А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Уже иду. – Гарден улыбнулась старательной невозмутимости голоса Коринны. Весь дом будет ломать голову, почему она поднялась в такую рань. Ну что ж, завтра узнают. Вот уж тогда им будет о чем поговорить.
Синяя шелковая сорочка приятно холодила кожу, и Гарден почувствовала, что кровь жарко стучит у нее в висках. Она нанесла духи Люсьена на шею, запястья, сгибы локтей, под коленями и между грудями.
Коринна уже стояла, приготовив синюю юбку, потом подала тонкую атласную блузку. Гарден увидела, как потемнели ее глаза, когда синий атлас охватил горло. Коринна прикрыла ей плечи накидкой, и глазам вернулся обычный цвет. Скай однажды сказал – переменчивы, как море.
– Принесите мне все голубые ожерелья. Там, кажется, были бирюзовые.
Гарден слегка припудрила лицо. Круги, под глазами были все еще заметны. Она нанесла на веки голубые тени, подвела синим глаза и подкрасила ресницы темно-синей тушью. Посмотрела на себя в ярко освещенное зеркало. Да, почти то, что надо. Лицо все еще было очень худым, скулы слишком выступали, но глаза были такие яркие, что отвлекали внимание и от теней под ними, и от выступающих скул. Гарден опытной рукой нанесла румяна, и усталость ее исчезла.
Коринна поставила перед ней поднос с украшениями и сняла накидку. Гарден надела сначала длинную и тонкую золотую цепочку, потом толстую крученую золотую нить. Нить покороче с изумрудным мальтийским крестом, цепь из овальных неграненых сапфиров. Она подняла голову и прищурилась. Синий и зеленый хорошо сочетались с узором блузки. Пожалуй, надо добавить еще синего. Она взяла с подноса ожерелье из лазуритовых скарабеев.
Пальцы наткнулись на бирюзу. Нет, это просто бусы, вовсе не драгоценность. И слишком синие для бирюзы. Она не помнила, чтобы когда-нибудь покупала их. И бриллиантовых оправ нет, значит, это не один из подарков Ская. Гарден перебирала бусы между пальцами; какое-то воспоминание пыталось вырваться наружу.
Ну конечно. Плантация и старая Пэнси. Ее крошечные морщинистые черные ручки касаются этих бус. Как смешно. Письма из Чарлстона – а теперь вот воспоминания из Чарлстона. Гарден поднесла бусы к шее. Рядом с изумрудами и сапфирами они выглядели экзотически просто. Она сняла лазуритовые скарабеи и надела амулет старой Пэнси – оберег против демонов.
Теперь бирюза. Да, она добавляет необходимое яркое пятно. Гарден встала и просунула руки в рукава поданного Коринной жакета. Коринна разбрызгала духи, Гарден вошла в благоухающее облако и подождала, пока оно осядет на нее.
– Пусть Лаборд подает машину. Уже без четверти, – сказала она, надевая нитку жемчуга.
– Машина в ремонте, мадам. Вас ждет такси. Гарден надела кольцо с сапфиром и изумрудами.
– Хорошо. Тогда положите мне в сумочку денег.
– Уже сделано, мадам.
Гарден протянула руку за шляпкой. Это был колокольчик из павлиньих перьев. Светящиеся и переливающиеся сине-зеленый и темно-синий цвета превратили голову Гарден в драгоценность. Она подобрала волосы под шляпку, подкрасила губы и посмотрела на себя в зеркало, потом сбросила с ног домашние туфли и обула синие туфельки из крокодиловой кожи, приготовленные Коринной.
Блеск, богатство, шик. Неплохо. Она выглядит как настоящая парижанка.
Александр сделал ярче золото ее волос, опытной рукой подровнял затылок, придал челке форму веера и заменил прямые бока на множество уголков вдоль висков и щек. Гарден была довольна. На следующей неделе такой или похожей прической обзаведется половина женщин Парижа, но сегодня она принадлежит лишь ей одной. И к тому же ее не будет здесь, и она не увидит копий. На прощание она одарила всех сияющей улыбкой.
– Новый любовник, – сказала кассирша маникюрше. – Ее красота была такой холодной, я и не представляла, что она может улыбаться, как девочка. Должно быть, любовник.
– Или кто-то умер и оставил ей состояние, – предположила маникюрша. У нее было множество любовников, и она считала, что для счастья надо непременно получить наследство.
Гарден размахивала шляпкой и наслаждалась ветром и солнцем на своих сияющих волосах. Она хотела отправиться на примерку пешком, но ее меховщик с черного рынка жил очень далеко, на краю города. Гарден махнула павлиньими перьями ближайшему такси.
– Помедленнее, пожалуйста. Это ведь Блошиный рынок?
– Да, мадам. – Шофер прибавил скорость, чтобы объехать трамвай.
– Я передумала. Остановитесь здесь. «Меховщик может подождать, – подумала она. – Пусть ждет хоть до второго пришествия». Что она будет делать на ферме в седой лисе? Она хотела купить что-то для Люсьена, что-то необыкновенное. Например, пастушка и пастушку. Нет, не из антикварного магазина. Подарок должен быть от сердца, а не от чековой книжки. Она найдет его сама, где-нибудь среди толп народа, на лотках и в палатках блошиного рынка.
Она расплатилась с таксистом и нырнула в толпу. Здесь, куда ни глянь, везде были краски, жизнь, волнение. Двое мужчин отчаянно торговались, выкрикивая оскорбления и грозя друг другу кулаками. Индианка примеряла поеденный молью кроличий жакет поверх красного с золотом сари. Продавец поймал мальчишку-карманника и лупил его линейкой. Гарден чувствовала, как ее захватывает всеобщее волнение. Она найдет то, что ищет. Она это знала.
Ее внимание привлек стол с фарфоровыми безделушками. Она подошла, взяла статуэтку и перевернула, чтобы посмотреть клеймо изготовителя. И тут увидела маленькую грязную картину, свисающую с полосатого навеса над столом. На мгновение ей показалось, что на ней изображен Чарлстон.
– Да, сегодня у меня действительно день Чарлстона, – сказала она себе. – Он уже начинает мне мерещиться. – Она поставила фигурку на место и присмотрелась повнимательнее.
Ошибки быть не могло – это церковь Святого Михаила. Не очень точно изображенная, но вполне узнаваемая. Ворота на кладбище были написаны идеально. Картина была в стиле импрессионизма и чуть-чуть примитивизма. Гарден подошла поближе и увидела, что художник изобразил пальмы на кладбище, а под церковным портиком проходили чернокожие женщины с полными корзинами цветов на голове. Как забавно. Она купит эту картину и пошлет мистеру Кристи и мадемуазель Бонгранд. Ни один французский художник не мог посетить Чарлстон без их ведома. Может быть, она подписана.
Картина была подписана. Подпись была «Трэдд». Это, должно быть, сын тети Элизабет.
Гарден схватила картину и отправилась на поиски владельца лотка. Он пил с приятелями кофе поблизости. Когда Гарден подошла, продавец встал.
– Мадам что-то выбрала?
– Что вы знаете об этом художнике?
– У мадам очень острый глаз. Один из лучших представителей движения импрессионистов. Близкий друг Моне, делил квартиру с Писарро, а многие говорят, что и любовницу.
У Гарден не хватило терпения выслушивать разглагольствования торговца.
– Сколько вы хотите за эту картину?
– Я приношу себя в жертву вашей красоте. Тысячу франков.
Гарден порылась в сумочке.
– Вот, пожалуйста. – Она сунула картину под мышку и пошла дальше.
– Вот это да, – поразился продавец. – Я бы и пятидесяти был рад.
– Американка, – сказал его приятель. – Я ставлю свечки святым, чтобы послал мне американцев… Господи, она возвращается. Тебе придется зажигать праздничный костер.
– Месье, у вас есть еще картины этого художника?
– Увы, мадам, нет. Но уверен, что смогу достать еще одну. Даже две. Если мадам придет завтра или послезавтра.
Гарден впервые улыбнулась. Мужчины ошеломленно заморгали.
– Значит, вы знаете человека, у которого есть коллекция этих картин. Отведите меня туда. Я бы хотела поговорить с владельцем.
Продавец подумал о сорока пяти франках, заплаченных за картину. У него не было ни малейшего желания позволить этой сумасшедшей американке встретиться с владельцем остальных. Там оставалось еще по крайней мере штук восемь. Он наверняка сможет купить их за пятьсот франков, возможно и дешевле.
– Это невозможно, мадам.
Улыбка Гарден исчезла. Она холодно взглянула на него:
– Мне не нравится, когда меня считают дурой, месье. Я заплачу вам за знакомство с владельцем картин, но не позволю грабить меня за каждую картину по отдельности. Последний раз спрашиваю – вы выполните мою просьбу?
Продавец умоляюще протянул к ней руки:
– О мадам! Если бы я мог, я был бы счастливейшим человеком во Франции! Но это не в моей власти.
– Вы глупец, месье. – Гарден повернулась и пошла прочь.
– Мишель, – заметил приятель, – ты действительно глупец из глупцов.
– Она вернется.
– А я говорю – не вернется.
– А я говорю – вернется.
У лотка Мишеля остановились мужчина и женщина.
– Папочка, взгляни на этот чудный чайник, – сказала женщина по-английски.
Мишель подмигнул приятелю.
– Еще американцы. Святые награждают меня за безупречную жизнь. – Он с улыбкой подошел к покупателям. – Мадам, сама Мария Антуанетта, одетая в платье молочницы заваривала в нем чай…
Его приятель исчез из толпы.
Он нашел Гарден на улице, где она пыталась поймать такси.
– Тысячу извинений, мадам, – сказал он, – я знаю, где ее можно найти, ту даму, у которой эти картины…
77
Он отвел Гарден к узкому, высокому дому на Рю де Клинанкур. Дом был такой же, как тысячи других в Париже: серый камень, зеленая крыша мансарды, черные узорные решетки на окнах, черные железные ворота, застекленная парадная дверь; за дверью сидела одетая в черное консьержка.
– Имя? – спросила Гарден.
– Элен Лемуан, – ответил ее спутник. Гарден дала ему тысячу франков. Он козырнул ей и поспешно ушел. Гарден была готова к тому, что ее поиски ни к чему не приведут. Она позвонила.
Она приготовила для консьержки десятифунтовую бумажку – большая сумма только усилила бы ее подозрительность. Ей пришлось подождать, пока консьержка, взяв ее визитную карточку, пошла выяснять, примут ли посетительницу. Гарден написала на обороте: «Друг Трэдда Купера».
– Можете подняться, – объявила вернувшаяся консьержка.
Гарден неуверенно вошла в железную клетку лифта. Он так скрипел и грохотал, когда вез консьержку, что, казалось, вот-вот развалится.
На третьем этаже стояла женщина. Она молча наблюдала, пока лифт с Гарден поравняется с ней, и после этого открыла дверцу.
– Здравствуйте, мадемуазель Харрис, – сказала она. – Я Элен Лемуан.
– Мадам Харрис, мадам Лемуан, – поправила ее Гарден.
Элен Лемуан выглядела эксцентрическим созданием. Маленькая, густо напудренная, седые волосы уложены в сложную прическу с множеством черепаховых гребней. Она была в черном кружевном платье до пола, с высоким стоячим воротником с белой отделкой. На плечи наброшена белая кружевная шаль. Единственным украшением была филигранная золотая цепь с золотым лорнетом. Женщина держала лорнет маленькой, искалеченной артритом рукой и медленно разглядывала Гарден с головы до ног.
– Мадемуазель Лемуан, – поправила она в свою очередь, закончив осмотр. – Ступайте за мной.
Гарден проследовала за ней в другую эпоху. Гостиная была забита чересчур мягкой мебелью и столами с кружевными скатертями, на которых стояло множество безделушек; пианино под шелковой шалью было почти скрыто рядами фотографий в серебристых и золотистых рамках. На окнах, поверх кружевных занавесок с оборками, висели бархатные гардины, тоже с оборками. Оборки шли по низу чехлов на креслах и диванах, оборками была обшита шаль на пианино, абажуры и даже драпировка над жарко горящим камином. Рисунки и картины покрывали затянутые парчой стены от пола до потолка. Гарден была поражена теснотой и беспорядком.
– Садитесь, мадам, – обратилась к ней мадемуазель Лемуан, – и расскажите, что привело вас ко мне.
Гарден присела на краешек огромного стула. Она протянула хозяйке только что купленную картину.
– Мне сказали, что у вас есть еще работы этого художника. Я хотела бы их купить.
Мадемуазель Лемуан снова взялась за лорнет.
– А, церковь маленького Трэдда! Ну и мошенник же этот Мишель. Он, должно быть, сразу же продал раму, а картину оставил зарастать грязью. – Она перевела взгляд на Гарден: – Почему вы сказали неправду, мадам? Вы слишком молоды, чтобы быть другом этого художника. Почему он вас вдруг заинтересовал?
– Он мой родственник, хотя я никогда его не видела. Его мать – моя двоюродная бабушка. Моя девичья фамилия – Трэдд.
– Этого не может быть. Мне говорили, что у всех Трэддов огненно-рыжие волосы.
Гарден начала терять терпение.
– У меня есть рыжие пряди. Я их крашу.
– Ах, как напрасно!
– Мадемуазель Лемуан, я пришла не для того, чтобы обсуждать мои волосы. Я хочу купить эти картины и готова хорошо заплатить за них. – Она открыла сумочку.
– Нет, мадам, – ответила француженка. Гарден не верила своим ушам.
– Но вы же продали эту картину человеку с блошиного рынка, – сказала она. – Я заплачу гораздо больше. У вас ведь есть еще?
– Да, у меня есть много других картин. Но в настоящий момент нет необходимости их продавать.
– Послушайте, мадемуазель, – взорвалась Гарден, – у меня нет времени для игр. Вы хотите набить цену. Хорошо, я согласна. Мне все равно, сколько они стоят. Я их покупаю.
Элен Лемуан с улыбкой кивнула:
– Вот это уже похоже. Теперь я верю, что у вас частично рыжие волосы и что вы частично Трэдд. Но картины все равно не продаются.
Гарден была поражена. Она привыкла, что купить можно все, что угодно, только плати.
– Но вы должны мне их продать, – сказала она. Злость прошла, теперь она умоляла. – Тетя Элизабет сама ездила в Париж, искала их. Она все здесь обыскала, но так ни одной и не нашла. Трэдд был ее единственным сыном, и она его потеряла. Все, что от него осталось, – это картины.
Элен Лемуан взяла со стоящего рядом столика фарфоровый колокольчик и энергично позвонила.
– Вам следовало сразу сказать это. Для матери маленького Трэдда – это же совсем другое дело. Мы выпьем кофе, а потом поговорим.
Гарден перевела дух. Старую даму явно не следовало торопить, да и до встречи с Люсьеном оставалось еще много времени. Придется только пропустить обед с Лори Паттерсон. Самое главное – получить картины.
– Сколько у вас есть картин, мадемуазель? Мадемуазель Лемуан пожала плечами:
– Откуда я знаю? Десять, двадцать, может, тридцать. Ваш кузен был не очень хорошим художником, но работал весьма усердно. Их полная кладовая. А, вот и кофе! Селеста нальет – у меня сегодня очень плохо с руками. Вам молоко, сахар?
– И то и другое, пожалуйста.
Служанка была почти такая же старая, как мадемуазель Лемуан, и настолько же толста, насколько та худа. Она подала Гарден чашку кофе с молоком; Элен Лемуан пила кофе из кружки, которую было удобно держать двумя руками. Служанка поставила рядом с Гарден полную вазу миндального печенья.
– Угощайтесь, – предложила мадемуазель Лемуан. – Селеста прекрасная кухарка. А теперь оставьте нас, Селеста, вы получили свой комплимент. Расскажите мне о своей двоюродной бабушке, мадам Харрис. Об очаровательной Бесс.
– Элизабет. Она удивительный человек. Еще совсем молодой она потеряла мужа, и, чтобы вырастить детей, ей пришлось самой заниматься делами.
– Да, да. Все это я знаю. Я хочу знать, какая она сегодня. Довольна ли жизнью? Одинока ли? Хорошее ли у нее здоровье? Вышла ли она снова замуж? Она меня очень интересует – единственная соперница, которую я не смогла превзойти. – Мадемуазель Лемуан нетерпеливо щелкнула языком. – Не смотрите на меня так, – сказала она. – Думаете, если мы сейчас старые, так, значит, никогда и не были молодыми? Мы с ней ровесницы, Бесс и я. Ну, она, может быть, на год-два постарше, но это неважно. У нас был общий возлюбленный, очаровательный Гарри. Боже, как он был обаятелен! Я едва не потеряла голову. Естественно, он обожал меня. Но любил Бесс. Как бы мне хотелось познакомиться с ней… Пейте кофе, он слишком дорогой, чтобы выливать. – Мадемуазель Лемуан поднесла ко рту кружку.
Гарден послушно взялась за чашку. В голове у нее все шло кругом. Через край чашки на нее внимательно смотрели бледно-голубые глаза француженки.
– Вы уже приходите в себя? – спросила она, допив кофе. – Ну а теперь расскажите мне о Бесс. Так ее называл Гарри, и так буду называть я. Она довольна своей жизнью? Я желаю ей счастья.
Гарден постаралась представить себе жизнь тетушки Элизабет.
– Да, – ответила она, – думаю, она счастлива.
– Счастлива? А что это такое? Я спросила, довольна ли она жизнью. Вы, молодежь, меня раздражаете. Вы просто не знаете, что Бесс думает о своей жизни. Вы никогда не задумывались об этом. Ваша собственная жизнь и ваши желания – вот все, что вас интересует. Это несомненно и есть причина вашего несчастья.
– Но я не несчастлива!
– Конечно, несчастлива. И если вы не понимаете этого, значит, безнадежно глупы. На вас же это написано большими буквами.
– Как вы смеете так со мной разговаривать?
– Смею, потому что вы меня интересуете. Не потому, что вы интересны, а потому, что Бесс с благородным сердцем – ваша тетушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73