Но иногда, Ариэль, я не властен над своими поступками. Мне жаль. Ты ведь знала это до того, как согласилась выйти за меня замуж. Я предупреждал тебя.
Я продолжала смотреть на свое обручальное кольцо, тускло поблескивающее во мраке кареты, потом прошептала:
— Да, ты предупреждал меня.
Он поднял голову, и волна темных волос упала ему на лоб до самых глаз.
— Жалеешь? — спросил он.
— По правде говоря, я мечтала о дне своей свадьбы и представляла его совсем другим.
Внезапно Николас подался ко мне и заключил мое лицо в ладони.
— Я заставил тебя плакать, — сказал он с горечью. — Прости, дорогая…
Подвинувшись ко мне, он обнял меня рукой за талию и посадил себе на колени. Он продолжал держать меня за подбородок и хмурился.
— Мне жаль, что я обидел тебя. Неужели ты думаешь, что я причинил тебе боль намеренно? Ну? Ответь мне, черт возьми, и перестань дрожать, как воробышек со сломанным крылышком в когтях у кошки.
Он нежно отклонил мою голову назад, и мое сердце снова заныло сладкой болью, томлением любви. Склонив голову, Николас легонько коснулся поцелуем моих губ один раз, потом еще, потом завладел моими губами полностью. Прижимаясь к нему, я чувствовала, что тело мое расплавляется, я покорно раскрыла навстречу ему губы, позволяя его языку вторгнуться в мой рот. Он сжал меня с такой силой, что я с трудом могла вздохнуть.
Мой муж! Я молча повторяла эти слова, и это приводило меня в экстаз, слова эти будили во мне большую страсть, чем его поцелуи. Я дрожала, но теперь уже не от страха, а от предвкушения.
Продолжая держать меня за плечи, он поднял голову и заглянул мне в глаза.
— Знаешь, — начал он, и голос его был глухим от желания, — что, когда мы недавно занимались любовью, для меня это было как первый раз в жизни. Боже мой, с тех пор я не переставал желать тебя. Я желаю тебя и теперь.
Я почувствовала его руку на своей спине, расстегивавшую корсаж моего платья. Он спустил платье с моих плеч и груди, потом совсем сорвал его с меня, полностью обнажив мои груди, и теперь ласкал их.
Он нежно потирал мои соски, и я закрыла глаза, чувствуя, как восприимчивая плоть отзывается на ласку, набухает и твердеет, отвечая желанием на желание.
— Милорд, — сумела наконец выдавить я, — вы думаете, это разумно?
— И разумно, и необходимо, — пробормотал он, — крайне необходимо.
Николас зарылся лицом в мою грудь, губы его отыскали отвердевший сосок, и он принялся медленно, круговыми движениями ласкать его. Незаметно для меня он изменил мою позу так, что я оказалась сидящей верхом у него на коленях. Николас раздвинул ноги, и я почувствовала, что его потребность во мне именно сейчас велика, — рука его скользнула мне под юбку, и он принялся ласкать меня.
Сначала я попыталась освободиться, но магическое движение его пальцев оказало свое действие, и я, сама того не желая, прижалась к нему сильнее, и бедра мои ритмически задвигались, отвечая на его ласки. Рассудок мне изменил, оттесненный бурно нараставшим во мне желанием.
— Теперь это ваш супружеский долг, леди Малхэм, — сказал Николас и, поймав мою руку, прижал к своему паху.
Мои пальцы принялись расстегивать пуговицы на его панталонах одну за другой, и когда я освободила его от них, приподнялась на коленях и, приняв по возможности удобное положение, двинулась ему навстречу и приняла его. Его руки вцепились в мое платье и волосы. Продолжая зарываться лицом в мою грудь, он сильно задвигался, и его порывистый вздох был глухим, как и низкий горловой звук, похожий на рычание. Потом руки его оказались под бархатной юбкой моего свадебного платья. Николас охватил пальцами мои ягодицы и с силой прижал меня к себе, заставляя меня двигаться вверх и вниз, пока оба мы естественно не достигли уже знакомого нам ритма.
Я ощущала его в себе твердым, как сталь, и нежным, как бархат, он наполнял меня, и каждое движение его бедер приводило меня в экстаз, доводило почти до безумия, пока я не потеряла всякое представление о реальности, забыла о приличиях и отдалась наслаждению полностью, неосознанно стараясь так же дать наслаждение ему.
Наше напряжение нарастало. И с каждым его движением внутри моего тела я чувствовала приближение к вершине наслаждения. Это было похоже на муку, на пытку, нараставшую, и он, должно быть, чувствовал то же, пока голова его не опустилась на подушку сиденья, и я заметила, что глаза его были закрыты, а лицо неподвижно, и на нем была запечатлена такая же мука, как, вероятно, и на моем.
Мои руки цеплялись за его волосы, мои пальцы комкали тонкий батист его рубашки, я рвала ее в клочья ногтями, стонала и бурно двигалась, пока мы оба одновременно не пересекли заветную границу. Волны наслаждения омывали нас, мы по спирали поднимались вверх и вверх, до самых звезд, и каждый из нас испустил крик, и наконец мы оба, обессиленные, опустошенные, полностью истощившие свои силы, остались лежать в объятиях друг друга, и еще долго их не размыкали.
Какое-то время мы продолжали обнимать друг друга, удовлетворенные только близостью друг к другу, только тем, что мы держали друг друга в объятиях, и еще не в силах были отстраниться один от другого. Здесь мы находились в одиночестве, отделенные от безумия внешнего мира. Здесь, внутри кареты, царило только безумие нашей любви друг к другу, столь сильной, что она походила на отчаяние. Голова моя покоилась на плече моего мужа, его сильные руки обвивали меня, я закрыла глаза, позволив себе отдаться мерному покачиванию экипажа, умерявшему мое лихорадочное состояние.
Возможно, мы оба задремали. Когда я открыла глаза, то обнаружила, что Николас уже оправил на мне платье и застегнул пуговицы корсажа. Вдыхая мужественный запах его тела, я подняла голову и встретилась с ним взглядом. Сначала взгляд его показался мне суровым, и сердце мое забилось от страха. Потом губы его сложились в улыбку, и глубоким, низким, мягким, как бархат, голосом он сказал:
— А знаешь, мы не поедем назад в Бернсалл, чтобы расторгнуть наш брак.
— Знаю.
— Ты моя.
— Да.
— На радость и горе.
— Клянусь!
— Ты все еще любишь меня?
— Люблю!
— Тогда скажи это еще раз и повторяй как можно чаще.
— Я люблю тебя сейчас и всегда буду любить, — пообещала я серьезно.
Николас приподнял мое лицо обеими руками. Глаза его сверкали и буквально пожирали меня.
— Поклянись в этом.
— Клянусь!
Карета остановилась. Мы услышали, как кучер спрыгнул на землю.
Николас с силой сжал мою руку и сказал:
— Мы дома.
Глава 15
Яркий румянец на лице Адриенны сменился мертвенной бледностью. Она переводила взволнованный взгляд с Николаса на Тревора, потом на меня.
— Поженились… — повторяла она. — Поженились?
Николас стоял у камина, вертя в руке бокал с шерри, и смотрел на сестру. В изгибе его губ читался явный вызов, что заставило меня заподозрить, что наш брак был заключен, возможно, не столько из любви ко мне, сколько из желания позлить его родственников. Постаравшись отогнать эту мысль, я посмотрела на Тревора.
Он беззастенчиво разглядывал меня из своего крытого бархатом кресла и, когда наши глаза встретились, вскинул бровь.
— Ну, — сказал он наконец, — теперь досужие языки вновь примутся за работу.
— Уже принялись, — сказал Николас. Тревор улыбнулся.
Я же не находила ни малейшего повода для веселья. Мне хотелось исчезнуть отсюда, не слышать, как эти люди судили и рядили о нашей свадьбе. Я ничуть не была удивлена, когда Тревор спросил:
— Ариэль, признайтесь, вы беременны?
— Нет, — ответил Ник. — И во всяком случае, это тебя не касается.
— Я просто пытаюсь понять, — ответил Тревор.
— А что тут понимать?
Поднявшись с кресла, Тревор подошел к камину и встал лицом к брату.
— Ведь вы знаете друг друга не более месяца, Ник. По правде говоря, меньше месяца. А принимая во внимание твое состояние духа…
— Не говоря уже о неравенстве нашего общественного положения, — огрызнулся Ник.
Я отвернулась и смотрела куда-то в сторону, чувствуя, что щеки мои пылают.
— Это различие очевидно, — продолжал Тревор, — но, по правде говоря, это меня беспокоит меньше всего. В конце концов, это не первый случай, когда кто-то из Уиндхэмов женился на женщине более низкого происхождения, чем он сам. Нет, меня беспокоит твое здоровье, Ник. Ты вполне сознаешь, что совершил?
— Вполне. Я женился на женщине, которую люблю.
Я закрыла глаза, наслаждаясь его словами.
Тревор отвернулся. Он засунул руки в глубокие карманы своего домашнего сюртука из добротного черного сукна.
— Любовь! О, ради всего святого, братец, о чем ты говоришь? Ты не всегда помнишь свое имя. Откуда тебе знать, любишь ты ее или нет?
— Я это знаю.
— Так же, как любишь шерри? Он помогает тебе скоротать ночь или пережить тяжкий час. Печальная правда заключается в том, что тебе надо было на кого-то опереться, кого-то, кто позволил бы тебе снова почувствовать себя мужчиной. Ты бесстыдно воспользовался ею, Ник, и тебе должно быть неловко.
Тревор повернулся ко мне. Я продолжала смотреть на своего мужа, ожидая, что он будет возражать. Вместо этого Николас уставился на огонь в камине, пальцы его так крепко сжимали ножку бокала, что я опасалась, что хрупкий хрусталь разлетится на кусочки.
Тревор остановился возле моего стула. Я нерешительно подняла на него глаза.
— Прошу прощения, Ариэль, но мне надо обсудить кое-какие вопросы наедине с братом. Надеюсь, вы нас извините. Возможно, вы, я и Адриенна побеседуем позже?
Прежде чем я успела встать со стула, Николас швырнул свой бокал в камин с такой силой, что осколки хрусталя разлетелись по всей комнате. Схватив Тревора за отвороты сюртука, он прошипел:
— Черт бы тебя побрал! Ты забываешься, братишка! Забыл, с кем разговариваешь?
Он яростно тряс Тревора.
— Теперь Ариэль — моя жена. Моя жена! А так как я все еще хозяин в этом доме, то к ней следует и обращаться соответственно: леди Малхэм. Пока что я один несу ответственность за Уолтхэм— стоу, и если наступит момент, когда я не смогу нести эту ответственность, то все права и обязанности перейдут к моей жене. Только я могу отдавать ей распоряжения, и никто больше. Ты, Адриенна и любая другая сволочь, сшивающаяся здесь и стремящаяся засадить меня в лечебницу, должны уважительно обращаться с ней. Ясно?
Я встала со стула, страшно напуганная гневом Николаса и смущенная тем, что стала его невольной причиной.
— Прошу вас, не надо! — воскликнула я. Схватив мужа за руку, я попыталась оторвать его руки от сюртука Тревора. Его кулаки были крепко сжаты, и он не собирался их разжимать.
— Милорд, он не имел в виду ничего оскорбительного, я в этом уверена. Отпустите его ради меня!
Мало-помалу Николас успокоился и разжал кулаки. Тревор отступил. Лицо его было бледным, как мел, грудь бурно вздымалась, он пытался привести в порядок свою одежду. Когда наконец он смог заговорить, голос его дрожал:
— Прошу прощения. Разумеется, я не хотел быть невежливым, леди Малхэм.
Адриенна, поднявшись со стула, переводила взгляд с меня на своих братьев. Ее платье из ярко-красной тафты немного оживляло ее бледное лицо. Голос ее был пронизан холодом, когда она заговорила:
— Думаю, мне снова придется освобождать свою комнату. Я думаю, вы пожелаете занять самые большие и комфортабельные комнаты…
— О чем вы говорите? — воскликнула я. — Пожалуйста, ничего не меняйте в нашей жизни. Это ваш дом, и я не имею ни малейшего намерения нарушать привычный вам образ жизни…
— Чепуха! — загремел Николас. — Ариэль, ты моя законная жена. Если ты пожелаешь сказать этим двоим, чтобы они немедленно оставили дом, им придется это сделать.
Он схватил меня за руку и потащил к двери.
Через пять минут все слуги Уолтхэмстоу выстроились в большом зале в ряд, на одном конце которого стояла Полли, а на другом Би. Полли теребила передник и боязливо поглядывала на Николаса сквозь падавшие на глаза пряди волос, Би же придерживала юбки, будто готовилась обратиться в бегство при первом же недружелюбном или опасном с ее точки зрения движении моего мужа в ее сторону, и что-то бормотала себе под нос. По правде говоря, он выглядел опасным. Трепетный свет свечей производил удивительный эффект: при нем лицо Николаса, когда он шагал взад и вперед по залу, казалось мрачным и угрожающим.
Белоснежные брыжи, спускавшиеся ему на грудь, контрастировали с его по-цыгански смуглой кожей. Его руки воинственно упирались в бедра, и, прежде чем представить меня слугам в новом качестве, Николас останавливался перед каждым и долго смотрел им в лицо, наконец произнес, указывая на меня:
— Леди Малхэм.
Ни один из слуг, ни одна из женщин не двинулись с места, но я заметила, что они изумлены, по тому, как они старались избежать моего взгляда. В некоторых же лицах я читала и нечто большее, чем изумление, — шок, смущение, раздражение.
— Итак, — внезапно прогремел под сводами зала его голос. — Вас только что представили новой леди Уолтхэмстоу!
Женщины присели в реверансе, мужчины принялись кланяться.
— Отлично, а теперь можете вернуться к своим делам.
Толпа слуг мгновенно рассеялась, и женщины снова приседали в реверансе передо мной, покидая комнату. Я дождалась, пока мы остались одни, и повернулась к Николасу. В молчании я смотрела, как он направился к столу с драгоценной вазой, где мы стояли и смеялись всего две недели назад.
Я чувствовала поднимающееся в нем отчаяние, видела, как он уставился на хрустальный графин с шерри.
Не сказав ни слова, он взмахнул рукой и швырнул его на пол. Я не успела прийти в себя от шока, как Николас схватил столик орехового дерева, инкрустированного перламутром, и швырнул его о стену.
— Опереться! Черт возьми! Мне следует вернуться и хорошенько вздуть его, Ариэль.
Он стремительно повернулся ко мне.
— А теперь они пытаются убедить меня, убедить тебя, что я не настолько вменяем, чтобы понять собственные чувства.
Николас нахмурился, глаза его, казалось, метали молнии.
— Ты ведь этому не веришь, правда? — спросил он меня.
Я покачала головой, думая, что лучше не говорить ничего, чем рисковать снова вызвать его раздражение.
Николас обвел взглядом следы совершенных им разрушений, потом поднял руку и прижал пальцы к виску.
— Опереться! — повторил он снова, уже тише, и обвел языком пересохшие губы. — Боже! Боже мой, вот что случилось!
Я осторожно приблизилась к нему, приподняв юбку, чтобы не запачкать ее в лужице шерри.
— Конечно, вам не нужна опора, — сказала я, — и шерри вам не требуется, милорд. Верно?
Он снова прижал ладонь к голове.
— Нет, не требуется. Дело в том, что…
Он не закончил фразы, голос его вдруг пресекся, и он снова уставился на разлитый на полу шерри.
— В чем дело, Николас?
— Шерри помогает мне от головной боли.
— И теперь помог бы?
Закрыв глаза, он кивнул.
Остановившись возле него, я потянулась и дотронулась до его лица, провела пальцами по его вискам.
— Я люблю тебя, — сказала я, — и не возражаю против того, чтобы стать твоей опорой, если это поможет тебе излечиться. Однажды ты попросил исцелить тебя. Тогда я не могла этого сделать, но теперь я твоя жена. Думаю, я могу помочь тебе, если ты позволишь.
На его верхней губе выступили крошечные бисеринки испарины. Он отер ее тыльной стороной ладони.
Прижавшись к нему всем телом, я улыбнулась и дотронулась пальцем до его губ.
— Ты разрешишь мне помочь тебе? Николас с неохотой кивнул.
— Хорошо. Тогда начнем с этого шерри. Не думаю, что ты должен продолжать его пить…
— Но моя голова…
— Мы найдем другое средство от головной боли. Я уверена, что Брэббс сможет тебе помочь.
При этих словах он состроил такую гримасу, что вызвал у меня смех.
— Несомненно, это будет какой-нибудь смертельный яд, — сказал Николас.
— Я опробую его на себе, — пообещала я. Николас улыбнулся мне в ответ.
Я сменила свой свадебный наряд, заменив его новым зеленым атласным платьем, и направилась на кухню посмотреть, как готовят чай для милорда, когда ко мне подошел Тревор. Он медленно поклонился мне, улыбаясь явно через силу, и сказал:
— Леди Малхэм, могу я попросить вас на пару слов?
Я улыбнулась в ответ:
— Его светлость может настаивать на соблюдении церемоний, но я не из таких. Пожалуйста, не смущайте меня, называя подобным образом. Обращайтесь ко мне, как прежде, по имени.
Он пошел рядом со мной по коридору.
— Итак, скажите мне… Ариэль. Я так понимаю, что у каждой женщины свои представления о том, как вести дом. Не сомневаюсь, что вы внесете изменения в жизнь Уолтхэмстоу. С чего же вы начнете?
— Прежде всего я собираюсь повесить жирандоли на всех стенах коридоров, чтобы Уолтхэмстоу никогда больше не утопал во мраке.
— А дальше?
— Можно будет подумать о том, чтобы привести в порядок остальные комнаты дома.
Он замедлил шаг. Я с удивлением оглянулась:
— Что-то не так?
— Возможно, это станет великим преобразованием. Эти комнаты не использовались примерно столетие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Я продолжала смотреть на свое обручальное кольцо, тускло поблескивающее во мраке кареты, потом прошептала:
— Да, ты предупреждал меня.
Он поднял голову, и волна темных волос упала ему на лоб до самых глаз.
— Жалеешь? — спросил он.
— По правде говоря, я мечтала о дне своей свадьбы и представляла его совсем другим.
Внезапно Николас подался ко мне и заключил мое лицо в ладони.
— Я заставил тебя плакать, — сказал он с горечью. — Прости, дорогая…
Подвинувшись ко мне, он обнял меня рукой за талию и посадил себе на колени. Он продолжал держать меня за подбородок и хмурился.
— Мне жаль, что я обидел тебя. Неужели ты думаешь, что я причинил тебе боль намеренно? Ну? Ответь мне, черт возьми, и перестань дрожать, как воробышек со сломанным крылышком в когтях у кошки.
Он нежно отклонил мою голову назад, и мое сердце снова заныло сладкой болью, томлением любви. Склонив голову, Николас легонько коснулся поцелуем моих губ один раз, потом еще, потом завладел моими губами полностью. Прижимаясь к нему, я чувствовала, что тело мое расплавляется, я покорно раскрыла навстречу ему губы, позволяя его языку вторгнуться в мой рот. Он сжал меня с такой силой, что я с трудом могла вздохнуть.
Мой муж! Я молча повторяла эти слова, и это приводило меня в экстаз, слова эти будили во мне большую страсть, чем его поцелуи. Я дрожала, но теперь уже не от страха, а от предвкушения.
Продолжая держать меня за плечи, он поднял голову и заглянул мне в глаза.
— Знаешь, — начал он, и голос его был глухим от желания, — что, когда мы недавно занимались любовью, для меня это было как первый раз в жизни. Боже мой, с тех пор я не переставал желать тебя. Я желаю тебя и теперь.
Я почувствовала его руку на своей спине, расстегивавшую корсаж моего платья. Он спустил платье с моих плеч и груди, потом совсем сорвал его с меня, полностью обнажив мои груди, и теперь ласкал их.
Он нежно потирал мои соски, и я закрыла глаза, чувствуя, как восприимчивая плоть отзывается на ласку, набухает и твердеет, отвечая желанием на желание.
— Милорд, — сумела наконец выдавить я, — вы думаете, это разумно?
— И разумно, и необходимо, — пробормотал он, — крайне необходимо.
Николас зарылся лицом в мою грудь, губы его отыскали отвердевший сосок, и он принялся медленно, круговыми движениями ласкать его. Незаметно для меня он изменил мою позу так, что я оказалась сидящей верхом у него на коленях. Николас раздвинул ноги, и я почувствовала, что его потребность во мне именно сейчас велика, — рука его скользнула мне под юбку, и он принялся ласкать меня.
Сначала я попыталась освободиться, но магическое движение его пальцев оказало свое действие, и я, сама того не желая, прижалась к нему сильнее, и бедра мои ритмически задвигались, отвечая на его ласки. Рассудок мне изменил, оттесненный бурно нараставшим во мне желанием.
— Теперь это ваш супружеский долг, леди Малхэм, — сказал Николас и, поймав мою руку, прижал к своему паху.
Мои пальцы принялись расстегивать пуговицы на его панталонах одну за другой, и когда я освободила его от них, приподнялась на коленях и, приняв по возможности удобное положение, двинулась ему навстречу и приняла его. Его руки вцепились в мое платье и волосы. Продолжая зарываться лицом в мою грудь, он сильно задвигался, и его порывистый вздох был глухим, как и низкий горловой звук, похожий на рычание. Потом руки его оказались под бархатной юбкой моего свадебного платья. Николас охватил пальцами мои ягодицы и с силой прижал меня к себе, заставляя меня двигаться вверх и вниз, пока оба мы естественно не достигли уже знакомого нам ритма.
Я ощущала его в себе твердым, как сталь, и нежным, как бархат, он наполнял меня, и каждое движение его бедер приводило меня в экстаз, доводило почти до безумия, пока я не потеряла всякое представление о реальности, забыла о приличиях и отдалась наслаждению полностью, неосознанно стараясь так же дать наслаждение ему.
Наше напряжение нарастало. И с каждым его движением внутри моего тела я чувствовала приближение к вершине наслаждения. Это было похоже на муку, на пытку, нараставшую, и он, должно быть, чувствовал то же, пока голова его не опустилась на подушку сиденья, и я заметила, что глаза его были закрыты, а лицо неподвижно, и на нем была запечатлена такая же мука, как, вероятно, и на моем.
Мои руки цеплялись за его волосы, мои пальцы комкали тонкий батист его рубашки, я рвала ее в клочья ногтями, стонала и бурно двигалась, пока мы оба одновременно не пересекли заветную границу. Волны наслаждения омывали нас, мы по спирали поднимались вверх и вверх, до самых звезд, и каждый из нас испустил крик, и наконец мы оба, обессиленные, опустошенные, полностью истощившие свои силы, остались лежать в объятиях друг друга, и еще долго их не размыкали.
Какое-то время мы продолжали обнимать друг друга, удовлетворенные только близостью друг к другу, только тем, что мы держали друг друга в объятиях, и еще не в силах были отстраниться один от другого. Здесь мы находились в одиночестве, отделенные от безумия внешнего мира. Здесь, внутри кареты, царило только безумие нашей любви друг к другу, столь сильной, что она походила на отчаяние. Голова моя покоилась на плече моего мужа, его сильные руки обвивали меня, я закрыла глаза, позволив себе отдаться мерному покачиванию экипажа, умерявшему мое лихорадочное состояние.
Возможно, мы оба задремали. Когда я открыла глаза, то обнаружила, что Николас уже оправил на мне платье и застегнул пуговицы корсажа. Вдыхая мужественный запах его тела, я подняла голову и встретилась с ним взглядом. Сначала взгляд его показался мне суровым, и сердце мое забилось от страха. Потом губы его сложились в улыбку, и глубоким, низким, мягким, как бархат, голосом он сказал:
— А знаешь, мы не поедем назад в Бернсалл, чтобы расторгнуть наш брак.
— Знаю.
— Ты моя.
— Да.
— На радость и горе.
— Клянусь!
— Ты все еще любишь меня?
— Люблю!
— Тогда скажи это еще раз и повторяй как можно чаще.
— Я люблю тебя сейчас и всегда буду любить, — пообещала я серьезно.
Николас приподнял мое лицо обеими руками. Глаза его сверкали и буквально пожирали меня.
— Поклянись в этом.
— Клянусь!
Карета остановилась. Мы услышали, как кучер спрыгнул на землю.
Николас с силой сжал мою руку и сказал:
— Мы дома.
Глава 15
Яркий румянец на лице Адриенны сменился мертвенной бледностью. Она переводила взволнованный взгляд с Николаса на Тревора, потом на меня.
— Поженились… — повторяла она. — Поженились?
Николас стоял у камина, вертя в руке бокал с шерри, и смотрел на сестру. В изгибе его губ читался явный вызов, что заставило меня заподозрить, что наш брак был заключен, возможно, не столько из любви ко мне, сколько из желания позлить его родственников. Постаравшись отогнать эту мысль, я посмотрела на Тревора.
Он беззастенчиво разглядывал меня из своего крытого бархатом кресла и, когда наши глаза встретились, вскинул бровь.
— Ну, — сказал он наконец, — теперь досужие языки вновь примутся за работу.
— Уже принялись, — сказал Николас. Тревор улыбнулся.
Я же не находила ни малейшего повода для веселья. Мне хотелось исчезнуть отсюда, не слышать, как эти люди судили и рядили о нашей свадьбе. Я ничуть не была удивлена, когда Тревор спросил:
— Ариэль, признайтесь, вы беременны?
— Нет, — ответил Ник. — И во всяком случае, это тебя не касается.
— Я просто пытаюсь понять, — ответил Тревор.
— А что тут понимать?
Поднявшись с кресла, Тревор подошел к камину и встал лицом к брату.
— Ведь вы знаете друг друга не более месяца, Ник. По правде говоря, меньше месяца. А принимая во внимание твое состояние духа…
— Не говоря уже о неравенстве нашего общественного положения, — огрызнулся Ник.
Я отвернулась и смотрела куда-то в сторону, чувствуя, что щеки мои пылают.
— Это различие очевидно, — продолжал Тревор, — но, по правде говоря, это меня беспокоит меньше всего. В конце концов, это не первый случай, когда кто-то из Уиндхэмов женился на женщине более низкого происхождения, чем он сам. Нет, меня беспокоит твое здоровье, Ник. Ты вполне сознаешь, что совершил?
— Вполне. Я женился на женщине, которую люблю.
Я закрыла глаза, наслаждаясь его словами.
Тревор отвернулся. Он засунул руки в глубокие карманы своего домашнего сюртука из добротного черного сукна.
— Любовь! О, ради всего святого, братец, о чем ты говоришь? Ты не всегда помнишь свое имя. Откуда тебе знать, любишь ты ее или нет?
— Я это знаю.
— Так же, как любишь шерри? Он помогает тебе скоротать ночь или пережить тяжкий час. Печальная правда заключается в том, что тебе надо было на кого-то опереться, кого-то, кто позволил бы тебе снова почувствовать себя мужчиной. Ты бесстыдно воспользовался ею, Ник, и тебе должно быть неловко.
Тревор повернулся ко мне. Я продолжала смотреть на своего мужа, ожидая, что он будет возражать. Вместо этого Николас уставился на огонь в камине, пальцы его так крепко сжимали ножку бокала, что я опасалась, что хрупкий хрусталь разлетится на кусочки.
Тревор остановился возле моего стула. Я нерешительно подняла на него глаза.
— Прошу прощения, Ариэль, но мне надо обсудить кое-какие вопросы наедине с братом. Надеюсь, вы нас извините. Возможно, вы, я и Адриенна побеседуем позже?
Прежде чем я успела встать со стула, Николас швырнул свой бокал в камин с такой силой, что осколки хрусталя разлетелись по всей комнате. Схватив Тревора за отвороты сюртука, он прошипел:
— Черт бы тебя побрал! Ты забываешься, братишка! Забыл, с кем разговариваешь?
Он яростно тряс Тревора.
— Теперь Ариэль — моя жена. Моя жена! А так как я все еще хозяин в этом доме, то к ней следует и обращаться соответственно: леди Малхэм. Пока что я один несу ответственность за Уолтхэм— стоу, и если наступит момент, когда я не смогу нести эту ответственность, то все права и обязанности перейдут к моей жене. Только я могу отдавать ей распоряжения, и никто больше. Ты, Адриенна и любая другая сволочь, сшивающаяся здесь и стремящаяся засадить меня в лечебницу, должны уважительно обращаться с ней. Ясно?
Я встала со стула, страшно напуганная гневом Николаса и смущенная тем, что стала его невольной причиной.
— Прошу вас, не надо! — воскликнула я. Схватив мужа за руку, я попыталась оторвать его руки от сюртука Тревора. Его кулаки были крепко сжаты, и он не собирался их разжимать.
— Милорд, он не имел в виду ничего оскорбительного, я в этом уверена. Отпустите его ради меня!
Мало-помалу Николас успокоился и разжал кулаки. Тревор отступил. Лицо его было бледным, как мел, грудь бурно вздымалась, он пытался привести в порядок свою одежду. Когда наконец он смог заговорить, голос его дрожал:
— Прошу прощения. Разумеется, я не хотел быть невежливым, леди Малхэм.
Адриенна, поднявшись со стула, переводила взгляд с меня на своих братьев. Ее платье из ярко-красной тафты немного оживляло ее бледное лицо. Голос ее был пронизан холодом, когда она заговорила:
— Думаю, мне снова придется освобождать свою комнату. Я думаю, вы пожелаете занять самые большие и комфортабельные комнаты…
— О чем вы говорите? — воскликнула я. — Пожалуйста, ничего не меняйте в нашей жизни. Это ваш дом, и я не имею ни малейшего намерения нарушать привычный вам образ жизни…
— Чепуха! — загремел Николас. — Ариэль, ты моя законная жена. Если ты пожелаешь сказать этим двоим, чтобы они немедленно оставили дом, им придется это сделать.
Он схватил меня за руку и потащил к двери.
Через пять минут все слуги Уолтхэмстоу выстроились в большом зале в ряд, на одном конце которого стояла Полли, а на другом Би. Полли теребила передник и боязливо поглядывала на Николаса сквозь падавшие на глаза пряди волос, Би же придерживала юбки, будто готовилась обратиться в бегство при первом же недружелюбном или опасном с ее точки зрения движении моего мужа в ее сторону, и что-то бормотала себе под нос. По правде говоря, он выглядел опасным. Трепетный свет свечей производил удивительный эффект: при нем лицо Николаса, когда он шагал взад и вперед по залу, казалось мрачным и угрожающим.
Белоснежные брыжи, спускавшиеся ему на грудь, контрастировали с его по-цыгански смуглой кожей. Его руки воинственно упирались в бедра, и, прежде чем представить меня слугам в новом качестве, Николас останавливался перед каждым и долго смотрел им в лицо, наконец произнес, указывая на меня:
— Леди Малхэм.
Ни один из слуг, ни одна из женщин не двинулись с места, но я заметила, что они изумлены, по тому, как они старались избежать моего взгляда. В некоторых же лицах я читала и нечто большее, чем изумление, — шок, смущение, раздражение.
— Итак, — внезапно прогремел под сводами зала его голос. — Вас только что представили новой леди Уолтхэмстоу!
Женщины присели в реверансе, мужчины принялись кланяться.
— Отлично, а теперь можете вернуться к своим делам.
Толпа слуг мгновенно рассеялась, и женщины снова приседали в реверансе передо мной, покидая комнату. Я дождалась, пока мы остались одни, и повернулась к Николасу. В молчании я смотрела, как он направился к столу с драгоценной вазой, где мы стояли и смеялись всего две недели назад.
Я чувствовала поднимающееся в нем отчаяние, видела, как он уставился на хрустальный графин с шерри.
Не сказав ни слова, он взмахнул рукой и швырнул его на пол. Я не успела прийти в себя от шока, как Николас схватил столик орехового дерева, инкрустированного перламутром, и швырнул его о стену.
— Опереться! Черт возьми! Мне следует вернуться и хорошенько вздуть его, Ариэль.
Он стремительно повернулся ко мне.
— А теперь они пытаются убедить меня, убедить тебя, что я не настолько вменяем, чтобы понять собственные чувства.
Николас нахмурился, глаза его, казалось, метали молнии.
— Ты ведь этому не веришь, правда? — спросил он меня.
Я покачала головой, думая, что лучше не говорить ничего, чем рисковать снова вызвать его раздражение.
Николас обвел взглядом следы совершенных им разрушений, потом поднял руку и прижал пальцы к виску.
— Опереться! — повторил он снова, уже тише, и обвел языком пересохшие губы. — Боже! Боже мой, вот что случилось!
Я осторожно приблизилась к нему, приподняв юбку, чтобы не запачкать ее в лужице шерри.
— Конечно, вам не нужна опора, — сказала я, — и шерри вам не требуется, милорд. Верно?
Он снова прижал ладонь к голове.
— Нет, не требуется. Дело в том, что…
Он не закончил фразы, голос его вдруг пресекся, и он снова уставился на разлитый на полу шерри.
— В чем дело, Николас?
— Шерри помогает мне от головной боли.
— И теперь помог бы?
Закрыв глаза, он кивнул.
Остановившись возле него, я потянулась и дотронулась до его лица, провела пальцами по его вискам.
— Я люблю тебя, — сказала я, — и не возражаю против того, чтобы стать твоей опорой, если это поможет тебе излечиться. Однажды ты попросил исцелить тебя. Тогда я не могла этого сделать, но теперь я твоя жена. Думаю, я могу помочь тебе, если ты позволишь.
На его верхней губе выступили крошечные бисеринки испарины. Он отер ее тыльной стороной ладони.
Прижавшись к нему всем телом, я улыбнулась и дотронулась пальцем до его губ.
— Ты разрешишь мне помочь тебе? Николас с неохотой кивнул.
— Хорошо. Тогда начнем с этого шерри. Не думаю, что ты должен продолжать его пить…
— Но моя голова…
— Мы найдем другое средство от головной боли. Я уверена, что Брэббс сможет тебе помочь.
При этих словах он состроил такую гримасу, что вызвал у меня смех.
— Несомненно, это будет какой-нибудь смертельный яд, — сказал Николас.
— Я опробую его на себе, — пообещала я. Николас улыбнулся мне в ответ.
Я сменила свой свадебный наряд, заменив его новым зеленым атласным платьем, и направилась на кухню посмотреть, как готовят чай для милорда, когда ко мне подошел Тревор. Он медленно поклонился мне, улыбаясь явно через силу, и сказал:
— Леди Малхэм, могу я попросить вас на пару слов?
Я улыбнулась в ответ:
— Его светлость может настаивать на соблюдении церемоний, но я не из таких. Пожалуйста, не смущайте меня, называя подобным образом. Обращайтесь ко мне, как прежде, по имени.
Он пошел рядом со мной по коридору.
— Итак, скажите мне… Ариэль. Я так понимаю, что у каждой женщины свои представления о том, как вести дом. Не сомневаюсь, что вы внесете изменения в жизнь Уолтхэмстоу. С чего же вы начнете?
— Прежде всего я собираюсь повесить жирандоли на всех стенах коридоров, чтобы Уолтхэмстоу никогда больше не утопал во мраке.
— А дальше?
— Можно будет подумать о том, чтобы привести в порядок остальные комнаты дома.
Он замедлил шаг. Я с удивлением оглянулась:
— Что-то не так?
— Возможно, это станет великим преобразованием. Эти комнаты не использовались примерно столетие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35