— Прошу не путать — это лорд Малхэм, пустившийся в странствие на всех парусах, — возразил он. — Но это так, к слову. Я задал вам вопрос, мисс Рашдон, но вы, если не ошибаюсь, уклонились от прямого ответа. Вы когда-нибудь были влюблены?
Я оглянулась вокруг в поисках Джима.
— Ведь это очень личный вопрос, вы не находите? И не предназначен для чужих ушей.
— Считайте, что он просто чурбан с глазами, и не обращайте на него внимания.
Он подмигнул мне и улыбнулся.
Глядя в серые глаза, при виде которых у меня занимался дух, я тихо ответила:
— Да, милорд Малхэм, я была влюблена.
Он смотрел на мой рот, и веки его слегка опустились, прикрывая глаза.
— А теперь моя очередь, — сказала я, и глаза его теперь смотрели прямо в мои.
— А вы были когда-нибудь влюблены, лорд Малхэм?
Я ждала ответа, нетерпеливая, как дитя, стараясь не обращать внимания на его красивый рот с дразняще приподнятыми уголками.
При мягком свете камина черты его лица смягчились, и он выглядел молодым и необычайно привлекательным.
— Ну?
— Да, — ответил он наконец.
— Кто она?
— Мне говорили, что ее имя Мэгги.
— А вы сами не помните? Николас покачал головой.
— Откуда же вы знаете, что любили ее?
— Потому что я все еще люблю ее. Вы находите это странным? Я тоже. Я не понимаю, как могу любить женщину, лицо которой не могу вспомнить. А вы это понимаете?
Он смотрел на меня загадочным взглядом. Я отвела от него глаза и, глядя в огонь, несколько минут обдумывала эти слова. Наконец сказала:
— Думаю, я могу и попытаюсь объяснить. Мне было восемь лет, когда умерла моя мать. Я очень ее любила и все еще глубоко люблю. Но, когда пытаюсь воскресить в памяти ее лицо, не могу этого сделать. Ее черты забыты мною. Не могу вам сказать, какого точно оттенка были ее волосы или какого цвета глаза. И звук ее голоса для меня тайна. Но я помню, что она заставила меня почувствовать: при ее жизни я была счастливой и довольной и… живой. И это остается с нами навсегда. Каким-то образом эти чувства делают нас такими, как мы есть. Разве не так?
Когда он снова поднял глаза на меня, в них было мечтательное выражение.
— Должно быть, Мэгги любила вас, — сказала я, — ведь она подарила вам Кевина.
В сердце моем поселилась робкая надежда. Движимая все еще живой любовью к нему, я заметила, как все мои чувства пробудились, что они затрепетали, как живет и трепещет пламя в камине. Очень медленно его рука потянулась к моей и коснулась ее. Его пальцы нежно обвили мои запястье, он поднял мою руку и прижал мою ладонь к своей колючей щеке.
— Ариэль, — прошептал он. — Исцелите меня.
Я склонилась к нему:
— Как? Скажите мне как, и я это сделаю, милорд.
— Изгоните мои кошмары, заставьте их исчезнуть.
— О каких кошмарах вы говорите? Может быть, если вы попытаетесь противостоять им…
— Огонь… Пожар…
— Вам снится огонь? Тот самый пожар, что убил вашу жену?
— Я вижу, будто бью ее. Она падает и больше не поднимается.
Николас отвернулся, но не отпускал моей руки и продолжал нежно дышать мне в ладонь. Потом легонько коснулся ее языком. Любовь, которую я питала к Николасу, была столь сильной, что от этого прикосновения меня пронзила боль. И вдруг я осознала нечто ужасное: что мне все равно, действительно ли он убил жену, поднял ли он на нее руку и нанес ли ей этот роковой удар. Я все равно любила его.
Устыдившись собственной слабости, я отвела глаза.
— Ариэль? — Его дыхание коснулось кожи у моего виска. — Посмотрите на меня.
Я не могла на него смотреть: я бы выдала себя.
— Ариэль…
«Не прикасайся ко мне, — думала я, — не говори со мной, не смотри на меня…» Он прижался к моей щеке щекой. Боже, о Боже, что со мной будет?
— Не отворачивайтесь, — сказал он, — вы нужны мне, вы единственная, кто не смотрит на меня с осуждением. Вы и Кевин. Не знаю, что я делал до того, как вы здесь появились. Что бы со мной сталось, если бы вы меня покинули?..
Все это было произнесено низким взволнованным шепотом, обдававшим меня теплом, возбуждающим и влажным, как летний туман. Потом так же стремительно Николас отстранился.
Из-под ресниц я наблюдала за ним: как он склонился над огнем и протянул к нему руку.
— Я попросил слишком многого, — сказал он наконец. — Простите меня. Вы приехали в Уолтхэмстоу, чтобы позировать мне, и ни для чего больше. Вы и не должны вникать в мои проблемы. И я не должен вас просить об этом.
— Но явсе равно уже ввязалась в ваши дела, — ответила я. — Возможно, я помогла бы вам, если бы только знала как. Если бы я понимала все…
— Что тут понимать? Я теряю рассудок, когда у меня случаются приступы ярости, и в таком припадке я убил свою жену.
— Но ведь вы не помните, как убили ее.
— Я помню, что ударил ее.
— Разве она умерла от этого удара? Вы точно это помните?
Он покачал головой.
— Те немногие воспоминания, которые я сохранил, никогда не бывают отчетливыми и яркими.
Я повернулась и посмотрела на Джима, молчаливо сидящего в углу.
— Вы сказали, что в течение нескольких недель после несчастного случая милорд вообще ничего не помнил?
— Даже своего имени, мисс.
— Но в конце концов вспомнил. Джим кивнул.
— И все же не помнил, что произошло по пути в Йорк?
— Не помнил даже, что ехал туда. И не знал об этом, пока не вернулся в Уолтхэмстоу. Его мать, док и Адриенна сказали, что он поехал повидаться с невестой, чтобы позаботиться о последних приготовлениях к свадьбе.
— Значит, он не помнил и Джейн? Николас сказал:
— Когда я в первый раз увидел Джейн, она была мне совершенно незнакома.
Джим некоторое время задумчиво молчал, потом сказал:
— Док называет это им…
— Амнезией?
Оба мужчины удивленно уставились на меня: —Да.
— И ваше воспоминание о ней так и не вернулось, милорд?
— Вернулось. За два дня до свадьбы. Голова моя болела, просто раскалывалась, как это часто со мной случается, а она вошла в комнату, где я сидел. Я поднял глаза, и на меня обрушился шквал воспоминаний.
— И вы вспомнили все?
— Нет, только ее, хотя тогда начали возвращаться временами и другие воспоминания — будто что-то вспыхивало в мозгу.
— У вас и теперь бывают такие проблески памяти?
— Они появляются и исчезают.
— И какие же они?
Его лицо приняло испуганное выражение. Продолжая смотреть на огонь, Николас сжал руки.
— Сначала это обычные нормальные воспоминания, или только кажутся нормальными, но через мгновение они меняются, становятся ужасными, чем-то таким, что может произвести только больной разум.
— Кошмары? И в какое время суток они у вас обычно бывают? — спросила я.
— В любое — и днем, и ночью.
— Есть у них какой-нибудь порядок? — продолжала расспрашивать я. — Вы знаете заранее, когда они появятся?
Подавшись вперед, опираясь локтями о колени, Джим сказал:
— Иногда бывает несколько хороших дней, потом наступают эти странные «настроения», и милорд начинает все забывать. И жалуется на головную боль и кошмары.
— Вы пытались лечиться от головной боли, милорд?
— Нет, никогда.
— Если не считать стаканчика-другого шерри, — поддразнил Джим добродушным тоном.
— Да, — ответил Ник, улыбаясь другу, — кажется, я питаю слабость к этому лекарству. Верно? Но это единственное, что прекращает и головную боль, и кошмары.
Мы замолчали и теперь слушали только потрескивание дров в камине. Скоро Николас поднялся с места, протянул мне руку и помог встать. Взяв мой плащ, он набросил его мне на плечи.
— Спасибо за гостеприимство, но мы тебя покидаем, — сказал он Джиму мягко.
Джим отсалютовал каждому из нас кружкой, потом Николас взял меня за руку, и мы ушли из коттеджа Джима.
В эту ночь я лежала без сна, я вертелась с боку на бок, глядя на пламя свечи и прислушиваясь к стонам ветра за окном. Когда откуда-то из дальних комнат до меня донесся бой часов, я села на постели. Два часа… Как я ненавидела эти одинокие часы. Моя мать всегда говорила, что души расстаются с телами в момент, когда начинается прилив, когда больше всего жаждут освобождения от своих несчастий и одиночества. Я содрогнулась.
Встав с кровати, я подошла к окну, подышала на замерзшее стекло и выглянула наружу, на стену кудрявого тумана, клубившуюся между мной и землей. Я услышала собачий вой. Потом налетел ветер, и внезапно стекло так сильно задребезжало, что я подскочила в испуге.
Меня охватило странное волнение, чувство ожидания, какого я никогда не испытывала прежде, предвкушения. Меня будто что-то толкнуло к двери моей спальни, я подошла, отперла дверь и вышла в коридор.
Было очень тихо… В конце коридора трепетало пламя одинокой свечи, которое немного ободрило меня. Я приблизилась к двери покоев милорда, осторожно повернула ручку. Дверь отворилась, слегка скрипнув.
Я снова оглянулась и окинула взглядом коридор, убедилась, что свеча по-прежнему горит, и вошла в темную комнату милорда. Я молча пересекла ее, отодвинула драпировки на окне, и слабый свет луны осветил комнату. Потом я подошла к постели.
Николас спал. Я прислушалась к его неровному дыханию, потом дотронулась до его лба — он был покрыт испариной. Взгляд мой упал на бутылку шерри, стоявшую на столике рядом с кроватью.
Я взяла ее.
Краем глаза я заметила какое-то движение и повернулась к двери.
Видя, как она медленно закрывается, я испытала странное чувство, будто кто-то находится здесь и наблюдает за мной, и от этого меня обдало холодом, мои ноги ослабели и подогнулись. Я дрожала. Поставив бутылку на стол, я снова подошла к постели, дотронулась до плеча Николаса, слегка встряхнула его.
Ответа не последовало.
— Милорд, — прошептала я и снова встряхнула его. — Милорд, проснитесь.
Он продолжал спать тяжелым, беспокойным сном.
— Николас, пожалуйста, проснитесь! — Я продолжала его будить: — Милорд Малхэм…
Николас не проснулся, и страх охватил меня с новой силой. Я взяла его за плечи и повторяла его имя снова и снова. Безумный страх душил меня, я с трудом произносила слова, я почти лишилась голоса. Я не могла разбудить Николаса, проклинала шерри, считая его причиной столь крепкого сна, потом отодвинулась, отступила в угол — взгляд мой шарил по теням, прятавшимся всюду, в то время как сознание мое и здравый смысл тщетно боролись с глупым суеверием.
Наконец, заставив себя двинуться с места, я подошла к двери, слегка приоткрыла ее и выглянула в коридор. Выйдя, я заметила, что свеча, прежде горевшая на столике в дальнем конце коридора, погасла.
Я двинулась дальше по коридору, глаза мои вглядывались в каждую тень, пока я добралась до своей комнаты. Дверь моя была закрыта, а я отчетливо помнила, что оставила ее распахнутой. Я смотрела на ручку двери, затаив дыхание, не решаясь войти. Собравшись с духом, я повернула ручку как можно тише. Моя свеча тоже погасла, и комната была погружена в полную темноту.
Со всеми возможными предосторожностями я продолжала двигаться на ощупь. Все мои чувства были обострены — старалась уловить хоть один звук, увидеть хоть что-нибудь, убедиться, что я в комнате не одна…
Пошарив руками по туалетному столику, я нащупала кремень и свечу и попыталась зажечь ее.
Я раз за разом повторяла попытки высечь искру и зажечь свечу, пока мои пальцы не заболели.
Наконец пламя вспыхнуло и затрепетало. Я схватила свечу и подняла ее, стараясь осветить каждый угол, рассеять каждую тень, оглядела окно, свои постель, заглянула под кровать. Ничего. Распахну. ла дверь настежь и выглянула в коридор. Ничего.
Я вернулась в комнату и забралась в постель. Сон не приходил ко мне, и всю ночь я прислушивалась к вою ветра за окном и молилась, чтобы поскорее наступил рассвет.
Глава 12
На следующее утро я стояла в большом зале, ожидая, что мне объяснят, зачем меня вызвали сюда. Возможно, причина была в новом припадке Николаса. Вспомнив его странную бесчувственность накануне ночью, я подумала, что не удивлюсь этому.
Многие бессонные часы я провела, размышляя о болезни милорда. И все больше и больше его летаргия и амнезия напоминали мне некоторые случаи, свидетельницей которых я стала в Оуксе. Одно мне было ясно: у него появлялись галлюцинации. Галлюцинации не были необычным делом для некоторых пациентов Оукса, но такие симптомы обычно появлялись на последних стадиях далеко зашедшей болезни.
— А-а-а!
Услышав пронзительный крик, я почувствовала, как кровь отхлынула от моих щек. Я стремительно обернулась и увидела Кевина, вбежавшего в зал. Он испустил еще один вопль и, схватив со стола бокал, бросил его в стену.
— Черт возьми, разве удивительно, что я сумасшедший?
Николас вошел широким стремительным шагом и направился мимо меня прямо к Кевину. Он под-нял сына и перекинул его через плечо, потом, смеясь, обернулся ко мне.
— Держу пари, что половина пациентов в Сент— Мэри была помещена туда в детском возрасте.
— Ваши слова словно музыка для меня, — ответила я и рассмеялась сама, видя, как Николас качает Кевина. — Довольно, — мягко пожурила я Николаса. — А то кровь ударит малышу в голову и голова закружится.
— Мой сын такой же стойкий, как я.
Я с раздражением покачала головой и, подойдя к Николасу, взяла ребенка на руки. Прижимая к себе Кевина, я вернулась на место и села у камина.
— Готова пари держать, что Би снова задремала, — сказала я.
— Сегодня у нее выходной, — ответил Ник. Остановившись возле декоративного столика, на котором стоял графин с шерри, он наполнил бокал, потом снова повернулся к нам. Улыбка не схо-дила с его лица.
— Это выглядит необычно, — заметила я.
Ник оглядел себя.
— Вы имеете в виду меня? — спросил он.
— Нет, я имела в виду этот вычурный столик.
Он довольно…
— Вульгарный?
Я прикусила губу и принялась гладить Кевина по головке.
— Нет, просто необычный. Но дерево очень красивое.
Он повернулся, чтобы взглянуть на столик:
— Это ореховое и эбеновое дерево, а сделан он Андреа Брустолоном в семнадцатом веке. Я уверен, что вы способны оценить такую деталь орнамента, как скованные цепью негры. И, конечно, вы узнали изображенных здесь богов — Харона, Цербера и Гидру? — Несомненно.
— Я подумал, что этот старик с длинной бородой выглядит так, будто ему хочется выпить. Поэтому заменил севрскую вазу, которую водрузила сюда Джейн, графином с шерри. И с тех пор этот любитель выпивки постоянно улыбается мне.
— И, конечно, леди Малхэм разделяла ваши воззрения на этот счет?
— Конечно. Она была веселой и ничего не имела против выпивки.
Мы оба рассмеялись.
Николас поставил свой стул напротив моего медленно, мелкими глотками отхлебывал из бокала а я продолжала обнимать сына и прижимала его к груди. Я чувствовала себя невероятно счастливой, словно очутилась в раю. Баюкать в объятиях сына было моей давней мечтой, которая в такой же степени повергала меня в печаль, как и возбуждала надежду.
Я снова бросила взгляд на Николаса. Он смотрел на меня, и в его взгляде я прочла не только любопытство, было в нем что-то еще, чувство, столь хрупкое, что я и названия ему подобрать не смогла бы. В эту минуту я бы вовсе не удивилась, если бы он поднялся с места, подошел и дотронулся до меня.
— Я попросил вас прийти сюда по одной причине, — сказал Николас. — Мы с Кевином собираемся на прогулку и хотели бы, чтобы вы присоединились к нам.
Я колебалась, и он добавил:
— Я подумал, что возьму свои принадлежности для рисования. Над бухтой есть место, откуда открывается прекрасный вид. Там вы могли бы мне помочь… Я было подумал написать портрет сына, но это сделать затруднительно, когда он не спит. Может быть, если вы будете держать его… День сегодня ясный и гораздо теплее, чем…
— Я почту за честь, сэр, — ответила я.
Он порывисто вскочил с места, пересек комнату взял какую-то одежду со спинки стула. Повернувшись ко мне лицом, Николас расправил плащ, подбитый мехом. Я нерешительно смотрела на него.
— Думаю, вы в нем не озябнете. Я все еще не знала, что сказать.
— Возможно, он велик вам, но зато много теплее, чем то, во что вы были одеты вчера вечером. Идите сюда и примерьте его.
Я спустила Кевина на пол и медленно подошла.
— Сэр, он слишком роскошен.
— Чепуха. Той, что покоится в гробу, он уже не нужен.
— Он принадлежал вашей жене?
— Матери. Но она его никогда не носила. Не надевала ни разу. По правде говоря, его привезли из Лондона уже после ее смерти. Мне будет приятно, если носить его будете вы. Он ваш.
— Мой? О, нет, сэр! Я никогда бы не приняла такого дорогого подарка. Принять его было бы ошибкой с моей стороны.
Заметив разочарование на его лице, я почувствовала себя виноватой. Но он все же подошел ко мне и закутал мои плечи. Потом повертел меня, разглядывая, как я в нем выгляжу.
— А вы знаете, он вам очень идет. Если вы не хотите его принять в подарок как знак моего уважения, считайте, что вам его одолжили на то время, что вы будете здесь жить.
Он застегнул плащ у меня под подбородком, и я ощутила прикосновение к лицу пушистого меха. Руки Ника задержались на моей шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35