Место пожарища, на котором стоял прежний дворец, осталось незастроенным, вокруг него росли лишь апельсиновые деревья; герцог воздвиг здесь часовню, посвященную Святой Деве и Святому Людовику Французскому, увековечив таким образом память о королеве и траур по ней. Все внутреннее помещение часовни занимал саркофаг с изображением возлежащей на нем Марии Луизы. Скульптура имела поразительное сходство с оригиналом — для выполнения этого заказа герцог выписал мастера из Италии.
У ног королевы на коленях примостился верный карлик, также очень похожий на оригинал, а в гробницу герцог положил все, какие ему удалось собрать, предметы, принадлежавшие Марии Луизе. Часовня и гробница были из дивного белого мрамора, добытого за огромные деньги в карьерах Каррары.
Это было великолепное сооружение. Герцог почти что не покидал его, по нескольку часов в день проводя подле изваяния королевы. Никто не входил в часовню, за исключением доверенного слуги, которому был поручен уход за ней; он же прислуживал на мессах, которые читал капеллан герцога: кроме самого герцога, на них никто не присутствовал.
Де Асторга посещал двор раз в неделю, молча кланялся королю и, перед тем как удалиться, спрашивал его величество, не нуждается ли тот в его услугах и не желает ли дать ему какие-нибудь распоряжения. Получив отрицательный ответ, он возвращался к себе и более не выходил из дома, не принимая ни единой живой души и даже не переписываясь с самыми близкими своими родственниками. Так и текла его жизнь до того дня, когда мы снова с ним встретимся.
Тем временем стало известно о прибытии в Италию графини Суасонской, которую все еще разыскивали в Испании. Графу фон Мансфельду не раз задавали вопросы о ней министр короля Испании и французский посол, и он неизменно отвечал: графиня находится под защитой своего повелителя и ему, графу, не составляет никакого труда признаться в том, что он, действуя по приказу императора, помог ей скрыться, когда, вопреки здравому смыслу, ее обвиняли в преступлении, которое она не совершала. Он ссылался при этом на свидетельство самой королевы, во всеуслышание просившей его передать от нее приветы графине Суасонской и до бесконечности повторявшей, что умирает естественной смертью. Ничего более узнать от него не удавалось, и г-жа де Суасон вскоре вернулась в Брюссель, где никто и никогда ее не тревожил.
Горе короля было не из тех, что лечит время, его страдания с каждым днем усугублялись. Расстройство его разума приобрело совершенно определенную направленность: король говорил только о королеве, но, тем не менее, его министры уже начали хлопотать, чтобы под видом совета навязать ему новый брак.
Среди всех европейских принцесс подыскивали избранницу, чтобы предложить ей этот терновый венец; но если даже для бедной Марии Луизы испанская корона была тяжким бременем, то какая же участь ожидала ту, которой суждено было прийти ей на смену теперь, когда Карл II жил лишь скорбью и окутал испанский двор пеленой еще более непроглядной печали!
Герцог Медина-Сели, хотя и не был уже первым министром, по-прежнему обладал огромным влиянием на короля. Он решил сделать первую попытку пробить брешь, когда после долгих переговоров была, наконец, найдена несчастная, которой предстояло разделить с королем его ледяной трон. Королева-мать ради такого важного дела опять покинула свое уединение, как она это сделала после смерти Марии Луизы. Я не упоминала о ней, потому что в тех обстоятельствах она не играла никакой роли, тогда как в подготовке нового брака с самого начала определяла все.
— Сын мой, — сказала она королю, одиноко сидевшему у окна в спальне, где умерла королева, — сын мой, вы, кажется, не вспоминаете более о том, что вы король.
— Зачем мне эта смехотворная власть, если она не помогла мне сохранить единственное существо, которое я любил, сударыня?.. Зачем быть королем, если ему приходится страдать так же, как обыкновенным людям, и даже больше?
— Вы получили от Бога и от вашего отца корону и обязаны передать ее вашим детям, это ваш долг.
— Мой долг! — с горькой усмешкой повторил король. — И как же я теперь выполню этот долг? Как появятся дети, если у меня нет больше супруги?
— Ваше горе не будет длиться вечно, государь. Ваш титул возлагает на вас обязанность, которой вам необходимо поделиться.
— Какую же, сударыня?
— Ваши подданные ждут наследника, и совет решил, что вам, ваше величество, следует подарить Испании новую королеву.
— Никогда!
— Принцессу уже выбрали, переговоры провели, требуется лишь ваше согласие, чтобы обсудить условия брака.
— И кто же позволил себе это сватовство без моего на то приказа? Кто осмелился распоряжаться мною?
— Ваша мать, сын мой, та, что носила вас под сердцем, оберегала в детстве и считает себя обязанной перед Богом заботиться о вашей славе и вашем счастье.
— Но почему? Почему? — повторял монарх, ударяя себя по лбу. — Почему мне не дают спокойно оплакать ту, которую я потерял? Почему меня лишают единственного утешения страждущего — возможности страдать9 Последний бедняк в моем королевстве оплакивает свою подругу и хранит печальные воспоминания о ней столько времени, сколько пожелает, и никто ему не мешает.
— Король несет ответственность за народ, государь, а вы — король.
— Да, я король, но не властелин! Я король, но мои подданные и моя мать навязывают мне свою волю! Я король и не могу всю жизнь носить траур по любимой супруге?! Это насмешка, повторяю вам, сударыня! Если я король, так пусть мне повинуются и не командуют мною.
— Государственные интересы, ваше величество, ваша молодость, счастье вашей дальнейшей жизни…
— Государственные интересы! Разве нет принцев, которые могут унаследовать мою корону? У меня есть кузены во Франции, кузены в Австрии — мне остается только выбрать. Моя молодость! Она увяла. Мое счастье! Оно в могиле моей любимой. Оставьте меня, сударыня, оставьте!
За этой неудавшейся попыткой воздействовать на него последовало множество других; в конце концов, бедного короля стали так осаждать, что у него не оставалось ни минуты покоя. Ромул — только он один находился теперь при хмуром и раздражительном короле в минуты скорби — присоединился к мучителям: он постоянно терзал его, с утра до вечера повторяя монарху, что тот будет проклят, если не сделает все возможное, чтобы обрести наследника трона, и будет навечно разлучен со своей дорогой Луизой. Эта мысль прижилась в голове короля; он отправился в Эскориал и, пока находился там, все время проводил в молитвах у гробницы королевы, спрашивая, как бы она посоветовала ему поступить.
— Бог разлучит нас навечно! — восклицал он под звонкими сводами.
Чтобы убедить его, прибегли к хитрости: за гробницей спрятали молодого монаха, и он, подражая голосу королевы, произнес:
— Женись! Или мы никогда не встретимся вновь. Король тут же потерял сознание. Но наготове уже был врач, — не Юсуф, на это время предусмотрительно удаленный под каким-то предлогом. — а врач-заговорщик, который привел Карла в чувство и велел перенести его в спальню, убедившись, что слова, услышанные у гробницы, глубоко запечатлелись в сознании короля.
На этот раз король пережил ужасный приступ. Увидев больного в таком состоянии, Юсуф сразу догадался, что без интриги здесь не обошлось, так как целые сутки тот повторял одно и то же:
— Луиза, я повинуюсь тебе, если за нашу встречу надо заплатить такой ценой…
И действительно, на следующий день король вызвал первого министра и стал расспрашивать его о принцессе Анне Нёйбургской, племяннице пфальцского курфюрста, а следовательно, племяннице Мадам, второй жены Месье. Все эти короли и принцы связаны между собой родством.
Принцесса Анна отличалась красотой и умом. В молодости, то есть в то время, когда мы встречаемся с нею, она была полна очарования, но затем утратила его; позднее она сыграла странную роль, но пока еще речь не об этом.
Принцесса Анна воспитывалась при маленьком дворе Нёйбурга; отец ее был не очень богат, а сама она необычайно скромна. Многие немецкие государи, чьи дочери становятся королевами и императрицами, живут далеко не так роскошно, как наши знатные вельможи.
Корона Испании подвернулась для нее весьма кстати; однако слухи об отравлении Марии Луизы наводили на размышления. Воспитательницей у принцессы служила графиня фон Берлепш, женщина расчетливая и предприимчивая, готовая служить любому, если ей заплатят; она уже успела сколотить состояние из средств ученицы и вовсе не желала лишаться этого источника доходов. Графиня внушила всем и поклялась, что, если ее привезут в Испанию, она будет наблюдать за королевой и непременно сумеет воспрепятствовать каким бы то ни было происшествиям с нею.
В условиях брачного контракта было оговорено, что графиня фон Берлепш будет сопровождать принцессу в Испанию и останется с нею.
— Принцесса Орлеанская была несчастна только потому, что ее покинули. Родные совсем не заботились о ней, так пусть же ее опыт послужит нам и поможет уберечь наше дитя, — говорила герцогиня г-же фон Берлепш.
— Я спасу ее, ваша светлость, можете положиться на меня.
Условия были приняты, и вскоре Анна Нёйбургская узнала, что пора готовиться к отъезду. Корона весьма прельщала ее, но ее отнюдь не прельщал супруг и тем более придворные почести. Принцессе описали короля: несмотря на молодость, он выглядел почти стариком. Ей даже не решились прислать его портрет; она знала кое-что о его сумасбродствах, странных мыслях и потому была счастлива лишь наполовину, — удовлетворение получало только ее честолюбие.
Принцессе было девятнадцать лет; высокая и крепкая девушка с прекрасным цветом лица, великолепными глазами и превосходными зубами очень подходила для того, чтобы одарить большим потомством любого другого монарха. Поэтому ее и выбрали, разработали план, провели подготовку. Для достижения цели недоставало только согласия короля.
Анне было очень тяжело расставаться с семьей и родиной: уезжая, она, громко рыдала. Берлепш обещала ей всевозможные удовольствия, триумф и блаженство с той минуты, как они ступят на землю Испании, где золото произрастает само по себе, как в иных местах растет лук. В возрасте принцессы такие уговоры мало утешают, особенно если эта принцесса немка, которая всю свою жизнь провела на берегу Дуная в мечтах о прекрасном принце или о каком-нибудь красивом, храбром, стройном и очень влюбленном рыцаре.
Кортеж принцессы должен был отправиться в путь, но я не знаю, по какой дороге, думаю только, что пересекать Францию не предполагалось, поэтому расскажу о том, что мне точно известно. Я узнала все, что изложу далее, от человека, сыгравшего важную роль в этой истории, — от моего друга принца Дармштадтского из рода Гессенов. Он все видел собственными глазами и часто вспоминал при мне о тех событиях. У меня лежит сотня его писем, содержащих множество подробностей; я сохранила эти письма и время от времени заглядываю в них, вспоминая наши беседы, которые были не менее любопытными.
Однажды вечером принцесса Мария Анна вместе со своим эскортом, придворными дамами и кавалерами, прибыла в маленький тирольский город, где она должна была остановиться на ночь. Тироль — дикая страна, но очень подходящая для романов и романтических настроений, которые были не чужды Марии Анне. Ей приготовили ночлег в доме самого знатного горожанина. Несмотря на сильную усталость, она во что бы то ни стало захотела осмотреть очень древнюю часовню, расположенную на скале и показавшуюся ей чрезвычайно живописной, и отправилась туда в сопровождении г-жи фон Берлепш. У этих немцев бывают непостижимые фантазии.
На самой середине дороги в гору они встретили красивого молодого человека, точно соответствующего тому образу, который на Дунае так часто представал в мечтах принцессы. Он был в наряде горца, но какая-то особая стать, весь его облик говорили о том, что незнакомец этот не простолюдин, а человек благородного происхождения.
Принцесса взглянула на него и покраснела.
— О, если бы король был так же хорош собой! — сказала она г-же фон Берлепш шепотом, чтобы ее не услышали остальные.
Но увы! Король Испании выглядел совсем иначе.
Принцесса очень удивилась, когда молодой человек, вместо того чтобы уступить ей дорогу, направился прямо к ней, чрезвычайно почтительно поклонился и без всякого смущения обратился к г-же фон Берлепш:
— Госпожа графиня, позвольте через вас принести мои извинения ее величеству за то, что я осмелился подойти к ней так внезапно и без церемоний. В этих горах нет ни камергера, ни главной камеристки, чтобы представить меня.
— Сударь, — высокомерно ответила г-жа фон Берлепш, — принцесса не любит, когда ее беспокоят во время прогулки.
— Я исполню ее волю, сударыня, однако прежде хочу сказать, что мы с нею близкие родственники, оба покинули родину и скоро окажемся в одной и той же стране: я подумал, что при таких обстоятельствах можно слегка пренебречь этикетом.
— Как? Неужели вы мой родственник? — прервала его принцесса. — Кто же вы, сударь?
— Принц Дармштадтский, из рода Гессенов, ваш кузен, сударыня; я имею честь быть вашим ближайшим родственником, ваше величество, как вам должно быть известно.
— О! Принц Дармштадтский! — радостно воскликнула принцесса. — И что же вы здесь делаете, сударь? Как оказались в этих горах? Вы говорите, что направляетесь в Испанию?
— Да, ваше величество.
— В путешествие?
— Нет, ваше величество, еду искать свое счастье. Младшим в роду оно далеко не обеспечено в наши времена.
— Вам, наверное, стало известно о моем браке, что и побудило вас выбрать эту страну.
— Нет, ваше величество, я задумал перебраться в Испанию уже давно. Граф фон Мансфельд, посол императора в Мадриде — мой друг; он позвал меня туда, пообещав заручиться покровительством его величества короля Испании.
И в самом деле, принц, путешествовавший ради удовольствия, — как вы помните, мы расстались с ним в Италии, — получил однажды от графа фон Мансфельда письмо, которое я привожу без всяких пояснений:
«Сударь!
Вам известно, с каким дружеским расположением я отношусь к Его Светлости Вашему отцу и к Вам; мне предоставляется случай доказать это, и я тороплюсь воспользоваться такой возможностью. Приезжайте в Испанию: я надеюсь обеспечить Вам положение, которое удовлетворит Вас в полной мере. Вы сможете достичь всего, следуя моим наказам и советам. Вы молоды, однако молодость — главное условие, необходимое для того дела, которому Вам придется служить. Это напоминает загадку, но я все поясню Вам, когда Вы приедете. Надо все устроить так, чтобы Вы остались здесь навсегда. Испания станет впредь Вашей родиной, именно здесь Вас ожидает счастье».
Можно себе представить, как взбудоражило ум молодого человека это таинственное предложение! Одновременно стало известно о браке его кузины, с которой он не был знаком; принц решил, что было бы замечательно встретиться с ней: он заранее обеспечит себе ее покровительство, а при таком короле, как Карл II, власть королевы должна быть велика. Поэтому принц и задумал это маленькое представление и разыграл его, как мы только что убедились, в духе ловкого придворного, каковым он и был.
Королева покидала родину с большой неохотой и находилась уже далеко от нее; встреча с немцем, с родственником, в чужой стране показалась ей добрым предзнаменованием. В довершение радости этот немец, этот родственник, ехал в Испанию, чтобы обосноваться там. Они станут вспоминать о том, что осталось у них позади, и им будет о чем поговорить!
Завязался разговор, становившийся все интереснее и доверительнее. Красота принцессы поразила молодого человека, он не ожидал, что увидит на дороге такую богиню, ему казалось, что она осветила собою все вокруг. Перспектива жить рядом со столь очаровательной кузиной внушила ему еще большее желание завоевать обещанное положение и провести всю оставшуюся жизнь в этой благословенной Испании.
Королева нашла принца привлекательным, приятным в обращении; он произвел на нее прекрасное впечатление, но, несмотря на романтический характер встречи, ни сердце, ни воображение ее не были задеты, и у нее не возникло никакой иной мысли, кроме намерения сделать его своим другом, поскольку ей предстояло жить вдали от семьи.
Она предложила принцу последовать за ней в дом, где она остановилась, и разделить с ней ужин, что вызвало громкое недовольство у г-жи фон Берлепш. Эта дама уже придерживалась королевского этикета, а королеве Испании не положено есть с кем бы то ни было. Но принцесса, охваченная радостью, не пожелала прислушаться к ее наставлениям и усадила кузена рядом с собой.
На следующий день принц отложил в сторону наряд горца и облачился в более роскошную одежду, чтобы сопровождать Анну весь день до ее отхода ко сну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
У ног королевы на коленях примостился верный карлик, также очень похожий на оригинал, а в гробницу герцог положил все, какие ему удалось собрать, предметы, принадлежавшие Марии Луизе. Часовня и гробница были из дивного белого мрамора, добытого за огромные деньги в карьерах Каррары.
Это было великолепное сооружение. Герцог почти что не покидал его, по нескольку часов в день проводя подле изваяния королевы. Никто не входил в часовню, за исключением доверенного слуги, которому был поручен уход за ней; он же прислуживал на мессах, которые читал капеллан герцога: кроме самого герцога, на них никто не присутствовал.
Де Асторга посещал двор раз в неделю, молча кланялся королю и, перед тем как удалиться, спрашивал его величество, не нуждается ли тот в его услугах и не желает ли дать ему какие-нибудь распоряжения. Получив отрицательный ответ, он возвращался к себе и более не выходил из дома, не принимая ни единой живой души и даже не переписываясь с самыми близкими своими родственниками. Так и текла его жизнь до того дня, когда мы снова с ним встретимся.
Тем временем стало известно о прибытии в Италию графини Суасонской, которую все еще разыскивали в Испании. Графу фон Мансфельду не раз задавали вопросы о ней министр короля Испании и французский посол, и он неизменно отвечал: графиня находится под защитой своего повелителя и ему, графу, не составляет никакого труда признаться в том, что он, действуя по приказу императора, помог ей скрыться, когда, вопреки здравому смыслу, ее обвиняли в преступлении, которое она не совершала. Он ссылался при этом на свидетельство самой королевы, во всеуслышание просившей его передать от нее приветы графине Суасонской и до бесконечности повторявшей, что умирает естественной смертью. Ничего более узнать от него не удавалось, и г-жа де Суасон вскоре вернулась в Брюссель, где никто и никогда ее не тревожил.
Горе короля было не из тех, что лечит время, его страдания с каждым днем усугублялись. Расстройство его разума приобрело совершенно определенную направленность: король говорил только о королеве, но, тем не менее, его министры уже начали хлопотать, чтобы под видом совета навязать ему новый брак.
Среди всех европейских принцесс подыскивали избранницу, чтобы предложить ей этот терновый венец; но если даже для бедной Марии Луизы испанская корона была тяжким бременем, то какая же участь ожидала ту, которой суждено было прийти ей на смену теперь, когда Карл II жил лишь скорбью и окутал испанский двор пеленой еще более непроглядной печали!
Герцог Медина-Сели, хотя и не был уже первым министром, по-прежнему обладал огромным влиянием на короля. Он решил сделать первую попытку пробить брешь, когда после долгих переговоров была, наконец, найдена несчастная, которой предстояло разделить с королем его ледяной трон. Королева-мать ради такого важного дела опять покинула свое уединение, как она это сделала после смерти Марии Луизы. Я не упоминала о ней, потому что в тех обстоятельствах она не играла никакой роли, тогда как в подготовке нового брака с самого начала определяла все.
— Сын мой, — сказала она королю, одиноко сидевшему у окна в спальне, где умерла королева, — сын мой, вы, кажется, не вспоминаете более о том, что вы король.
— Зачем мне эта смехотворная власть, если она не помогла мне сохранить единственное существо, которое я любил, сударыня?.. Зачем быть королем, если ему приходится страдать так же, как обыкновенным людям, и даже больше?
— Вы получили от Бога и от вашего отца корону и обязаны передать ее вашим детям, это ваш долг.
— Мой долг! — с горькой усмешкой повторил король. — И как же я теперь выполню этот долг? Как появятся дети, если у меня нет больше супруги?
— Ваше горе не будет длиться вечно, государь. Ваш титул возлагает на вас обязанность, которой вам необходимо поделиться.
— Какую же, сударыня?
— Ваши подданные ждут наследника, и совет решил, что вам, ваше величество, следует подарить Испании новую королеву.
— Никогда!
— Принцессу уже выбрали, переговоры провели, требуется лишь ваше согласие, чтобы обсудить условия брака.
— И кто же позволил себе это сватовство без моего на то приказа? Кто осмелился распоряжаться мною?
— Ваша мать, сын мой, та, что носила вас под сердцем, оберегала в детстве и считает себя обязанной перед Богом заботиться о вашей славе и вашем счастье.
— Но почему? Почему? — повторял монарх, ударяя себя по лбу. — Почему мне не дают спокойно оплакать ту, которую я потерял? Почему меня лишают единственного утешения страждущего — возможности страдать9 Последний бедняк в моем королевстве оплакивает свою подругу и хранит печальные воспоминания о ней столько времени, сколько пожелает, и никто ему не мешает.
— Король несет ответственность за народ, государь, а вы — король.
— Да, я король, но не властелин! Я король, но мои подданные и моя мать навязывают мне свою волю! Я король и не могу всю жизнь носить траур по любимой супруге?! Это насмешка, повторяю вам, сударыня! Если я король, так пусть мне повинуются и не командуют мною.
— Государственные интересы, ваше величество, ваша молодость, счастье вашей дальнейшей жизни…
— Государственные интересы! Разве нет принцев, которые могут унаследовать мою корону? У меня есть кузены во Франции, кузены в Австрии — мне остается только выбрать. Моя молодость! Она увяла. Мое счастье! Оно в могиле моей любимой. Оставьте меня, сударыня, оставьте!
За этой неудавшейся попыткой воздействовать на него последовало множество других; в конце концов, бедного короля стали так осаждать, что у него не оставалось ни минуты покоя. Ромул — только он один находился теперь при хмуром и раздражительном короле в минуты скорби — присоединился к мучителям: он постоянно терзал его, с утра до вечера повторяя монарху, что тот будет проклят, если не сделает все возможное, чтобы обрести наследника трона, и будет навечно разлучен со своей дорогой Луизой. Эта мысль прижилась в голове короля; он отправился в Эскориал и, пока находился там, все время проводил в молитвах у гробницы королевы, спрашивая, как бы она посоветовала ему поступить.
— Бог разлучит нас навечно! — восклицал он под звонкими сводами.
Чтобы убедить его, прибегли к хитрости: за гробницей спрятали молодого монаха, и он, подражая голосу королевы, произнес:
— Женись! Или мы никогда не встретимся вновь. Король тут же потерял сознание. Но наготове уже был врач, — не Юсуф, на это время предусмотрительно удаленный под каким-то предлогом. — а врач-заговорщик, который привел Карла в чувство и велел перенести его в спальню, убедившись, что слова, услышанные у гробницы, глубоко запечатлелись в сознании короля.
На этот раз король пережил ужасный приступ. Увидев больного в таком состоянии, Юсуф сразу догадался, что без интриги здесь не обошлось, так как целые сутки тот повторял одно и то же:
— Луиза, я повинуюсь тебе, если за нашу встречу надо заплатить такой ценой…
И действительно, на следующий день король вызвал первого министра и стал расспрашивать его о принцессе Анне Нёйбургской, племяннице пфальцского курфюрста, а следовательно, племяннице Мадам, второй жены Месье. Все эти короли и принцы связаны между собой родством.
Принцесса Анна отличалась красотой и умом. В молодости, то есть в то время, когда мы встречаемся с нею, она была полна очарования, но затем утратила его; позднее она сыграла странную роль, но пока еще речь не об этом.
Принцесса Анна воспитывалась при маленьком дворе Нёйбурга; отец ее был не очень богат, а сама она необычайно скромна. Многие немецкие государи, чьи дочери становятся королевами и императрицами, живут далеко не так роскошно, как наши знатные вельможи.
Корона Испании подвернулась для нее весьма кстати; однако слухи об отравлении Марии Луизы наводили на размышления. Воспитательницей у принцессы служила графиня фон Берлепш, женщина расчетливая и предприимчивая, готовая служить любому, если ей заплатят; она уже успела сколотить состояние из средств ученицы и вовсе не желала лишаться этого источника доходов. Графиня внушила всем и поклялась, что, если ее привезут в Испанию, она будет наблюдать за королевой и непременно сумеет воспрепятствовать каким бы то ни было происшествиям с нею.
В условиях брачного контракта было оговорено, что графиня фон Берлепш будет сопровождать принцессу в Испанию и останется с нею.
— Принцесса Орлеанская была несчастна только потому, что ее покинули. Родные совсем не заботились о ней, так пусть же ее опыт послужит нам и поможет уберечь наше дитя, — говорила герцогиня г-же фон Берлепш.
— Я спасу ее, ваша светлость, можете положиться на меня.
Условия были приняты, и вскоре Анна Нёйбургская узнала, что пора готовиться к отъезду. Корона весьма прельщала ее, но ее отнюдь не прельщал супруг и тем более придворные почести. Принцессе описали короля: несмотря на молодость, он выглядел почти стариком. Ей даже не решились прислать его портрет; она знала кое-что о его сумасбродствах, странных мыслях и потому была счастлива лишь наполовину, — удовлетворение получало только ее честолюбие.
Принцессе было девятнадцать лет; высокая и крепкая девушка с прекрасным цветом лица, великолепными глазами и превосходными зубами очень подходила для того, чтобы одарить большим потомством любого другого монарха. Поэтому ее и выбрали, разработали план, провели подготовку. Для достижения цели недоставало только согласия короля.
Анне было очень тяжело расставаться с семьей и родиной: уезжая, она, громко рыдала. Берлепш обещала ей всевозможные удовольствия, триумф и блаженство с той минуты, как они ступят на землю Испании, где золото произрастает само по себе, как в иных местах растет лук. В возрасте принцессы такие уговоры мало утешают, особенно если эта принцесса немка, которая всю свою жизнь провела на берегу Дуная в мечтах о прекрасном принце или о каком-нибудь красивом, храбром, стройном и очень влюбленном рыцаре.
Кортеж принцессы должен был отправиться в путь, но я не знаю, по какой дороге, думаю только, что пересекать Францию не предполагалось, поэтому расскажу о том, что мне точно известно. Я узнала все, что изложу далее, от человека, сыгравшего важную роль в этой истории, — от моего друга принца Дармштадтского из рода Гессенов. Он все видел собственными глазами и часто вспоминал при мне о тех событиях. У меня лежит сотня его писем, содержащих множество подробностей; я сохранила эти письма и время от времени заглядываю в них, вспоминая наши беседы, которые были не менее любопытными.
Однажды вечером принцесса Мария Анна вместе со своим эскортом, придворными дамами и кавалерами, прибыла в маленький тирольский город, где она должна была остановиться на ночь. Тироль — дикая страна, но очень подходящая для романов и романтических настроений, которые были не чужды Марии Анне. Ей приготовили ночлег в доме самого знатного горожанина. Несмотря на сильную усталость, она во что бы то ни стало захотела осмотреть очень древнюю часовню, расположенную на скале и показавшуюся ей чрезвычайно живописной, и отправилась туда в сопровождении г-жи фон Берлепш. У этих немцев бывают непостижимые фантазии.
На самой середине дороги в гору они встретили красивого молодого человека, точно соответствующего тому образу, который на Дунае так часто представал в мечтах принцессы. Он был в наряде горца, но какая-то особая стать, весь его облик говорили о том, что незнакомец этот не простолюдин, а человек благородного происхождения.
Принцесса взглянула на него и покраснела.
— О, если бы король был так же хорош собой! — сказала она г-же фон Берлепш шепотом, чтобы ее не услышали остальные.
Но увы! Король Испании выглядел совсем иначе.
Принцесса очень удивилась, когда молодой человек, вместо того чтобы уступить ей дорогу, направился прямо к ней, чрезвычайно почтительно поклонился и без всякого смущения обратился к г-же фон Берлепш:
— Госпожа графиня, позвольте через вас принести мои извинения ее величеству за то, что я осмелился подойти к ней так внезапно и без церемоний. В этих горах нет ни камергера, ни главной камеристки, чтобы представить меня.
— Сударь, — высокомерно ответила г-жа фон Берлепш, — принцесса не любит, когда ее беспокоят во время прогулки.
— Я исполню ее волю, сударыня, однако прежде хочу сказать, что мы с нею близкие родственники, оба покинули родину и скоро окажемся в одной и той же стране: я подумал, что при таких обстоятельствах можно слегка пренебречь этикетом.
— Как? Неужели вы мой родственник? — прервала его принцесса. — Кто же вы, сударь?
— Принц Дармштадтский, из рода Гессенов, ваш кузен, сударыня; я имею честь быть вашим ближайшим родственником, ваше величество, как вам должно быть известно.
— О! Принц Дармштадтский! — радостно воскликнула принцесса. — И что же вы здесь делаете, сударь? Как оказались в этих горах? Вы говорите, что направляетесь в Испанию?
— Да, ваше величество.
— В путешествие?
— Нет, ваше величество, еду искать свое счастье. Младшим в роду оно далеко не обеспечено в наши времена.
— Вам, наверное, стало известно о моем браке, что и побудило вас выбрать эту страну.
— Нет, ваше величество, я задумал перебраться в Испанию уже давно. Граф фон Мансфельд, посол императора в Мадриде — мой друг; он позвал меня туда, пообещав заручиться покровительством его величества короля Испании.
И в самом деле, принц, путешествовавший ради удовольствия, — как вы помните, мы расстались с ним в Италии, — получил однажды от графа фон Мансфельда письмо, которое я привожу без всяких пояснений:
«Сударь!
Вам известно, с каким дружеским расположением я отношусь к Его Светлости Вашему отцу и к Вам; мне предоставляется случай доказать это, и я тороплюсь воспользоваться такой возможностью. Приезжайте в Испанию: я надеюсь обеспечить Вам положение, которое удовлетворит Вас в полной мере. Вы сможете достичь всего, следуя моим наказам и советам. Вы молоды, однако молодость — главное условие, необходимое для того дела, которому Вам придется служить. Это напоминает загадку, но я все поясню Вам, когда Вы приедете. Надо все устроить так, чтобы Вы остались здесь навсегда. Испания станет впредь Вашей родиной, именно здесь Вас ожидает счастье».
Можно себе представить, как взбудоражило ум молодого человека это таинственное предложение! Одновременно стало известно о браке его кузины, с которой он не был знаком; принц решил, что было бы замечательно встретиться с ней: он заранее обеспечит себе ее покровительство, а при таком короле, как Карл II, власть королевы должна быть велика. Поэтому принц и задумал это маленькое представление и разыграл его, как мы только что убедились, в духе ловкого придворного, каковым он и был.
Королева покидала родину с большой неохотой и находилась уже далеко от нее; встреча с немцем, с родственником, в чужой стране показалась ей добрым предзнаменованием. В довершение радости этот немец, этот родственник, ехал в Испанию, чтобы обосноваться там. Они станут вспоминать о том, что осталось у них позади, и им будет о чем поговорить!
Завязался разговор, становившийся все интереснее и доверительнее. Красота принцессы поразила молодого человека, он не ожидал, что увидит на дороге такую богиню, ему казалось, что она осветила собою все вокруг. Перспектива жить рядом со столь очаровательной кузиной внушила ему еще большее желание завоевать обещанное положение и провести всю оставшуюся жизнь в этой благословенной Испании.
Королева нашла принца привлекательным, приятным в обращении; он произвел на нее прекрасное впечатление, но, несмотря на романтический характер встречи, ни сердце, ни воображение ее не были задеты, и у нее не возникло никакой иной мысли, кроме намерения сделать его своим другом, поскольку ей предстояло жить вдали от семьи.
Она предложила принцу последовать за ней в дом, где она остановилась, и разделить с ней ужин, что вызвало громкое недовольство у г-жи фон Берлепш. Эта дама уже придерживалась королевского этикета, а королеве Испании не положено есть с кем бы то ни было. Но принцесса, охваченная радостью, не пожелала прислушаться к ее наставлениям и усадила кузена рядом с собой.
На следующий день принц отложил в сторону наряд горца и облачился в более роскошную одежду, чтобы сопровождать Анну весь день до ее отхода ко сну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56