Нэнси подошла к ним, оставляя за собой след из опавших лепестков.
Это оказалась тонкая золотая цепочка с рубиновым кулоном. В другом букете, в бутоне одной из лилий, лежало кольцо с бриллиантом.
— Что вы собираетесь делать, мадам? Нам надо как-то избавиться от этих цветов. Мы не можем передвигаться по комнате, а от запаха я все время чихаю.
Нэнси взяла кольцо с его мягкого лепесткового ложа.
— Мы не можем попросить просто убрать их, Мария. Смотри, здесь кольцо, там, в стрелизиях, — ожерелье, а в букете белых цветов — жемчуг.
Глаза Марии расширились.
— Вы полагаете, что во всех корзинах спрятаны драгоценности?
— Не во всех. — Нэнси отчаянно шарила между листьями, стеблями и лепестками. — Но в некоторых есть. Мы должны отыскать их и вернуть князю. Все эти дурацкие подарки…
— Это еще не все. — Хорошенькое личико Марии выражало явную тревогу. — Его милость герцог Мелдон сидит на террасе. Он пришел сразу после ленча и ждет уже несколько часов!
Почувствовав слабость, Нэнси хотела присесть, но все было заставлено цветами. В отчаянии она сказала:
— Тщательно проверь каждую корзину, Мария. Найденные драгоценности откладывай в сторону, а цветы выставляй за дверь. Убедившись, что в них больше нет ничего ценного, вызови посыльного и попроси все убрать. Я буду на террасе с герцогом.
— Хорошо, мадам.
Мария послушно принялась за поиски сокровищ, складывая все найденное на серебряный поднос. Ей и в голову не приходило припрятать в карман какой-нибудь кулон или браслет, так же как Нэнси не допускала мысли, что она может сделать это. Куча драгоценностей росла: рубины, изумруды, бриллианты, золотые серьги и ожерелья, жемчуг. Мария вздохнула. Она никогда не испытывала умопомрачения, но сейчас чувствовала, что может сойти с ума.
Вир курил с бесстрастным выражением лица. Он выглядел настоящим англичанином. Его светлые короткие волосы были аккуратно зачесаны на пробор и блестели. Белые фланелевые брюки и рубашка безукоризненно отглажены. Вир сидел, небрежно закинув нога на ногу, и ждал.
— Привет, Вир, — сказала Нэнси неестественно бодро.
— Привет. — Он посмотрел на нее. В его взгляде чувствовалась боль. На Нэнси было тонкое шелковое платье, которое блестело и переливалось, когда она шла к нему. Нэнси села рядом.
Каким наивным он был, когда думал, что детская мечта может осуществиться спустя двадцать лет. Она и сейчас была так же далека от него, как и прежде. Ее доброта ослепила его. Но он ничего не знал о том, где она пропадала с того вечера, когда состоялся костюмированный бал. А эта эксцентричная выходка с цветами в комнатах ясно говорила о том, почему ее так долго не было видно.
Нэнси пододвинулась к нему. Вир встал и холодно сказал:
— Я недооценил ситуацию, не так ли? Ты, должно быть, считаешь меня дураком.
— Дорогой Вир! — Нэнси взяла его руку и прижала к своей щеке. Затем отпустила. Вир сел напротив, загасив сигарету. Внизу раскинулись ухоженные сады и виднелся сверкающий голубизной край бассейна в форме треугольника. Издалека доносились голоса, слышался тихий смех. Наступали сумерки, приближался час коктейлей. Служанки готовили душистые ванны, камердинеры чистили отглаженные вечерние костюмы. Венеция Бессбрук потихоньку пила виски. Вопреки утверждениям сеньоры Энрикес Люк Голдинг уже две ночи не появлялся в ее номере. Графиня Запари плакала. Мадлен Манчини оставила глубокие царапины на спине Хасана, а виконтесса Лоземир грезила наяву мужчинами, еще более загорелыми, чем красавец Луис. Мистер Бленгейм ждал, когда сможет увидеть, как будет воспринят Марисой его подарок — большой изумруд, а мадам Мольер обильно пудрила золотистой пудрой волосы, чтобы добиться оригинального блеска.
— Разумеется, я не считаю тебя дураком, — мягко возразила Нэнси. — И не могу сказать, что ты неправильно оценил ситуацию. Я была очень одинока, когда встретила тебя в Англии, и от души благодарна тебе за поддержку.
— Кажется, я ошибся в тебе. — Он кивнул на изобилие экзотических цветов в ее номере. — Никогда не думал, что ты можешь принимать такое откровенное ухаживание. — Вир говорил сухо и сдержанно, но было ясно, что он очень переживал.
Нэнси спокойно сказала:
— Из-за князя Васильева наши отношения не должны прерваться, Вир. И я уверена, что они не изменятся. Мы родственники и всегда были друзьями. Мне очень хочется, чтобы мы остались ими и в будущем.
— Но наши отношения чуть было не переросли в более близкие, чем просто дружеские.
— Знаю, и это было бы непростительной ошибкой.
— А с ним это не ошибка!
— Нет, потому что, несмотря на показное проявление чувств, Ники не любит меня и не собирается страдать. Я считаю, что ты тоже по-настоящему не любишь меня, Вир, но ты наверняка испытал бы боль, если бы мы стали любовниками, а потом я сказала бы, что люблю другого.
— Кого? — Его аристократическое прекрасное лицо исказилось и побелело.
— Рамона Санфорда, — сказала она просто.
Маска хладнокровия спала. Глаза Вира выражали неподдельное изумление.
— Санфорда?
— Да, мы встретились в Нью-Йорке. Затем произошло недоразумение… и он последовал за мной сюда.
Другой, возможно, стал бы чертыхаться, но Вир лишь плотнее сжал губы. По крайней мере теперь понятна сцена, разыгравшаяся тогда в ее спальне, и Вир даже испытал некоторое удовлетворение. Ведь он едва не похитил прямо из-под носа у «Пантеры» его очередную игрушку, и известный на весь свет любовник хорошо знал это.
— Что же, понятно.
Нэнси пришла к выводу, что, говоря так, люди чаще всего на самом деле ничего не понимали. Она ласково сказала:
— Ты вовсе не влюблен в меня, Вир. И никогда не был влюблен. Просто ты одинок и несчастен, как я. Ты вспомнил прежние времена, когда мы встречались с тобой, и тебя внезапно охватило слепое романтическое увлечение. Любовная история со сказочным концом, как в романах. — Нэнси печально улыбнулась. — Недалеко не все прекрасные повести о любви счастливо кончаются, Вир.
— Ты имеешь в виду, что он не хочет жениться на тебе?
— Не знаю. Мы не обсуждали это. В этом не было… необходимости.
В голосе Вира чувствовалась горечь.
— Я развелся бы с Клариссой и заставил бы тебя развестись с Камероном. Мне наплевать на общественмое мнение и скандал. Я очень люблю тебя. Он не способен так любить. Если бы он испытывал глубокие чувства к тебе, то предложил бы выйти за него замуж.
— Я знаю, как Рамон любит меня, — сказала Нэнси со спокойной убежденностью. — И я всем сердцем и без оглядки люблю его.
Вир резко встал и повернулся к ней спиной. Глубоко засунув руки в карманы брюк, он неотрывно глядел вдаль, туда, где с гор быстро наползали сумерки на усеянную яхтами гавань. Нэнси поднялась и сочувственно положила руки ему на плечи.
— Куда бы ты ни уехал, Вир, ты тащишь за собой свое несчастье. Я не могу освободить тебя от этого бремени. Только ты сам можешь сделать это.
— Что ты имеешь в виду? — Он не смотрел на нее. Его челюсти были плотно сжаты, и Нэнси почувствовала, как напряжено его тело. Он, как упрямый мальчишка, жаждущий любви, упорно отказывался понять сложившуюся ситуацию.
— Я имею в виду, что, поскольку ты несчастен с Клариссой, тебе надо постепенно отдалиться от нее и найти свое счастье с кем-то другим.
— Я же говорил тебе, что готов сделать это, но этот кто-то другой — просто мираж.
— Нет, не мираж, а ошибка. Но теперь по крайней мере ты знаешь, что ты в силах развестись с ней. Разве ты не сомневался в этом?
— Уинтертоны не разводятся.
— Они поступают так, если брака, в сущности, нет, и ищут новую любовь. Ты только что говорил о своем намерении сделать это. Дорогой Вир! — Нэнси повернула его к себе лицом, заставив смотреть ей в глаза. — Если твой брак действительно фикция, разорви его и снова женись. У тебя нет детей, а Моле-воре нуждается в том, чтобы его пустые комнаты заполнились детским смехом. Он нуждается в наследниках, а тебе нужна любовь. Ты легко сможешь сделать это, когда будешь свободен. Ты слишком высоконравственный и честный, чтобы заниматься любовными интрижками. Кроме того, девушка, достойная твоей любви, будет не из тех, кто способен потворствовать запретным связям.
— Все не так просто. — Вир снова отвернулся, глядя невидящими глазами в сторону моря.
— Ты все еще любишь Клариссу?
— Нет, но беспокоюсь о ней. Я не хочу причинять ей вреда и подвергать насмешкам.
Нэнси понимала, что ей надо тщательно выбирать слова. Она не хотела, чтобы Вир догадался, что Джорджиана рассказала ей всю правду о Клариссе и о бесперспективности их отношений.
— Ты полагаешь, что Кларисса будет очень переживать, если поймет, что брак подошел к концу?
Вир пожал плечами, его губы были плотно сжаты.
— Если бы ты попросил дать тебе развод так, чтобы никто об этом не узнал, стала бы она препятствовать? Ты мог бы обеспечить ее в финансовом отношении, и она могла бы… — Нэнси подыскивала нужные слова, —…пойти тебе навстречу.
— А что ты скажешь о женщине, чье имя могут вывалять в грязи судебных разбирательств?
Нэнси подавила неожиданную улыбку и желание обратить внимание Вира на то, что в этом случае пострадает ее имя, а не его. Вместо этого она сказала:
— Нет проблем. Не обязательно должен быть кто-то, с кем ты действительно связан любовными отношениями. Твой адвокат мог бы все устроить. Все, что от тебя требуется, так это встретиться с леди, которую выберет для тебя адвокат, и зарегистрироваться с ней в отеле в одном номере. Тебе вовсе не надо на самом деле изменять Клариссе, чтобы обеспечить себе развод. Это одна из идиотских особенностей закона. Леди, о которой идет речь, естественно, получит хорошие деньги, и никто никогда не узнает ее настоящего имени, так что она ничуть не пострадает. Меня не удивило бы, если бы некоторые предприимчивые леди сделали супружескую измену профессией, оставаясь при этом целомудренными. — Нэнси усмехнулась, и даже Вир не удержался от улыбки.
— Думаешь, это правда так легко?
— Конечно. Если бы ты только захотел.
— Желание у меня есть. Но я не хочу причинять кому-то вред.
— Дорогой Вир! Не думаю, что ты способен причинить кому-то вред, но мне почему-то кажется, что ты и Кларисса постоянно заставляете друг друга страдать.
— Да, ты права. — Он направился к открытым дверям в комнату, где Мария, сидя на корточках, продолжала свою работу. Над морем цветов торчала только ее темная голова, тогда как она шарила в листве, отыскивая драгоценности. Вир криво усмехнулся. — Рад, что Санфорд не такой безумец, как я думал. Но если что-нибудь будет не так, я рядом. Я еще не уезжаю.
— Я рада. Мне понадобятся сила и поддержка в ближайшие дни. С Джеком возможны осложнения.
— Ты сказала ему, что хочешь развестись с ним?
— Нет, потому что не собираюсь разводиться.
Вир уставился на нее в замешательстве.
— Я ничего не понимаю, Нэнси, — сказал он наконец. — Твое поведение невозможно объяснить.
— Только потому, что я веду себя так, как хочется мне, а не как диктует общество. Я очень счастлива, Вир. Мне отведено достаточно много времени, чтобы испытать счастье, и я до краев наполнена им. Мне хочется, чтобы и ты был счастливым.
— Завидую тебе, — сказал он и вышел, рассеянно давя орхидеи и розы своими ботинками ручной работы.
Нэнси сидела одна на террасе, пока не сгустились сумерки, и в конце концов вернулась в комнату, где Марии уже удалось убрать корзины, которые загораживали гардероб и туалетный столик. Целая коллекция драгоценностей образовала сверкающую горку на серебряном подносе. Нэнси засмеялась и удивленно погрузила в них пальцы.
— Королевский дар, а я думала, эмигранты всегда нуждаются в деньгах.
— Этот не нуждается, — едко заметила Мария, откидывая назад волосы со вспотевшего лба.
— По-видимому, нет. Мы должны вернуть ему все это, но как? — Нэнси задумчиво посмотрела на драгоценности. Она не могла просто возвратить их, как коробку шоколада. — Есть идеи, Мария?
— Нет, мадам. Вы знаете, что мисс Хедли уехала сегодня?
— Нет. — Нэнси продолжала смотреть на сверкающие камни. Если Саманта уехала, значит, примирения между Ники и его бывшей любовницей не состоялось. Нэнси никогда не интересовалась тем, что происходит вокруг, особенно чужой личной жизнью, но все же…
— Продолжай заниматься цветами, Мария. Я сама приму ванну. Позвони портье и попроси передать мою записку мадам Мольер. Я не знаю номера ее телефона. Скажи, что мне очень хотелось бы ее видеть.
— Прямо сейчас, мадам? — удивленно спросила Мария.
— Нет, через полчаса. Перед коктейлями. — И Нэнси загадочно исчезла в ванной комнате.
Мария с тоской вспоминала спокойную жизнь в Бостоне и Вашингтоне, но продолжала делать то, что ей приказали.
* * *
Нэнси выбрала вечернее платье из белого шелка, длинное и облегающее, с открытой спиной и без бретелек. Ее великолепные плечи и полуобнаженная грудь были покрыты золотистым загаром. Она выглядела вызывающе эротично и наслаждалась этим. Такой туалет она никогда бы не надела в Нью-Йорке или Вашингтоне. Еще месяц назад Нэнси Ли Камерон явно поморщилась бы, если бы ей предложили надеть такое платье. Поначалу у него был высокий ворот, и она всегда надевала его с черным шелковым жакетом с оранжевым воротником. Портниха Зии убрала высокий ворот, перекроила лиф и искусно сузила линии от груди до бедер. Жакет был отвергнут. С тех пор как она встретила Рамона, она каждый день открывала в себе что-то новое. Больше всего ее поражало то, что ей нравилось быть не просто красивой, а сексапильной. Она находилась на пике очарования и понимала это. После многих лет, когда она была вынуждена одеваться в соответствии с положением дочери мэра Бостона и жены сенатора Джека Камерона, она могла одеться так, как ей хотелось. Нэнси надела на руки выше локтя, подобно невольницам, два бриллиантовых браслета. Когда Мария причесывала ее, она взяла щетку с серебряной ручкой и уложила волосы на щеки в виде турецкого ятагана. Эффект в сочетании с густыми ресницами и кошачьим разрезом глаз получился потрясающим.
— Мадам Мольер, — сообщила Мария, не в силах отвести глаз от хозяйки.
Вошла Флэр Мольер и при виде Нэнси восхищенно всплеснула своими нежными руками с ногтями, покрытыми красным лаком.
— Это великолепно! — восторженно воскликнула она. — Сегодня вы произведете сенсацию и откроете новый стиль в моде. Перед вами я чувствую себя просто провинциалкой.
Она сказала это из любезности, зная, что в парижском платье из блестящего шелка ее никак нельзя назвать провинциалкой. Провинциалки не посыпали волосы золотыми блестками и не приклеивали в уголке глаза крошечный бриллиант, придающий пикантность.
— Я подумала, не могли бы вы оказать мне большую услугу, мадам Мольер?
— Да, конечно. — Флэр Мольер всегда была готова принять участие в какой-нибудь интриге, а в этом случае наверняка затевалось нечто подобное.
Нэнси встала и подошла к серебряному подносу с его бесценным содержимым. Флэр раскрыла рот и, ослабев, присела на кровать, когда увидела то, что было в руках у Нэнси.
— Мой Бог! Вы сошли с ума, милочка. Это следует хранить в каком-нибудь сейфе! В банке! — Она смотрела на драгоценности, не в силах сдвинуться с места.
— Все это не мое, мадам Мольер. Драгоценности принадлежат моему другу, и я хочу вернуть их ему.
— Называйте меня просто Флэр, — попросила мадам Мольер, не отрывая глаз от небрежно сваленных в кучу рубинов, сапфиров, изумрудов, бриллиантов, жемчугов, нефритов и лазуритов.
— Я бы очень хотела, чтобы вы сделали это для меня.
— Я? — Флэр ошеломленно смотрела на Нэнси. То, что американцы очень странные люди, она уже знала. Она была замужем за одним из них, но и сейчас, по прошествии десяти лет, так же как и раньше, не понимала своего мужа.
— Да. Я хочу все, до последней вещицы, вернуть князю Николаю Васильеву. С запиской. Вот она.
На туалетном столике лежал маленький конверт. На своей визитной карточке внутри Нэнси написала:
«Благодарю за время, проведенное вместе, и за то, что сегодня я смогла краешком глаза заглянуть в сказочную страну. Но я люблю другого и с благодарностью возвращаю вам драгоценности. Нэнси».
— О, но я не могу, — сказала хорошенькая француженка, дрожащими руками выбирая одно колье и застегивая его на шее. — Я не способна… — И широкий браслет с сапфирами украсил ее запястье. — Ни при каких обстоятельствах… — И золотая булавка с рубином оказалась приколотой к бретельке ее платья. Затем ее волосы украсила нитка жемчуга.
Нэнси и Мария хохотали, как дети, запуская руки в кучу колье и браслетов и украшая взволнованную мадам Мольер, которая уже походила на маленькую, ослепительно сиявшую рождественскую елку. Она вся сверкала с головы до ног, обутых в золотистые туфли, к ремешкам которых были прикреплены две бриллиантовые серьги.
— Мне кажется, что все это во сне. Сейчас на мне столько драгоценностей, как ни на одной женщине в мире!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Это оказалась тонкая золотая цепочка с рубиновым кулоном. В другом букете, в бутоне одной из лилий, лежало кольцо с бриллиантом.
— Что вы собираетесь делать, мадам? Нам надо как-то избавиться от этих цветов. Мы не можем передвигаться по комнате, а от запаха я все время чихаю.
Нэнси взяла кольцо с его мягкого лепесткового ложа.
— Мы не можем попросить просто убрать их, Мария. Смотри, здесь кольцо, там, в стрелизиях, — ожерелье, а в букете белых цветов — жемчуг.
Глаза Марии расширились.
— Вы полагаете, что во всех корзинах спрятаны драгоценности?
— Не во всех. — Нэнси отчаянно шарила между листьями, стеблями и лепестками. — Но в некоторых есть. Мы должны отыскать их и вернуть князю. Все эти дурацкие подарки…
— Это еще не все. — Хорошенькое личико Марии выражало явную тревогу. — Его милость герцог Мелдон сидит на террасе. Он пришел сразу после ленча и ждет уже несколько часов!
Почувствовав слабость, Нэнси хотела присесть, но все было заставлено цветами. В отчаянии она сказала:
— Тщательно проверь каждую корзину, Мария. Найденные драгоценности откладывай в сторону, а цветы выставляй за дверь. Убедившись, что в них больше нет ничего ценного, вызови посыльного и попроси все убрать. Я буду на террасе с герцогом.
— Хорошо, мадам.
Мария послушно принялась за поиски сокровищ, складывая все найденное на серебряный поднос. Ей и в голову не приходило припрятать в карман какой-нибудь кулон или браслет, так же как Нэнси не допускала мысли, что она может сделать это. Куча драгоценностей росла: рубины, изумруды, бриллианты, золотые серьги и ожерелья, жемчуг. Мария вздохнула. Она никогда не испытывала умопомрачения, но сейчас чувствовала, что может сойти с ума.
Вир курил с бесстрастным выражением лица. Он выглядел настоящим англичанином. Его светлые короткие волосы были аккуратно зачесаны на пробор и блестели. Белые фланелевые брюки и рубашка безукоризненно отглажены. Вир сидел, небрежно закинув нога на ногу, и ждал.
— Привет, Вир, — сказала Нэнси неестественно бодро.
— Привет. — Он посмотрел на нее. В его взгляде чувствовалась боль. На Нэнси было тонкое шелковое платье, которое блестело и переливалось, когда она шла к нему. Нэнси села рядом.
Каким наивным он был, когда думал, что детская мечта может осуществиться спустя двадцать лет. Она и сейчас была так же далека от него, как и прежде. Ее доброта ослепила его. Но он ничего не знал о том, где она пропадала с того вечера, когда состоялся костюмированный бал. А эта эксцентричная выходка с цветами в комнатах ясно говорила о том, почему ее так долго не было видно.
Нэнси пододвинулась к нему. Вир встал и холодно сказал:
— Я недооценил ситуацию, не так ли? Ты, должно быть, считаешь меня дураком.
— Дорогой Вир! — Нэнси взяла его руку и прижала к своей щеке. Затем отпустила. Вир сел напротив, загасив сигарету. Внизу раскинулись ухоженные сады и виднелся сверкающий голубизной край бассейна в форме треугольника. Издалека доносились голоса, слышался тихий смех. Наступали сумерки, приближался час коктейлей. Служанки готовили душистые ванны, камердинеры чистили отглаженные вечерние костюмы. Венеция Бессбрук потихоньку пила виски. Вопреки утверждениям сеньоры Энрикес Люк Голдинг уже две ночи не появлялся в ее номере. Графиня Запари плакала. Мадлен Манчини оставила глубокие царапины на спине Хасана, а виконтесса Лоземир грезила наяву мужчинами, еще более загорелыми, чем красавец Луис. Мистер Бленгейм ждал, когда сможет увидеть, как будет воспринят Марисой его подарок — большой изумруд, а мадам Мольер обильно пудрила золотистой пудрой волосы, чтобы добиться оригинального блеска.
— Разумеется, я не считаю тебя дураком, — мягко возразила Нэнси. — И не могу сказать, что ты неправильно оценил ситуацию. Я была очень одинока, когда встретила тебя в Англии, и от души благодарна тебе за поддержку.
— Кажется, я ошибся в тебе. — Он кивнул на изобилие экзотических цветов в ее номере. — Никогда не думал, что ты можешь принимать такое откровенное ухаживание. — Вир говорил сухо и сдержанно, но было ясно, что он очень переживал.
Нэнси спокойно сказала:
— Из-за князя Васильева наши отношения не должны прерваться, Вир. И я уверена, что они не изменятся. Мы родственники и всегда были друзьями. Мне очень хочется, чтобы мы остались ими и в будущем.
— Но наши отношения чуть было не переросли в более близкие, чем просто дружеские.
— Знаю, и это было бы непростительной ошибкой.
— А с ним это не ошибка!
— Нет, потому что, несмотря на показное проявление чувств, Ники не любит меня и не собирается страдать. Я считаю, что ты тоже по-настоящему не любишь меня, Вир, но ты наверняка испытал бы боль, если бы мы стали любовниками, а потом я сказала бы, что люблю другого.
— Кого? — Его аристократическое прекрасное лицо исказилось и побелело.
— Рамона Санфорда, — сказала она просто.
Маска хладнокровия спала. Глаза Вира выражали неподдельное изумление.
— Санфорда?
— Да, мы встретились в Нью-Йорке. Затем произошло недоразумение… и он последовал за мной сюда.
Другой, возможно, стал бы чертыхаться, но Вир лишь плотнее сжал губы. По крайней мере теперь понятна сцена, разыгравшаяся тогда в ее спальне, и Вир даже испытал некоторое удовлетворение. Ведь он едва не похитил прямо из-под носа у «Пантеры» его очередную игрушку, и известный на весь свет любовник хорошо знал это.
— Что же, понятно.
Нэнси пришла к выводу, что, говоря так, люди чаще всего на самом деле ничего не понимали. Она ласково сказала:
— Ты вовсе не влюблен в меня, Вир. И никогда не был влюблен. Просто ты одинок и несчастен, как я. Ты вспомнил прежние времена, когда мы встречались с тобой, и тебя внезапно охватило слепое романтическое увлечение. Любовная история со сказочным концом, как в романах. — Нэнси печально улыбнулась. — Недалеко не все прекрасные повести о любви счастливо кончаются, Вир.
— Ты имеешь в виду, что он не хочет жениться на тебе?
— Не знаю. Мы не обсуждали это. В этом не было… необходимости.
В голосе Вира чувствовалась горечь.
— Я развелся бы с Клариссой и заставил бы тебя развестись с Камероном. Мне наплевать на общественмое мнение и скандал. Я очень люблю тебя. Он не способен так любить. Если бы он испытывал глубокие чувства к тебе, то предложил бы выйти за него замуж.
— Я знаю, как Рамон любит меня, — сказала Нэнси со спокойной убежденностью. — И я всем сердцем и без оглядки люблю его.
Вир резко встал и повернулся к ней спиной. Глубоко засунув руки в карманы брюк, он неотрывно глядел вдаль, туда, где с гор быстро наползали сумерки на усеянную яхтами гавань. Нэнси поднялась и сочувственно положила руки ему на плечи.
— Куда бы ты ни уехал, Вир, ты тащишь за собой свое несчастье. Я не могу освободить тебя от этого бремени. Только ты сам можешь сделать это.
— Что ты имеешь в виду? — Он не смотрел на нее. Его челюсти были плотно сжаты, и Нэнси почувствовала, как напряжено его тело. Он, как упрямый мальчишка, жаждущий любви, упорно отказывался понять сложившуюся ситуацию.
— Я имею в виду, что, поскольку ты несчастен с Клариссой, тебе надо постепенно отдалиться от нее и найти свое счастье с кем-то другим.
— Я же говорил тебе, что готов сделать это, но этот кто-то другой — просто мираж.
— Нет, не мираж, а ошибка. Но теперь по крайней мере ты знаешь, что ты в силах развестись с ней. Разве ты не сомневался в этом?
— Уинтертоны не разводятся.
— Они поступают так, если брака, в сущности, нет, и ищут новую любовь. Ты только что говорил о своем намерении сделать это. Дорогой Вир! — Нэнси повернула его к себе лицом, заставив смотреть ей в глаза. — Если твой брак действительно фикция, разорви его и снова женись. У тебя нет детей, а Моле-воре нуждается в том, чтобы его пустые комнаты заполнились детским смехом. Он нуждается в наследниках, а тебе нужна любовь. Ты легко сможешь сделать это, когда будешь свободен. Ты слишком высоконравственный и честный, чтобы заниматься любовными интрижками. Кроме того, девушка, достойная твоей любви, будет не из тех, кто способен потворствовать запретным связям.
— Все не так просто. — Вир снова отвернулся, глядя невидящими глазами в сторону моря.
— Ты все еще любишь Клариссу?
— Нет, но беспокоюсь о ней. Я не хочу причинять ей вреда и подвергать насмешкам.
Нэнси понимала, что ей надо тщательно выбирать слова. Она не хотела, чтобы Вир догадался, что Джорджиана рассказала ей всю правду о Клариссе и о бесперспективности их отношений.
— Ты полагаешь, что Кларисса будет очень переживать, если поймет, что брак подошел к концу?
Вир пожал плечами, его губы были плотно сжаты.
— Если бы ты попросил дать тебе развод так, чтобы никто об этом не узнал, стала бы она препятствовать? Ты мог бы обеспечить ее в финансовом отношении, и она могла бы… — Нэнси подыскивала нужные слова, —…пойти тебе навстречу.
— А что ты скажешь о женщине, чье имя могут вывалять в грязи судебных разбирательств?
Нэнси подавила неожиданную улыбку и желание обратить внимание Вира на то, что в этом случае пострадает ее имя, а не его. Вместо этого она сказала:
— Нет проблем. Не обязательно должен быть кто-то, с кем ты действительно связан любовными отношениями. Твой адвокат мог бы все устроить. Все, что от тебя требуется, так это встретиться с леди, которую выберет для тебя адвокат, и зарегистрироваться с ней в отеле в одном номере. Тебе вовсе не надо на самом деле изменять Клариссе, чтобы обеспечить себе развод. Это одна из идиотских особенностей закона. Леди, о которой идет речь, естественно, получит хорошие деньги, и никто никогда не узнает ее настоящего имени, так что она ничуть не пострадает. Меня не удивило бы, если бы некоторые предприимчивые леди сделали супружескую измену профессией, оставаясь при этом целомудренными. — Нэнси усмехнулась, и даже Вир не удержался от улыбки.
— Думаешь, это правда так легко?
— Конечно. Если бы ты только захотел.
— Желание у меня есть. Но я не хочу причинять кому-то вред.
— Дорогой Вир! Не думаю, что ты способен причинить кому-то вред, но мне почему-то кажется, что ты и Кларисса постоянно заставляете друг друга страдать.
— Да, ты права. — Он направился к открытым дверям в комнату, где Мария, сидя на корточках, продолжала свою работу. Над морем цветов торчала только ее темная голова, тогда как она шарила в листве, отыскивая драгоценности. Вир криво усмехнулся. — Рад, что Санфорд не такой безумец, как я думал. Но если что-нибудь будет не так, я рядом. Я еще не уезжаю.
— Я рада. Мне понадобятся сила и поддержка в ближайшие дни. С Джеком возможны осложнения.
— Ты сказала ему, что хочешь развестись с ним?
— Нет, потому что не собираюсь разводиться.
Вир уставился на нее в замешательстве.
— Я ничего не понимаю, Нэнси, — сказал он наконец. — Твое поведение невозможно объяснить.
— Только потому, что я веду себя так, как хочется мне, а не как диктует общество. Я очень счастлива, Вир. Мне отведено достаточно много времени, чтобы испытать счастье, и я до краев наполнена им. Мне хочется, чтобы и ты был счастливым.
— Завидую тебе, — сказал он и вышел, рассеянно давя орхидеи и розы своими ботинками ручной работы.
Нэнси сидела одна на террасе, пока не сгустились сумерки, и в конце концов вернулась в комнату, где Марии уже удалось убрать корзины, которые загораживали гардероб и туалетный столик. Целая коллекция драгоценностей образовала сверкающую горку на серебряном подносе. Нэнси засмеялась и удивленно погрузила в них пальцы.
— Королевский дар, а я думала, эмигранты всегда нуждаются в деньгах.
— Этот не нуждается, — едко заметила Мария, откидывая назад волосы со вспотевшего лба.
— По-видимому, нет. Мы должны вернуть ему все это, но как? — Нэнси задумчиво посмотрела на драгоценности. Она не могла просто возвратить их, как коробку шоколада. — Есть идеи, Мария?
— Нет, мадам. Вы знаете, что мисс Хедли уехала сегодня?
— Нет. — Нэнси продолжала смотреть на сверкающие камни. Если Саманта уехала, значит, примирения между Ники и его бывшей любовницей не состоялось. Нэнси никогда не интересовалась тем, что происходит вокруг, особенно чужой личной жизнью, но все же…
— Продолжай заниматься цветами, Мария. Я сама приму ванну. Позвони портье и попроси передать мою записку мадам Мольер. Я не знаю номера ее телефона. Скажи, что мне очень хотелось бы ее видеть.
— Прямо сейчас, мадам? — удивленно спросила Мария.
— Нет, через полчаса. Перед коктейлями. — И Нэнси загадочно исчезла в ванной комнате.
Мария с тоской вспоминала спокойную жизнь в Бостоне и Вашингтоне, но продолжала делать то, что ей приказали.
* * *
Нэнси выбрала вечернее платье из белого шелка, длинное и облегающее, с открытой спиной и без бретелек. Ее великолепные плечи и полуобнаженная грудь были покрыты золотистым загаром. Она выглядела вызывающе эротично и наслаждалась этим. Такой туалет она никогда бы не надела в Нью-Йорке или Вашингтоне. Еще месяц назад Нэнси Ли Камерон явно поморщилась бы, если бы ей предложили надеть такое платье. Поначалу у него был высокий ворот, и она всегда надевала его с черным шелковым жакетом с оранжевым воротником. Портниха Зии убрала высокий ворот, перекроила лиф и искусно сузила линии от груди до бедер. Жакет был отвергнут. С тех пор как она встретила Рамона, она каждый день открывала в себе что-то новое. Больше всего ее поражало то, что ей нравилось быть не просто красивой, а сексапильной. Она находилась на пике очарования и понимала это. После многих лет, когда она была вынуждена одеваться в соответствии с положением дочери мэра Бостона и жены сенатора Джека Камерона, она могла одеться так, как ей хотелось. Нэнси надела на руки выше локтя, подобно невольницам, два бриллиантовых браслета. Когда Мария причесывала ее, она взяла щетку с серебряной ручкой и уложила волосы на щеки в виде турецкого ятагана. Эффект в сочетании с густыми ресницами и кошачьим разрезом глаз получился потрясающим.
— Мадам Мольер, — сообщила Мария, не в силах отвести глаз от хозяйки.
Вошла Флэр Мольер и при виде Нэнси восхищенно всплеснула своими нежными руками с ногтями, покрытыми красным лаком.
— Это великолепно! — восторженно воскликнула она. — Сегодня вы произведете сенсацию и откроете новый стиль в моде. Перед вами я чувствую себя просто провинциалкой.
Она сказала это из любезности, зная, что в парижском платье из блестящего шелка ее никак нельзя назвать провинциалкой. Провинциалки не посыпали волосы золотыми блестками и не приклеивали в уголке глаза крошечный бриллиант, придающий пикантность.
— Я подумала, не могли бы вы оказать мне большую услугу, мадам Мольер?
— Да, конечно. — Флэр Мольер всегда была готова принять участие в какой-нибудь интриге, а в этом случае наверняка затевалось нечто подобное.
Нэнси встала и подошла к серебряному подносу с его бесценным содержимым. Флэр раскрыла рот и, ослабев, присела на кровать, когда увидела то, что было в руках у Нэнси.
— Мой Бог! Вы сошли с ума, милочка. Это следует хранить в каком-нибудь сейфе! В банке! — Она смотрела на драгоценности, не в силах сдвинуться с места.
— Все это не мое, мадам Мольер. Драгоценности принадлежат моему другу, и я хочу вернуть их ему.
— Называйте меня просто Флэр, — попросила мадам Мольер, не отрывая глаз от небрежно сваленных в кучу рубинов, сапфиров, изумрудов, бриллиантов, жемчугов, нефритов и лазуритов.
— Я бы очень хотела, чтобы вы сделали это для меня.
— Я? — Флэр ошеломленно смотрела на Нэнси. То, что американцы очень странные люди, она уже знала. Она была замужем за одним из них, но и сейчас, по прошествии десяти лет, так же как и раньше, не понимала своего мужа.
— Да. Я хочу все, до последней вещицы, вернуть князю Николаю Васильеву. С запиской. Вот она.
На туалетном столике лежал маленький конверт. На своей визитной карточке внутри Нэнси написала:
«Благодарю за время, проведенное вместе, и за то, что сегодня я смогла краешком глаза заглянуть в сказочную страну. Но я люблю другого и с благодарностью возвращаю вам драгоценности. Нэнси».
— О, но я не могу, — сказала хорошенькая француженка, дрожащими руками выбирая одно колье и застегивая его на шее. — Я не способна… — И широкий браслет с сапфирами украсил ее запястье. — Ни при каких обстоятельствах… — И золотая булавка с рубином оказалась приколотой к бретельке ее платья. Затем ее волосы украсила нитка жемчуга.
Нэнси и Мария хохотали, как дети, запуская руки в кучу колье и браслетов и украшая взволнованную мадам Мольер, которая уже походила на маленькую, ослепительно сиявшую рождественскую елку. Она вся сверкала с головы до ног, обутых в золотистые туфли, к ремешкам которых были прикреплены две бриллиантовые серьги.
— Мне кажется, что все это во сне. Сейчас на мне столько драгоценностей, как ни на одной женщине в мире!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48