Вдалеке покачивались пустые лодки, их мачты рисовались на фоне затянутого облаками неба. Но даже если это так, в оставшиеся несколько месяцев или недель она будет жить с сознанием того, что испытала истинное счастье.
Нэнси крепко сжала кулаки в карманах пальто.
— Господи, прошу тебя! Пусть Джек окажется не прав, — сказала она вслух. — Пусть Рамон полюбит меня хотя бы ненадолго. — Над головой, громко хлопая крыльями, к морю пролетели буревестники.
— Нэнси!
Она ничего не слышала. Несколько часов назад Коллинз отвез в Хайяннис письмо к Верити. Она не раскаивалась в том, что отправила его. Что бы там ни было, она написала правду. Она полюбила другого мужчину и покидает виллу и Кейп. Ничто не помешает этому.
— Нэнси!
Быстро обернувшись, она споткнулась. По дюнам с высокого берега поспешно спускалась, перепрыгивая с бугра на бугор, еле различимая фигура. Вглядываясь в нее, она не верила своим глазам. Джек все-таки приехал, несмотря ни на что. Она оказалась для него важнее конференции.
— Нэнси!
Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Она засмеялась и заплакала, бросившись навстречу, не разбирая дороги. Это был не Джек. Это был Рамон!
Он подбежал к ней, подхватил на руки и закружил ее в воздухе.
— Люблю тебя! — задыхаясь, прошептала она, и ветер унес еле слышные слова. Рамон крепко обнял ее и поцеловал.
— Слишком долго ждать целую неделю, — сказал он наконец, улыбаясь, и, подняв Нэнси на руки, понес к дому.
— Я решила, что это Джек. — Она обнимала его за шею, прижавшись щекой к темной шевелюре.
Он резко остановился.
— Если ты так же встречаешь его, я брошу тебя в море.
Нэнси завизжала, протестуя, когда он угрожающе направился к кромке воды:
— О нет! Пожалуйста, не надо! Никого в жизни я так не встречала!..
— Учти, я очень ревнив. — Он смеялся, но его глаза сохраняли серьезное выражение.
— Знаю, — прошептала она, изо всех сил обнимая его за шею. — И рада этому.
— Дай мне твои губы, — сказал он хрипло. — Я хочу тебя прямо здесь, но на берегу чертовски холодно.
— А как насчет того, чтобы у камина?
— Камин — это восхитительно, — согласился он, продолжая нести ее на руках и решительно направляясь к дому.
Они не стали терять времени. Быстро раздевшись, он яростно овладел ею, а она едва не потеряла сознание от охватившей ее страсти. Когда его блаженство внезапно и бурно достигло наивысшего предела, она громко застонала, не заботясь о том, что Мария и Моррис находились в соседних комнатах, миссис Эм-броузил — на кухне и с минуты на минуту в дом мог войти Джек. Весь мир завертелся у нее перед глазами и канул в вечность.
Потом он лежал, опершись на локоть, и нежно водил пальцем по контурам ее прекрасного лица.
— Я думал, что там, в Нью-Йорке, мне все это только приснилось, — сказал он, и его губы тронула легкая улыбка. — Я даже не смел думать, что это может снова повториться.
— Но все сбылось.
— Да. — Он поцеловал ее с безграничной нежностью. — Знаю.
Она надела свитер и потянулась за брюками.
— Хочешь чаю?
Он усмехнулся:
— Теперь я вижу, что ты действительно наполовину англичанка. Да, я выпил бы чашечку.
Он был уже полностью одет, когда миссис Эмброузил вошла в комнату с чайным столиком на колесиках.
— Благодарю, — сказала Нэнси.
Глаза экономки удивленно расширились, когда она увидела босые ноги хозяйки и выражение ее лица.
Миссис Эмброузил поспешно удалилась. В отличие от Марии она была предана сенатору в не меньшей степени, чем его жене. Принимать мужчину в четыре часа дня! Она не могла смотреть сквозь пальцы на такие вещи. Миссис Эмброузил не понимала, как можно так вести себя. Она, конечно, сразу же узнала это смуглое, как у пирата, лицо. Рамон Санфорд, «Пантера-плейбой», мужчина, за которого ее любимая кинозвезда едва не вышла замуж в прошлом году. Она не предполагала, что миссис Камерон может водить дружбу с мужчинами такого сорта. Если слово «дружба» в данном случае вообще уместно.
— Поедем со мной сегодня же, — прошептал Рамон.
— Нет. Завтра я должна повидаться с отцом и обо всем рассказать ему.
Рамон оцепенел. Он не предполагал, что она будет говорить с отцом перед отъездом.
— Твой отец сделает все возможное, чтобы ты изменила свое решение, — сказал он.
— Знаю, но у него ничего не выйдет.
— Ты еще не знаешь, что он может сказать.
— Меня это не волнует. Что бы он ни говорил, я поступлю по-своему.
Нэнси подошла к нему. Без туфель она была ему по грудь. Рамон обнял ее, но его лицо было мрачным.
— Давай уедем сейчас же, Нэнси. Напиши отцу или позвони. Не надо встречаться с ним.
— Я должна. Я не смогу жить спокойно, если не сделаю этого. — Она прижалась к нему. — Я знаю, он рассвирепеет как бык, и потому не рассчитываю на его сочувствие. Он наверняка напомнит мне о старой вражде с твоим отцом. Но это ничего не изменит. Их отношения не должны нас касаться.
— Не стоит подвергать испытанию свою волю, — упорно настаивал Рамон.
Она засмеялась и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его.
— Все мой корабли уже сожжены. Я обо всем написала Верити и рассказала Джеку. Что бы ни говорил и ни делал отец, ничего изменить нельзя.
Она закрыла глаза и снова поцеловала Рамона, не видя взволнованного выражения его лица.
Встреча Нэнси с отцом явно была рискованным делом. Однако, зная отношения между Чипсом и его дочерью, он понимал, что, если они не поговорят, Нэнси потом будет мучиться всю жизнь. С другой стороны, если они встретятся…
Он чувствовал биение ее сердца на своей груди.
— Я люблю тебя, — сказал он страстно. — Никогда не забывай об этом.
— Не забуду. — Нэнси любила его всей душой.
Чай так и остался нетронутым. Рамон нежно целовал ее. Когда же они снова предались любви, казалось, их движения напоминают замедленную киносъемку. Они дорожили каждым мгновением, смакуя и растягивая во времени свою близость, как будто хотели запомнить ее навсегда. «Наверное, так бывает, когда хотят зачать ребенка», — подумал он, но затем вспомнил, что у нее больше не может быть детей. Не важно. Она нужна ему. Только с ней он узнал, что такое подлинная любовь. Понял, как прекрасно не только получать желаемое от женщины, но и отдавать ей всего себя. Испытал истинную страсть. Рамон вспомнил о маленьком толстом человечке в бостонском Сити-Холле, о его крикливости и равнодушии, о его способности любить и ненавидеть и испытал ранее незнакомое ему чувство — страх.
Когда он снова посмотрел на Нэнси, его лицо выражало твердость и непреклонность. Огонь камина освещал ее темные локоны. Ресницы, как два мягких черных крыла, оттеняли гладкую белизну ее щек. Он вспомнил, что говорил ей в Нью-Йорке. Если потребуется, он увезет ее насильно. Даже против ее желания. Ничто не разлучит их и уж, конечно, не коротконогий заносчивый мэр Бостона.
— Ты уложила веши в расчете на дальнее путешествие до Тобаго или в Акапулько? — спросил он, стараясь отделаться от мыслей о мэре Чипсе О'Шогнесси.
— Я просто сложила вещи, не думая о том, куда мы отправимся.
— А как? — В глазах его засветились веселые огоньки.
— Поездом до Акапулько или на яхте до Тобаго.
Улыбка на его лице стала шире.
— А если на самолете?
— Но до Тобаго нет авиарейсов.
— Если ты пилот, то можешь лететь, куда захочешь.
Нэнси рассмеялась:
— Значит, мы действительно можем улететь до заката?
— Как две птички, — сказал он и нежно поцеловал изгиб ее подбородка. Затем их губы встретились, и прошло немало времени, прежде чем они снова смогли продолжить разговор.
— Не будет ни корреспондентов, ни фоторепортеров? — спросила она, прижавшись лицом к его груди.
— Никого.
Она вздохнула и слегка коснулась пальцами его крепкой мускулистой руки.
— И чем же мы будем там заниматься?
— Любовью, — ответил он. — Будем наслаждаться счастьем.
— А ты не будешь скучать по Нью-Йорку, Парижу и…
—…по той жизни, которую я вел раньше? — закончил он улыбаясь.
— Да. — Она неотрывно смотрела в его глаза, ожидая ответа.
— Нет. Я уже достаточно повращался среди прожигателей жизни, — спокойно сказал он. — Это до двадцати лет забавляло меня, затем вошло в привычку. А сейчас уже надоело.
Поленья в камине потрескивали и шипели. Яркое пламя освещало комнату золотистым светом.
— От скуки я провел четыре месяца в Гималаях и еще полгода в ужасной экспедиции к верховьям Амазонки. Именно скука заставила меня участвовать в скоростных гонках на воде и состязаться в скорости и высоте полета на своем самолете. Риа Долтрис писала, что я самоубийца. Нет. Просто мне было скучно. Мне надоели глупые светские девицы, княгини-эмигрантки и дочери американских железнодорожных магнатов и сталелитейных королей. Я пресытился мимолетными, пошлыми связями. Пресытился сексом, но никогда не любил.
Он еще крепче прижал ее к себе, ощущая ее грудь на своей груди.
— Я не буду скучать по всему этому, — сказал он. — Я буду скучать только по тебе.
— Я всегда буду с тобой. — В ее тихом глубоком голосе звучала твердая уверенность. — Всегда.
— Давай вместе вернемся в Нью-Йорк, — предложил он наконец.
Она отрицательно покачала головой:
— Нет. Завтра я встречаюсь с отцом в Бостоне, а в субботу буду в Нью-Йорке, и мы больше не будем разлучаться.
— Что же, ждать осталось недолго, — сказал он, улыбнувшись.
Нэнси ощутила щемящую боль в сердце.
— Нет, — повторила она, — недолго.
Через полчаса Нэнси стояла на дороге, обсаженной деревьями, и смотрела вдаль, пока огни его «даймлера» не скрылись в ночи. Какие-то тридцать шесть часов, ну, может быть, сорок, и они снова будут вместе. Она вернулась в дом, сознавая, что скоро покинет его, чтобы встретиться со своим счастьем.
* * *
— Доброе утро, миссис Камерон!
— С возвращением вас, миссис Камерон!
Нэнси шла по лабиринту коридоров Сити-Холла. Ее появление вызвало необычайное оживление среди служащих. Из обшарпанных дверей офисов выглядывали любопытные головы. Каждый стремился взглянуть на нее и пожелать удачного дня. Многие из старожилов Сити-Холла еще помнили, как торжествующий отец носил ее здесь на плечах, когда она была совсем ребенком. Для них годы, когда Чипс упорно отказывался баллотироваться на пост мэра, были годами изгнания. Теперь они снова оказались в центре внимания и радовались этому.
— Сегодня вечером будет потрясающая встреча, — обратился к ней Симас Флэннери.
Она улыбнулась и кивнула головой. Симас был ближайшим другом отца. Это он рассказывал ей на ночь ирландские сказки с такой убежденностью, что она до сих пор верила в гномов и фей. Помощники Чипса, снующие перед его офисом, остановились, чтобы поприветствовать ее. Молодой клерк, никогда раньше не видевший Нэнси, застыл с остекленевшими глазами, глядя, как она идет в святая святых — кабинет мэра. Нэнси всем широко улыбалась, а то, как она радостно откликалась, когда старые служащие обращались к ней просто по имени, стало для него откровением. Он наконец ощутил то очарование, которое покоряло всех, кто встречал Нэнси. Она была не только красива. Он с трудом подыскивал нужное слово, и в конце концов оказалось, что утомительные годы, проведенные в школе, пошли впрок. Она обладала харизмой, исключительным даром привлекать к себе людей. Когда Нэнси переводила зрачки в уголки глаз, она становилась очень похожей на шаловливого котенка. Клерк следил, как исчезает хвост ее лисьей горжетки за дверью кабинета мэра, и понял, что влюбился.
При виде отца Нэнси сначала подумала, что он болен. Голубые глаза, всегда горевшие живым огнем, стали тусклыми и неподвижными. Плечи сгорбились, а подбородок отвис. Однако через мгновение он просиял, обнял ее и с энтузиазмом начал тыкать указательным пальцем в проект новой скоростной трассы.
Она поцеловала отца, стряхнула пепел сигары с его груди, села и, не обращая внимания на его восторженные возгласы по поводу новой автомобильной дороги, спросила:
— Что случилось?
— Ничего. — Его отрицание было слишком выразительным, чтобы быть правдой.
Нэнси молчала и ждала.
Неожиданно он улыбнулся, как школьник:
— Ничего существенного, о чем можно было бы тревожиться.
— Это касается тебя или города?
— Я чувствую себя прекрасно, а город — еще лучше. Он мчится вперед в сороковые годы, а не ползет, как больная собака. — Чипс отрезал ножницами кончик сигары. — По крайней мере так будет, пока я мэр.
Нэнси рассмеялась, радуясь, что к нему так быстро вернулась его жизненная энергия. Он не болен, а просто устал.
— Сегодня вечером будет как в старые добрые времена, — сказал он. Вокруг его головы клубились облака сигарного дыма. — У пожарников состоится обед. Ты всегда была их любимицей. Завтра я выступаю в Нэхант-клубе, и несколько твоих слов будут дороже золота. В полдень состоятся похороны старого Монагана. Весь Норс-Энд будет там, и мне тоже необходимо присутствовать. После этого тебе предстоит играть роль хозяйки в Леди-клубе.
— А Глория все еще в Нью-Йорке? — спросила Нэнси, отвлекая внимание отца перед тем, как сказать, что не сможет уделить его избирателям достаточно времени.
Чипс сжал зубами сигару.
— Нет, — ответил он кратко. — Она на Ямайке.
Глаза Нэнси расширились от удивления. Сначала она думала, что Глория сбежит в первые же месяцы после свадьбы или отец выгонит ее. Однако потом вынуждена была признать, что этот странный брак оказался на редкость устойчивым. И вот теперь подтверждались ее первоначальные предположения.
— О, понимаю, — сказала она, и ей стало ясно, почему он не был похож на себя, когда она вошла в его кабинет.
— Ничего ты не понимаешь, но это не важно.
Он повернулся к ней спиной, расставив свои короткие крепкие ноги, сжимая и разжимая пальцы соединенных сзади рук. Когда отец вновь повернулся к ней, на его лице не осталось и следа переживаемой боли и горечи.
Отец снова улыбался:
— Рад видеть тебя, Нэнси. Ты проводишь слишком много времени на Кейпе. Теперь, когда Верити в Европе, почему бы тебе не вернуться в Бостон? Мне было бы очень приятно, да и Джеку полегче.
Нэнси не могла обмануть его притворная улыбка и веселость. Глория нанесла ему жестокий удар. Теперь будет вдвойне тяжелее сообщить ему свою новость.
— Джеку все равно, где я нахожусь, — осторожно начала она.
Взгляд отца стал пронзительным.
— Не думаешь ли ты уехать в Европу? Оставь Верити в покое хоть ненадолго, Нэнси. Это ведь ее жизнь. Пусть она сама в ней разберется. — Он усмехнулся. — Графиня Мезрицкая! Я думаю: что бы сказали мои отец с матерью по поводу брака Верити?
— Полагаю, их комментарии были бы весьма резкими и краткими, — сухо ответила Нэнси.
Чипс разразился громким смехом:
— О Боже, думаю, ты права! Однако готов спорить, что, когда они покидали Ирландию в одних лохмотьях, им было бы очень приятно заглянуть в будущее. Мой отец никогда ничего не сказал бы твоей матери, но я всегда чувствовал, что он втайне гордился сыном, женившимся на женщине из общества, до которого ему было так же далеко, как до небес.
— Твой отец жил так, как хотел.
— Да, это так. И он был просто удивительным человеком. Когда мне было пять, я бегал босиком по улицам Норс-Энда в заплатанных штанах. А в десять уже выходил из Сити-Холла, полного слуг, отправляясь в бостонскую католическую школу. Отец добился этого всего за несколько лет. Он на всю катушку использовал свой шанс и работал не покладая рук по двадцать часов в сутки.
— Ты тоже жил, как тебе нравилось, — продолжала Нэнси.
Чипс хотел было закончить часто повторяемый рассказ о блистательной карьере отца, но внезапно уловил скрытый подтекст в словах дочери.
— Ну и что? — спросил он подозрительно.
— И я хочу жить так же, — просто ответила Нэнси.
Чипс пожал плечами:
— Конечно, ты можешь жить как пожелаешь. Ты ведь О'Шогнесси. Разве ты не поступаешь как тебе хочется?
— Нет, — мрачно сказала Нэнси. — Я делаю только то, что хочешь ты или Джек.
На бульдожьей физиономии Чипса отразилось замешательство. Он как-то не подумал об этом. Нэнси наклонилась и взяла отца за руку.
— Я хочу сделать кое-что для себя. Наверняка это огорчит тебя, но я не могу поступить по-другому.
— О чем ты говоришь, Нэнси? — Он пристально и настороженно смотрел на нее.
— Я собираюсь уйти от Джека.
— Пресвятая Мария! — Сигара выпала у него изо рта, глаза вылезли из орбит, щеки покрылись красными пятнами. — Нет, ты никогда не сделаешь такой глупости!
— Сделаю, — спокойно сказала Нэнси. — Уже сделала.
Он пнул ногой кресло, обогнул стол и, схватив ее за плечи, начал трясти как тряпичную куклу.
— Ты… не… сделаешь… этого!
Она молчала. Затаили дыхание и люди за дверью кабинета.
Тяжело дыша, он выпустил ее и рывком открыл дверь.
— Вон! — завопил Чипс так, что на висках его вздулись вены.
Секретарь и оба советника поспешили удалиться.
Чипс с трудом овладел собой. Он никогда раньше не кричал на Нэнси. Когда приемная опустела, он прикрыл дверь.
— Расскажи мне обо всем, Нэнси, — обратился он к дочери, успокоившись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48