Занзи обтирала Маргарет губкой, чтобы ее меньше мучил жар, или просто сидела и держала ее за ручки, чтобы малютка не чесалась и на коже у нее не осталось шрамов.
Она ни в какую не хотела даже пускать меня в эту темную комнату. Когда случались беды и неприятности, она брала на себя все материнские обязанности и была ближе к ребенку, чем я, родная мать. И мне гораздо спокойнее, если Занзи будет рядом с моей маленькой девочкой.
Билли ляпнул не думая:
– Вы хотите сказать, что опасаетесь каких-нибудь бед, миссис Гарден?
Поблекшие глаза Джейн Гарден ответили ему из-под морщинистых век непроницаемым взглядом.
– По-моему, того, что было, и на две жизни достаточно. Нет, мистер Баррингтон, опасений я не испытываю. Но, вы знаете, в жизни все так зыбко и непредсказуемо. Мистер Гарден уже очень не молод, и я тоже. А Занзи никогда не состарится, и Маргарет всегда сможет на нее положиться.
Билли решил, что лучше промолчать. Он уже вполне укрепился в мнении, что миссис Гарден просто суетливая мамаша-наседка. На носу барки Стюарт и Маргарет перешептывались, держась за руки и являя собой картину полного супружеского счастья.
Глядя на молодую чету, Билли остро почувствовал свое одиночество и решил, что сегодня же вечером напишет длинное письмо Сьюзен Хойт, девушке из своего родного города Белтона. В письмах мать несколько раз упоминала, что Сьюзен спрашивает, как у него дела. Билли был во многих отношениях достаточно наивен, но все же не настолько, чтобы не понимать, что это значит. А значило это, что Сьюзен ему симпатизировала, а его мать вполне одобряла кандидатуру Сьюзен. Да, именно так он и сделает, сядет и напишет сегодня же. Может быть, и не длинное письмо, но что-нибудь черкнет непременно.
3
До Барони было еще далековато, но зной уже начал томить пассажиров. Дамы раскрыли свои светлые зонтики и, чтобы было прохладнее, опустили пальцы в воду.
– После завтрака я намерен поплавать, – объявил Когер, – и положенный после еды час пережидать не буду. Что, кто-нибудь составит мне компанию?
Билли и Стюарт тотчас ответили согласием.
– А как ты насчет этого, Энсон?
– Хм, нет, благодарю, Когер. Мне нужно кое-что сделать.
– А я пойду, Стюарт, – сказала Маргарет.
– Я бы на твоем месте хорошенько подумал. У нас в семье одни мальчики, и купальными костюмами мы как-то не обзавелись.
Маргарет пискнула и прикрыла лицо ладошкой.
– Нет, миссис Маргарет, в холодную воду вы не полезете. – Ровный голос Занзи звучал непреклонно, а тон не допускал никаких возражений.
– Слава Богу, – Генриетта нарушила наступившее молчание, – мы почти дома.
У берега росли огромные магнолии, их нижние ветви с тяжелыми листьями образовывали над причалом плотный навес. Его тень, словно прохладная рука, опустилась на разгоряченные лица присутствующих. Повеяло свежестью, и всем сразу стало легче.
– Ой, как хорошо пахнет! – проворковала Маргарет. – На этих старых деревьях, наверное, миллион цветов!
– Приятно здесь, вы не находите? – обернулась к Билли Генриетта. – Из-за густой тени нижние ветви зацветают поздно, и сезон магнолий у нас получается долгий. Кстати, их цветы напомнили мне, что надо нарезать роз для праздничного стола. Туман был такой густой, что позаботиться об этом рано утром я не сумела. Маргарет, а ты мне не поможешь?
– Я помогу, мама, – опередил Маргарет Энсон.
– Очень хорошо. Но сначала, милый, ты и другие мальчики помогут дамам сойти, иначе нам придется прыгать с большой высоты. Видно, река обмелела, и неудивительно. Дождя не было уже Бог знает сколько времени.
Трое братьев и Билли соскочили на причал. Спускать вниз тяжеловесную Занзи им пришлось вчетвером. По сравнению с ней другие пассажиры казались просто пушинками. А Генриетта ухитрилась сохранить грацию даже с ребенком на руках.
– Давайте скорее, – сказал Стюарт. – Я умираю с голоду. В честь крестин моего сына Хлоя обещала сготовить на завтрак все, что я люблю. – И он, опережая процессию, зашагал к дому по широкой лужайке.
– Мама, я пойду достану садовые ножницы в сарае, – предложил Энсон. – А ты подожди меня здесь, в тени.
Билли шел рядом с мистером и миссис Гарден, приноравливаясь к их медленному шагу. По пути старик ткнул тростью в большой куст сорняков.
– Никто уже не умеет содержать в порядке имения, даже те, что не сжег Шерман. Я помню этот газон в прежние времена, он был как бархатный.
– Ты устал, Генри, только и всего, – вскинула на него глаза Джейн. – Как только мы дойдем до места, ты сразу выпьешь пунша, и все как рукой снимет.
– Еще до завтрака? Мадам, вы дурно на меня влияете! – И Генри Гарден от удовольствия издал кудахтающий смешок. – Но вообще-то, я думаю, полдень уже на носу. Эта их чертова барка… Это, конечно, традиция, но кабриолет и хорошая лошадка, право, куда быстрее. Сколько сейчас времени, мистер Баррингтон?
Билли сунул руку в карман для часов – там ничего не было. Он застыл как вкопанный.
– Я потерял часы! – воскликнул он с отчаянием в голосе. – Еще утром они у меня были, я точно помню.
Джейн Гарден успокаивающим жестом похлопала его по рукаву:
– Я думаю, они никуда не денутся. Скорее всего, вы забыли их в церкви.
– Нет, сударыня. Уверен, что нет. Я мог обронить их только в барке или на причале. Прошу меня извинить. Мне обязательно нужно их найти. Это подарок моего отца в честь окончания семинарии. – Билли сорвался с места и побежал назад.
Густая трава совершенно поглощала звук его шагов. Оказавшись невдалеке от пристани, он остановился. В густой тени деревьев виднелись две фигуры. Мужчина и женщина. Он мог разглядеть только белый подол юбки и нижнюю часть белых брюк. Пара негромко беседовала.
«Не следует им мешать, – подумал Билли. – Нужно повернуться, уйти и возвратиться в усадьбу ни с чем.
Но вдруг вода поднимется? А часы могут лежать на ступеньке. Или гребцы решат перегнать барку на новое место. А может быть, и уже перегнали. И часы лежат на самом краю пристани и вот-вот упадут в воду. Нет, нет. Необходимо пойти и посмотреть».
И он двинулся вперед. А потом до него донеслись слова, и когда он понял их смысл, то снова остановился.
– …Энсон, как ты можешь так поступить со мной?
– Я никак не поступаю с тобой, мама. С тобой это никак не связано.
– Тогда почему? Если ты не держишь зла на меня, почему ты хочешь уйти из дома? Из-за Стюарта? Из-за Когера? Вы что, поссорились?
Энсон глухо застонал:
– Я уже говорил тебе, мама, что я ни на кого не держу обиды. Я просто не могу оставаться здесь. Сразу после смерти отца, после венчания, я тебе еще тогда сказал, что уеду.
– Но ты же согласился остаться, – перебила его Генриетта.
– Ненадолго, мама. Я сказал, что останусь на какое-то время. Но это было четыре месяца назад. А теперь я должен уехать.
– Но, Энсон, я не понимаю. Объясни мне хоть что-нибудь. Ты что, меня больше совсем не любишь? – И Генриетта разрыдалась.
Билли вспомнил, какое мученическое лицо было у Энсона, когда девушка, которую он любил, венчалась с его братом. Молодому священнику было вполне понятно, почему юноша так стремится уехать и ничего не может объяснить матери.
Но Энсон еще очень молод, ему нет двадцати. И Билли, чье сердце никогда не было всерьез задето, глядя на дело с высоты своей двадцатидвухлетней мудрости, решил, что чувство Энсона к Маргарет – всего лишь детская любовь, она скоро пройдет. А пока он должен терпеть, чтобы не причинять боль своей матери.
«Я подслушиваю», – внезапно опомнился Билли, и от стыда у него кровь прилила к щекам. Он начал медленно и по возможности бесшумно пятиться.
Последнее, что он услышал, были слова Энсона:
– Мама, ну перестань, пожалуйста. Мама, я не могу видеть, как ты страдаешь. Мама, не плачь. Я обещаю тебе, что не уеду сейчас. Я побуду дома еще какое-то время.
Билли повернулся и побежал обратно к усадьбе. Но это было не то огромное здание, где он венчал Маргарет и Стюарта. В мае семейство всегда переезжало в меньший и куда более скромный дом, который стоял на невысоком холме, покрытом соснами, на землях Барони. Трэдды следовали традиции, сложившейся у плантаторов еще во времена колонизации Юга, когда первые поселенцы заметили, что болотная лихорадка свирепствует только в теплые месяцы и там, где много сосны, ею не болеют.
Лесной дом связывала с главным домом разбитая дорога, годная лишь для фургонов. В мае, перед самым переездом, слуги подрезали густые заросли куманики по ее краям, но кустарник успел вырасти снова, и колючки, цепляясь за брюки Билли Баррингтона, мешали ему бежать. Он замедлил шаг, поднялся на гребень между колеями и пошел размеренно, почти без опаски, отирая влажным платком лицо, с которого струился пот.
Приблизившись к дому, юноша уже вполне овладел собой.
Зато вне себя, как оказалось, был Стюарт Трэдд. Он мерил шагами длинный широкий портик, прилегавший к фасаду, и оглушительно орал на приседающую от страха пожилую негритянку, причем лицо Стюарта, почти не отличаясь по цвету от его волос, наглядно иллюстрировало, что же такое легендарный трэддовский характер.
Когер, куря трубку и покачиваясь в белом кресле-качалке, наблюдал за происходящим отстраненно, но с интересом. Из дома доносился гулкий, глубокий голос Занзи, его успокоительный рокот мешался с плачем Маргарет и младенца.
– Черт побери, куда запропастилась мама? – накинулся Стюарт на Билли. – Что эта дурища мне толкует? Я ни звука не понимаю.
– Ты слишком расшумелся, вот тебе и не слышно, – ясным голосом сказал Когер.
Стюарт чуть не кинулся на брата.
– Когда мне понадобится твой совет, я сам у тебя спрошу! – рявкнул он.
Когер нарочито медленно выбил трубку о каблук. Потом встал, сунул ее в карман, перешагнул через перила и неторопливо пошел в сторону рощи, демонстративно игнорируя призывы брата остаться и разобраться, что к чему.
– Да что, здесь все оглохли и онемели? – продолжал орать Стюарт.
«Кроткий ответ отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость», – напомнил себе Билли.
– В чем дело, Стюарт? – мягко спросил он.
К его удовольствию, Стюарт перестал махать руками и метаться по галерее. Он рухнул на стул и закрыл лицо руками.
– Именно это я и пытаюсь понять, – простонал он. – На стол не накрыли, в доме нет никого из слуг, кроме Хлои, а она бормочет какую-то чушь насчет того, что Пэнси велела ей не зажигать огонь в плите. Мама, может, и поняла бы, в чем тут дело, а я не могу. Где мама? Ей следовало бы навести здесь порядок.
Билли вспомнились слезы Генриетты, ее отчаяние. Еще одна критическая ситуация – это для нее уже слишком.
– Может быть, я сумею помочь, – сказал он. – Кто эта Пэнси?
Стюарт беспомощно уронил руки на колени.
– В том-то вся нелепость и заключается. Пэнси просто старая карга, она живет в поселке. Она не имеет никакого отношения к нашему завтраку. Она вообще ни к чему здесь отношения не имеет. Она уже сто лет как пальцем о палец не ударила в имении. Все это какой-то бред!
Билли решил не сдаваться:
– Где находится поселок?
– Вы его видели. Кучка хижин на полпути между нами и большой дорогой.
– Я пойду попробую с ней поговорить.
– Но я же вам объясняю – она к нам никакого отношения не имеет.
– И все-таки я попробую.
И Билли с пересохшим от жажды ртом опять поплелся по жаре. Шляпа не защищала его, солнечные лучи вонзались прямо в темя, вызывая подо лбом жжение и нудную боль. При каждом его шаге поднималась пыль, оседая на ботинках и на одежде крупнозернистой пудрой. Когда юноша завернул за поворот, в поселке начались суматоха и торопливое движение. Люди вбегали в хижины, и двери за ними захлопывались.
Когда он подошел ближе, его встретила полная тишина. Нигде не было никаких признаков жизни, разве что задернутые занавески на окнах слегка шевелились.
Хижины стояли, пять спереди и четыре сзади, в два ряда возле дороги, на полоске голой земли между ними копошились в пыли цыплята и из ржавой колонки-насоса с длинной рукоятью капала в корыто вода.
Билли остановился возле колонки и указал на рукоять.
– Я очень хочу пить, – громко сказал он, – будьте добры, дайте мне воды.
Ответа не последовало.
Он стоял и ждал, чувствуя, что на него смотрят.
4
Скрипнула дверь. Билли медленно повернул голову в сторону звука.
Двое детей таращились на него, прячась за юбки матери. Она подтолкнула одного из них вперед:
– Возьми отнеси проповеднику чашку и накачай воды. Мальчик вприпрыжку побежал по двору. Когда Билли улыбнулся ему, он обернулся на мать.
– Сказано тебе, накачай воды, – повторила она. Билли улыбнулся и ей тоже.
– Здесь очень жарко, – сказал он. – Могу я зайти к вам в дом и побыть в тени?
Женщина попятилась в полутьму хижины:
– Что вы хотели, господин проповедник?
Билли протянул руку к ребенку. Юноша тщательно выбирал слова.
– Я хочу пить и хотел бы, чтобы вы оказали мне помощь.
Мальчик подал ему чашку с водой. Билли стал медленно прихлебывать, выжидающе и с надеждой бросая взгляды то на женщину, то на окна других хижин, откуда за ним следили.
Открылась еще одна дверь, вышел пожилой негр, на лице у него было написано невероятное чувство собственного достоинства.
Билли помнил его по дню, когда состоялось венчание. Это был негритянский священник.
– Чем могу служить вам, ваше преподобие? – спросил он.
Билли двинулся в его сторону:
– Мне хотелось бы поговорить с Пэнси.
Женщина в дверях отчаянно жестикулировала, показывая, что мальчику надо вернуться в дом. Через секунду дверь за ним плотно закрылась.
– Пэнси, она не вполне здорова, ваше преподобие. Она в кровати. Я могу быть вместо нее?
Билли отрицательно покачал головой:
– Боюсь, что нет, ваше преподобие.
Услышав это обращение, старый негр удовлетворенно кивнул: оно устанавливало между двумя мужчинами профессиональное равенство. Билли продолжал говорить – достаточно громко, чтобы его слова доносились до невидимых слушателей. Ему показалось, что он и чернокожий священник уже заключили молчаливый союз; он знал, как велико влияние священника в поселке, но чувствовал, что у таинственной Пэнси власти еще больше.
– Я бы хотел поговорить с самой Пэнси, – настаивал Билли Баррингтон. – Я не сделаю ей ничего плохого, я только хочу у нее кое-что спросить.
– Вы можете спросить у меня, ваше преподобие.
– Нет, ваше преподобие, мне нужно спросить у Пэнси. Два священнослужителя стояли, уставившись друг на друга с упрямой, совсем не христианской враждебностью.
Наконец старый негр повернулся и пошел в дом. «Я пропал, – подумал Билли, – я потерпел поражение».
У него за спиной кто-то откашлялся. Оказалось, что сзади к нему успела неслышно подойти молодая женщина.
– Идите со мной, – сказала она.
– Ты и слыхом не слыхала про этого проповедника, да и я тоже, – заявила старая негритянка. – Как вас зовут, мистер?
– Мистер Баррингтон.
Пэнси подняла брови. Она была маленькая и высохшая. Когда мускулы лица у нее задвигались, по лбу и щекам словно пробежала рябь – это стали видны бессчетные мелкие морщинки. Она могла быть любого возраста. Или без возраста вовсе.
– Нет, такое у Пэнси не получится. Я буду вас звать мистер Барри.
– Согласен, – сказал Билли. – Так вот, Пэнси, я хочу кое о чем у вас спросить.
Она подняла руку.
– Еще не пора, – повелительным тоном сказала она. – Мне надо сперва посмотреть как следует на ваше лицо. – Эй, милочка, – повысила она голос, – посвети на мистера Барри, на лицо.
Молодая женщина, которая проводила Билли сюда, начала торопливо раздвигать занавески. Затем она открыла дверь.
Билли разглядывал комнату, которую все сильнее заливал солнечный свет. Она была маленькая и казалась еще меньше благодаря избытку массивной мебели. В одном из углов стояла гигантская кровать красного дерева. Видимо, подгоняя ее под рост хозяйки, у кровати подпилили ножки и шесты, на которых держался полог. Рядом с кроватью всю поверхность стены от пола до потолка закрывал тяжеловесный, тоже красного дерева, комод. Медные ручки на его ящиках ослепительно сверкали. К каждой был привязан для украшения яркий пучок шерстяных ниток.
Из стены напротив кровати выдавался грубый камин, похожий на гипсовый. Над ним свисало с потолка чучело павлина, чьи поникшие перья в солнечном свете все еще переливались всеми цветами радуги. Около камина стояло огромное и тяжелое, как мамонт, кресло, лоскутная обивка болталась на нем клочьями. В кресле, как на троне, сидела Пэнси и, благодаря этому обстоятельству, казалась совсем крошечной и совсем высохшей.
Все здесь угнетало и подавляло Билли, ему стало не по себе. Он невольно попятился и тут же налетел на что-то еще из мебели. Пэнси прикрыла рот ладошкой и рассмеялась. Смех у нее был звонкий и музыкальный. Она смеялась совсем по-девичьи.
– Садитесь, мистер Барри, – милостиво разрешила она.
Билли обернулся на покрытый клеенкой стол, который занимал оставшуюся часть комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73