А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Он сразу же полюбил существо, которое увидел жарким июньским утром 1854 года. Он вспомнил ее приезд в Баллачармиш, ее перешитое платье – ни цвет, ни ткань не подходили для ребенка, – вспомнил ее босые ноги, сияющие от счастья глаза и улыбнулся, несмотря на усиливающуюся боль в груди. Он взял Мауру к себе, чтобы искупить перед Мэри вину за ее сломанную жизнь и притупить чувство собственной вины, что не предвидел такого развития событий. И еще он хотел, чтобы Маура и Изабел подружились. Но Маура подружилась не только с Изабел, она стала и его другом.
Сильная боль в груди исказила лицо лорда Клэнмара. Как поведет себя Маура, когда ей откроется правда? Может быть, он поступает несправедливо, позволяя внучкам узнать об их родстве только из его завещания. До сих пор он был совершенно уверен в правильности своего решения. Он всегда считал Изабел слишком юной, чтобы выдержать нелегкую правду об отце. Но сейчас? Может быть, уже пора? В шестнадцать лет она достаточно взрослая, чтобы узнать все. Как бы ни была тяжела истина, радость обретения сестры должна помочь ей пережить трудные минуты.
Он открыл глаза, улыбаясь девушкам, и в очередной раз удивился, как две дочери одного отца могут быть такими разными. Маура – вылитая мать, хотя ей присуща живость, которой не было у Мэри. Изабел унаследовала серо-зеленые глаза Себастьяна, его тонкие черты лица, но на этом сходство заканчивалось. У матери Изабел волосы были цвета спелой пшеницы, у дочери – совсем светлые и почти прозрачные в раннем детстве, сейчас они потемнели и приняли такой же оттенок. Волосы как вороново крыло – и цвета спелой пшеницы. Глаза – ярко-голубые – и цвета студеной морской волны. Две его внучки. Обе красавицы. Красота обеих равна их доброте и сердечности. Он так сильно любил их, что на глаза навернулись слезы.
– Дорогие мои, – начал он. – Я давно собираюсь вам сказать… – Лорд Клэнмар вдруг схватился рукой за сердце. Страх и мучительная боль отразились в его глазах, и он замертво упал к ногам девушек.
ГЛАВА 4
– Мне уже двадцать лет, в конце концов! – в ярости сказал отцу Александр. – Ты уже год держишь меня дома! Решай, или ты за Линкольна, или против, и, если за, ты обязан разрешить мне пойти в армию!
Виктор отодвинул кресло от огромного стола и вскочил вне себя от гнева.
– Меня вполне устраивает Линкольн, но это не значит, что я позволю тебе погибнуть в этой бойне! Существует призыв, наконец, только безмозглые юнцы идут добровольцами! Молодым людям из состоятельных семей нет нужды доказывать патриотизм, рискуя жизнью и здоровьем. Линкольн пользуется моей финансовой поддержкой, большего от нас не требуется. Если ему нужны люди, он всегда найдет сколько угодно среди голодранцев.
– Хорошие из них вояки! – отозвался Александр, лицо у него горело от бессильной ярости. – Они только ломовых лошадей и видели. Да их придется привязывать к седлам! Они же только месяц назад жгли дома и бунтовали против того, что их призывают, а таких, как я, – нет.
Он запустил руку в копну густых волос, стараясь сдержаться.
– Несмотря на все потери, Шайло для нас – крупная победа, папа. Юг уже стоит на коленях. Один последний удар, одно решающее сражение – и войне конец.
– Тогда твой порыв – полная бессмыслица. Уже ничего не изменишь – поздно.
Александр сжал кулаки с такой силой, что побелели суставы.
– Напротив, если я пойду добровольцем, это может иметь решающее значение. Когда Джон Джейкоб Астор III записаля в армию, ему сразу же присвоили высокий чин, а у него совсем не было опыта. Думаю, мне дадут не меньшее звание. Сейчас в армии некому возглавить кавалерийские полки, не хватает людей благородного происхождения. Ты не можешь отрицать, что в Тарне я получил отличную подготовку и, служа в кавалерии, смогу повлиять на события.
Отец сурово посмотрел на него.
– Нет, – отрезал он и вышел из комнаты.
Когда дверь захлопнулась, Александр со злостью стукнул кулаком по резной стене с позолотой, чуть не плача от ярости. Бежать за отцом и продолжать спор бесполезно. Он добьется только, что отец еще больше ограничит его и без того урезанную свободу или уменьшит ему содержание.
– Черт побери! – выругался в сердцах Александр. Все ждали, что к Рождеству война закончится и ему так и не удастся принять участие в боевых действиях. Господи, ну почему отец не хочет его понять? Почему не хочет отпустить его? Почему не позволяет жениться на Дженевре?
Прогулка всегда успокаивала его, с самого детства он любил пройтись в одиночку по Пятой авеню. В доме привыкли к его отлучкам, и им с Дженеврой это было на руку Они могли встречаться, не вызывая подозрений его отца. Но сама необходимость что-то скрывать приводила Александра в ярость. Почему отец отказывается понять, что он любит Дженевру и хочет на ней жениться, что больше ему никто не нужен? Почему не может принять то, что есть, и все еще настаивает, что его будущая невестка непременно должна быть особой из европейской знати? Выйдя из дома, Александр окунулся в августовское пекло. Он пересек пыльный, уставленный цветочными вазами и скульптурами двор. Отец поклялся, что, если Александр, достигнув совершеннолетия, женится на Дженевре без его согласия, он лишит его наследства. Александру было все равно. У него всегда будет Тарна, которую напрямую завещал ему дед, не видя смысла оставлять ее Виктору, безразличному к лошадям.
Привратник услужливо распахнул перед ним узорчатые ворота из железа и позолоченной бронзы, которые некогда украшали дворец Дориа и были выкованы во времена расцвета Флоренции. Александр вышел на Пятую авеню. Тарны ему вполне хватит. Они с Дженеврой будут там счастливы, вырастят в Тарне детей и внуков. Окунувшись в уличную суматоху, он в тысячный раз подумал: неужели отец и вправду лишит его наследства или только пугает? Мимо прогремела конка. Отца трудно понять. В одном Александр был уверен: получит он наследство или нет, Дженевра станет его женой.
Он направился на север. Гудзоны жили на углу Мэдисон-сквер и 26-й улицы с тех пор, как шесть лет назад приехали в город. Два года назад Леонард Джером, большой любитель лошадей и всяческих излишеств, построил по соседству особняк. Александр встретил Дженевру на балу, который давал Леонард Джером в честь своего новоселья. Он не узнал ее.
Когда он увидел ее впервые в гостиной у себя дома, Дженевра была робким невзрачным подростком. В свои тринадцать лет она была умна и наблюдательна, других достоинств Александр тогда не заметил. Здесь, на балу, в роскошном зале с фонтанами шампанского она предстала перед ним как прекрасное видение в белом кружевном платье с отделкой из бледно-розового атласа. Мягко блестели высоко поднятые русые волосы, мелкие локоны обрамляли лицо девушки.
Он смотрел на нее и не узнавал. Когда она рассмеялась кому-то в ответ, на щеках у нее появились ямочки. «Дуэньи» рядом с ней не было. Благодаря длительной дружбе со стариком Генри Александр был в хороших отношениях с Леонардом Джеромом, прекрасно знал его богемные привычки и не удивлялся, что среди гостей Леонарда всегда много молоденьких девушек из хороших семей без сопровождения. Улыбаясь Дженевре, Александр пересек переполненный гостями зал и подошел к ней.
– Вы меня не узнаете? – спросила она.
– Нет, – отозвался Александр, еще более заинтригованный, – по, по-моему, мы не знакомы.
Девушка повернулась к стоявшим рядом гостям и, слегка хлопнув одного из них веером по руке, сказала:
– Папа, посмотри, кто здесь. Это Александр Каролис, он совершенно забыл, что мы уже встречались.
Уильям Гудзон повернулся и удивленно приподнял густые брови. Извинившись перед собеседниками, он подошел к молодой паре и тепло пожал Александру руку.
– Рад снова вас видеть, молодой человек, – сказал он любезно. – Все это впечатляет, не правда ли? Мистер Джером построил собственный оперный театр, и совсем скоро мы будем иметь счастье слушать там несравненную Аделаиду Патти.
Александр растерянно подтвердил, что и дом, и бал действительно потрясают воображение. Он не мог прийти в себя. Когда Дженевра с отцом были у них с визитом, она показалась ему беспомощной и робкой. Здесь же, в компании молодых людей, она чувствовала себя совершенно свободно, в своей стихии, ей было хорошо и весело. Александр с трудом верил, что она с ним одного возраста или чуть моложе.
– Мне уже семнадцать, – шаловливо заметила она, без труда читая его мысли. – По-моему, мистер Джером поступает как истинно просвещенный человек, приглашая к себе молодых людей, а не дожидается, когда они начнут выезжать.
Александр улыбнулся.
– Ему, наверное, трудно удержаться, ведь божественной мисс Патти самой всего семнадцать лет. – Александр вовремя остановился и не добавил, что, если верить последним слухам, мисс Патти – последняя любовница хозяина дома.
Оркестр заиграл вальс. Когда Александр принял приглашение на бал по случаю новоселья Леонарда, он вовсе не собирался кружиться в вальсе вместе с Бревуртами, Шермехонами и Асторами. Александр согласился прийти потому, что ему нравился образ жизни Джерома, нравилась его бьющая через край жизнерадостность, и еще потому, что было любопытно посмотреть конюшню позади дома, где Леонард в неприличной роскоши содержал несколько кобылиц из Тарны. Он как во сне услышал свой голос:
– Разрешите вас пригласить.
Дженевра вопросительно посмотрела на отца, и тот радостно кивнул. Когда Александр положил руку на талию девушки, что-то шевельнулось в глубине его души, словно понял, что с этого мгновения уже никогда не будет таким, как прежде. Он едва не рассмеялся от ощущения невероятности происходящего. Он, Александр Каролис, который всегда держался не по годам свободно и уверенно, нарушил свою клятву. Он влюбился и влюбился бесповоротно.
Красота Дженевры превосходила самые невероятные фантазии, девушка была умна, об этом он знал и раньше, но самое главное – с ней было интересно. С ней было интереснее, чем с Чарли или с Генри, или с остальными его приятелями. Он перестал заглядывать к Жози Вудс. О близости с Дженеврой не могло быть и речи, поэтому в восемнадцать лет, когда молодая кровь буйствует, он повел целомудренную жизнь. Чарли считал, что Александр сошел с ума.
– Я не понимаю, какое это имеет значение? – твердил Чарли. – Если счастливые мужья ходят к проституткам, почему тебе нельзя? Дженевра ничего не узнает, жены никогда про это не знают.
– Буду знать я, – резко ответил Александр, еще больше озадачивая Чарли. – И потом, не думаю, что счастливые мужья ходят к проституткам. Я бы не пошел, будь я женат на Дженевре.
Александр пересек перекресток у 18-й улицы и посмотрел вверх на причудливые фигуры и башенки особняка Шермехонов. Чарли должен быть дома, но заходить к нему не хотелось. Александр по-прежнему был очень привязан к Чарли, однако былая близость между ними исчезла. Теперь, когда Александр начинал скучать, его тянуло к Дженевре.
Она сидела в саду, ожидая его.
– Что он сказал? Он понял тебя? – Она вскочила и бросилась ему навстречу.
– Нет, – односложно ответил Александр, подхватив и обняв девушку.
Дженевра с усилием подавила вздох облегчения, готовый вырваться у нее из груди.
– Мне очень жаль, – с сочувствием произнесла она, подставляя лицо для поцелуя.
Александр прильнул к се губам. Успокаиваясь, он почувствовал, как досада, раздражение и злость покидают его. Вначале они позволяли себе только робкие поцелуи украдкой и изредка пожимали друг другу руки. Но вот уже год, как они поняли, что не могут друг без друга и обязательно поженятся. С тех пор они начали целоваться страстно, забывая обо всем на свете. Сквозь шелк платья Александр почувствовал, как маняще прижалась к нему упругая грудь девушки. Дженевра отдалась поцелую целиком, и Александр невероятным усилием воли подавил желание повалить ее на траву и овладеть ею сейчас же. Наконец, прерывисто дыша, Дженевра оттолкнула от себя Александра.
– Что ты будешь делать? – спросила она, не убирая руку с его груди. – Если отец не отпустит тебя в армию, он никогда не согласится и на наш брак.
Александр взял ее руки в свои, его темные глаза горели.
– Мне все равно, согласится он или нет. Как только я вернусь из Европы, мы сразу же поженимся!
Дженевра знала, что Александр говорит серьезно, она хорошо представляла себе, от чего он отказывается. Ее не тревожила потеря огромного состояния Каролисов. Она сама была очень богата благодаря железнодорожной империи отца. Дженевра беспокоилась за Александра: он вырос в сказочной роскоши и не представлял другой жизни.
– Папа ждет нас к чаю, – произнесла она, неохотно отстраняясь от него и направляясь к дому. В который раз она ломала голову, как примирить Виктора Каролиса с тем, что она и Александр любят друг друга. Александр надеялся боевой доблестью смягчить сердце отца, его успехи на поле брани докажут, что он уже взрослый, и отец более благосклонно отнесется к женитьбе. Однако отец и слышать не хотел о том, чтобы отпустить Александра на войну, и Дженевра в глубине души радовалась этому. По крайней мере, не придется бояться, что его убьют или покалечат в бою.
– Итак, ваш отец категорически против, – начал Уильям Гудзон без всякого вступления, когда они вместе сидели за чаем. – Не скажу, что это меня удивляет. Слышал, он считает, что война закончится к Рождеству. Я во многом с вашим отцом не согласен, но думаю, здесь он прав.
Уильям Гудзон теперь редко произносил вслух имя Виктора Каролиса. Когда Александр попросил руки его дочери, он с радостью согласился – породниться с семьей, чья фамилия была олицетворением богатства от побережья до побережья, было весьма заманчиво. Но, услышав, что Виктор Каролис никогда не согласится на этот брак, Уильям потерял дар речи. Его собственное состояние было столь велико, что никто не мог обвинить Дженевру в охоте за богатым мужем. Какие еще препятствия могли быть у Каролиса? Вскоре Уильям это понял.
– Королевские династии Европы? – гремел он со своим оркширским акцентом. – Господи! Да кем он себя вообразил? Как ему это в голову пришло? Неужели он надеется, что кто-нибудь из семьи королевы Виктории хоть на минуту всерьез вознамерится породниться с сыном нувориша, венгерского иммигранта.
– Мистер Каролис не иммигрант, папа, – терпеливо успокаивала его Дженевра. – Иммигрантом был дед Александра, и, говоря о королевских династиях, думаю, он имеет в виду не самые именитые, а те, которые сейчас в опале.
– Тогда ему очень повезет, если он найдет невестку-протестантку, – раздраженно заявил ее отец. Он подумал о Бурбонах, Эстергази и еще полудюжине других королевских домов, которые исповедовали католическую веру.
– А что думает об этом Александр? Он что, готов отправиться в Европу за невестой из обедневшего королевского рода? Выставить себя на посмешище?
– Нет, папа, – терпеливо увещевала его Дженевра. – Просто отец Александра всегда мечтал женить сына на девушке из европейской знати, ему нелегко отказаться от этой мечты.
Виктор и не собирался отказываться. Уильям Гудзон не мог его понять. Неужели Виктор в своем высокомерии уверен, что благодаря богатству сможет купить знатную невестку чуть ли не королевской крови? Это просто смешно. Однако из-за своих амбиций он считает, что Дженевра недостаточно хороша для его сына, а это уж слишком.
Уильям с сомнением посмотрел через стол на Александра. Юноша всегда ему нравился. Но порой Уильям задумывался, не станет ли со временем Александр таким же высокомерным и безжалостным, как его отец. Было что-то в линиях его точеного рта, в разрезе темных глаз, что свидетельствовало о гордости, характере и страстной натуре.
Александр и Дженевра заговорили о войне, а Уильям задумался. Может, и лучше, если Дженевра расстанется с Александром. Уильям не хотел бы видеть ее замужем за человеком, который в один прекрасный день вдруг решит, что его отец был прав, и можно было бы жениться с большей выгодой для себя.
– Я теперь не пойду сестрой милосердия, – говорила Дженевра. – Я хотела этого только из-за тебя.
Через год Александру исполнится двадцать один, и он заявил, что женится на Дженевре, благословит его отец или нет. Чем больше Уильям думал об этом, тем меньше все это ему нравилось. Брак между Дженеврой и Александром был бы идеальным, приветствуй его Виктор Каролис так же, как Уильям. А так весь Нью-Йорк будет знать, что Виктор считает его дочь недостойной носить фамилию Каролисов, и свадьба не станет событием года в жизни общества, как могла бы, им придется обвенчаться чуть ли не тайком. И потом – деньги. Получив в наследство одну лишь Тарну, Александр не сможет обеспечить Дженевре достойную жизнь. Ей придется рассчитывать только на свое состояние. Уильям поджал губы. Еще хуже, если на ее состояние будет рассчитывать и Александр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54