сражения! Чтобы привести сюда полный легион, потребуется по меньшей мере пять дней! Что с ним случилось? Когда он выступает?
Фабиан сильно побледнел. Бросил быстрый взгляд на Диона и Квинта, потом поднял глаза на побагровевшее лицо губернатора. – Боюсь… губернатор… они не выступят вообще.
В палатке слышалось хриплое дыхание губернатора.
– Они перебиты? Крепость пала? Во имя всех богов, что случилось?
– С легионом ничего не случилось, все они живы… я… мы… – Фабиан поглядел на офицеров и стражников, столпившихся в палатке и входа в нее. – Но ради чести Рима, губернатор, лучше будет, если мы поговорим с тобой наедине, – почти беззвучно закончил он.
Сначала казалось, что буйный и жестокий характер Светония возьмет над ним верх, но губернатор овладел собой и сделал знак остальным выйти. Палатку покинули все, кроме легата четырнадцатого и Петиллия Цереалиса, встретившего Квинта быстрым приветливым взглядом. Тогда Фабиан объяснил, что произошло.
– Ты хочешь сказать, – прорычал Светоний, грохнув кулаком по столу, – что раз Валериан – сумасшедший, а префект – трус, имперский Августов легион отказывается подчиниться моим приказам? Ты хочешь сказать, что половина римских военных сил в Британии болтается без дела на другой стороне острова, пока британцы готовятся перерезать нас всех?
– Так точно, губернатор.
– А что скажете вы? – Светоний взглянул на Диона и Квинта.
Оба склонили головы.
– Так точно, губернатор.
Светоний тяжело рухнул в кресло. Его плечи под позолоченной кирасой обвисли. Толстые пальцы медленно постукивали по столу, а сам он, хмурясь, глядел в пол.
– Оставьте меня одного, вы все! – буркнул он. – Я отдам приказы позже.
Два легата и три гонца молча вышли из палатки. Петиллий положил руку на плечо Квинта.
– Пойдем, я хочу поговорить с тобой.
У Петиллия Квинт впервые за несколько дней получил удовольствие от полноценного обеда. Легат добавил к нему флягу галльского вина, и снисходительно смотрел, как Квинт ест и пьет, не торопясь с расспросами.
Через некоторое время Квинт решился сказать:
– А ты разве не будешь есть.
– Нет, я не голоден, – резко ответил Петиллий, хотя его усталые глаза усмехались. Квинт заметил, что худые щеки Петиллия запали еще больше. Легат уже не выглядел слишком молодым для своего звания. Неожиданно до Квинта дошло.
– Так я ем твой обед, правда? – несчастным голосом спросил он. – В лагере должно быть очень мало пищи.
– Хватит еще на несколько дней… У войска Боадицеи припасы тоже кончаются. Они пронеслись, как туча саранчи по всей стране к северу от Темзы. И они даже не сеяли по весне – так уверены были в победе.
– Я удивляюсь, почему они не перейдут Темзу и не нападут, – сказал Квинт, отставив кусок. – Мы… то есть Дион, Табиан и я – страшно боялись, пока добирались сюда.
– Боадицея так уверена в себе, что не спешит к финальному представлению. За эти три недели, считан с нашего… – он смолк, потом продолжал сквозь зубы, –… после несчастья с Девятым легионом, она полностью захватила, сожгла и сравняла с землей Лондон, Колместер и Вергулалий. Она предала пыткам и казням около пятидесяти тысяч колонистов. Так что она, я бы сказал, очень занята.
Сухое рассуждение Петиллия открыло Квинту всю тяжесть положения. Он чувствовал дрожь ненависти к королеве, ненависти, вызванной воспоминанием об ее обращении с Реганой. И однако, справедливость заставила его сказать:
– С Боадицеей с самого начала ужасно обошлись. Я был там и видел. Я видел, как рабы Ката избивали ее. Я слышал, как кричали ее дочери, когда солдаты Ката…
– Знаю, – оборвал его Петиллий. – Рим совершил ряд грубейших ошибок, из которых моя – не последняя. Наша собственная глупость породила чудовище смерти и разрушений. Но чудовище должно быть убито, и мир вернется в Британию.
Мир? Здесь? Квинт не мог себе этого представить.
– Иногда меч – единственный путь к миру, – тихо сказал легат. – А теперь я хочу, чтобы ты поведал мне подробно, что случилось за последние семь дней, с тех пор как ты, обращенный в довольно странного силура, уехал, трясясь на местном пони, в компании британца разбойничьего вида и на редкость прелестной девушки!
Привычная усмешка мелькнула в карих глазах Петиллия.
– Да, легат, – ответил Квинт несколько краснея. – Но – я не уверен, что тебе известно… но я беспокоюсь за своего коня, Ферокса. Не слышал ли ты, доставили ли его сюда вместе с другими кавалерийскими лошадьми? Это очень хороший конь, – быстро закончил он, опасаясь, что легат заподозрит его в излишней чувствительности.
– Здесь твой Ферокс, – улыбнулся Петиллий. – Я за этим проследил.
Квинт взглянул на легата с искренней благодарностью и приступил к сообщению, тщательно подбирая слова для пущего бесстрастия.
Петиллий слушал не прерывая, затем кивнул.
– Да, здесь есть новые сведения, полезные, хотя и удручающие. Итак, добунии и атребаты также присоединились к Боадицее – что ж, зато регнии присоединились к нам.
– Как федераты?
– Да. Старый король Когидумн выделил нам две тысячи человек. Они не так хороши, как наши легионеры, но тоже славные бойцы.
– Сколько же нас всего? – спросил Квинт. Они с Дионом и Фабианом обсуждали этот вопрос, и он не был уверен, что ему доверят военную тайну. Но Петиллий дал понять, что беседа происходит без оглядки на чины, и ответил сразу:
– Наши силы состоят из Четырнадцатого легиона в полном составе – шесть тысяч человек, трети Двадцатого, плюс регнии из Кента. Всего десять тысяч.
Они умолкли, думая о войске Боадицеи, насчитывавшем сейчас по меньшей мере шестьдесят тысяч человек.
– Да, – заметил Петиллий, словно прочитав мысли Квинта. – Перспектива не слишком блестящая. – Он резко махнул рукой и переменил тему. – Весьма интересно все, что ты рассказал касательно друидов. Итак, ты думаешь, что забыл день?
– Да, легат. Я уверен в этом. И начинаю думать, что побывал в Стоунхендже – обрывочные воспоминания сохранились И, похоже, видел Верховного друида… он дед Реганы… той девушки.
– Ага, – задумчиво сказал легат. – Я однажды встречался с Конном Лиром – замечательный человек. Я не согласен с нашим губернатором, что всех друидов надо уничтожить… Расскажи мне все, что ты можешь припомнить о твердыне друидов.
Квинт попытался, и легат, выслушав его, спросил:
– У тебя была какая-то личная причина вызваться на это задание? Теперь я это понял.
– Да, легат. Я хотел найти останки моего предка Гая Туллия, убитого друидами во время похода Юлия Цезаря.
– И ты их нашел?
– Уверен, что нет. Припоминаю, что был разговор об этом и кое-кто – Конн Лир, наверное, – пришел в страшную ярость.
– Девушка тоже пришла в ярость? Ладно, не надо, я не должен был об этом спрашивать. – Петиллий улыбнулся и хотел спросить о чем-то еще, но в этот миг в палатку вбежал гонец, и опустившись на колени, прошептал нечто легату на ухо.
Петиллий встал.
– Этого я и ожидал. Губернатор наконец принял решение. Он будет говорить с войском на закате.
– Какое решение? – тихо спросил Квинт.
– Тебе еще надо спрашивать? – легат взглянул в серьезное лицо Квинта, затем посмотрел на колышки, где были развешены его парадные доспехи, шлем с султаном из рыжего конского хвоста, церемониальный шит и позолоченный меч. – Мы выступаем.
– Благодарение Марсу, – пробормотал Квинт, и он был искренен. Скоро это изматывающее напряжение закончится. Хотя в глубине души он ощутил укол страха, – мерзкое чувство. Он словно увидел, как с дощатого пола на него смотрят мертвые глаза Флакка… «Я еще молод, я не хочу умирать!» Эта фраза прозвучала в его мозгу так ясно, будто кто-то произнес ее вслух, но его лицо не выразило ничего, пока он стоял, почтительно ожидая приказа.
– Прежде, чем мы пойдем слушать губернатора, – после короткой паузы сказал Петиллий, – обрати внимание на одно… хм… обстоятельство.
– Слушаюсь.
Легат подошел к походному столу и взял с него лист пергамента и белый жезл двух футов длиной.
– Это тебе. – Петиллий протянул пергамент Квинту, и в глаза тому бросилось собственное имя, выведенное четкими черными буквами…
«Квинт Туллий Пертинакс, знаменосец третьей когорты Девятого Испанского легиона имперских войск… » Далее следовало еще множество слов, которые Квинт пропустил, потому что увидел последние, прозвучавшие для него громом: «… с этого времени производится в центурионы». Он перечитал их трижды.
– Мне… – прошептал он, уставясь в пергамент. –
Легат Петиллий…
– Тебе, центурион, – отвечал тот с показной небрежностью. – Ты очень молод, порой безрассуден, но у тебя есть храбрость, ум и воля. Ты также выказал превосходные способности в общении с британцами. Я хочу, чтобы ты был одним из моих офицеров. Вот знак твоей должности. – Он передал Квинту центурионский жезл. – Ступай немедленно к квартирмейстеру и получи подобающий шлем и щит. И, – резко добавил он, пресекая готовые вырваться у Квинта излияния благодарности, – я уверен, что солдаты называют меня «старым занудой», но тем не менее приказываю, чтоб ты был побрит, умыт и пострижен к тому времени, как я тебя снова увижу. Исполнять!
– Слушаюсь! – радостно выдохнул Квинт и выбежал из палатки.
* * *
И, конечно, он был самым щеголеватым и блестящим молодым центурионом из всех легионеров., что вышли из казарменных бараков прослушать обращение губернатора Светония к войску.
Часть старого вооружения Квинта, которое он вновь надел, была привезена из Чичестера и начищена одним из федератов. Шлем с плюмажем и шит с длинным заостренным шипом посередине ему выдал квартирмейстер. Раньше они принадлежали другому центуриону, а что с ним произошло, Квинт запретил себе думать.
На поясе вновь висел его собственный меч, в одной руке он нес убийственное кавалерийское копье, в другой – жезл. Оседлать Ферокса времени не оставалось, но, пока Квинт пересекал плац, за его высокой фигурой следило много одобряющих глаз. Квинт был популярен в Девятом, и теперь уцелевшие солдаты его уничтоженного легиона, временно переведенные в Четырнадцатый и Двадцатый, распространяли новости о нем. Диону и Фабиану было запрещено рассказывать об их путешествиях, но многие знали, что, хотя опасная миссия в Глочестер каким-то образом провалилась, личная храбрость от этого не пострадала.
Квинту еще не сказали, какой центурией он будет командовать, поэтому он подошел к Диону, стоявшему у алтаря Марса.
– Вот это да! – воскликнул Дион, преувеличенно церемонно кланяясь и отдавая честь. – Смотрите, что случилось с нашим оборванным силурийским приятелем с черных холмов! Я трепещу от почтения! Я ослеплен славой! – И Дион прикрыл глаза ладонью.
– Не паясничай. – Квинт засмеялся и шлепнул Диона по руке. – Я тот же простой парень, как бы роскошно я не выглядел.
– Ты сам в это не веришь, – фыркнул Дион. – Не рождалось еще милых простых парней, которые были бы заодно и римлянами. – Вы, ребята, хозяева мира, и как раз так ты и выглядишь.
С внезапным испугом Квинт подумал, что Дион завидует его повышению и считает его причиной обычное предпочтение, которое верховное командование оказывало коренным уроженцам имперской столицы.
Дион это почувствовал, и его взгляд смягчился. Он встряхнул темной кудрявой головой и дружески сжал руку Квинта.
– Дурак я, и шутки мой дурацкие! Квинт, я от души тебя поздравляю, и Фабиан тоже. Мы этого ожидали. И вот что я тебе предрекаю. Когда-нибудь ты станешь трибуном, а потом и легатом. Хорошим!
Квинт вернул ему рукопожатие. Он испытывал воодушевление от столь щедрых пожеланий и одновременно чувства вины, что у него есть перспективы для продвижения, а у друзей нет. Официальные гонцы, такие, как они, были приписаны к штабу легионов и специальных званий не имели, хотя их работа весьма щедро оплачивалась.
– Этого бы не случилось, – грустно произнес Квинт, – если бы в моем легионе не оставалось так мало офицеров… и кто из нас может быть уверен… – он не закончил вслух: «… что каждый из нас проживет достаточно долго, чтобы продвинуться тем или иным путем», – но Дион понял, быстро кивнул и сказал:
– Вот идет губернатор.
Выход Светония сопровождали торжественные фанфары. Губернатор являл собою впечатляющую фигуру, когда поднялся на земляное возвышение и встал под высоким штандартом императорского Рима – мощным серебряным орлом. Позади подняли меньшие значки представленных здесь легионов – Двадцатого, Четырнадцатого и и Девятого.
Общее приветствие вырвалось у собравшихся войск, пока Светоний озирал ряды легионеров, и на тяжелом лице губернатора появилась улыбка. Он медленно поднял руку, требуя внимания.
Когда шум улегся, Светоний поднял руку и заговорил сильным уверенным голосом, в котором не было ни намека на страх и потрясение, выказанное им ранее в палатке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22