Принц — его звали герцог Ольденбургский — был необыкновенно красив, очень хитер, но самонадеян и дерзок, как трое выскочек, вместе взятых. Он считал себя чудом рода человеческого, не допускал, что его могут отвергнуть, и всякую женщину, позволившую ему поцеловать руку, считал погибшей.
Герцог был принят королевской четой, нашел королеву красивой и вообразил, что она проявила к нему интерес. Он увидел г-жу Бокканегра у кардинала, высокомерно обошелся с ней, не откровенно, разумеется, а в своих высказываниях, о чем княгиня тут же узнала, ведь всегда находятся люди, готовые пересказать другому то, что тому будет неприятно.
Госпожа Бокканегра любила подшутить; в ней текла итальянская кровь, и она поклялась отомстить герцогу; оставалось только придумать, каким образом. Наиболее примитивный способ — заставить герцога Ольденбургского влюбиться в нее, а затем посмеяться над его любовью. Но, во-первых, это было нелегко: такие люди бывают влюблены только в себя; во-вторых, подобные положения слишком обычны, а княгиня хотела большего.
Она ломала голову, как отомстить, и случай подсказал ей путь, который она искала, значительно раньше, чем ей приходилось надеяться.
Однажды вечером княгиня в сопровождении своей обычной свиты отправилась на бал к сеньоре Октавии Бенарес. На ней было французское платье, любимое ею и подчеркивающее совершенства ее фигуры. Издалека видны были только белокурые волосы, которые она убрала под капюшон накидки, будто святоша, собравшаяся к мессе.
Герцог Ольденбургский позволил себе проявить убежденность, что он привлек внимание королевы. Над ним посмеялись — такое самомнение ничего другого и не заслуживало: королева была слишком уважаема всеми, чтобы подобные причуды могли повредить ее репутации.
На бал герцог явился с важным видом прямо из королевского дворца, где провел все послеобеденное время в беседах с Анной о ее близких, которых он знал, и о многом другом, связанном с ее родиной, чем она всегда интересовалась. Он ушел от королевы в полной уверенности, что обольстил ее и что Мансфельд с Дармштадтом были просто неумелыми поклонниками и глупцами, а он за несколько дней покорил крепость.
Прогуливаясь по аллее, он вдруг заметил проходившую мимо женщину во французском платье. Один из его приближенных со свойственным ему легкомыслием заметил:
— Посмотрите на эту женщину в платье с золотисто-коричневым верхом, взгляните на ее белокурые волосы, которые она старается спрятать, на эту фигуру… Это же королева!
— О! Я должен был узнать ее по взгляду, который она бросила на меня, проходя, — воскликнул Ольденбург.
И он тут же устремился за ускользающей красавицей, крикнув своим приятелям, чтобы они не шли за ней, потому что эта женщина, без сомнения, появилась на балу, чтобы встретиться с ним.
Предположение, что королева Испании, особенно такая, как Анна, приехала на подобного рода бал, было столь смехотворным, что многие присутствующие захохотали.
— Пусть бежит, — совсем тихо сказали они, — он получит хороший урок, ведь это Бокканегра.
Скоро герцог настиг маску, за которой погнался, и, хотя он тоже был в маске, оставался вполне узнаваемым (он не любил прятать свое лицо, особенно поразительно красивые рот и зубы, поэтому на нем была лишь бархатная полумаска).
Приблизившись к княгине (а это была действительно она), герцог повел себя галантно и вместе с тем почтительно, чем очень удивил ее, если учесть, какое мнение о ней он высказывал.
— О госпожа, как вы добры! Я в смущении… Неужели вы хотите продолжить недавний разговор? Я слишком счастлив — мне помогает случай.
Бокканегра не могла отказать себе в удовольствии посмеяться над самодовольным вельможей. Она не любила королеву и была не прочь бросить на нее тень; впрочем, княгиня собиралась открыться герцогу до окончания бала, чтобы преподать ему урок, как выразились сеньоры.
Она отвечала герцогу уклончиво и на немецком языке, который при испанском дворе знали все вследствие продолжительных связей с Австрией. Княгиня отослала сопровождавшего ее Фройдстейна, попросив его не терять их из виду, и сломя голову бросилась в авантюру, от которой ждала бесконечного удовлетворения.
Ольденбург начал с пустого разговора, вспоминал о Нёйбурге и других местах, дама же, естественно, отвечала не совсем удачно; он заметил, что она смущена, приписал это ее настроению и очень скоро перешел к более интимным темам. На этот раз он обрел благодарную собеседницу; княгиня не упустила ни одного удобного случая, чтобы подзадорить его, и позволила герцогу вдохнуть столько фимиама, сколько ему хотелось.
От радости Ольденбург проявлял нетерпение, становился все развязнее, рассказывал о своей страсти, заставившей его приехать в Испанию, просил о новых встречах, с волнением говоря о том, что и эта могла не состояться; княгиня ловко обыгрывала разговор, поощряя герцога и отвечая на его излияния так, чтобы посильнее распалить его, а потом от души посмеяться над ним.
Это длилось всю ночь. Они удалились в одну из уединенных комнат, предназначенных для еды, подходили перекусить и выпить вина к маленьким столикам, нарочно приготовленным там для удобства приглашенных, поскольку общий сервированный ужин оторвал бы гостей от любовных интриг. Герцог и княгиня ни на минуту не расставались — к большой радости окружающих и великой тревоге Фройдстейна, который повсюду следовал за ними, не теряя их из виду.
Под утро, когда княгиня уже достаточно развлеклась, она подумала о развязке. Герцог умолял ее согласиться на свидание во дворце, куда ему удастся проникнуть через потайной ход, который он несомненно найдет, даже если придется выстелить этот путь золотом и бриллиантами. Княгиня заставляла себя упрашивать и понемногу уступала, увлекая его между тем к хорошо освещенному месту, где собрались многочисленные группы гостей.
Они подошли к этим людям, занятые, казалось, только собой; княгиня собиралась положить конец комедии, не зная еще, каким он будет. Одна дама, пришедшая на бал вместе с ней и искавшая ее, заметила парочку и смешала все карты, рассмеявшись от всего сердца:
— Послушайте-ка! Не пора ли возвращаться домой, моя королева? Уж не собираетесь ли вы оставаться здесь до завтрашнего дня?
Это была одна из тех ветрениц, которые делают шаг, ничего не рассчитав. Герцог отстранил ее величественным жестом, добавив:
— Ты ошибаешься, прекрасная маска!
— И вовсе не ошибаюсь, сударь, скорее ошибаетесь вы. Ты еще не закончила насмехаться над ним? Не пора ли прогнать его так, как он того заслуживает, моя дорогая Инесса?
Герцог насторожился:
— Как? Что происходит? О чем вы говорите? Сумасбродка расхохоталась еще более оскорбительно.
XIX
— Что происходит? Просто тебя, красавчик, провели: не рисуйся и не распускай хвост, чтобы тобою восхищались.
— Меня провели? Ничего не понимаю. Отойдемте, сударыня, отойдемте подальше, это несчастное создание ошибается и принимает нас за других.
Бокканегра задумалась. Случай чудесным образом помогал ей в этот вечер. Из-за бесцеремонности подруги все должно было завершиться намного раньше, чем она полагала, а ее триумф мог быть еще полнее. Княгиня притворилась, что не услышала последних слов герцога и не шелохнулась.
— Ах-ах-ах! — продолжала надоедливая подруга. — Я ошибаюсь! Да твое имя написано на всей твоей фигуре, прекрасный герцог Ольденбургский, а что касается твоей спутницы, то она известнее тебя, это…
— Не называй ее, несчастная! Иначе я убью тебя.
— О, как мы возмущены! Ах-ах-ах! Я буду смеяться над этим всю жизнь! Она сама себя назовет, ибо не имеет желания скрываться от вас теперь, когда отомстила вам! Самым прекрасным мгновением этой мести будет то, когда прозвучит ее имя, и вы его скоро услышите.
Вокруг стали собираться люди, гости смеялись вместе с молодой женщиной, вскоре и сама княгиня не смогла сдерживать веселости, глядя на мрачную физиономию своей жертвы. Герцог боялся стать посмешищем в глазах всех этих людей: он не сумел сдержать гнева, резко обернулся к своей спутнице и сказал:
— Сударыня, если вы та, за которую я вас принял, то вы должны уйти отсюда, здесь вам не место, а если останетесь, несмотря на мое предупреждение, за последствия будете отвечать только вы.
Княгиня продолжала смеяться, прикрываясь веером.
— Вы предупреждены, сударыня, каково же ваше решение? — повторил герцог крайне сердито.
— Что ж, останемся, сударь, — ответила она.
— Вы этого хотите? Тогда я узнаю, кто вы такая.
И с неслыханной дерзостью он сорвал с нее маску, одновременно и его полумаска отлетела на двадцать шагов. Толпа содрогнулась в едином крике возмущения, который эхом отозвался в парке. Пятьдесят шпаг выскочили из ножен и среди них — шпага принца Дармштадтского, который только что появился и услышал имя королевы в возгласах собравшихся.
Но раньше других вперед выступил с обнаженной шпагой в вытянутой руке другой человек; одним движением он отстранил княгиню от Ольденбурга и встал напротив него, постучав ему по плечу эфесом шпаги:
— Вы ответите мне, сударь, и, клянусь, один из нас умрет, смывая это оскорбление. Кто согласен помочь мне, сеньоры? Сию же минуту, сию же секунду, вон там, на пустом месте, при свете фонарей мы прекрасно будем видеть друг друга; подобная наглость не может и на час остаться безнаказанной.
И Фройдстейн устремился вперед, совершенно уверенный, что за ним пойдут другие; герцог не заставил повторять ему вызов, оба дуэлянта были одинаково возбуждены. Упавшую в обморок княгиню унесли, а противники встали в боевую позицию; площадка была освещена сотней фонарей, сорванных сотней свидетелей где попало, — никто и не подумал разнимать противников. Это был справедливый поединок.
Он длился недолго: на третьем или четвертом выпаде Фройдстейн, более искусный, чем его противник, пронзил герцога насквозь; тот упал, даже не вскрикнув. К нему подбежали, но он был уже мертв. Так быстро, как Фройдстейн, никто еще не получал удовлетворения.
Когда ярость графа несколько утихла, ему стало ясно, что он, пожалуй, зашел слишком далеко и что убийство кузена императора — неподходящий способ добиться высокого покровительства. Он решил бежать из страны, но перед этим, проявляя беспредельное рыцарство, отправился к кардиналу, чтобы справиться о состоянии г-жи Бокканегра после ее обморока.
Княгине стало лучше, хотя сильное потрясение не совсем прошло.
— Скажите ей, — передал граф через лакеев, — что наглец мертв.
Затем он укрылся у одного из своих друзей, поручив ему разузнать, что слышно о дуэли, и держать его в курсе дела.
Смерть герцога Ольденбургского, как и следовало ожидать, вызвала большой шум. Мансфельд тут же оповестил о ней венский двор, и специальный курьер, посланный к нему из Австрии, привез приказ найти виновного и категорически потребовать его высылки из королевства в Австрию, где он будет судим по чрезвычайно строгим законам этой страны, преследующим дуэлянтов.
Кардинал по просьбе племянницы написал письмо, в котором просил помиловать виновного, защищавшего княгиню Сальтарелло, жестоко оскорбленную покойным. Он рассчитывал на такое снисхождение как человек, не раз доказавший свою преданность августейшему двору и заслуживший его расположение.
Его даже не удостоили ответом, а граф фон Мансфельд получил новый приказ, строже первого. Кардинал тяжело воспринял унижение и не смог скрыть своего возмущения от племянницы и некоторых друзей. Княгиня внимательно выслушала его.
— Ваше преосвященство, — сказала она, — что же теперь будет с господином фон Фройдстейном?
— А вот что, сударыня: его станут искать и, если найдут, отправят в Вену, где он недолго пробудет в живых.
— Неужели мы допустим такое, дядюшка? Ведь этот дворянин оказался в опасности из-за меня.
— Единственный способ спасти его — узнать, где он прячется, и тайно переправить во Францию или другую страну, враждебную Австрии.
— Я это узнаю, ваше преосвященство.
— А я обещаю вам помочь, сделаю все, что от меня зависит, чтобы он благополучно выпутался из этой истории.
— Хорошо, дядюшка, — спокойно ответила она.
Племянница прекрасно знала, где найти Фройдстейна: его друг не скрыл от нее, где тот прячется, когда приходил узнать от имени ее защитника, каковы будут распоряжения княгини. Бокканегра была добрым и надежным другом; после случившегося она все тщательно продумала и решила, что должна вознаградить того, кто так отважно рисковал жизнью ради нее. Посоветовавшись с дядей, она написала Фройдстейну:
«Вы говорили, что готовы принять состояние от любимой женщины; если Вы откажетесь от моего, это будет означать, что Вы не любите меня».
Через час он ответил ей:
«Я приму все, если Вы любите меня, сударыня, и не возьму ничего, если Вами движет лишь жалость к страдальцу».
Ответ г-жи Бокканегра не заставил себя ждать; на этот раз он был еще лаконичнее и выразительнее:
«Когда мы уедем вместе ? Благородная женщина должна разделять изгнание мужа».
Фройдстейн был на верху блаженства и чуть не погубил себя: он хотел средь белого дня отправиться к княгине и броситься к ее ногам. Его остановил только запрет с ее стороны. Фройдстейн покинул свое убежище ночью, пришел к кардиналу и оставался у него до полуночи, пока в часовне самим его преосвященством не был обвенчан с прекрасной Сальтарелло. Порто-Карреро согласился на этот брак, убедившись, что перед ним действительно граф фон Фройдстейн, которому недостает лишь родового богатства.
Графа искали по всей Испании, а он скрывался во дворце кардинала. Никто и не заподозрил, что он находится здесь. Княгиня понемногу готовилась к отъезду. Чтобы в Испании забыли о ее последних приключениях, она решила удалиться из Мадрида и отправиться в Лиссабон, где у нее были денежные интересы. И друзья и враги отнеслись к такому шагу с пониманием; к тому же княгиня вела себя совершенно беззаботно и, казалось, была даже огорчена тем, что покидает эту страну, сменив ее на другую, совсем ей незнакомую.
Среди ее самых ничтожных лакеев было несколько негров — нубийцев и кафров, она их очень любила. Разодетые в пестрые ливреи, они ехали в хвосте ее кортежа вместе со слугами, приставленными к вьючным животным. Княгиня не спеша пересекла Испанию, прибыла в Лиссабон, а через некоторое время «Голландская газета» сообщила, что граф и графиня фон Фройдстейн были приняты их величествами королем и королевой Португалии.
Трюк, как видите, прекрасно удался. Однако кардинал на этом не успокоился. Он не забыл, как с ним обошлись, и, затаив злобу, поклялся, что, пока он жив, Австрийский дом не унаследует испанский престол, даже если наследника придется искать на другом краю света.
Принц Дармштадтский был твердо убежден, что эта незаметная причина сильно повлияла на решение вопроса о завещании: Порто-Карреро не хвастался своими заслугами, он был слишком искушенным политиком, чтобы не разглагольствовать прежде всего о благе государства. Хотя эти знаменитые политики, так усердно отстаивающие интересы других, преследуют обычно лишь свои цели, думая прежде всего о том, что выгодно им. Я имела возможность разглядеть их вблизи и знаю, о чем говорю, можете мне поверить.
Мансфельд тоже был несколько обижен вследствие этого дела и, быть может поэтому, не проявил особого рвения в поисках виновного. Однажды у него вырвалась фраза:
— Теперь они узнают: в Испании нельзя делать все, что им захочется и когда им захочется.
Но, провалив дело наполовину, граф с еще большим азартом начал осуществлять намеченный план. Он усилил свое давление на Берлепш, требуя, чтобы та повлияла на королеву, и еще упорнее наступал на Дармштадта, упрекая его в нерешительности, в том, что он ведет себя как ребенок, который пугается тени. Принц бывал у королевы чуть ли не каждый день, но, несмотря на все его усилия, Анна оставалась такой спокойной и невозмутимой, что невозможно было принять за страсть то чувство, которое она испытывала к нему.
Королева была чрезвычайно милостива, даже предупредительна по отношению к принцу, чем окончательно обезоруживала его. А Берлепш подбадривала и Дармштадта и Мансфельда, порою удивляясь бесконечным переговорам с ними.
— Вы не знаете королеву, — говорила она, — не знаете, как живется во дворце, где все словно замерли, где каждому предназначено определенное место, и он не смеет занять другое. Король никогда не расстается с супругой, и главная камеристка всегда при ней. Королева не может написать, поскольку ей не оставляют ни перьев, ни чернил; когда она хочет сообщить что-то близким, приглашают секретаря, который держит письменные принадлежности под замком, и не из-за ревности короля, а по приказу герцогини де Вильяфранка, довольно мягкой в остальном, но несгибаемой в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Герцог был принят королевской четой, нашел королеву красивой и вообразил, что она проявила к нему интерес. Он увидел г-жу Бокканегра у кардинала, высокомерно обошелся с ней, не откровенно, разумеется, а в своих высказываниях, о чем княгиня тут же узнала, ведь всегда находятся люди, готовые пересказать другому то, что тому будет неприятно.
Госпожа Бокканегра любила подшутить; в ней текла итальянская кровь, и она поклялась отомстить герцогу; оставалось только придумать, каким образом. Наиболее примитивный способ — заставить герцога Ольденбургского влюбиться в нее, а затем посмеяться над его любовью. Но, во-первых, это было нелегко: такие люди бывают влюблены только в себя; во-вторых, подобные положения слишком обычны, а княгиня хотела большего.
Она ломала голову, как отомстить, и случай подсказал ей путь, который она искала, значительно раньше, чем ей приходилось надеяться.
Однажды вечером княгиня в сопровождении своей обычной свиты отправилась на бал к сеньоре Октавии Бенарес. На ней было французское платье, любимое ею и подчеркивающее совершенства ее фигуры. Издалека видны были только белокурые волосы, которые она убрала под капюшон накидки, будто святоша, собравшаяся к мессе.
Герцог Ольденбургский позволил себе проявить убежденность, что он привлек внимание королевы. Над ним посмеялись — такое самомнение ничего другого и не заслуживало: королева была слишком уважаема всеми, чтобы подобные причуды могли повредить ее репутации.
На бал герцог явился с важным видом прямо из королевского дворца, где провел все послеобеденное время в беседах с Анной о ее близких, которых он знал, и о многом другом, связанном с ее родиной, чем она всегда интересовалась. Он ушел от королевы в полной уверенности, что обольстил ее и что Мансфельд с Дармштадтом были просто неумелыми поклонниками и глупцами, а он за несколько дней покорил крепость.
Прогуливаясь по аллее, он вдруг заметил проходившую мимо женщину во французском платье. Один из его приближенных со свойственным ему легкомыслием заметил:
— Посмотрите на эту женщину в платье с золотисто-коричневым верхом, взгляните на ее белокурые волосы, которые она старается спрятать, на эту фигуру… Это же королева!
— О! Я должен был узнать ее по взгляду, который она бросила на меня, проходя, — воскликнул Ольденбург.
И он тут же устремился за ускользающей красавицей, крикнув своим приятелям, чтобы они не шли за ней, потому что эта женщина, без сомнения, появилась на балу, чтобы встретиться с ним.
Предположение, что королева Испании, особенно такая, как Анна, приехала на подобного рода бал, было столь смехотворным, что многие присутствующие захохотали.
— Пусть бежит, — совсем тихо сказали они, — он получит хороший урок, ведь это Бокканегра.
Скоро герцог настиг маску, за которой погнался, и, хотя он тоже был в маске, оставался вполне узнаваемым (он не любил прятать свое лицо, особенно поразительно красивые рот и зубы, поэтому на нем была лишь бархатная полумаска).
Приблизившись к княгине (а это была действительно она), герцог повел себя галантно и вместе с тем почтительно, чем очень удивил ее, если учесть, какое мнение о ней он высказывал.
— О госпожа, как вы добры! Я в смущении… Неужели вы хотите продолжить недавний разговор? Я слишком счастлив — мне помогает случай.
Бокканегра не могла отказать себе в удовольствии посмеяться над самодовольным вельможей. Она не любила королеву и была не прочь бросить на нее тень; впрочем, княгиня собиралась открыться герцогу до окончания бала, чтобы преподать ему урок, как выразились сеньоры.
Она отвечала герцогу уклончиво и на немецком языке, который при испанском дворе знали все вследствие продолжительных связей с Австрией. Княгиня отослала сопровождавшего ее Фройдстейна, попросив его не терять их из виду, и сломя голову бросилась в авантюру, от которой ждала бесконечного удовлетворения.
Ольденбург начал с пустого разговора, вспоминал о Нёйбурге и других местах, дама же, естественно, отвечала не совсем удачно; он заметил, что она смущена, приписал это ее настроению и очень скоро перешел к более интимным темам. На этот раз он обрел благодарную собеседницу; княгиня не упустила ни одного удобного случая, чтобы подзадорить его, и позволила герцогу вдохнуть столько фимиама, сколько ему хотелось.
От радости Ольденбург проявлял нетерпение, становился все развязнее, рассказывал о своей страсти, заставившей его приехать в Испанию, просил о новых встречах, с волнением говоря о том, что и эта могла не состояться; княгиня ловко обыгрывала разговор, поощряя герцога и отвечая на его излияния так, чтобы посильнее распалить его, а потом от души посмеяться над ним.
Это длилось всю ночь. Они удалились в одну из уединенных комнат, предназначенных для еды, подходили перекусить и выпить вина к маленьким столикам, нарочно приготовленным там для удобства приглашенных, поскольку общий сервированный ужин оторвал бы гостей от любовных интриг. Герцог и княгиня ни на минуту не расставались — к большой радости окружающих и великой тревоге Фройдстейна, который повсюду следовал за ними, не теряя их из виду.
Под утро, когда княгиня уже достаточно развлеклась, она подумала о развязке. Герцог умолял ее согласиться на свидание во дворце, куда ему удастся проникнуть через потайной ход, который он несомненно найдет, даже если придется выстелить этот путь золотом и бриллиантами. Княгиня заставляла себя упрашивать и понемногу уступала, увлекая его между тем к хорошо освещенному месту, где собрались многочисленные группы гостей.
Они подошли к этим людям, занятые, казалось, только собой; княгиня собиралась положить конец комедии, не зная еще, каким он будет. Одна дама, пришедшая на бал вместе с ней и искавшая ее, заметила парочку и смешала все карты, рассмеявшись от всего сердца:
— Послушайте-ка! Не пора ли возвращаться домой, моя королева? Уж не собираетесь ли вы оставаться здесь до завтрашнего дня?
Это была одна из тех ветрениц, которые делают шаг, ничего не рассчитав. Герцог отстранил ее величественным жестом, добавив:
— Ты ошибаешься, прекрасная маска!
— И вовсе не ошибаюсь, сударь, скорее ошибаетесь вы. Ты еще не закончила насмехаться над ним? Не пора ли прогнать его так, как он того заслуживает, моя дорогая Инесса?
Герцог насторожился:
— Как? Что происходит? О чем вы говорите? Сумасбродка расхохоталась еще более оскорбительно.
XIX
— Что происходит? Просто тебя, красавчик, провели: не рисуйся и не распускай хвост, чтобы тобою восхищались.
— Меня провели? Ничего не понимаю. Отойдемте, сударыня, отойдемте подальше, это несчастное создание ошибается и принимает нас за других.
Бокканегра задумалась. Случай чудесным образом помогал ей в этот вечер. Из-за бесцеремонности подруги все должно было завершиться намного раньше, чем она полагала, а ее триумф мог быть еще полнее. Княгиня притворилась, что не услышала последних слов герцога и не шелохнулась.
— Ах-ах-ах! — продолжала надоедливая подруга. — Я ошибаюсь! Да твое имя написано на всей твоей фигуре, прекрасный герцог Ольденбургский, а что касается твоей спутницы, то она известнее тебя, это…
— Не называй ее, несчастная! Иначе я убью тебя.
— О, как мы возмущены! Ах-ах-ах! Я буду смеяться над этим всю жизнь! Она сама себя назовет, ибо не имеет желания скрываться от вас теперь, когда отомстила вам! Самым прекрасным мгновением этой мести будет то, когда прозвучит ее имя, и вы его скоро услышите.
Вокруг стали собираться люди, гости смеялись вместе с молодой женщиной, вскоре и сама княгиня не смогла сдерживать веселости, глядя на мрачную физиономию своей жертвы. Герцог боялся стать посмешищем в глазах всех этих людей: он не сумел сдержать гнева, резко обернулся к своей спутнице и сказал:
— Сударыня, если вы та, за которую я вас принял, то вы должны уйти отсюда, здесь вам не место, а если останетесь, несмотря на мое предупреждение, за последствия будете отвечать только вы.
Княгиня продолжала смеяться, прикрываясь веером.
— Вы предупреждены, сударыня, каково же ваше решение? — повторил герцог крайне сердито.
— Что ж, останемся, сударь, — ответила она.
— Вы этого хотите? Тогда я узнаю, кто вы такая.
И с неслыханной дерзостью он сорвал с нее маску, одновременно и его полумаска отлетела на двадцать шагов. Толпа содрогнулась в едином крике возмущения, который эхом отозвался в парке. Пятьдесят шпаг выскочили из ножен и среди них — шпага принца Дармштадтского, который только что появился и услышал имя королевы в возгласах собравшихся.
Но раньше других вперед выступил с обнаженной шпагой в вытянутой руке другой человек; одним движением он отстранил княгиню от Ольденбурга и встал напротив него, постучав ему по плечу эфесом шпаги:
— Вы ответите мне, сударь, и, клянусь, один из нас умрет, смывая это оскорбление. Кто согласен помочь мне, сеньоры? Сию же минуту, сию же секунду, вон там, на пустом месте, при свете фонарей мы прекрасно будем видеть друг друга; подобная наглость не может и на час остаться безнаказанной.
И Фройдстейн устремился вперед, совершенно уверенный, что за ним пойдут другие; герцог не заставил повторять ему вызов, оба дуэлянта были одинаково возбуждены. Упавшую в обморок княгиню унесли, а противники встали в боевую позицию; площадка была освещена сотней фонарей, сорванных сотней свидетелей где попало, — никто и не подумал разнимать противников. Это был справедливый поединок.
Он длился недолго: на третьем или четвертом выпаде Фройдстейн, более искусный, чем его противник, пронзил герцога насквозь; тот упал, даже не вскрикнув. К нему подбежали, но он был уже мертв. Так быстро, как Фройдстейн, никто еще не получал удовлетворения.
Когда ярость графа несколько утихла, ему стало ясно, что он, пожалуй, зашел слишком далеко и что убийство кузена императора — неподходящий способ добиться высокого покровительства. Он решил бежать из страны, но перед этим, проявляя беспредельное рыцарство, отправился к кардиналу, чтобы справиться о состоянии г-жи Бокканегра после ее обморока.
Княгине стало лучше, хотя сильное потрясение не совсем прошло.
— Скажите ей, — передал граф через лакеев, — что наглец мертв.
Затем он укрылся у одного из своих друзей, поручив ему разузнать, что слышно о дуэли, и держать его в курсе дела.
Смерть герцога Ольденбургского, как и следовало ожидать, вызвала большой шум. Мансфельд тут же оповестил о ней венский двор, и специальный курьер, посланный к нему из Австрии, привез приказ найти виновного и категорически потребовать его высылки из королевства в Австрию, где он будет судим по чрезвычайно строгим законам этой страны, преследующим дуэлянтов.
Кардинал по просьбе племянницы написал письмо, в котором просил помиловать виновного, защищавшего княгиню Сальтарелло, жестоко оскорбленную покойным. Он рассчитывал на такое снисхождение как человек, не раз доказавший свою преданность августейшему двору и заслуживший его расположение.
Его даже не удостоили ответом, а граф фон Мансфельд получил новый приказ, строже первого. Кардинал тяжело воспринял унижение и не смог скрыть своего возмущения от племянницы и некоторых друзей. Княгиня внимательно выслушала его.
— Ваше преосвященство, — сказала она, — что же теперь будет с господином фон Фройдстейном?
— А вот что, сударыня: его станут искать и, если найдут, отправят в Вену, где он недолго пробудет в живых.
— Неужели мы допустим такое, дядюшка? Ведь этот дворянин оказался в опасности из-за меня.
— Единственный способ спасти его — узнать, где он прячется, и тайно переправить во Францию или другую страну, враждебную Австрии.
— Я это узнаю, ваше преосвященство.
— А я обещаю вам помочь, сделаю все, что от меня зависит, чтобы он благополучно выпутался из этой истории.
— Хорошо, дядюшка, — спокойно ответила она.
Племянница прекрасно знала, где найти Фройдстейна: его друг не скрыл от нее, где тот прячется, когда приходил узнать от имени ее защитника, каковы будут распоряжения княгини. Бокканегра была добрым и надежным другом; после случившегося она все тщательно продумала и решила, что должна вознаградить того, кто так отважно рисковал жизнью ради нее. Посоветовавшись с дядей, она написала Фройдстейну:
«Вы говорили, что готовы принять состояние от любимой женщины; если Вы откажетесь от моего, это будет означать, что Вы не любите меня».
Через час он ответил ей:
«Я приму все, если Вы любите меня, сударыня, и не возьму ничего, если Вами движет лишь жалость к страдальцу».
Ответ г-жи Бокканегра не заставил себя ждать; на этот раз он был еще лаконичнее и выразительнее:
«Когда мы уедем вместе ? Благородная женщина должна разделять изгнание мужа».
Фройдстейн был на верху блаженства и чуть не погубил себя: он хотел средь белого дня отправиться к княгине и броситься к ее ногам. Его остановил только запрет с ее стороны. Фройдстейн покинул свое убежище ночью, пришел к кардиналу и оставался у него до полуночи, пока в часовне самим его преосвященством не был обвенчан с прекрасной Сальтарелло. Порто-Карреро согласился на этот брак, убедившись, что перед ним действительно граф фон Фройдстейн, которому недостает лишь родового богатства.
Графа искали по всей Испании, а он скрывался во дворце кардинала. Никто и не заподозрил, что он находится здесь. Княгиня понемногу готовилась к отъезду. Чтобы в Испании забыли о ее последних приключениях, она решила удалиться из Мадрида и отправиться в Лиссабон, где у нее были денежные интересы. И друзья и враги отнеслись к такому шагу с пониманием; к тому же княгиня вела себя совершенно беззаботно и, казалось, была даже огорчена тем, что покидает эту страну, сменив ее на другую, совсем ей незнакомую.
Среди ее самых ничтожных лакеев было несколько негров — нубийцев и кафров, она их очень любила. Разодетые в пестрые ливреи, они ехали в хвосте ее кортежа вместе со слугами, приставленными к вьючным животным. Княгиня не спеша пересекла Испанию, прибыла в Лиссабон, а через некоторое время «Голландская газета» сообщила, что граф и графиня фон Фройдстейн были приняты их величествами королем и королевой Португалии.
Трюк, как видите, прекрасно удался. Однако кардинал на этом не успокоился. Он не забыл, как с ним обошлись, и, затаив злобу, поклялся, что, пока он жив, Австрийский дом не унаследует испанский престол, даже если наследника придется искать на другом краю света.
Принц Дармштадтский был твердо убежден, что эта незаметная причина сильно повлияла на решение вопроса о завещании: Порто-Карреро не хвастался своими заслугами, он был слишком искушенным политиком, чтобы не разглагольствовать прежде всего о благе государства. Хотя эти знаменитые политики, так усердно отстаивающие интересы других, преследуют обычно лишь свои цели, думая прежде всего о том, что выгодно им. Я имела возможность разглядеть их вблизи и знаю, о чем говорю, можете мне поверить.
Мансфельд тоже был несколько обижен вследствие этого дела и, быть может поэтому, не проявил особого рвения в поисках виновного. Однажды у него вырвалась фраза:
— Теперь они узнают: в Испании нельзя делать все, что им захочется и когда им захочется.
Но, провалив дело наполовину, граф с еще большим азартом начал осуществлять намеченный план. Он усилил свое давление на Берлепш, требуя, чтобы та повлияла на королеву, и еще упорнее наступал на Дармштадта, упрекая его в нерешительности, в том, что он ведет себя как ребенок, который пугается тени. Принц бывал у королевы чуть ли не каждый день, но, несмотря на все его усилия, Анна оставалась такой спокойной и невозмутимой, что невозможно было принять за страсть то чувство, которое она испытывала к нему.
Королева была чрезвычайно милостива, даже предупредительна по отношению к принцу, чем окончательно обезоруживала его. А Берлепш подбадривала и Дармштадта и Мансфельда, порою удивляясь бесконечным переговорам с ними.
— Вы не знаете королеву, — говорила она, — не знаете, как живется во дворце, где все словно замерли, где каждому предназначено определенное место, и он не смеет занять другое. Король никогда не расстается с супругой, и главная камеристка всегда при ней. Королева не может написать, поскольку ей не оставляют ни перьев, ни чернил; когда она хочет сообщить что-то близким, приглашают секретаря, который держит письменные принадлежности под замком, и не из-за ревности короля, а по приказу герцогини де Вильяфранка, довольно мягкой в остальном, но несгибаемой в этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56