— Граф, который должен жениться? — с недоумением повторила Леонора.
Крисси придвинулась ближе и понизила голос: — Говорят, бедняга получил наследство совсем недавно, но если он не женится к июлю, то все потеряет. В смысле он потеряет деньги, а дома и куча родственников останутся на его попечении и ему решительно не на что будет их содержать.
— Я ничего об этом не слышала, — медленно сказала Леонора, чувствуя, как холодные иголочки впиваются в сердце. — И как же его зовут?
— Должно быть, тебе никто не рассказывал, потому что он тебе все равно не нужен. Ты ведь не собираешься замуж. Честно сказать, дорогая, я всегда считала, что ты со странностями, поскольку так решительно настроена против брака, — подружка нахмурилась, — но теперь… иногда… я думаю, ты права.
Крисси не умела долго грустить, поэтому тень печали быстро покинула ее личико и она бодро продолжала:
— И я пришла сюда с намерением позабыть, что я замужем, и повеселиться, как следует. Возможно, мне следует найти этого графа и посмотреть — если он уже забился в угол, спасаясь от наших гарпий, я смогу предложить ему тихую гавань. Говорят, он удивительно хорош собой. Это так редко встречается, чтобы все сразу: и красота, и богатство, и титул…
— Какой титул? — перебила Леонора, зная, что Крисси будет без умолку болтать очень долго.
— Разве я не сказала? Как же это… Триллингвелл, Треллем… что-то в этом роде.
— Трентем?
— Точно! — Крисси засияла. — Значит, ты слышала?
— Нет. Но я благодарна, что ты просветила меня.
Крисси, растерянно моргая, смотрела на подругу. Потом воскликнула:
— Ах ты, скромница! Значит, ты его знаешь?
— О да, я его знаю, — мрачно ответила Леонора, глядя на знакомую фигуру, пробирающуюся сквозь толпу. «И еще как знаю. Во всех смыслах». — Извини меня, Крисси. Думаю, мы с тобой еще непременно увидимся.
— Подожди! — Крисси схватила Леонору за руку. — Он правда так хорош, как говорят?
— Для его блага было бы лучше не иметь столько достоинств, — ответила Леонора и, вывернувшись из цепких рук, поспешила наперерез графу, «который должен жениться».
Тристан почувствовал неладное в ту же минуту, как только Леонора появилась перед ним. Глаза девушки метали голубые молнии, а пальчик уперся ему в грудь:
— Мне нужно с вами поговорить. Немедленно!
Она шипела как рассерженная кошка.
Трентем быстренько обозрел свою совесть, но не заметил на ней ни одного темного пятна. Поэтому безмятежно спросил:
— Что случилось?
— Я с радостью просвещу вас, но в более спокойной обстановке. Ну же, какой уютный уголок вы присмотрели для нас на сегодняшний вечер?
Единственное место в доме леди Хэммонд, где можно было уединиться — как уверил Тристана его информатор, — небольшая комната для слуг. В эти дни она не используется, там будет темно и тихо.
— К сожалению, в этом доме нет ни одного уголка, где мы могли бы пообщаться без свидетелей, — сказал он. И про себя добавил: «Особенно если одна моя знакомая выйдет из себя. Она и сейчас-то едва сдерживается».
Но Леонора не собиралась сдаваться. Посмотрев на лорда полным холодной ярости взглядом, она заявила:
— Самое время проявить ваши недюжинные таланты. Найдите место, где мы могли бы спокойно поговорить.
Трентем послушно взял девушку под руку (испытав значительное облегчение, когда она не оттолкнула его) и спросил:
— Где ваши тетушки?
— Где-то там. — Леонора махнула рукой.
Трентем устремился в указанном направлении, избегая смотреть по сторонам, чтобы не встретиться с кем-нибудь из знакомых и не оказаться втянутым в светскую беседу. Чуть склонившись к девушке, он негромко сказал:
— Скажите вашим тетушкам, что у вас разыгралась мигрень и вы хотите уехать немедленно. Я предложу отвезти вас.
Заметив лакея, Трентем сделал знак, и слуга поспешил на зоз. Отдав необходимые распоряжения, он двинулся дальше. Взглянув на Леонору, добавил:
— Если вам удастся чуть смягчить выражение лица, вы будете больше похожи на больную. Но не перестарайтесь — нам не нужно, чтобы тетушки вызвались сопровождать вас и лечить.
Это действительно оказалось самым сложным: уговорить Милдред и Герти остаться. Но Леонора твердо стояла на своем, и в конце концов они сдались. Трентем подумал, что согласие вырвано не столько благодаря актерским способностям девушки, столько впечатлению, что, если пойти сейчас против ее желания, она сделает что-нибудь… необдуманное.
Милдред, расстроенная, смотрела на Тристана с беспокойством:
— Вы уверены?
— Мой экипаж ждет, — ответил он спокойно. — Даю вам слово, что отвезу ее прямо домой.
Леонора метнула на мужчину яростный взгляд, но Трентем был сама уверенность и невозмутимость. С видом людей, которые неохотно уступают чужой воле, Милдред и Герти смотрели, как он повел Леонору к выходу. Экипаж ждал. Трентем помог своей спутнице, сел сам, дверца захлопнулась, кучер щелкнул кнутом, и копыта лошадей бодро зацокали по мостовой. Тристан взял девушку за руку и тихо сказал:
— Подождите еще немного. Не стоит посвящать кучера в наши проблемы. Грин-стрит совсем близко.
— Грин-стрит?
— Ну я ведь обещал отвезти вас домой. Вот мы и едем — только это будет мой дом. Где еще мы сможем поговорить без помех?
Леонора не стала спорить. «Так даже лучше, — решила она. — В комнатах будет свет, а я хочу видеть его лицо». Она молчала, с трудом сдерживая кипевшие в душе чувства.
Так они и сидели, глядя каждый в свое окно, пока экипаж катился по темным улицам. Трентем попрежнему держал ее руку и большим пальцем поглаживал ладонь. Девушка несколько раз кидала на него быстрые взгляды, но так и не заметила ничего подозрительного. Должно быть, он делал это чисто автоматически, решила она. Но вместо того что бы успокоить, его прикосновение лишь подлило масла в огонь. Как он смеет быть таким спокойным, уверенным в себе, когда она наконец-то нашла причину всех его поступков — низменный мотив преступления!
Экипаж повернул, не доезжая до Грин-стрит, въехал в узкую улочку, сжатую с двух сторон, высокими заборами, и вскоре остановился.
Тристан вышел и о чем-то быстро переговорил с кучером. Потом подал Леоноре руку и, как только она оказалась на тротуаре, быстро провел в сад через высокие железные ворота. Экипаж поехал прочь, и Леонора с недоумением спросила:
— Где мы?
Он прикрыл за собой створку ворот и кивнул в сторону большого темного дома, смутно видневшегося за кустами.
— Это мой сад. Мы минуем парадный вход, чтобы избежать ненужных объяснений.
— А как же ваш кучер?
— А что кучер?
Она хмыкнула и пошла вперед по тропинке между кустов. Тропинка превратилась в дорожку, достаточно широкую для двоих, и теперь они шагали рядом мимо цветочных клумб, вдоль фасада, пока не дошли до той замечательной гостиной, где ее принимали тетушки Тристана. Французские окна были заперты, и когда Трентем остановился подле одного из них, Леонора посмотрела на него с недоумением. Самоуверенно улыбаясь, он положил ладонь на раму в том месте, где был замок, и как-то очень резко толкнул створки. Они распахнулись почти бесшумно.
— Однако, — пробормотала Леонора.
— Тсс! — Трентем приложил палец к губам, и они вошли во тьму комнаты.
Поднялись по ступеням в коридор и дошли до прихожей, освещенной золотистым светом. Убедившись, что ни дворецкого, ни лакея не видно, Трентем увлек девушку в следующий коридор, который быстро привел их к двери. Тристан распахнул ее и пропустил Леонору в комнату. Потом закрыл дверь и прошел к окну. Прежде чем он задернул тяжелые портьеры, она успела рассмотреть, как таинственно блестит в лунном свете полированная поверхность письменного стола. И тяжелый стул за ним. Вдоль стен выстроились шкафы, тумба с ящичками для картотеки и еще стулья.
Портьеры плавно скользнули на кольцах, и комната погрузилась в полную темноту. Потом появился маленький огонек, осветивший спокойное и сосредоточенное лицо Тристана. Он зажег фитиль лампы и водрузил на место стекло.
Когда комната наполнилась теплым светом, он снял с Леоноры подбитое мехом пальто и указал девушке на кресла у камина. Было видно, что под одним из поленьев еще тлеют угли. Трентем быстро раздул их, и скоро пламя весело пылало, наполняя комнату теплом.
— Я выпью бренди. Вам налить что-нибудь? — спросил он.
Леонора смотрела, как он идет к небольшому буфету резного дерева. Вряд ли здесь, в этой мужской комнате, есть шерри, подумала она и сказала:
— Я тоже буду бренди.
Лорд быстро взглянул на гостью, явно удивленный, но возражать не стал. Налил два бокала. Леонора приняла свой в обе ладони. Трентем устроился в кресле, вытянул ноги, отпил глоток и устремил на Леонору вопрошающий взор.
— Так что случилось?
Девушка осторожно поставила бокал на маленький столик рядом с креслом и язвительно сказала:
— Случилось то, что я узнала: вам необходимо жениться к июлю месяцу.
— И что? — Он смотрел на нее так же спокойно и продолжал маленькими глотками тянуть бренди.
— Как что? Вы обязаны жениться к определенному сроку по условиям завещания. Иначе потеряете деньги. Разве это неправда?
— Правда. Я потеряю деньги, но сохраню недвижимость и титул.
— И поэтому вы вынуждены жениться! — Леоноре не хватало воздуха — она с трудом перевела дыхание. — Вы женитесь не по доброй воле, а по необходимости. И тут я пришлась кстати. Вы решили, что я вполне сгожусь на эту роль. Наконец-то я все поняла!
Повисло молчание. И за какую-то секунду все изменилось: исчез джентльмен с бокалом бренди. Рядом сидел человек — или волк? — от которого исходила опасность. Она с ужасом смотрела на его бокал: стекло вдруг показа|лось очень хрупким в его напряженных пальцах.
— Нет, — голос его прозвучал мрачно, — вы все поняли неправильно.
Леонора с трудом перевела дыхание и нервно сглотнула. И все же ей удалось удержать голос — он звучал по-прежнему высокомерно и недоверчиво:
— Тогда как же обстоит дело?
Напряжение все росло. Глядя в глаза Тристана, Леонора поняла, что невозможно усомниться в его искренности. Он же все смотрел, словно пытаясь проникнуть в глубину ее голубых очей, чтобы она услышала и поверила.
— Я действительно вынужден жениться для того, чтобы сохранить деньги в семье. Лично мне глубоко безразлична сумма дохода, но без этих средств будет невозможно поддерживать привычный уровень жизни для четырнадцати женщин, которые целиком зависят только от меня.
Тем не менее я никогда не позволял и не позволю чтобы кто-то вмешивался в мою жизнь и вынуждал меня к принятию решений: ни моему дяде, ни матронам из высшего света, которые жаждут пристроить своих дочек. Я никому не позволю выбирать для меня жену…
Он помедлил, затем продолжал все так же неторопливо, словно слова давались с трудом:
— Конец июня еще не скоро, и я не видел причин торопиться. Жениться можно за неделю; найти девушку, подписать контракт, постоять у алтаря. Поэтому я все откладывал выбор. А потом я встретил вас. И необходимость выбирать отпала. Не важно, что и когда я должен сделать. Важно то, что я наконец нашел вас. Вы — женщина, которую я хочу. И на которой я женюсь.
Они сидели, разделенные пространством в несколько футов. Но Леоноре вдруг стало трудно дышать: что-то росло, какая-то сила, ощутимая раньше, вырвалась из-под контроля, и не было смысла сдерживаться и чего-то ждать…
Она не заметила, как вскочила на ноги. Тела их столкнулись, словно брошенные навстречу друг другу порывом урагана.
— Теперь ты понимаешь? — Он все еще смотрел на нее тем же напряженным взглядом.
— Но почему я? — Она смотрела на него снизу вверх жадно, словно желая прочесть ответ в глазах или в неподвижном почти суровом лице. — Почему ты хочешь жениться именно на мне? Почему я… единственная? Он молчал так долго, что Леонора уже не надеялась получить хоть какой-то ответ. Потом сказал:
— Догадайся.
Теперь пришел ее черед думать и молчать. Леонора облизала вдруг пересохшие губы и прошептала:
— Я не могу… я… не смею.
Глава 14
Тристан настоял на том, чтобы проводить ее домой. Леонора была благодарна за это, И за то, что он не стал настаивать на близости, понимая, что ей надо прийти в себя после разговора, обдумать сказанное. Обдумать все, что она узнала — не только о нем, но и о себе.
Любовь. Трентем не произнес этого вслух, но все же, все же… Она не могла ошибиться. То, что вспыхнуло между ними и разгоралось как пламя на ветру, было больше, чем вожделение, больше, чем плотская страсть. Это чувство было во сто крат сильнее и прекраснее.
Любовь все меняет. Теперь от ее решения зависит не только ее собственное счастье и судьба — зависит и будущее Тристана. И отказ стал бы доказательством ее трусости. Почему-то именно это слово пришло на ум. Она больше не имеет права бояться. Нужно найти в себе силы и вытащить на свет божий те причины, которые до сих пор удерживали ее от замужества.
Не отвращение. Это было бы слишком просто — идентифицировать, обдумать и преодолеть.
Нет, проблема была глубже; ни разу не признанная и не высказанная вслух, она удерживала Леонору вдали от уз брака. И не только от этого.
Девушка лежала в постели, и ночь текла мимо нее. Часы тикали, лунные полосы двигались по потолку, за дверью вздыхала Генриетта.
Леонора боролась с собой, зная, что нужно взглянуть на свою жизнь и вспомнить всех знакомых, которые могли бы стать близкими друзьями — если бы она позволила. Но она никогда этого не позволяла.
Теперь можно признаться себе, что она собиралась выйти замуж за Марка Уортона по одной причине — Леонора точно знала, что они никогда не стали бы эмоционально близки. Она никогда не смогла бы стать тем, кем стала для него Хизер, — женщиной, абсолютно зависимой от мужа и счастливой этим фактом. Леонора никогда не стала бы такой — зависимой, безропотной, покорной.
Слава Богу, что Уортон понял это. А если и не понял, то, инстинктивно почувствовав диссонанс, предпочел поискать что-то более подходящее. Между ней и Тристаном не было такого диссонанса. Зато было нечто другое — возможно, любовь.
Теперь она оказалась женщиной, идеально подходящей для единственного мужчины — Тристана. Он чувствовал это, и она тоже.
Он не ждал, что она изменится, станет менее уверенной в себе и зависимой от него. И вряд ли ему в голову придет желать таких перемен. Тристан в отличие от многих мужчин полюбил реальную женщину, а не созданный им самим или обществом образ. Он не возводил ее на пьедестал, а потому не было опасности, что когда-нибудь его иллюзии рассеются. Леонору глубоко поразило именно то, что он смог принять ее такую — всю, вместе с немалым количеством недостатков.
Эти мысли и та реальность, которую ей предлагал Трентем, были так прекрасны, так желанны, что у нее заболело сердце и на глаза навернулись слезы. Но чтобы войти в эту новую жизнь, ей придется открыться, опустить защитный барьер и допустить огромную эмоциональную близость, без которой ее мужчина не мыслил себе брака.
Для того чтобы стало возможным, нужно было разобраться, почему это было так трудно, так невыносимо для нее.
Леонора шла по дороге своей жизни, возвращаясь назад, и это было нелегко — словно ветер дул в лицо и кидал пригоршни снега, слепя глаза и норовя скрыть воспоминания. Она сама, сама возвела множество преград, чтобы спрятаться за ними, чтобы не было так больно и так страшно.
Когда-то — наверное, очень-очень давно — она не была ни сильной, ни самостоятельной, ни независимой. Самая обыкновенная девочка, которой надо было поплакать на плече у близкого человека и знать — всегда, — что этот человек рядом, что он думает о ней и поэтому все будет хорошо. Конечно же, этим человеком была ее мама — заботливая, любящая, понимающая.
Но однажды, летним днем, мать и отец покинули ее. Они умерли, и для Леоноры как-то враз кончилось лето. Словно ледяные стены сомкнулись вокруг, и девочка билась о них, девочка, не умевшая страдать, не умевшая горевать. И рядом не оказалось никого, кто помог бы ей, ни единой души, пожелавшей понять.
Остальные члены ее семьи — дяди и тети — были старше, чем ее родители, и ни у кого не было своих детей. Они смотрели на Леонору удивленно и хвалили за храбрость, так как она не плакала — не могла, а в душе допускали возможность, что это черствость.
И она прятала горе, не имея возможности даже излить его слезами — ведь теперь все знали, что она храбрая, и плакать было нельзя. Сэр Хамфри никогда не мог понять племянницу, хоть Леонора и сделала несколько робких попыток подойти к нему поближе и достучаться…
Так продолжалось год за годом, и постепенно она научилась не просить, чтобы не получить отказ, не стараться разделить с кем-то свои чувства, не доверять никому, ибо жизнь заставила девочку верить, что она никому не нужна.
И вот теперь — только теперь — появился человек, который не оттолкнет ее, не замкнется в ледяное непонимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40