Просто ехала и предвкушала удовольствия, которые, как она точно знала, ожидали ее впереди. А теперь ждать было нечего. До самого конца жизни.
Когда они свернули на Митинг-стрит, настроение у нее поднялось. Кирпичная мостовая и рельсы – да, это был город, настоящий город.
Стюарт так разволновался, что едва ли не подскакивал на сиденье.
Навстречу им по Митинг-стрит ехали автомобили: один, другой, третий, четвертый. Мальчик узнал «кадиллак»: возле Сэмова магазина он однажды видел такую машину.
Все другие были незнакомых марок. Если в городе столько машин, это и вправду чудесное место.
К ним приближался черный блестящий автомобиль. Стюарт был готов держать пари, что он шел со скоростью не меньше сорока миль в час. Мальчик привстал, чтобы получше разглядеть это чудо.
– Стюарт! – Маргарет дернула его за рукав. – Ты что, хочешь, чтобы мы перевернулись? Сядь на место. Ты пропустишь наш поворот, вот эта лужайка.
– «Испано-суиза», мам. Мне кажется, это «испано-суиза». Я видел ее на фотографиях, но не думал, что увижу в жизни.
– Наш поворот, Стюарт. Будь внимательней, пожалуйста.
Газон перед церковью был покрыт сочной травой. От косилки на ней остались извилистые, похожие на ленты следы. Каменная церковь с колоннами выглядела массивной и величественной.
Маргарет подняла вуаль, чтобы разглядеть все получше.
– Здесь прелестно. Посмотри, Стюарт, до чего красиво. Какой же этот адвокат обманщик! – Она захлопала в ладоши от радости.
Но радость ее была недолгой. За церковью начиналась Шарлотт-стрит – два квартала особняков, когда-то роскошных, но крайне обветшавших. Последний дом второго квартала был в глубине двора, в тени огромных деревьев, Маргарет видела только его крышу и капители высоких колонн. Все другие дома стояли близко к проезжей части и были ей хорошо, даже слишком хорошо, видны. У всех у них хоть одной ставни да не хватало, у некоторых они напрочь отсутствовали. Стены двух каркасных домов были словно изъедены проказой: остатки краски пятнами лежали на крапчатой неровной поверхности гниющего дерева. Большинство особняков были кирпичными, время пощадило их величественные стены, но почти разрушило декор, и они напоминали красавиц в убогих, испачканных украшениях. Это была улица призраков.
Пока они ездили взад-вперед по короткой Шарлотт-стрит, окна и двери начали открываться, оттуда высовывались лица любопытных: лошадь и двуколка были здесь непривычным зрелищем.
– Смотрите, какой мальчик рыжий! – раздался детский голос и взрослый в ответ: – Тс-с!
– Мама, может быть, спросить кого-нибудь, где этот дом?
– Ни в коем случае. Мы с людьми такого разбора не разговариваем. Зайдешь на секунду в магазин вон там, на углу, и спросишь. И сразу же возвращайся. Запомни, это называется «дом Эшли». Джулия, тетка твоего деда, жила здесь когда-то. И не задерживайся в магазине.
А Стюарт охотно побыл бы там подольше. Полки в магазине были завалены всякой всячиной еще больше, чем у Сэма, а хозяин был приветливый итальянец – первый иностранец, которого случилось увидеть Стюарту.
Но он почти тотчас вернулся к матери.
Они долго сидели в экипаже, глядя на особняк Эшли. Он был кирпичный, с белыми мраморными ступенями, грязными и щербатыми, но по-прежнему величественными. Они с двух сторон двумя полукружиями поднимались к высокому, футов в десять, крыльцу. Когда-то они были ограждены решетками, похожими на изысканное кружево из кованой стали. Теперь сталь заржавела, металлических прутьев и секций не хватало, дыры были забиты частоколом некрашеных деревянных планок.
Ограда перед домом тоже сохранилась не полностью: все копьевидные металлические опорные стойки были на месте, но между ними взамен изящных решеток с медальонами кое-где зияли большие проломы. Ясно, что через них нынешние обитатели дома попадали на участок. Калитка, шедевр искусного ремесленника, была намертво закрыта на задвижку, на щеколде и петлях которой наросла застарелая ржавчина.
Переднюю часть двора от ограды до стен особняка покрывали черные и белые квадраты мраморных плит. Поверхность их была неровной, многие раскололись, в трещинах ярко желтели одуванчики.
Под крыльцом между двумя рядами ступеней виднелся арочный проем; когда-то закрывавшая его калитка, тоже украшенная причудливыми завитками из ржавой кованой стали, теперь болталась на петлях.
Двор был усеян мусором: бумагой, битым стеклом, жестянками от консервов, оставлявшими ржавые следы на расколотых мраморных плитах.
На крыльцо выходила массивная резная дверь, стекла в веерообразном окне над ней были разбиты, звездчатые дыры заткнуты лохмотьями.
– Однако же он большой, – сказал Стюарт.
И это было правдой. Особняк был трехэтажный, считая от уровня крыльца, со слуховыми окнами под двускатной черепичной крышей. Его архитектура отличалась симметричностью: широкое арочное окно над входом и четыре высоких, поуже, слева и справа от него на одинаковом расстоянии друг от друга – такая комбинация повторялась на каждом этаже.
– Он больше, чем главный дом в Барони, – прошептала Маргарет. Она была бы счастливейшей женщиной в мире, если бы могла здесь жить. – Пошли, посмотрим в окна, – предложила она.
Это был совсем детский порыв. Она сама не знала, что рассчитывала увидеть. Может быть, такой развал, что ей станет противно и она успокоится. Или такую же красоту, как снаружи, чтобы ее униженность и озлобленность получили новую пищу. А Стюарт был только рад. Ему надоело молча сидеть в экипаже. Он соскочил на землю, привязал вожжи к столбику и, подав Маргарет руку, помог ей спуститься по пандусу к бесполезной теперь калитке. Сам он побежал вперед, пролез в дыру в ограде, даже не заметив препятствия, и сорвал несколько одуванчиков. Он протянул их матери через прутья решетки, отвесив перед этим сложный, церемонный поклон.
– Благодарю, Стюарт. Теперь иди обратно. Напрасно я это затеяла. Я не могу лезть через дыру в заборе. Это вульгарно.
– Нет, мама, это ты иди сюда. Это совсем не трудно. Я помогу тебе. Давай заглянем внутрь. Там пусто.
– Пусто? Не может быть. Мистер Генри не стал бы лгать.
– Я видел, когда рвал цветы. Там ни души. Маргарет подала ему руку и неуклюже перелезла на участок. Конечно, это было невероятно, но вдруг?! Пустой дом. Тогда бы они переехали немедленно.
Стюарт подвел ее к калитке под лестницей.
– Смотри, мама, там все видно насквозь. Задняя дверь открыта, поэтому светло. И никого нет.
У Маргарет потекли слезы.
– Ох, Стюарт, это же подвал. Конечно, там никто не живет. – На секунду она поверила, что Стюарт сказал правду, что дом мог достаться ей. И снова ее надежды рухнули.
Сверху, у них над головой, кто-то вышел на крыльцо. Боясь, что ее увидят, Маргарет бросилась в подвал. От запаха разложившейся падали и застарелой мочи ей стало худо.
– Стюарт, Стюарт, куда ты пропал? – Она отчаянно шарила в сумочке, разыскивая нюхательную соль.
Стюарт выскочил из полутьмы откуда-то слева.
– Воняет, правда! – жизнерадостно заметил он. – Когда у нас в школе под полом сдох скунс, было хуже, но ненамного. Мам, как здорово, тут столько места! Вон там, сзади, такая комната, что на машине кататься можно.
Маргарет прикрыла рот и нос платком.
«Этот человек сверху, интересно, ушел он или нет?» – подумала она. А потом поняла, что Стюарт прав. Помещение в самом деле было огромное. Сквозной проход, где она стояла, был шириной с хорошую комнату. Он вел к задней калитке, то есть действительно был очень длинным. Пол в нем напоминал шахматную доску из белых и черных мраморных плит, таких же, как во дворе, но целых.
Она опустила руку, скомкала носовой платок.
– Покажи мне эту большую комнату, – сказала она.
Планировка подвала повторяла планировку верхних этажей, его толстые кирпичные стены служили опорой для оштукатуренных стен жилой части дома. Два широких коридора крест-накрест пересекали помещение, образуя в центре просторный квадрат, над ним в верхней части здания проходила лестница. Две двери открывались в каждую из четырех огромных квадратных угловых комнат. Длина и ширина каждой были примерно по двадцать четыре фута.
У двух передних подвальных комнат не было окон на фасаде здания, но было по четыре окна в торце, почти под потолком. В задних же комнатах было по два полномерных арочных окна, выходивших на буйные заросли сорняков, – когда-то здесь был сад. Окна были забиты досками, но солнечные лучи, проникая в щели между ними, освещали груды мусора и лохмотьев на полу.
– Кто-то здесь жил и не платил за квартиру, – сердито сказала Маргарет. И вдруг, раскинув руки, закружилась по комнате. – Если кто-то мог, то и мы можем. Стюарт, мы переезжаем в город.
– Мам, да ты шутишь.
– Ничуть.
– Но здесь так грязно, такие низкие потолки. Я себе лоб разобью.
Потолки и правда были от силы семь футов высотой, раза в два ниже, чем в Барони. Казалось, огромная тяжесть дома прижала их к земле.
Маргарет нетерпеливо махнула рукой:
– Потолки как потолки. Ты еще не скоро вырастешь. А до тех пор что-нибудь да изменится. Мы тут надолго не останемся. Но сейчас мы переезжаем в город. Я уже решила.
– Остановись снова у этого магазина и спроси, как проехать на Кинг-стрит, – сказала Маргарет, когда Стюарт подсаживал ее в экипаж. – Я хочу полюбоваться витринами.
От Кинг-стрит их отделяло всего несколько кварталов. Надо было, как оказалось, возвратиться на Митинг-стрит и, проехав по ней, свернуть налево. На повороте они услышали музыку. Играл духовой оркестр.
– Скорей, Стюарт, давай посмотрим.
Они увидели его совсем близко, через квартал. Справа от них возвышалось громадное здание с бойницами, оно напоминало замки в детских книжках Стюарта. Перед входом расстилался огромный газон, в середине его молодые люди в военной форме маршировали под звуки военного оркестра, а по краям толпились зрители. Музыка, сияние медных инструментов, ряды юношей с гордой выправкой, их чеканный шаг, золотые галуны и блестящие пуговицы – все это производило сильное впечатление.
– Цитадель! – прокричала Маргарет Стюарту, чтобы перекрыть шум. – Здесь военное училище, оно так называется, я вспомнила. У них все время такие парады.
Они смотрели до тех пор, пока кадеты, предводительствуемые оркестром, не отправились в казармы. Тогда мать и сын поехали по Кинг-стрит. Маргарет заглядывалась на витрины, Стюарт – на машины, припаркованные возле них. Оба были совершенно счастливы.
Вскоре магазины кончились. Впереди них по Кинг-стрит тянулись жилые дома. Подъехав к углу, Маргарет взглянула на табличку. Они пересекали Брод-стрит.
«К югу от Брод, – подумала она. – Интересно, где живет Каролина Рэгг?» Маргарет вертела головой из стороны в сторону, разглядывая здания. В конце Кинг-стрит она велела Стюарту развернуться, и так они несколько раз проехали по улице той части города, где «живут все».
Стены зданий здесь тоже лупились, на улицах тоже была грязь. Маргарет была этим очень довольна.
Потом они остановились в конце полуострова, в парке Уайт Пойнт Гарденс. Стюарт напоил коня из желоба и привязал к столбику. Он и Маргарет попили из артезианского колодца и медленно дошли по усыпанной раковинами тропинке до променада в противоположной стороне парка. По пути миновали круглую бело-зеленую эстраду.
– Здесь тоже играет музыка, по воскресеньям вечером, – сказала Маргарет. Это были первые слова, которые она проронила за час. Ее голова и сердце были чересчур переполнены впечатлениями, говорить ей не хотелось.
И Стюарту тоже. Он был слишком возбужден: столько всего случилось за такое короткое время. Он даже не заметил пальм и цветущих кустов, составлявших гордость здешнего садовника.
Мать и сын прошлись по эспланаде, возвышавшейся над широкой гаванью Чарлстона, им доставляло удовольствие быть в толпе людей, гуляющих так же не спеша, как они, так же наслаждающихся морским ветерком. Народу было действительно много. Город есть город.
– Уже поздно, мам, – сказал Стюарт, когда они обошли весь мыс. – Я думаю, самое лучшее вернуться домой.
Маргарет кивнула:
– Но давай не спешить. Я не хочу, чтобы этот день слишком быстро кончился. Я его так долго ждала.
И он, этот день, завершился прекрасно. Они вернулись по Кинг-стрит, той же дорогой. Когда они проехали первый квартал, в городе включили электричество. Гирлянды ламп сияли у них над головой, над густеющей темнотой улицы, лампы светились в витринах, полных разноцветных, заманчивых вещей. Это была настоящая магия.
И скоро они смогут считать эти чудеса своими. Скоро они переедут в город.
19
Тем летом заброшенные поля в Барони заросли сорняками. Но на Шарлотт-стрит происходили метаморфозы.
До войны Эшли Барони, как и другие крупные плантации, была государством в государстве. В ее мастерских работали плотники, краснодеревцы, токари, гончары и ткачи, в имении лили свечи, дубили кожи и в качестве побочного продукта изготовляли клей. Ремесленников уважали и ценили, как они того заслуживали. Многие из них были настоящими мастерами своего дела.
Через полвека Барони из империи превратилось в большую ферму, мастера и художники умерли. Но их традиции не совсем угасли. В имении был кузнец, он подковывал лошадей и мулов и чинил сломанные инструменты. Был и столяр, он же плотник, он мог заделать прохудившуюся крышу, выровнять перекошенную дверь или приделать к столу отвалившуюся ножку. И было много сильных мужчин и женщин, готовых чистить, скрести, красить, носить тяжести.
Пегги много читала; она сразу окрестила дом на Шарлотт-стрит авгиевыми конюшнями.
– Ради Бога, Пегги, что ты такое говоришь? – изумилась Маргарет. – У конюшни вся стена завалилась, и это не здесь, а в задней части сада.
– Ничего, мама, неважно. Я думаю, все просто замечательно. Знаешь, что бы я на твоем месте сделала?
– Нет. Что же?
Пегги начала говорить едва ли не раньше, чем прозвучал вопрос. Размахивая руками, треща, как сорока, она то подталкивала, то за руку тащила мать из одной комнаты в другую, объясняя, как можно расставить мебель и все украсить.
И все, что она предлагала, было превосходно. Пегги была куда изобретательнее, чем ее мать и брат, а в круг ее беспорядочного чтения входили работы о цвете и даже книги с математическими выкладками о правильных пропорциях и соотношениях объемов. И память у Пегги была фантастическая: в ней удерживались каждая занавеска, коврик, стул, стол и кровать из обоих домов, и главного, и лесного.
Но у Маргарет были свои идеи. Она отмела все сказанное дочерью. Однако потом, поняв, что делает ошибки, одну глупее и разорительней другой, сама обратилась к ней за советом.
– Ну что, мам, ерунда у тебя получается? Я так и думала. – У Пегги с годами выработался вкус, но отнюдь не такт. Она не приняла неявного предложения Маргарет о сотрудничестве и взяла командование целиком в свои руки.
– У тебя такая напористая сестра, Стюарт, она и на девочку не похожа, – вздохнула Маргарет. – Хорошо бы ей быть менее резкой и самоуверенной.
Но очень скоро самоуверенность Пегги сослужила им всем добрую службу.
Хотя труд негров Маргарет ничего не стоил, расходы все равно были: на материалы, на покупки от случая к случаю в угловом магазине у Канцоньери, на какие-то вещи, о которых Маргарет почти сразу забывала, но которые в момент приобретения казались жизненно необходимыми. Деньги Маргарет таяли на глазах.
– О! Знаю! – И она почувствовала себя очень изворотливой. – Можно продать старинный фарфор, серебро и все эти штучки, которых нам столько досталось от мисс Джулии. Мы ими все равно не пользуемся.
Но оказалось, что эта мысль пришла в голову Стюарту еще раньше. Запертая комната, где хранились столовые принадлежности, была пуста.
– Ну, значит, мебель, – решила Маргарет. – У нас ее раз в десять больше, чем может нам когда-нибудь понадобиться. – Она нашла выход и остановилась на этом, не зная, что делать дальше.
Зато Пегги, как всегда, знала:
– Она же и вправду старая, так ведь? Вот и продадим ее в антикварный магазин, помнишь, мы видели его на Кинг-стрит?
При мысли о том, что ей придется спросить хозяина лавки, не заинтересует ли его их мебель, Маргарет спасовала:
– Стюарт, пойди ты и спроси. Это бизнес, бизнесом должен заниматься мужчина. А мужчина у нас в семье теперь ты.
– Я тоже пойду, – настаивала Пегги. – Все помню у нас в семье только я.
Когда дверь в его магазин открыли, Джордж Бенджамен сидел у себя в задней комнате и читал Спинозу. Звон колокольчика прервал его отдых. Мистер Бенджамен выругался. Он-то считал, что запер входную дверь. Дело было летом, а летом никогда не увидишь стоящих покупателей. Богатые покупатели едут из Чарлстона во Флориду в октябре и возвращаются обратно в мае. Летом не путешествует никто. Он мог просто закрыть магазин, он бы так и сделал, но магазин служил ему убежищем от домашнего хаоса, от четырех детей и жены с ее частыми приемами, на которых дамы играли в карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73