Ужас перед тем, насколько она обязана графу, уступал лишь ужасу перед его умением манипулировать людьми. Он даже сумел уговорить ее драгоценную бабушку, любившую свою внучку больше, чем кто-либо на этот свете, расстаться с ней и отослать на долгие годы в проклятую английскую школу. Ниалл отмерил кару железной рукой. И час от часу пережитое ею потрясение превращалось в гнев. Временами она принималась корить себя и даже удивлялась своей реакции на откровение. Все очевидно. Участие Тревельяна в ее жизни объясняло многое.Но только не случившееся вчера ночью.Опершись руками о подоконник, Равенна принялась наблюдать за парой мальчишек, пытавшихся поймать на заднем дворе курицу, вовсе не желавшую превращаться в завтрашний ужин. Выходки ребят развеселили ее, но тем не менее не сумели избавить от черных мыслей.Понять случившееся она могла не более, чем забыть его. Даже дьявол не мог бы заставить ее сделать то, что совершила она прошлой ночью. Так почему же она сдалась? От одиночества? Или от разочарования? Или же просто потому, что она – слабая женщина… легкая жертва для любого, кто сумеет взять ее силой?Равенна рада была бы поверить в то, что справедливо последнее предположение. Оно, по крайней мере, снимало бремя ответственности. И все же затаившийся в глубине сердца страх говорил ей, что это не так. Она могла подчиниться не всякому мужчине… Выходит, на нее воздействовал лишь один человек на свете: Тревельян. Выходит, он способен заставить ее желать буквально чего угодно. И это ужасало.От мысли о происшедшем желудок сжимался в комок. Но отрицать было трудно, скорее невозможно. Она не сомневалась в том, что Малахия не мог бы преуспеть с ней в постели. Тревельян, напротив, обладал властью над нею.Равенна стиснула зубы. Единственным возможным решением было признать эту власть и не допускать ситуаций, способных вновь подчинить ее Тревельяну. Теперь она уже могла мыслить здраво и видела опасность. Никаких взаимоотношений с Тревельяном. Он не просто слишком опасен – он стоит в обществе неизмеримо выше ее. Кроме того, он не в своем уме. Обстоятельства их путешествия полностью подтверждали это. Он надеялся удержать ее в плену; даже одна мысль об этом была абсурдна. Она уверилась в том, что отдать свое сердце такому могущественному и влиятельному господину было бы чистейшим самоубийством. Он будет гнуть ее в соответствии с собственными намерениями, а потом растопчет, когда развлечение надоест. Она не настолько глупа, чтобы позволить себе такое. Раз уж она пала однажды, то сделает все возможное, чтобы не пасть снова.В дверь постучали, и Равенна вздрогнула. Она предполагала увидеть служанку, но открыв дверь, оказалась лицом к лицу с дьяволом, который овладел ею.– Да? – проговорила она, не выпуская дверной ручки, чтобы быстро захлопнуть дверь, как только получит такую возможность.Уголок рта Тревельяна поднялся вверх в усталой, но тем не менее высокомерной улыбке.– Можно подумать, что я явился с визитом?– Разве не так? – Равенна ощутила гордость оттого, что голос ее оставался ровным. Ей хотелось, чтобы он встретился с таким же холодом, с каким относился к ней.– Нет, – взявшись рукой за край двери, Тревельян толкнул створку.Сердце Равенны выбило дробь в груди. Она попыталась удержать дверь и закрыть ее, однако попытка была тщетной. Тревельян оказался в ее комнате.– Вы не можете врываться сюда. Это моя комната, и я не хочу чьего-либо общества.Вынув часы из кармашка, Ниалл положил их на бюро.– Если угодно, можешь не хотеть ничьего общества, но только не в моей комнате.– В вашей комнате?Ниалл поглядел на нее, ледяные глаза его упрямо оценивали ситуацию.– Так ты решила, что это твоя комната? И что в этой обычной крохотной гостинице найдется тысяча комнат вроде этой, чтобы всякий мог найти здесь уединение?– Я… – Равенна стиснула зубы. – По совести говоря, я не думала об этом. Видите ли, такой особе, как я, редко представляется возможность посмотреть, как живут Верха.Не обращая внимания на сарказм, Ниалл сел на край постели. Поглядев на него, Равенна отметила усталость вокруг глаз, плотно сжатые губы. Сняв фрак, Тревельян потер раненую руку, очевидно, тревожившую его.Острый укол вины пронзил Равенну. Вину сменил гнев. Чем виновата она в том, что произошло с Тревельяном? Она не принадлежит к бунтовщикам и никогда не присоединится к ним. Она просто отверженная, ведь ее презирают не только Верха, но и простые жители Лира… ведь для них она никто: ни англиканка, ни католичка, а незаконнорожденная. Их заботы – не ее заботы.Тем не менее, пока на ее глазах Тревельян, болезненно морщась, снимал фрак, Равенна вдруг поняла, что почему-то разделяет эти заботы.Нахмурившись, Равенна проговорила:– Я не враг Верхов. И я не посылала вам эту записку. Я никогда не сделала бы подобную вещь. Я не хочу, чтобы кому-нибудь было больно.Глухим, горьким голосом он ответил:– Ничто не изменилось бы, даже если бы ты послала эту записку.Равенна глядела на него круглыми от удивления глазами.– Как вы можете говорить такое? Вы ведь едва не погибли. А Симус умер.– Даже это не смогло бы уменьшить мою страсть к тебе.Слова эти вызвали странный озноб на ее спине. Взгляды их встретились. Ниалл казался сердитым, словно считал ее ответственной за свои нежеланные чувства.Однако именно обладание ею было существенно для него, и Равенна сочла себя обязанной напомнить об этом.– Вы хотите сказать, что ваша похоть ко мне останется неизменной? – прошептала она.– Похоть, страсть, любовь… Какая разница?Равенна не ответила. Ей было сложно проглотить обиду. Ей представилась могила, где вечным сном спали жена графа и его сын – сын предательства. Воображаемые лица отвергнутых Ниаллом невест прошли перед ее глазами, и вдруг этот его вопрос сразу объяснил ей, почему все случилось не так.Не обращая на нее внимания, Ниалл принялся стягивать сапоги и выругался.– Похоже, вам нужен камердинер. Почему вы не взяли его с собой?Ниалл поглядел на нее с ухмылкой:– И где бы я тогда прятал тебя в этой комнатушке? Что бы мы стали делать с твоей репутацией, если бы он увидел тебя здесь, как по-твоему?Равенне положено было бы чувствовать благодарность за такую заботу о ней, тем не менее высокомерие графа мешало этому. Пытаясь справиться с недовольством, не желая даже глядеть на графа, Равенна уселась в коричневое бархатное кресло, стоявшее у огня. Она только теперь начинала понимать, каким сложным окажется путешествие.Внимание девушки отвлек стук в дверь. Тревельян поднялся и сам отворил дверь перед хозяином гостиницы Гэваном и его тремя молодцами. Коренастый мужчина с веселым видом приказал парням внести дорожные чемоданы, принял от Тревельяна несколько монет с многочисленными благодарными поклонами, а потом удалился вместе со свитой, оставив пару наедине.Дверной замок звякнул за Гэваном, и Равенна вновь углубилась в меланхолическое созерцание огня. Она успела сделать в уме несколько колких замечаний, касающихся господина, путешествующего с тремя чемоданами, в то время как ей – даже если бы она получила возможность взять с собой сумку, о чем даже не зашло речи, – хватило бы и маленького саквояжа на все пожитки. Равенна уже развивала эту идею, когда какой-то звук заставил ее оглянуться.Скорей всего это негромкий стон. И повернув голову, она заметила, что Тревельян еще не справился с сапогами. Возле Ниалла на постели лежал его фрак, граф остался в рубашке. И левый рукав ее был охвачен кровавым кольцом.Потрясение заставило ее вскрикнуть.Граф посмотрел на нее строгим взглядом.– Ваша рана… – выдохнула Равенна.Ниалл осадил ее холодным взглядом:– Пустяки.– Но промокла вся повязка. – Равенна не могла остановить охватившую ее волну беспокойства. Как бы она ни боялась графа, он всего лишь только смертный.Она поднялась из кресла, подошла к Тревельяну, молча взялась за сапог и потянула. Ниалл следил за ней настороженным взглядом.– Вы слишком переутомились сегодня, – заметила она.– Я – взрослый человек и знаю, что для меня слишком.– Рана есть рана, пусть она и не чересчур тяжела. – Навалившись, словно служанка, она наконец сумела стянуть с его ноги второй сапог. – Кровь на повязке свежая. Это нехорошо.– Благодарствуй, матушка, – отвечал граф в манере простолюдина.Ей захотелось стукнуть Тревельяна.– А где свежие бинты?– В моем чемодане.Равенна оглянулась.– Но у вас три чемодана.– Мой деревянный. Он принадлежал еще моему отцу.Кивнув, Равенна подошла к старому сундуку из каштанового капа.– Если только этот ваш, придется позвать Гэвана; он принес нам слишком много чемоданов.– Остальные предназначены тебе.Стоя на коленях, Равенна пыталась отыскать бинты среди его льняных рубашек, подняв голову, она поглядела на графа как на сумасшедшего.– Но у меня нет стольких вещей.– Я велел Фионе приготовить кое-что из вещей моей жены. Платья несколько вышли из моды, но не сомневаюсь в том, что тебе они подойдут. И могу заверить – их ни разу не надевали. Жадность Элен и ее стремление к обилию туалетов могли превзойти только ее жадность и стремление… – граф поджал губы, – …к обилию мужчин.Равенна глядела на Тревельяна, ненавидя себя за то, что боль его проникает в ее сердце и ранит чувства. Она не хотела ощущать ничего подобного – иначе все закончится снова в его постели.– Вот бинты, – сказала она непринужденно. Подойдя к Тревельяну, Равенна положила рулоны прокипяченного полотна на тяжелое бархатное покрывало. Ниалл уже снял испачканную кровью рубашку и ждал, когда она приступит к делу.Увидев его полуобнаженным, Равенна затрепетала. Грудь графа была покрыта светлыми волосами, кожа оставалась молодой и гладкой. Ей захотелось провести по ней пальцами, как делала она в предыдущую проклятую ночь. Она попыталась мысленно отстраниться от тела Тревельяна, самым хладнокровным образом приписав его молодое сложение многолетним занятиям верховой ездой и охотой. И все же, как ни пыталась она быть разумной и не сдаваться этому притяжению, чувства вновь и вновь подводили Равенну. Она придвинулась к Тревельяну, и трясущиеся ее руки выплеснули воду из тазика, который она держала. Ниалл поднялся, чтобы забрать у нее тазик, и вода еще раз брызнула на шерстяной ковер. Равенна бросила под ноги полотенце и постаралась сосредоточиться на кровавых пятнах на руке графа.Но – как она и опасалась – эта телесная близость действовала на нее. Она никак не могла перестать изучать Тревельяна. Его светлые, даже серебристые волосы были гладко зачесаны назад, к затылку, что весьма шло Ниаллу. Строгость прически лишь подчеркивала классический профиль и холодную красоту глаз. В молодости его, наверное, считали красавцем, но теперь, в зрелые годы, мальчишеская миловидность огрубела и вызрела; и откровенно говоря, таким он больше нравился ей. Он выглядел истинным мужем. Равенна робко вдохнула и выдохнула темный и чувственный запах его тела. От Ниалла пахло мужчиной.Граф дернулся, и на щеке его вспух желвак. Поглядев вниз, Равенна поняла меру своей небрежности. Засохшие бинты прилипли к коже, а она попыталась отковырнуть их как картофельную кожуру.Пробормотав извинения, она погрузила полотенце в воду, чтобы намочить прилипшие повязки. Ниалл молча покорялся ее заботе и расслабился только тогда, когда она обмотала его руку свежим полотном и завязала узел.– Так будет лучше, – негромко шепнула она, подняв глаза к его лицу.Взгляд Тревельяна обратился к ее локону; блестящая, воронова крыла прядь спускалась на грудь Равенны. После купанья она не стала закалывать волосы, и теперь они рассыпались по плечам. Директриса Веймут-хэмпстедской школы ненавидела их и то и дело твердила, что непокорная грива только служит лишним свидетельством ее греховного ирландского происхождения. И когда волосы оказывались не в должном виде расчесанными и заколотыми, Равенна получала столько затрещин, что теперь даже сама не верила их числу.Но Тревельян – нетрудно понять – был в восхищении. Он прикоснулся к пряди едва ли не с преклонением. Не смея даже вздохнуть, она замерла, покоряясь прикосновению; пальцы его скользили по локону, гладили ее грудь, вызывая в ней чувственный трепет.И тут он привлек ее к себе.– Не надо, – жалобно пробормотала она, едва не прикасаясь к его губам своими.Тревельян явно не намеревался обращать внимания не ее протест. Рука его на затылке Равенны напряглась, другая рука обхватила ее талию, привлекая к себе меж раздвинутых колен.– Не надо… умоляю вас… – Она расплакалась, ненавидя себя за то, что тает перед ним, и презирая за хлынувший поток слез.Неловким движением, словно все члены его одеревенели, Тревельян неторопливо и неохотно выпустил Равенну. Но глаза его ни на йоту не отклонились от ее глаз. Между ними шло не требовавшее слов общение. Страстное желание, одолевавшее графа, было очевидно Равенне. Английский джентльмен, он заставил себя остановиться по ее просьбе, но как кельт, воин, чьи предки считали Ирландию своей и плясали перед языческими божками, он был взбешен отказом. Женский инстинкт немедленно подсказал ей, что все последствия грядущего гнева падут на ее голову.Ниалл встал, и она высвободилась из его объятий, вытирая слезы со щек, заставляя себя забыть о трусости.– Тогда ступай спать. Завтра нас ждет еще один долгий день. – Тревельян скрипнул зубами, по щекам его ходили желваки, являя впечатляющую картину оскорбленного мужского самолюбия.– Отлично, – сказала она ровным голосом.– Я буду внизу, если понадоблюсь тебе.Слава Богу, хотела сказать Равенна, однако вовремя остановила себя. Это было бы излишней жестокостью. Даже при всей своей наивности она заметила, как тяжело он воспринял ее отказ.– Спокойной ночи, – сказал он напряженным голосом.– Спокойной ночи, – прошептала Равенна. И осталась в одиночестве. * * * Ночью Равенна очнулась в просторной постели от беспокойного сна, где радость и ужас сменяли друг друга. Внизу бармен громко отдавал распоряжения слугам. Она решила, что уже очень поздно, потому что ни веселья клиентов, ни их пьяных песен уже не было слышно.И тут, словно преступник, вдруг представший перед ликом своего проклятья, она осознала, что на бедре ее лежит рука. Мужская рука. Тяжелая, теплая и спокойно хозяйская.Пока она спала, Тревельян вернулся в комнату и улегся рядом с нею в постель.Медленно, чтобы не разбудить его, Равенна протянула руку под одеялом. Ладонь ее прикоснулась к его теплому телу. Мускулистый торс. Полоска волос спускалась вниз, к месту, до которого она не посмела дотронуться. Равенна отдернула руку, тем не менее не удивленная тем, что Ниалл спит нагим. Во время последнего обеда в замке он говорил ей, что предпочитает звуки стихов деловитому городскому шуму, живые деревья самым искусно разрисованным стенам, а вкус вина милее его языку, чем праздная болтовня. Еще он говорил, что кельтская кровь заставляет его думать скорее о чувствах, чем о приличиях. Теперь, оказавшись наедине с ним в этой крохотной гостинице, Равенна получила возможность убедиться в этом.– Давай-ка спать, – буркнул Ниалл.Она отодвинулась на самый краешек, но избавиться от его руки на бедре можно было только выбравшись из постели.– Вы не должны так поступать, – выдохнула она, не видя Тревельяна в темноте.– Если бы я женился на тебе, дал тебе свое имя, то мог бы находиться в твоей постели каждую ночь.Равенна насторожилась. Женский инстинкт говорил ей, что ничего другого она просто не может хотеть. Заставить жениться на себе богатого и титулованного мужчину – да это же вершина дамского счастья. Так почему же такая возможность кажется ей такой пустой? Такой ненужной?Если бы она любила его, то разве не бросилась бы сейчас в объятия? Ну, а если бы Ниалл любил ее, разве стал бы он держать ее в заточении, манипулировать ее жизнью, словно куклой, давая понять, что она недостойна уважения, пока имена их не соединятся навечно.Равенна не сомневалась: брак с Тревельяном у нее не получится. Четыре женщины уже пришли к этому выводу, и три из них избавились от возможных последствий. Вне сомнения, он будет тираном. Она не сможет писать, он будет издеваться над ее мечтами о публикации книги. Высокомерный лорд Тревельян не позволит, чтобы она обладала какими-нибудь правами, ибо разделявшую их пропасть в общественном положении преодолеть нельзя. Он будет глядеть на нее сверху вниз, унижать, лишать всякой воли к сопротивлению. Лишь свадьба заставит Ниалла выказывать ей какое-то уважение. А он не пойдет на брак, пока у нее не будет достаточно своих сил.– Я не хочу замуж. Я хочу писать книги.Ответ этот заставил его притихнуть. Рука графа отяжелела на ее едва прикрытом тканью бедре.– Я сделаю так, чтобы ты захотела. Клянусь тебе в этом всей кровью, всей своей ирландской душой, я добьюсь тебя.Гнев, слышавшийся в его голосе, едва не заставил ее зарыдать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44