Признайтесь, вам доставила удовольствие прогулка к конюшне?
Сердце глухо забилось у меня в груди. Его рука замерла, перестав поглаживать волосы ребенка… —Ну?
— Огромное, милорд. Я не поднимала глаз.
— Смотрите на меня.
Я повиновалась, и он продолжал:
— Боже, как я устал от людей, отводящих глаза, когда я вхожу в комнату. Неужели есть что-то отвратительное в моей внешности, мисс Рашдон?
— Ну…
— У меня бородавка на носу?
Я скрыла улыбку, прикрыв рот рукой.
— Бородавки нет, сэр.
Внезапно в холодной серой глубине его глаз зажглись теплые искорки.
— Уже лучше, — сказал он гораздо мягче. — Вы сегодня заставили меня улыбнуться, я возвращаю вам долг.
Николас указал на скамеечку, прикрытую потертой парчовой подушечкой.
— Садитесь сюда рядом со мной, чтобы я вас видел.
Я села у его ног.
— Ближе, — распорядился он.
Я подвинулась ближе и оказалась почти между его коленями.
— Скажите, мисс Рашдон, что вы думаете о моем сыне?
Я смотрела на ангельское личико ребенка, и на душе у меня становилось теплее. Горло мое сдавил спазм, я с трудом смогла промолвить:
— Думаю, милорд, он самый красивый ребенок, которого мне довелось видеть и который когда-либо появился на свете.
Густые черные ресницы милорда прикрыли его глаза, и я заметила, как затрепетали его веки.
— Да, — ответил он тихо, едва слышно. — Я готов на коленях молить Господа, чтобы он вырос более сильным, чем его отец, чтобы он был здоровее и телом, и душой. Я молю Бога, чтобы поразившая меня болезнь не передалась по наследству и ему, когда он станет взрослым.
Мы любовались спящим Кевином, и единственным звуком в комнате было потрескивание красных догорающих углей в камине. Я попыталась выкинуть из головы все слухи и картины безумия, мне хотелось бы никогда не покидать этого места и все грядущие годы провести рядом с ним.
— Ариэль, — услышала я голос Ника, тихий и мягкий, и попыталась пробудиться от сна наяву и посмотреть ему в глаза.
Я почувствовала, как в сердце моем рождается нежность, вытесняя из него все остальные чувства, а голова моя начала кружиться, и в этом не было ничего нового или необычного. Я тысячу раз испытывала это в его обществе.
— Сэр? — Мой голос звучал твердо, без дрожи.
— У вас печальное лицо. Вам грустно?
— Да, грустно, милорд.
— Скажите почему?
— Я не понимаю, что с вами происходит. Что вас заставило, милорд, обидеть сегодня утром вашу сестру?
— Я сумасшедший.
— Я в это не верю.
— Я чудовище.
— Это абсурд.
Николас приподнял мой подбородок своими длинными сильными пальцами. Глаза его вонзились в меня, как острые блестящие стальные рапиры. Слегка склонившись ко мне и кривя рот, он сказал (и слова его звучали, как щелканье бича):
— Маленькая дурочка, у вас ведь есть глаза. Раскройте их! Принимайте меня за того, кто я есть. Я лжец и распутник. Я развлекаюсь тем, что обольщаю невинные сердца и разбиваю их. Я безумец, происходящий из семьи безумцев. Я убийца…
— Замолчите!
Я вскочила и зажала уши руками.
— Не хочу об этом слышать!
— В таком случае вы идиотка, — заметил он спокойно.
Оторвав руки от ушей, я гневно смотрела на него.
— Боюсь, что вы правы, сэр, — сказала я, — но это мое личное дело.
— Сядьте, мисс Рашдон.
Я подчинилась. Сидя неподвижно и очень тихого я смотрела на ребенка. Случайно мой взгляд упал, на пальцы милорда, поглаживающие волосы Кевина. Их медленные круговые движения завораживали меня, гипнотизировали. Мне хотелось поднять взгляд, заглянуть в его глаза, но я не осмеливалась.
О, нет, это было бы непростительной глупостью. Потому что при виде отца и сына сердце мое перестало бы мне подчиняться, и, если бы я посмотрела в эти глаза цвета штормового моря, я бы пропала.
Внезапно Николас поднялся с места. Осторожно он положил Кевина в его кроватку и заботливо подоткнул одеяло.
Подойдя к двери детской, он остановился, повернул голову и скомандовал:
— Идемте, мисс Рашдон.
С сожалением я последовала за ним.
Мы снова оказались в огромной комнате с высокими потолками, украшенными столь великолепной лепниной, что я с трудом смогла удержаться, чтобы не выразить свое восхищение. Стены были покрыты темными деревянными панелями, но в камине уютно горел огонь, распространяя мягкое сияние.
Я ждала, что будет дальше, глядя, как Николас подходит к своему письменному столу. Он в нере-щительности остановился, прижав кончики пальцев к гладкой полированной поверхности красного дерева, и простоял так несколько минут. Он стоял ко мне спиной, и я видела, каким подавленным он выглядел: плечи его безвольно поникли, темноволосая голова низко опущена.
Я открыла было рот, чтобы заговорить с ним, но в этот момент Николас повернулся ко мне. Лицо его казалось неестественно бледным, как и в утро моего приезда в Уолтхэмстоу, глаза выглядели запавшими и тусклыми, веки припухшими.
— Подойдите, — сказал он тихо. Смела ли я подойти?
Он слегка оперся спиной о письменный стол, попытался выпрямить плечи.
— Вы боитесь?
— Нет, сэр.
— Тогда идите сюда.
Когда я приблизилась, сохраняя порядочную дистанцию между нами, он указал на открытую папку на своем столе.
— Вы умеете читать? — спросил он.
— Достаточно хорошо, чтобы справиться с этим, милорд.
Он казался довольным.
— В таком случае скажите, что там написано под сегодняшней датой?
Потянув к себе открытую папку, я прочла нацарапанную там запись:
— Сегодня день свадьбы Адриенны.
— Вот видите, я не вообразил это, — с удовлетворением произнес он.
— Но, милорд, — сказала я, закрывая папку. — Конечно, вы не могли не знать, что свадьба не состоялась.
— Я и думал, что знаю. Да. Да. Я знал это. О, Боже милостивый, я знал это…
Я смотрела на носки его сапог, не в силах поднять глаза, потом спросила шепотом:
— Тогда почему вы это сделали?
Он внезапно разразился смехом, смехом безумца.
— Почему? Все дело в этом подарке. В этом чертовом куске кружева. Я не помню, чтобы покупал его, мисс Рашдон. И когда я нашел его завернутым в бумагу и перевязанным лентой, то положил на свой письменный стол и вообразил, что мне просто пригрезилась вся эта унизительная сцена, случившаяся между мной и моей сестрой. Такое происходит не в первый раз. Я часто представляю всякие события, и если вы и дольше останетесь здесь, то узнаете об этом. Я живу в постоянном смятении духа, у меня в голове все путается, и, когда я нашел этот подарок… — Голос его упал до шепота и звучал теперь устало и виновато: —Я просто не осознал, что делаю. Я импульсивно схватил его, и, Боже мой, я скорее бы согласился лишиться правой руки, чем так оскорбить Адриенну.
— Тогда скажите ей об этом, — вырвалось у меня.
Он бросил на меня недоуменный взгляд.
— Ах вы, невинное создание! — услышала я его голос. — Вы видите перед собой лорда Малхэма, Уиндхэма из Уолтхэмстоу, графа и владельца деревни под названием Малхэм, и этот человек никогда бы не обидел свою сестру. Но есть и другой. И на что он способен? А? Нас двое в одном теле.
Он поднял руку и коснулся моей щеки.
— Я не могу отрицать, что во мне сидит безумие. Сейчас моя голова наливается болью, эта боль стучит в виски, и так будет до тех пор, пока я не впаду в полное забвение. Бывают часы, которых я страшусь, когда на меня опускается мрак, чернота, и тогда я ни за что не ручаюсь, ничего не помню, даже собственного имени. Тогда в моей памяти не остается ничего, кроме видений, хоровода лиц и голосов, которые то появляются, то исчезают. И тогда я всецело завишу от друзей и родных, как бы мало их ни было, чтобы полагаться на их слова о моем поведении, когда я прихожу в себя и ко мне возвращается рассудок, я мыслю достаточно разумно, чтобы мои поступки не были мне безразличны.
Он уронил свою руку, и на смену ласковому прикосновению пришел порыв холодного ветра, от которого моя кожа покрылась мурашками. Мне мучительно хотелось снова схватить эту сильную руку и прижать к своему лицу, прикоснуться к ней губами и впитывать ее прикосновение, ощущать ее тепло и запах, пока я не устану от этого. Но больше всего мне хотелось исцелить его.
Он принялся медленно, как бы крадучись, кружить по комнате, время от времени прижимая пальцы к вискам, подошел к стрельчатому окну позади письменного стола и постоял там некоторое время, вглядываясь во влажную тьму. И в эту минуту мне показалось, что он всю свою жизнь провел, глядя на знакомый ему мир, знакомый и все же чуждый. Чего он искал в нем? Забвения или правды?
И тут на меня снизошло просветление. Это случилось, когда он поднял руку и прижал ладонь к морозному оконному стеклу. Меня пронзила эта мысль, как ледяной ветер, так что у меня едва не начали стучать зубы. Он смотрел не на сады, не на деревушку Малхэм и не на вересковые пустоши, расстилавшиеся позади нее. Он смотрел на свое отражение в стекле, на неизвестного ему человека, которого он там видел.
Я не выдержала этого зрелища и поспешно выскользнула за дверь. И, оказавшись снова в своей комнате, куда я бежала спасаться сквозь холод и мрак к своему уединению, я заперла дверь на замок.
«Я больше не могу здесь оставаться, — уверяла я себя. — Я уеду тотчас же. Уеду и никогда больше не вернусь сюда».
Но, нет, это были пустые слова. Я снова отперла дверь и направилась в комнату Кевина, имея определенную цель. Я остановилась на пороге детской, глядя на колыбель и спящего в ней ребенка. Потом на цыпочках приблизилась к ней, бросая боязливые взгляды туда, где восседала старая нянька.
Я прислушалась. Все было тихо.
Тогда я осторожно двинулась вперед, стараясь не производить шума. Как я и ожидала, Би все еще сидела на стуле, сложив на коленях костлявые руки и в полусне клюя носом.
Я поспешила к детской кроватке, полная решимости осуществить свой план. Кевин лежал на спине. Я долго смотрела на него — кожа у мальчика была нежная и шелковистая. Сердце отчаянно билось у меня в груди, когда мои руки скользнули под его спинку. Темные волосики падали малышу на лоб, открывая взору ссадину над бровью.
И только в эту минуту я подумала о Нике, вспомнила, как дрожали его руки, когда он нежно ощупывал лобик ребенка.
Это была самая тягостная и мучительная минута в моей жизни. Меня охватило чувство стыда и раскаяния, когда я подумала о собственном эгоизме и себялюбии.
Я опустила спящего малыша обратно в колыбельку и вернулась в свою комнату, где несколько часов провела в столь мучительной нерешительноети, что забыла даже свой страх перед темнотой, и почти не заметила, как зашипела моя свеча перед тем, как погаснуть. И сон, который не сразу пришел ко мне, был тяжким и беспокойным. Я металась на своей постели, проклиная себя за обещания, данные мною Джерому и себе самой.
Бедный Джером! Лучше бы ему было оставить меня погребенной в Менстоне, раз свобода, купленная столь дорогой ценой, не принесла мне ничего хорошего. Меня покинула решимость, я ощущала только смятение. Я все еще любила Николаса Уиндхэма, я была прикована крепкими узами к безумцу. Увы! Мое отчаяние было беспредельным!
— Может быть, ходил кто-нибудь из прислуги. Матильда, или Полли, или Би…
— Старая ведьма спит. Я проверял.
— Тогда…
— Это была моя жена.
Я выронила тяжелый ключ, который упал с глухим стуком. Встав на колени, я принялась шарить рукой по полу, пока пальцы мои не нащупали ключ.
— Это была моя жена, — повторил Николас громче. Он отвернулся от окна, и, хотя я не могла видеть его лица, я чувствовала, что он следит за мной, пока я искала ключ на полу. — Это была моя жена, — повторил он в третий раз.
— Ваша жена, сэр?
Глава 7
В полночь Ник пришел за мной. Как только он постучал в дверь, я скатилась с постели, судорожно сжимая в кулаке ключ. Когда я открыла дверь, он вихрем ворвался в мою комнату и прошел прямо к окну. Отодвинув штору, Николас замер, уставившись в темноту, и я видела его силуэт на фоне оконного стекла, серебристого от лунного света.
Я ждала, что скажет Николас, смущенная его беспокойным состоянием духа.
— Вы спали? — спросил он наконец, и я заметила, что голос его звучал иначе, чем прежде.
— Да, милорд.
— Вы спите крепко?
— Да, сэр.
— Значит, вы ничего не слышали? Никаких шагов? Никаких голосов в холле?
— Только ваши шаги, сэр, и стук в мою дверь.
Я видела, как его дыхание туманит стекло окна. Потом он прижался лбом к стеклу, будто жгучий холод мог каким-то образом облегчить его лихорадочное состояние.
— Никаких шагов. Никаких голосов. Как это может быть?
— А вас разбудили шаги и голоса? — спросила я.
— Да, разбудили.
— Может быть, ходил кто-нибудь из прислуги. Матильда, или Полли, или Би…
— Старая ведьма спит. Я проверял.
— Тогда…
— Это была моя жена.
Я выронила тяжелый ключ, который упал с глухим стуком. Встав на колени, я принялась шарить рукой по полу, пока пальцы мои не нащупали ключ.
— Это была моя жена, — повторил Николас громче. Он отвернулся от окна, и, хотя я не могла видеть его лица, я чувствовала, что он следит за мной, пока я искала ключ на полу. — Это была моя жена, — повторил он в третий раз.
— Ваша жена, сэр?
— И вы собираетесь уверять меня, что я это вообразил?
— Едва ли я могу вас в чем-нибудь уверять, сэр, потому что ничего не слышала.
— В таком случае вы, наверное, будете убеждать меня, что это были слуги.
— Убеждать вашу светлость в чем бы то ни было вовсе не входит в мои обязанности. Я никогда этого не сделаю, сэр.
— Конечно, не сделаете, мисс Рашдон. Вы просто усядетесь у огня в кухне и будете там молоть языком за чашкой чая…
— Нет, не буду, — возразила я. — Я не любительница сплетничать.
— Но ведь вы мне не верите.
Я подумала о том, что не худо было бы зажечь свечу. Беседовать с тенью было для меня непривычно, и это меня смущало.
— Ну? — продолжал допытываться лорд Малхэм. — Если я скажу вам, что слышал, как моя жена звала меня по имени из-за двери моей спальни, вы скажете, что я помешанный?
— Нет, сэр, не скажу. Может быть, я и идиотка, но не слабоумная.
Воцарилось молчание.
Наконец он подошел ближе. Теперь я лучше могла разглядеть его лицо: оно казалось осунувшимся и измученным.
Волосы его были всклокочены. И казались чернее теней, сгустившихся в углу. Только белая ру-башка выделялась во мраке светлым пятном.
— Мисс Рашдон, — обратился он ко мне, — и часто вы спите в одежде?
— Если меня вынуждают к тому обстоятельства. А вы, сэр?
Снова наступило молчание. Я видела, как из его рта вырвалось бледное облачко пара, когда он выдохнул воздух.
«Дракон!» — вспомнила я.
Подхватив подол юбки пальцами, я спросила:
— Вы собираетесь работать, лорд Малхэм? Николас ответил не сразу:
— Начнем через пять минут.
Пройдя мимо меня, он исчез в коридоре.
Через пять минут я заняла предназначенное для меня место. Николас взял палитру с красками и принялся за работу. Он снова заставил меня сесть боком, так что лицо мое было ему не видно. Я не удержалась и спросила:
— Сэр, почему вы не пишете мое лицо? Оно настолько вам неприятно?
Он поднял голову и некоторое время изучающе смотрел на меня поверх холста.
— Вовсе нет, — ответил он. — Напротив, у вас очень привлекательное лицо.
Я вспыхнула — комплимент меня обрадовал. Потом сказала:
— Но очевидно, что вам больше нравится мой затылок. Возможно, мои волосы или плечи вас привлекают больше?
Николас только вскинул вопросительно бровь, но ничего не сказал.
Я стиснула зубы и уставилась в окно. Прошло полчаса, прежде чем я отважилась заговорить снова:
— Сэр, у меня возникла идея. Может быть, вы слышали за своей дверью не Би, Матильду или Полли. Может быть, вам почудился голос вашей жены?
— Я не спал, когда услышал ее голос, и это было уже второй раз, мисс Рашдон.
— Но, возможно, сэр, вам только казалось, что вы бодрствуете. Часто люди теряют счет времени…
— Я совершенно точно не спал, мисс.
— В таком случае, у меня есть другое объяснение. Возможно, это был ветер.
Я смотрела во все глаза, стараясь понять его реакцию.
— Могло это быть, милорд?
— Нет.
До этой минуты я как-то не вспоминала о смехе, который слышала во время своего визита в эту комнату. Если бы в тот момент кто-нибудь попытался убедить меня, что это был всего лишь голос ветра, завывающего за окном, я бы яростно возражала.
В эту минуту Николас уронил кисть. Я смотрела, как он нагибается, чтобы поднять ее. И тут заметила, что свеча, которую я уронила, когда тайком приходила сюда, лежит у его ног. К своему стыду, я покраснела.
Уиндхэм выпрямился, вертя в пальцах кисть, и принялся всматриваться в полотно. Я снова украдкой посмотрела на свечу, потом на него. Глаза его, холодные и жесткие, как свинец, будто оценивали меня. Странный это был взгляд, не столь свирепый, чтобы напугать меня, но все же в нем таилась какая-то угроза.
Я выпрямилась и снова стала смотреть в окно. Он продолжал сосредоточенно работать.
* * *
В половине одиннадцатого утра я стояла в приемной Тревора, закатав рукав платья до локтя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Сердце глухо забилось у меня в груди. Его рука замерла, перестав поглаживать волосы ребенка… —Ну?
— Огромное, милорд. Я не поднимала глаз.
— Смотрите на меня.
Я повиновалась, и он продолжал:
— Боже, как я устал от людей, отводящих глаза, когда я вхожу в комнату. Неужели есть что-то отвратительное в моей внешности, мисс Рашдон?
— Ну…
— У меня бородавка на носу?
Я скрыла улыбку, прикрыв рот рукой.
— Бородавки нет, сэр.
Внезапно в холодной серой глубине его глаз зажглись теплые искорки.
— Уже лучше, — сказал он гораздо мягче. — Вы сегодня заставили меня улыбнуться, я возвращаю вам долг.
Николас указал на скамеечку, прикрытую потертой парчовой подушечкой.
— Садитесь сюда рядом со мной, чтобы я вас видел.
Я села у его ног.
— Ближе, — распорядился он.
Я подвинулась ближе и оказалась почти между его коленями.
— Скажите, мисс Рашдон, что вы думаете о моем сыне?
Я смотрела на ангельское личико ребенка, и на душе у меня становилось теплее. Горло мое сдавил спазм, я с трудом смогла промолвить:
— Думаю, милорд, он самый красивый ребенок, которого мне довелось видеть и который когда-либо появился на свете.
Густые черные ресницы милорда прикрыли его глаза, и я заметила, как затрепетали его веки.
— Да, — ответил он тихо, едва слышно. — Я готов на коленях молить Господа, чтобы он вырос более сильным, чем его отец, чтобы он был здоровее и телом, и душой. Я молю Бога, чтобы поразившая меня болезнь не передалась по наследству и ему, когда он станет взрослым.
Мы любовались спящим Кевином, и единственным звуком в комнате было потрескивание красных догорающих углей в камине. Я попыталась выкинуть из головы все слухи и картины безумия, мне хотелось бы никогда не покидать этого места и все грядущие годы провести рядом с ним.
— Ариэль, — услышала я голос Ника, тихий и мягкий, и попыталась пробудиться от сна наяву и посмотреть ему в глаза.
Я почувствовала, как в сердце моем рождается нежность, вытесняя из него все остальные чувства, а голова моя начала кружиться, и в этом не было ничего нового или необычного. Я тысячу раз испытывала это в его обществе.
— Сэр? — Мой голос звучал твердо, без дрожи.
— У вас печальное лицо. Вам грустно?
— Да, грустно, милорд.
— Скажите почему?
— Я не понимаю, что с вами происходит. Что вас заставило, милорд, обидеть сегодня утром вашу сестру?
— Я сумасшедший.
— Я в это не верю.
— Я чудовище.
— Это абсурд.
Николас приподнял мой подбородок своими длинными сильными пальцами. Глаза его вонзились в меня, как острые блестящие стальные рапиры. Слегка склонившись ко мне и кривя рот, он сказал (и слова его звучали, как щелканье бича):
— Маленькая дурочка, у вас ведь есть глаза. Раскройте их! Принимайте меня за того, кто я есть. Я лжец и распутник. Я развлекаюсь тем, что обольщаю невинные сердца и разбиваю их. Я безумец, происходящий из семьи безумцев. Я убийца…
— Замолчите!
Я вскочила и зажала уши руками.
— Не хочу об этом слышать!
— В таком случае вы идиотка, — заметил он спокойно.
Оторвав руки от ушей, я гневно смотрела на него.
— Боюсь, что вы правы, сэр, — сказала я, — но это мое личное дело.
— Сядьте, мисс Рашдон.
Я подчинилась. Сидя неподвижно и очень тихого я смотрела на ребенка. Случайно мой взгляд упал, на пальцы милорда, поглаживающие волосы Кевина. Их медленные круговые движения завораживали меня, гипнотизировали. Мне хотелось поднять взгляд, заглянуть в его глаза, но я не осмеливалась.
О, нет, это было бы непростительной глупостью. Потому что при виде отца и сына сердце мое перестало бы мне подчиняться, и, если бы я посмотрела в эти глаза цвета штормового моря, я бы пропала.
Внезапно Николас поднялся с места. Осторожно он положил Кевина в его кроватку и заботливо подоткнул одеяло.
Подойдя к двери детской, он остановился, повернул голову и скомандовал:
— Идемте, мисс Рашдон.
С сожалением я последовала за ним.
Мы снова оказались в огромной комнате с высокими потолками, украшенными столь великолепной лепниной, что я с трудом смогла удержаться, чтобы не выразить свое восхищение. Стены были покрыты темными деревянными панелями, но в камине уютно горел огонь, распространяя мягкое сияние.
Я ждала, что будет дальше, глядя, как Николас подходит к своему письменному столу. Он в нере-щительности остановился, прижав кончики пальцев к гладкой полированной поверхности красного дерева, и простоял так несколько минут. Он стоял ко мне спиной, и я видела, каким подавленным он выглядел: плечи его безвольно поникли, темноволосая голова низко опущена.
Я открыла было рот, чтобы заговорить с ним, но в этот момент Николас повернулся ко мне. Лицо его казалось неестественно бледным, как и в утро моего приезда в Уолтхэмстоу, глаза выглядели запавшими и тусклыми, веки припухшими.
— Подойдите, — сказал он тихо. Смела ли я подойти?
Он слегка оперся спиной о письменный стол, попытался выпрямить плечи.
— Вы боитесь?
— Нет, сэр.
— Тогда идите сюда.
Когда я приблизилась, сохраняя порядочную дистанцию между нами, он указал на открытую папку на своем столе.
— Вы умеете читать? — спросил он.
— Достаточно хорошо, чтобы справиться с этим, милорд.
Он казался довольным.
— В таком случае скажите, что там написано под сегодняшней датой?
Потянув к себе открытую папку, я прочла нацарапанную там запись:
— Сегодня день свадьбы Адриенны.
— Вот видите, я не вообразил это, — с удовлетворением произнес он.
— Но, милорд, — сказала я, закрывая папку. — Конечно, вы не могли не знать, что свадьба не состоялась.
— Я и думал, что знаю. Да. Да. Я знал это. О, Боже милостивый, я знал это…
Я смотрела на носки его сапог, не в силах поднять глаза, потом спросила шепотом:
— Тогда почему вы это сделали?
Он внезапно разразился смехом, смехом безумца.
— Почему? Все дело в этом подарке. В этом чертовом куске кружева. Я не помню, чтобы покупал его, мисс Рашдон. И когда я нашел его завернутым в бумагу и перевязанным лентой, то положил на свой письменный стол и вообразил, что мне просто пригрезилась вся эта унизительная сцена, случившаяся между мной и моей сестрой. Такое происходит не в первый раз. Я часто представляю всякие события, и если вы и дольше останетесь здесь, то узнаете об этом. Я живу в постоянном смятении духа, у меня в голове все путается, и, когда я нашел этот подарок… — Голос его упал до шепота и звучал теперь устало и виновато: —Я просто не осознал, что делаю. Я импульсивно схватил его, и, Боже мой, я скорее бы согласился лишиться правой руки, чем так оскорбить Адриенну.
— Тогда скажите ей об этом, — вырвалось у меня.
Он бросил на меня недоуменный взгляд.
— Ах вы, невинное создание! — услышала я его голос. — Вы видите перед собой лорда Малхэма, Уиндхэма из Уолтхэмстоу, графа и владельца деревни под названием Малхэм, и этот человек никогда бы не обидел свою сестру. Но есть и другой. И на что он способен? А? Нас двое в одном теле.
Он поднял руку и коснулся моей щеки.
— Я не могу отрицать, что во мне сидит безумие. Сейчас моя голова наливается болью, эта боль стучит в виски, и так будет до тех пор, пока я не впаду в полное забвение. Бывают часы, которых я страшусь, когда на меня опускается мрак, чернота, и тогда я ни за что не ручаюсь, ничего не помню, даже собственного имени. Тогда в моей памяти не остается ничего, кроме видений, хоровода лиц и голосов, которые то появляются, то исчезают. И тогда я всецело завишу от друзей и родных, как бы мало их ни было, чтобы полагаться на их слова о моем поведении, когда я прихожу в себя и ко мне возвращается рассудок, я мыслю достаточно разумно, чтобы мои поступки не были мне безразличны.
Он уронил свою руку, и на смену ласковому прикосновению пришел порыв холодного ветра, от которого моя кожа покрылась мурашками. Мне мучительно хотелось снова схватить эту сильную руку и прижать к своему лицу, прикоснуться к ней губами и впитывать ее прикосновение, ощущать ее тепло и запах, пока я не устану от этого. Но больше всего мне хотелось исцелить его.
Он принялся медленно, как бы крадучись, кружить по комнате, время от времени прижимая пальцы к вискам, подошел к стрельчатому окну позади письменного стола и постоял там некоторое время, вглядываясь во влажную тьму. И в эту минуту мне показалось, что он всю свою жизнь провел, глядя на знакомый ему мир, знакомый и все же чуждый. Чего он искал в нем? Забвения или правды?
И тут на меня снизошло просветление. Это случилось, когда он поднял руку и прижал ладонь к морозному оконному стеклу. Меня пронзила эта мысль, как ледяной ветер, так что у меня едва не начали стучать зубы. Он смотрел не на сады, не на деревушку Малхэм и не на вересковые пустоши, расстилавшиеся позади нее. Он смотрел на свое отражение в стекле, на неизвестного ему человека, которого он там видел.
Я не выдержала этого зрелища и поспешно выскользнула за дверь. И, оказавшись снова в своей комнате, куда я бежала спасаться сквозь холод и мрак к своему уединению, я заперла дверь на замок.
«Я больше не могу здесь оставаться, — уверяла я себя. — Я уеду тотчас же. Уеду и никогда больше не вернусь сюда».
Но, нет, это были пустые слова. Я снова отперла дверь и направилась в комнату Кевина, имея определенную цель. Я остановилась на пороге детской, глядя на колыбель и спящего в ней ребенка. Потом на цыпочках приблизилась к ней, бросая боязливые взгляды туда, где восседала старая нянька.
Я прислушалась. Все было тихо.
Тогда я осторожно двинулась вперед, стараясь не производить шума. Как я и ожидала, Би все еще сидела на стуле, сложив на коленях костлявые руки и в полусне клюя носом.
Я поспешила к детской кроватке, полная решимости осуществить свой план. Кевин лежал на спине. Я долго смотрела на него — кожа у мальчика была нежная и шелковистая. Сердце отчаянно билось у меня в груди, когда мои руки скользнули под его спинку. Темные волосики падали малышу на лоб, открывая взору ссадину над бровью.
И только в эту минуту я подумала о Нике, вспомнила, как дрожали его руки, когда он нежно ощупывал лобик ребенка.
Это была самая тягостная и мучительная минута в моей жизни. Меня охватило чувство стыда и раскаяния, когда я подумала о собственном эгоизме и себялюбии.
Я опустила спящего малыша обратно в колыбельку и вернулась в свою комнату, где несколько часов провела в столь мучительной нерешительноети, что забыла даже свой страх перед темнотой, и почти не заметила, как зашипела моя свеча перед тем, как погаснуть. И сон, который не сразу пришел ко мне, был тяжким и беспокойным. Я металась на своей постели, проклиная себя за обещания, данные мною Джерому и себе самой.
Бедный Джером! Лучше бы ему было оставить меня погребенной в Менстоне, раз свобода, купленная столь дорогой ценой, не принесла мне ничего хорошего. Меня покинула решимость, я ощущала только смятение. Я все еще любила Николаса Уиндхэма, я была прикована крепкими узами к безумцу. Увы! Мое отчаяние было беспредельным!
— Может быть, ходил кто-нибудь из прислуги. Матильда, или Полли, или Би…
— Старая ведьма спит. Я проверял.
— Тогда…
— Это была моя жена.
Я выронила тяжелый ключ, который упал с глухим стуком. Встав на колени, я принялась шарить рукой по полу, пока пальцы мои не нащупали ключ.
— Это была моя жена, — повторил Николас громче. Он отвернулся от окна, и, хотя я не могла видеть его лица, я чувствовала, что он следит за мной, пока я искала ключ на полу. — Это была моя жена, — повторил он в третий раз.
— Ваша жена, сэр?
Глава 7
В полночь Ник пришел за мной. Как только он постучал в дверь, я скатилась с постели, судорожно сжимая в кулаке ключ. Когда я открыла дверь, он вихрем ворвался в мою комнату и прошел прямо к окну. Отодвинув штору, Николас замер, уставившись в темноту, и я видела его силуэт на фоне оконного стекла, серебристого от лунного света.
Я ждала, что скажет Николас, смущенная его беспокойным состоянием духа.
— Вы спали? — спросил он наконец, и я заметила, что голос его звучал иначе, чем прежде.
— Да, милорд.
— Вы спите крепко?
— Да, сэр.
— Значит, вы ничего не слышали? Никаких шагов? Никаких голосов в холле?
— Только ваши шаги, сэр, и стук в мою дверь.
Я видела, как его дыхание туманит стекло окна. Потом он прижался лбом к стеклу, будто жгучий холод мог каким-то образом облегчить его лихорадочное состояние.
— Никаких шагов. Никаких голосов. Как это может быть?
— А вас разбудили шаги и голоса? — спросила я.
— Да, разбудили.
— Может быть, ходил кто-нибудь из прислуги. Матильда, или Полли, или Би…
— Старая ведьма спит. Я проверял.
— Тогда…
— Это была моя жена.
Я выронила тяжелый ключ, который упал с глухим стуком. Встав на колени, я принялась шарить рукой по полу, пока пальцы мои не нащупали ключ.
— Это была моя жена, — повторил Николас громче. Он отвернулся от окна, и, хотя я не могла видеть его лица, я чувствовала, что он следит за мной, пока я искала ключ на полу. — Это была моя жена, — повторил он в третий раз.
— Ваша жена, сэр?
— И вы собираетесь уверять меня, что я это вообразил?
— Едва ли я могу вас в чем-нибудь уверять, сэр, потому что ничего не слышала.
— В таком случае вы, наверное, будете убеждать меня, что это были слуги.
— Убеждать вашу светлость в чем бы то ни было вовсе не входит в мои обязанности. Я никогда этого не сделаю, сэр.
— Конечно, не сделаете, мисс Рашдон. Вы просто усядетесь у огня в кухне и будете там молоть языком за чашкой чая…
— Нет, не буду, — возразила я. — Я не любительница сплетничать.
— Но ведь вы мне не верите.
Я подумала о том, что не худо было бы зажечь свечу. Беседовать с тенью было для меня непривычно, и это меня смущало.
— Ну? — продолжал допытываться лорд Малхэм. — Если я скажу вам, что слышал, как моя жена звала меня по имени из-за двери моей спальни, вы скажете, что я помешанный?
— Нет, сэр, не скажу. Может быть, я и идиотка, но не слабоумная.
Воцарилось молчание.
Наконец он подошел ближе. Теперь я лучше могла разглядеть его лицо: оно казалось осунувшимся и измученным.
Волосы его были всклокочены. И казались чернее теней, сгустившихся в углу. Только белая ру-башка выделялась во мраке светлым пятном.
— Мисс Рашдон, — обратился он ко мне, — и часто вы спите в одежде?
— Если меня вынуждают к тому обстоятельства. А вы, сэр?
Снова наступило молчание. Я видела, как из его рта вырвалось бледное облачко пара, когда он выдохнул воздух.
«Дракон!» — вспомнила я.
Подхватив подол юбки пальцами, я спросила:
— Вы собираетесь работать, лорд Малхэм? Николас ответил не сразу:
— Начнем через пять минут.
Пройдя мимо меня, он исчез в коридоре.
Через пять минут я заняла предназначенное для меня место. Николас взял палитру с красками и принялся за работу. Он снова заставил меня сесть боком, так что лицо мое было ему не видно. Я не удержалась и спросила:
— Сэр, почему вы не пишете мое лицо? Оно настолько вам неприятно?
Он поднял голову и некоторое время изучающе смотрел на меня поверх холста.
— Вовсе нет, — ответил он. — Напротив, у вас очень привлекательное лицо.
Я вспыхнула — комплимент меня обрадовал. Потом сказала:
— Но очевидно, что вам больше нравится мой затылок. Возможно, мои волосы или плечи вас привлекают больше?
Николас только вскинул вопросительно бровь, но ничего не сказал.
Я стиснула зубы и уставилась в окно. Прошло полчаса, прежде чем я отважилась заговорить снова:
— Сэр, у меня возникла идея. Может быть, вы слышали за своей дверью не Би, Матильду или Полли. Может быть, вам почудился голос вашей жены?
— Я не спал, когда услышал ее голос, и это было уже второй раз, мисс Рашдон.
— Но, возможно, сэр, вам только казалось, что вы бодрствуете. Часто люди теряют счет времени…
— Я совершенно точно не спал, мисс.
— В таком случае, у меня есть другое объяснение. Возможно, это был ветер.
Я смотрела во все глаза, стараясь понять его реакцию.
— Могло это быть, милорд?
— Нет.
До этой минуты я как-то не вспоминала о смехе, который слышала во время своего визита в эту комнату. Если бы в тот момент кто-нибудь попытался убедить меня, что это был всего лишь голос ветра, завывающего за окном, я бы яростно возражала.
В эту минуту Николас уронил кисть. Я смотрела, как он нагибается, чтобы поднять ее. И тут заметила, что свеча, которую я уронила, когда тайком приходила сюда, лежит у его ног. К своему стыду, я покраснела.
Уиндхэм выпрямился, вертя в пальцах кисть, и принялся всматриваться в полотно. Я снова украдкой посмотрела на свечу, потом на него. Глаза его, холодные и жесткие, как свинец, будто оценивали меня. Странный это был взгляд, не столь свирепый, чтобы напугать меня, но все же в нем таилась какая-то угроза.
Я выпрямилась и снова стала смотреть в окно. Он продолжал сосредоточенно работать.
* * *
В половине одиннадцатого утра я стояла в приемной Тревора, закатав рукав платья до локтя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35