Наконец она опустилась на край стула.
— Вы бледны, как статуя, — сказала я ей.
Ее белые руки теребили ткань платья, а синие глаза были устремлены куда-то через комнату, по-видимому, в окно.
— Сейчас я получила весьма тревожные известия и не знаю, чего теперь ждать. Я получила письмо от леди Грей. Ее муж только что вернулся из Франции…
Слова замерли на устах. Фраза осталась неоконченной. Она снова посмотрела на меня. Но я не могла ответить. Обезболивающее действие лауданума начинало проходить, и я все сильнее теперь ощущала боль в ушибленном теле.
Адриенна поднялась со стула и теперь стояла над моей постелью. Глаза ее смотрели на меня с сочувствием, прохладными руками она приглаживала , мои волосы, отводя их от горячего лба.
— Вы не хотели бы сменить ночную рубашку — спросила она меня. — Я принесла вам свежую.
Я кивнула. Адриенна осторожно сняла с меня рубашку, стараясь не причинять лишнюю боль, и освежила мои руки, шею и плечи прохладной губкой, смоченной в воде. Она принялась вытирать меня, но вдруг прервала свое занятие и провела пальцами по внутренней поверхности моей руки над локтем. Потом сказала:
— Как любопытно!
Я посмотрела на шрам на своей руке, который она рассматривала, и вздрогнула.
— Это похоже на клеймо, — сказала она тихо, будто разговаривала сама с собой.
Вырвав руку, я прижала ее вплотную к боку и попыталась объяснить как можно спокойнее:
— Это всего лишь шрам от давнего ожога.
— Но это похоже на…
— Ожог, — повторила я, досадуя на собственную беспечность.
Схватив чистую ночную рубашку, я попросила:
— Пожалуйста, помогите мне переодеться, прежде чем кто-нибудь войдет.
Адриенна прекратила разговор и выполнила мою просьбу. Разгладив одеяло и подоткнув его, она сказала:
— Матильда горит желанием прислать вам чаю и пирога, если вы не против.
Я с улыбкой поблагодарила ее, но, когда она уже повернулась, чтобы выйти, я спросила:
— А где были вы и Тревор, когда я упала? Лицо Адриенны оставалось невозмутимым, но глаза казались странно холодными.
— Играли в карты, — ответила она. — Мы услышали ваш крик, но, когда прибежали, увидели вас лежащей у подножия лестницы, а над вами склонился Николас.
Она вышла, а я снова опустилась на подушки. Как обычно, Николас снова заронил семена сомнения в мою душу, и, хотя разум настойчиво предупреждал меня не поддаваться им, они так и остались во мне. Кто-то все-таки столкнул меня с этой чертовой лестницы. Если верить в невиновность моего мужа, то я должна считать, что моей смерти желал кто-то другой. Но кто и почему?
Скоро появилась Матильда с чаем и булочками.
— Тилли, — спросила я, — ты знаешь, где были Адриенна и Тревор, когда я упала с лестницы?
Лицо ее посерьезнело — было видно, что мой вопрос вызвал работу мысли, и она передала мне чашку чаю на блюдце, прежде чем ответить.
— Они играли в карты в большом зале, мэм.
— Ты уверена?
— Я была с ними, когда вы закричали.
Я маленькими глотками пила чай, а Тилли сновала по комнате, прибирая и вытирая пыль. Она казалась чем-то сильно расстроенной. Покончив с чаем и отставив чашку, я не утерпела и спросила:
— В чем дело, Тилли?
С заговорщицким видом Матильда посмотрела на дверь и, понизив голос, сказала:
— Его светлость дал мне строжайшее приказание не расстраивать вас, но вы должны это знать. В последние несколько дней служанки от нас уходят одна за другой. Вчера ушла Кейт, сегодня утром Полли.
Глядя на ее шевелящиеся губы, я старалась понять смысл слов. Но они доходили до меня, как слабое эхо, тотчас же рассеивающееся в воздухе, и я не успевала схватить суть. Мысли мои не подчинялись мне и блуждали.
— Несколько странных происшествий последовали одно за другим — сначала ваше падение с лестницы, потом сегодня утром Тревор обнаружил, что в его приемной все оказалось перевернутым вверх дном. Кто-то что-то искал. Все это, все эти тиг… тиг…
— Тигли, — подсказала я.
— Верно. Все они были разбросаны по полу, книги валялись где попало… Я заметила, что у меня из кладовой пропала еда. И Полли… Я знаю, что она всегда была страшно суеверной, так вот она клянется, что видела женщину…
Перед моими глазами все начало расплываться. Я смотрела на чайную чашку и пыталась удержаться в сознании, не уплывать в пучину забвения, где не было ответов на мои вопросы.
Глава 21
Бороться с действием опиума бесполезно, а возможно, у меня не хватало на это духу. Сколько времени прошло, я не могла бы сказать, потому что один час походил на другой. Время было заполнено чьими-то голосами и смутными образами, слишком разрозненными для моего отуманенного сознания, чтобы я могла их понять и оценить.
Мне снилось, что над моей кроватью стоит Би, что лицо ее всего в нескольких дюймах от моего, так близко, что я могла бы сосчитать поры у нее на носу, и я явственно ощущала ее смрадное дыхание.
— Я вас предупреждала, — хрипела она, но, как только я замахнулась на нее, она исчезла, оставив меня метаться в постели и звать на помощь.
Появлялся и исчезал мой муж. Его прохладные руки прикасались к моему лицу, гладили по волосам, он старался успокоить и утешить меня. Каждый раз, когда я открывала глаза, он оказывался рядом. Странно, что в его присутствии на меня нисходил покой, когда мне следовало бы звать на помощь. Потому что, несмотря на его благородную мину, рядом со мной находился мой будущий убийца. И убийца Джейн.
Мое сердце требовало: представь мне хоть какие-нибудь доказательства.
Но их не было, и потому я предпочла верить, надеяться, молить Бога, что заблуждаюсь, что я не права в своих подозрениях, что мы все заблуждались.
На третий день после моего злополучного падения я проснулась и почувствовала, что голова у меня ясная, и увидела Вельзевула на подушке рядом с моей, а муж мой сидел на стуле возле постели и читал книгу. Я задержала дыхание, чтобы он не заметил, что я не сплю, мне хотелось украдкой получше рассмотреть его.
Дневной свет еще не совсем померк: нежный, размытый, как дымка тумана, он струился из окна, и в нем я различала четкие черты милорда. Это напоминало давние времена, когда я любовалась им из своего укромного уголка в таверне, незамеченная им, отмечая ширину его плеч, красоту его благородного лба, его длинные стройные ноги. Будто прошлое вернулось. Он был одет в свободную белую рубашку с широкими рукавами.
Рубашка была заправлена в кожаные бриджи, а бриджи в коричневые сапоги, доходившие до колена. От созерцания этого сильного красивого мужчины сердце мое затрепетало — не от страха, от любви, гордости, желания. В жилах закипела кровь, и отблеск этого огня зажег румянцем мои щеки.
«Милорд, — подумала я, — кажется, я обречена любить тебя, несмотря ни на что».
Пока я так лежала, тайно любуясь им, в мозгу моем проплывали, сменяя друг друга, картины и образы, отражавшие все события, случившиеся со мной с момента моего прибытия в Уолтхэмстоу: первое предчувствие опасности, испытанное мною в розарии, открытие того, что Николаса постоянно держали в состоянии наркотического отупения, наша скромная свадьба и внезапное появление закутанной в плащ женщины на кладбище, появление неизвестной мне особы в нежилых комнатах дома. Эта женщина не попадалась мне на глаза до тех пор, пока мы не обвенчались… Возможно, потому, что до этого момента я не представляла никакой угрозы. Возможно, она пыталась напугать и отвадить меня от дома, но, убедившись, что это не помогло, столкнула с лестницы, надеясь, что уж на этот раз я погибну.
Но кто была эта женщина? Би? Адриенна?.. Саманта? Не было никаких доказательств того, что кто-то, кроме моего мужа, мог столкнуть меня с лестницы.
Я закрыла глаза. Когда я открыла их снова, Николас смотрел на меня.
— Тебе нравится книга? — спросила я тихо.
— Чрезвычайно любопытно.
Он захлопнул ее, не вынимая пальца и заложив им ту страницу, где прервал свое чтение.
— Возможно, ты читала ее. «Экспериментальное исследование свойств опия и его действия на живые существа» Джона Аи. Кажется, он получил за нее премию Харви в 1785 году, во всяком случае, так здесь сказано.
Он постучал пальцем по обложке.
— Я узнал из нее, что требуется очень небольшое количество опиума, чтобы воздействовать на сознание, и что всего после нескольких его доз человек привыкает и впадает в зависимость от него… Тебе известно, что большинство наркоманов, приверженных опиуму, богатые женщины? Я полагаю, что только они и способны позволить себе такую роскошь.
Николас открыл книгу и прочитал вслух:
— Опий часто дают, чтобы притупить боль, вызвать сон, облегчить кашель и… обуздать возбуждение и безумие.
Он снова посмотрел на меня:
— Конечно, далеко не все, кто болезненно зависит от него, женщины.
Попытавшись сесть, я тут же поморщилась от боли и вернулась в прежнее положение.
— Тебе дал эту книгу Тревор?
— Нет.
— А кто?
— Твой друг.
— Доктор Брэббс? Он кивнул.
— Он постоянно приходит проведать тебя.
— И ты позволил ему осматривать меня? Николас усмехнулся.
— Можно сказать, что в отношении твоего здоровья у нас установилось взаимопонимание.
— Надеюсь, это к лучшему, — сказала я — Видеть, как двое самых дорогих мне людей постоянно на ножах, угнетает меня так, что и выразить нельзя.
Я видела, как выражение его лица смягчилось, и он с нежностью посмотрел на меня. Отложив книгу в сторону, Николас поднялся со стула и подошел ко мне.
Неужели я испугалась? Конечно, нет, хотя от его близости я почувствовала себя слабой и беспомощной, как лист, подхваченный ураганным ветром. Голова моя закружилась, и я на мгновение прикрыла глаза.
Сев на кровать рядом со мной, он поднес руку к моему лицу, но не дотронулся до меня. Я, разочарованная, смотрела на его длинные сильные пальцы.
— Тебе лучше? — спросил Николас. — Я собирался приготовить себе выпить. Хочешь ко мне присоединиться ?
— Выпить, сэр?
— Чаю. За все время этого тяжкого испытания я не выпил ни капли спиртного, ни капли шерри.
Я ответила ему улыбкой и сказала, что чашка чаю была бы вполне уместной и доставила мне удовольствие.
Не сказав больше ни слова, он направился к двери, потом заколебался и вернулся ко мне.
— Меня не будет некоторое время. Матильда нездорова, а так как остальные служанки ушли…
— Ушли?
— Да, почти все. После несчастного случая с тобой…
Он повернулся и, не закончив фразы, вышел из комнаты.
Я отдыхала, все еще усталая, все еще страдающая от боли и слегка одурманенная сном и лекарствами. Минуты шли. Я слышала, как часы пробили полчаса, потом час. Дневной свет начал меркнуть.
Наползала темнота, заполняя комнату неясными тенями. Некоторое время я смотрела на свечу на столе напротив, желая зажечь ее. Мне хотелось подняться с постели и сделать это, но мое тело восставало против малейшего усилия, принуждая меня оставаться в постели.
Услышав шум, я подняла голову. В двери стояла Би. При виде ее сутулых плеч, растрепанных волос, засаленного черного платья меня передернуло от отвращения. Из-под подола были видны тупые носы ее грубых башмаков на толстой подошве, и я заметила, что башмаки были запачканы грязью.
Будто читая мои мысли, она сказала:
— Я была на кладбище, ходила отдать долг памяти Джейн.
Она прошествовала к столу со свечой, волоча ноги и шаркая по полу, и зажгла ее. Вспыхнувшее пламя осветило оранжевым ее лицо, и, когда она приблизилась ко мне, я отчетливо видела ее впалые щеки и грубые черты.
Склонившись надо мной, она сказала:
— Ведь это он толкнул вас, верно? Все об этом знают. Поэтому они и разбежались.
Би зловеще улыбнулась.
— У меня есть что показать вам. Хотите взглянуть? Это доказательство правоты моих слов.
Подавшись назад, она указывала на меня скрюченным пальцем.
— Идемте со мной, если можете. Я вам покажу. Вы увидите, что он именно такой монстр, каким я представляю его. Быстро! Пока он не вернулся.
Ее слова оказали на меня странное гипнотическое действие. Каким-то образом я ухитрилась встать с постели и заставить свои непослушные ноги двигаться. По темным холодным коридорам мы добрались до комнаты Кевина. Дрожа, я стояла возле его кроватки и смотрела на спящего ребенка, в то время как Би заковыляла дальше, к двери своей комнаты… Через минуту она вернулась, неся в руке квадратный кусок ткани, в котором я узнала холст.
Я отшатнулась.
— Я уже видела этот отвратительный портрет, — сказала я ей, — и не хочу его видеть снова.
Она высоко подняла холст:
— Это вы захотите увидеть, миледи.
Я ужаснулась, увидев свой портрет, изрезанный, искромсанный на ленты. Я повернулась и выбежала из комнаты.
Торопясь убежать, я запуталась в подоле своего платья, споткнулась, чуть не упала, но чьи-то сильные руки поддержали меня и помогли мне удержаться на ногах. И только тут я поняла, что плачу.
— В чем дело? — спросил Тревор. — Что случилось, Ариэль?
Я подняла на него глаза и увидела своего мужа, выходящего из спальни, а за ним Адриенну. Увидев Би, Николас бросился к ней, издав звук, похожий на рычание, вырвал полотно из ее рук и уставился на него со свирепостью, видеть которую было страшно.
— Ах ты, мерзкая сучка! — прошипел он сквозь зубы. — Во имя Господа, что ты сделала?!
Старуха отшатнулась от него, вскинув руки, будто защищаясь.
— Это вы сделали! Полли нашла его спрятанным среди других выброшенных вами. Она принесла его мне, прежде чем покинуть этот дом. Дьявол! Убийца! Она не выдаст вас, — тут Би указала на меня пальцем, — но это вы столкнули ее с лестницы!
Николас посмотрел в мою сторону — лицо его казалось окаменевшим, будто высеченным из мрамора и совершенно белым. Я дрожала, съежившись в объятиях Тревора.
— Я этого не делал, — сказал он.
— Лжец! — завопила Би.
Оттолкнув меня, Тревор прыгнул к моему мужу, прежде чем тот попытался задушить испуганную женщину.
Я пробежала в свою комнату мимо Адриенны и бросилась поперек кровати, я старалась отгородиться от доносившихся до меня из коридора гневных голосов, старалась не слышать их.
Не могу сказать, сколько времени я пролежала ничком, орошая слезами подушку. Возможно, долгие минуты. Возможно, долгие часы. Я услышала, что наступила тишина, и тотчас же хлопнула дверь моей комнаты.
Встав на колени, я смотрела на мужа, грудь мою сжимали гнев и страх.
— Держись от меня подальше, — сказала я.
— Не я изрезал портрет. Я закрыла уши руками.
— Не желаю ничего слушать. Я устала от постоянных объяснений и лжи. — Николас двинулся ко мне, но я шарахнулась к изголовью кровати. — Остановись! — крикнула я. — Я должна была бы послушать их, но верила тебе!
Он обошел кровать, я ринулась к другому ее краю и спрыгнула на пол. Схватив с подноса принесенную им чашку чаю, я метнула ее в него. Николас увернулся. Тогда я взяла кувшинчик с молоком и бросила его вслед за чашкой. Он ударился о стену, лужица молока растеклась по полу, осколки стекла разлетелись по комнате.
Николас медленно обошел кровать. Движения его были осторожными.
— Я не трогал портрета, — сказал он ровным тоном. — Послушай меня, Ариэль. Несколько дней назад я выбросил испорченные полотна, но клянусь тебе, что твоего портрета среди них не было.
Я снова верила ему и ощущала эту веру как бремя, и пыталась противиться этой вере всем своим измученным телом.
— Я тебе не верю.
— Я не выходил из комнаты со дня несчастного случая, — продолжал он. — Кто угодно мог войти в студию, потому что дверь в нее была не заперта.
Я чувствовала, что не могу противиться. Слишком уж сильным было желание верить ему; снова глубокий звучный голос и нежный взгляд Николаса оказали обычное действие на мои расшатанные и потрясенные нервы, и я в очередной раз поддалась наваждению.
Напряжение окутывало нас, как ореол, как сгущавшиеся ночные тени. И вдруг до нас донесся звук, в происхождении которого было нельзя ошибиться. Такой звук исторгает сотрясаемый приступами рвоты желудок. Этот звук шел из темноты, из дальнего конца комнаты. Я почувствовала, как ослабели мои колени, будто стали ватными. Николас стремительно повернулся: — Что за?..
Тишина. Потом царапанье когтей, глухой стук, стон — все это подействовало на меня так, будто по жилам моим стремительно потекла не кровь, а лед. Снова наступило молчание.
Я осторожно, с опаской приблизилась к тому месту, откуда слышались ужасные звуки, и остановилась за спиной мужа. Мы оба вглядывались во мрак и в один и тот же момент увидели тельце Вельзевула, скорчившегося от страшной конвульсии. Он лежал у стены, его усы еще были покрыты молоком.
Яд! Я отшатнулась, ужас лишил меня дара речи. Я видела лицо моего мужа, мрачное и решительное. Повернувшись, я ринулась к двери и бросилась на нее, будто мое хрупкое тело могло преодолеть этот барьер. Его руки обвились вокруг меня, оторвали меня от двери — я лягалась, царапалась и пыталась кричать изо всех сил.
Николас зажал мне рот рукой, я укусила его в руку и почувствовала вкус его крови, и только тогда услышала, как он тихонько выругался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Вы бледны, как статуя, — сказала я ей.
Ее белые руки теребили ткань платья, а синие глаза были устремлены куда-то через комнату, по-видимому, в окно.
— Сейчас я получила весьма тревожные известия и не знаю, чего теперь ждать. Я получила письмо от леди Грей. Ее муж только что вернулся из Франции…
Слова замерли на устах. Фраза осталась неоконченной. Она снова посмотрела на меня. Но я не могла ответить. Обезболивающее действие лауданума начинало проходить, и я все сильнее теперь ощущала боль в ушибленном теле.
Адриенна поднялась со стула и теперь стояла над моей постелью. Глаза ее смотрели на меня с сочувствием, прохладными руками она приглаживала , мои волосы, отводя их от горячего лба.
— Вы не хотели бы сменить ночную рубашку — спросила она меня. — Я принесла вам свежую.
Я кивнула. Адриенна осторожно сняла с меня рубашку, стараясь не причинять лишнюю боль, и освежила мои руки, шею и плечи прохладной губкой, смоченной в воде. Она принялась вытирать меня, но вдруг прервала свое занятие и провела пальцами по внутренней поверхности моей руки над локтем. Потом сказала:
— Как любопытно!
Я посмотрела на шрам на своей руке, который она рассматривала, и вздрогнула.
— Это похоже на клеймо, — сказала она тихо, будто разговаривала сама с собой.
Вырвав руку, я прижала ее вплотную к боку и попыталась объяснить как можно спокойнее:
— Это всего лишь шрам от давнего ожога.
— Но это похоже на…
— Ожог, — повторила я, досадуя на собственную беспечность.
Схватив чистую ночную рубашку, я попросила:
— Пожалуйста, помогите мне переодеться, прежде чем кто-нибудь войдет.
Адриенна прекратила разговор и выполнила мою просьбу. Разгладив одеяло и подоткнув его, она сказала:
— Матильда горит желанием прислать вам чаю и пирога, если вы не против.
Я с улыбкой поблагодарила ее, но, когда она уже повернулась, чтобы выйти, я спросила:
— А где были вы и Тревор, когда я упала? Лицо Адриенны оставалось невозмутимым, но глаза казались странно холодными.
— Играли в карты, — ответила она. — Мы услышали ваш крик, но, когда прибежали, увидели вас лежащей у подножия лестницы, а над вами склонился Николас.
Она вышла, а я снова опустилась на подушки. Как обычно, Николас снова заронил семена сомнения в мою душу, и, хотя разум настойчиво предупреждал меня не поддаваться им, они так и остались во мне. Кто-то все-таки столкнул меня с этой чертовой лестницы. Если верить в невиновность моего мужа, то я должна считать, что моей смерти желал кто-то другой. Но кто и почему?
Скоро появилась Матильда с чаем и булочками.
— Тилли, — спросила я, — ты знаешь, где были Адриенна и Тревор, когда я упала с лестницы?
Лицо ее посерьезнело — было видно, что мой вопрос вызвал работу мысли, и она передала мне чашку чаю на блюдце, прежде чем ответить.
— Они играли в карты в большом зале, мэм.
— Ты уверена?
— Я была с ними, когда вы закричали.
Я маленькими глотками пила чай, а Тилли сновала по комнате, прибирая и вытирая пыль. Она казалась чем-то сильно расстроенной. Покончив с чаем и отставив чашку, я не утерпела и спросила:
— В чем дело, Тилли?
С заговорщицким видом Матильда посмотрела на дверь и, понизив голос, сказала:
— Его светлость дал мне строжайшее приказание не расстраивать вас, но вы должны это знать. В последние несколько дней служанки от нас уходят одна за другой. Вчера ушла Кейт, сегодня утром Полли.
Глядя на ее шевелящиеся губы, я старалась понять смысл слов. Но они доходили до меня, как слабое эхо, тотчас же рассеивающееся в воздухе, и я не успевала схватить суть. Мысли мои не подчинялись мне и блуждали.
— Несколько странных происшествий последовали одно за другим — сначала ваше падение с лестницы, потом сегодня утром Тревор обнаружил, что в его приемной все оказалось перевернутым вверх дном. Кто-то что-то искал. Все это, все эти тиг… тиг…
— Тигли, — подсказала я.
— Верно. Все они были разбросаны по полу, книги валялись где попало… Я заметила, что у меня из кладовой пропала еда. И Полли… Я знаю, что она всегда была страшно суеверной, так вот она клянется, что видела женщину…
Перед моими глазами все начало расплываться. Я смотрела на чайную чашку и пыталась удержаться в сознании, не уплывать в пучину забвения, где не было ответов на мои вопросы.
Глава 21
Бороться с действием опиума бесполезно, а возможно, у меня не хватало на это духу. Сколько времени прошло, я не могла бы сказать, потому что один час походил на другой. Время было заполнено чьими-то голосами и смутными образами, слишком разрозненными для моего отуманенного сознания, чтобы я могла их понять и оценить.
Мне снилось, что над моей кроватью стоит Би, что лицо ее всего в нескольких дюймах от моего, так близко, что я могла бы сосчитать поры у нее на носу, и я явственно ощущала ее смрадное дыхание.
— Я вас предупреждала, — хрипела она, но, как только я замахнулась на нее, она исчезла, оставив меня метаться в постели и звать на помощь.
Появлялся и исчезал мой муж. Его прохладные руки прикасались к моему лицу, гладили по волосам, он старался успокоить и утешить меня. Каждый раз, когда я открывала глаза, он оказывался рядом. Странно, что в его присутствии на меня нисходил покой, когда мне следовало бы звать на помощь. Потому что, несмотря на его благородную мину, рядом со мной находился мой будущий убийца. И убийца Джейн.
Мое сердце требовало: представь мне хоть какие-нибудь доказательства.
Но их не было, и потому я предпочла верить, надеяться, молить Бога, что заблуждаюсь, что я не права в своих подозрениях, что мы все заблуждались.
На третий день после моего злополучного падения я проснулась и почувствовала, что голова у меня ясная, и увидела Вельзевула на подушке рядом с моей, а муж мой сидел на стуле возле постели и читал книгу. Я задержала дыхание, чтобы он не заметил, что я не сплю, мне хотелось украдкой получше рассмотреть его.
Дневной свет еще не совсем померк: нежный, размытый, как дымка тумана, он струился из окна, и в нем я различала четкие черты милорда. Это напоминало давние времена, когда я любовалась им из своего укромного уголка в таверне, незамеченная им, отмечая ширину его плеч, красоту его благородного лба, его длинные стройные ноги. Будто прошлое вернулось. Он был одет в свободную белую рубашку с широкими рукавами.
Рубашка была заправлена в кожаные бриджи, а бриджи в коричневые сапоги, доходившие до колена. От созерцания этого сильного красивого мужчины сердце мое затрепетало — не от страха, от любви, гордости, желания. В жилах закипела кровь, и отблеск этого огня зажег румянцем мои щеки.
«Милорд, — подумала я, — кажется, я обречена любить тебя, несмотря ни на что».
Пока я так лежала, тайно любуясь им, в мозгу моем проплывали, сменяя друг друга, картины и образы, отражавшие все события, случившиеся со мной с момента моего прибытия в Уолтхэмстоу: первое предчувствие опасности, испытанное мною в розарии, открытие того, что Николаса постоянно держали в состоянии наркотического отупения, наша скромная свадьба и внезапное появление закутанной в плащ женщины на кладбище, появление неизвестной мне особы в нежилых комнатах дома. Эта женщина не попадалась мне на глаза до тех пор, пока мы не обвенчались… Возможно, потому, что до этого момента я не представляла никакой угрозы. Возможно, она пыталась напугать и отвадить меня от дома, но, убедившись, что это не помогло, столкнула с лестницы, надеясь, что уж на этот раз я погибну.
Но кто была эта женщина? Би? Адриенна?.. Саманта? Не было никаких доказательств того, что кто-то, кроме моего мужа, мог столкнуть меня с лестницы.
Я закрыла глаза. Когда я открыла их снова, Николас смотрел на меня.
— Тебе нравится книга? — спросила я тихо.
— Чрезвычайно любопытно.
Он захлопнул ее, не вынимая пальца и заложив им ту страницу, где прервал свое чтение.
— Возможно, ты читала ее. «Экспериментальное исследование свойств опия и его действия на живые существа» Джона Аи. Кажется, он получил за нее премию Харви в 1785 году, во всяком случае, так здесь сказано.
Он постучал пальцем по обложке.
— Я узнал из нее, что требуется очень небольшое количество опиума, чтобы воздействовать на сознание, и что всего после нескольких его доз человек привыкает и впадает в зависимость от него… Тебе известно, что большинство наркоманов, приверженных опиуму, богатые женщины? Я полагаю, что только они и способны позволить себе такую роскошь.
Николас открыл книгу и прочитал вслух:
— Опий часто дают, чтобы притупить боль, вызвать сон, облегчить кашель и… обуздать возбуждение и безумие.
Он снова посмотрел на меня:
— Конечно, далеко не все, кто болезненно зависит от него, женщины.
Попытавшись сесть, я тут же поморщилась от боли и вернулась в прежнее положение.
— Тебе дал эту книгу Тревор?
— Нет.
— А кто?
— Твой друг.
— Доктор Брэббс? Он кивнул.
— Он постоянно приходит проведать тебя.
— И ты позволил ему осматривать меня? Николас усмехнулся.
— Можно сказать, что в отношении твоего здоровья у нас установилось взаимопонимание.
— Надеюсь, это к лучшему, — сказала я — Видеть, как двое самых дорогих мне людей постоянно на ножах, угнетает меня так, что и выразить нельзя.
Я видела, как выражение его лица смягчилось, и он с нежностью посмотрел на меня. Отложив книгу в сторону, Николас поднялся со стула и подошел ко мне.
Неужели я испугалась? Конечно, нет, хотя от его близости я почувствовала себя слабой и беспомощной, как лист, подхваченный ураганным ветром. Голова моя закружилась, и я на мгновение прикрыла глаза.
Сев на кровать рядом со мной, он поднес руку к моему лицу, но не дотронулся до меня. Я, разочарованная, смотрела на его длинные сильные пальцы.
— Тебе лучше? — спросил Николас. — Я собирался приготовить себе выпить. Хочешь ко мне присоединиться ?
— Выпить, сэр?
— Чаю. За все время этого тяжкого испытания я не выпил ни капли спиртного, ни капли шерри.
Я ответила ему улыбкой и сказала, что чашка чаю была бы вполне уместной и доставила мне удовольствие.
Не сказав больше ни слова, он направился к двери, потом заколебался и вернулся ко мне.
— Меня не будет некоторое время. Матильда нездорова, а так как остальные служанки ушли…
— Ушли?
— Да, почти все. После несчастного случая с тобой…
Он повернулся и, не закончив фразы, вышел из комнаты.
Я отдыхала, все еще усталая, все еще страдающая от боли и слегка одурманенная сном и лекарствами. Минуты шли. Я слышала, как часы пробили полчаса, потом час. Дневной свет начал меркнуть.
Наползала темнота, заполняя комнату неясными тенями. Некоторое время я смотрела на свечу на столе напротив, желая зажечь ее. Мне хотелось подняться с постели и сделать это, но мое тело восставало против малейшего усилия, принуждая меня оставаться в постели.
Услышав шум, я подняла голову. В двери стояла Би. При виде ее сутулых плеч, растрепанных волос, засаленного черного платья меня передернуло от отвращения. Из-под подола были видны тупые носы ее грубых башмаков на толстой подошве, и я заметила, что башмаки были запачканы грязью.
Будто читая мои мысли, она сказала:
— Я была на кладбище, ходила отдать долг памяти Джейн.
Она прошествовала к столу со свечой, волоча ноги и шаркая по полу, и зажгла ее. Вспыхнувшее пламя осветило оранжевым ее лицо, и, когда она приблизилась ко мне, я отчетливо видела ее впалые щеки и грубые черты.
Склонившись надо мной, она сказала:
— Ведь это он толкнул вас, верно? Все об этом знают. Поэтому они и разбежались.
Би зловеще улыбнулась.
— У меня есть что показать вам. Хотите взглянуть? Это доказательство правоты моих слов.
Подавшись назад, она указывала на меня скрюченным пальцем.
— Идемте со мной, если можете. Я вам покажу. Вы увидите, что он именно такой монстр, каким я представляю его. Быстро! Пока он не вернулся.
Ее слова оказали на меня странное гипнотическое действие. Каким-то образом я ухитрилась встать с постели и заставить свои непослушные ноги двигаться. По темным холодным коридорам мы добрались до комнаты Кевина. Дрожа, я стояла возле его кроватки и смотрела на спящего ребенка, в то время как Би заковыляла дальше, к двери своей комнаты… Через минуту она вернулась, неся в руке квадратный кусок ткани, в котором я узнала холст.
Я отшатнулась.
— Я уже видела этот отвратительный портрет, — сказала я ей, — и не хочу его видеть снова.
Она высоко подняла холст:
— Это вы захотите увидеть, миледи.
Я ужаснулась, увидев свой портрет, изрезанный, искромсанный на ленты. Я повернулась и выбежала из комнаты.
Торопясь убежать, я запуталась в подоле своего платья, споткнулась, чуть не упала, но чьи-то сильные руки поддержали меня и помогли мне удержаться на ногах. И только тут я поняла, что плачу.
— В чем дело? — спросил Тревор. — Что случилось, Ариэль?
Я подняла на него глаза и увидела своего мужа, выходящего из спальни, а за ним Адриенну. Увидев Би, Николас бросился к ней, издав звук, похожий на рычание, вырвал полотно из ее рук и уставился на него со свирепостью, видеть которую было страшно.
— Ах ты, мерзкая сучка! — прошипел он сквозь зубы. — Во имя Господа, что ты сделала?!
Старуха отшатнулась от него, вскинув руки, будто защищаясь.
— Это вы сделали! Полли нашла его спрятанным среди других выброшенных вами. Она принесла его мне, прежде чем покинуть этот дом. Дьявол! Убийца! Она не выдаст вас, — тут Би указала на меня пальцем, — но это вы столкнули ее с лестницы!
Николас посмотрел в мою сторону — лицо его казалось окаменевшим, будто высеченным из мрамора и совершенно белым. Я дрожала, съежившись в объятиях Тревора.
— Я этого не делал, — сказал он.
— Лжец! — завопила Би.
Оттолкнув меня, Тревор прыгнул к моему мужу, прежде чем тот попытался задушить испуганную женщину.
Я пробежала в свою комнату мимо Адриенны и бросилась поперек кровати, я старалась отгородиться от доносившихся до меня из коридора гневных голосов, старалась не слышать их.
Не могу сказать, сколько времени я пролежала ничком, орошая слезами подушку. Возможно, долгие минуты. Возможно, долгие часы. Я услышала, что наступила тишина, и тотчас же хлопнула дверь моей комнаты.
Встав на колени, я смотрела на мужа, грудь мою сжимали гнев и страх.
— Держись от меня подальше, — сказала я.
— Не я изрезал портрет. Я закрыла уши руками.
— Не желаю ничего слушать. Я устала от постоянных объяснений и лжи. — Николас двинулся ко мне, но я шарахнулась к изголовью кровати. — Остановись! — крикнула я. — Я должна была бы послушать их, но верила тебе!
Он обошел кровать, я ринулась к другому ее краю и спрыгнула на пол. Схватив с подноса принесенную им чашку чаю, я метнула ее в него. Николас увернулся. Тогда я взяла кувшинчик с молоком и бросила его вслед за чашкой. Он ударился о стену, лужица молока растеклась по полу, осколки стекла разлетелись по комнате.
Николас медленно обошел кровать. Движения его были осторожными.
— Я не трогал портрета, — сказал он ровным тоном. — Послушай меня, Ариэль. Несколько дней назад я выбросил испорченные полотна, но клянусь тебе, что твоего портрета среди них не было.
Я снова верила ему и ощущала эту веру как бремя, и пыталась противиться этой вере всем своим измученным телом.
— Я тебе не верю.
— Я не выходил из комнаты со дня несчастного случая, — продолжал он. — Кто угодно мог войти в студию, потому что дверь в нее была не заперта.
Я чувствовала, что не могу противиться. Слишком уж сильным было желание верить ему; снова глубокий звучный голос и нежный взгляд Николаса оказали обычное действие на мои расшатанные и потрясенные нервы, и я в очередной раз поддалась наваждению.
Напряжение окутывало нас, как ореол, как сгущавшиеся ночные тени. И вдруг до нас донесся звук, в происхождении которого было нельзя ошибиться. Такой звук исторгает сотрясаемый приступами рвоты желудок. Этот звук шел из темноты, из дальнего конца комнаты. Я почувствовала, как ослабели мои колени, будто стали ватными. Николас стремительно повернулся: — Что за?..
Тишина. Потом царапанье когтей, глухой стук, стон — все это подействовало на меня так, будто по жилам моим стремительно потекла не кровь, а лед. Снова наступило молчание.
Я осторожно, с опаской приблизилась к тому месту, откуда слышались ужасные звуки, и остановилась за спиной мужа. Мы оба вглядывались во мрак и в один и тот же момент увидели тельце Вельзевула, скорчившегося от страшной конвульсии. Он лежал у стены, его усы еще были покрыты молоком.
Яд! Я отшатнулась, ужас лишил меня дара речи. Я видела лицо моего мужа, мрачное и решительное. Повернувшись, я ринулась к двери и бросилась на нее, будто мое хрупкое тело могло преодолеть этот барьер. Его руки обвились вокруг меня, оторвали меня от двери — я лягалась, царапалась и пыталась кричать изо всех сил.
Николас зажал мне рот рукой, я укусила его в руку и почувствовала вкус его крови, и только тогда услышала, как он тихонько выругался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35