Почему только он важен?— Я обещала родителям, что буду ухаживать за братом. Когда с ним это случилось, моя мать совсем сдала. Она никогда не была сильным человеком, а тут потянулись долгие месяцы болезни Алана, уход за ним, забота о нем, страх за него… Это ее убило. Она умерла меньше чем через год. И все, о чем она просила меня, умирая — это не бросать Алана.Голос Милли задрожал, а в глазах появились слезы. Она закрыла глаза, вновь увидев, пережив те долгие, жуткие ночи, когда они с матерью сидели у постели Алана, следя за его слабым дыханием, прислушиваясь к болезненным Стонам.Иногда он переставал дышать, и они вскакивали, уверенные, что это конец. Миллисент тогда почти постоянно молилась, обещая Господу все на свете за сохранение брата, кляла себя, осознавая, что в случившемся была и ее вина.— Я поклялась Господу, что ради брата отдам свою жизнь. Я обещала, что если только Бог вернет мне Алана, я всегда буду заботиться о нем.— Миллисент… все в таком состоянии обещают то же самое! Я не смогу вспомнить, что я обещал Богу за возвращение Элизабет. Никто не ждет от тебя, что ты будешь держать обещание, данное в состоянии страха и горя. Неужели твой Бог действительно требует от тебя принести в жертву свою жизнь ради его помощи? И это милосердие?— Ты не понимаешь!— Я понимаю, что ты мучаешь себя зря! Что ты лишаешь себя счастья из-за глупых обещаний, выполнения которых от тебя не ждет никто, и особенно добрый и милосердный Бог!— Я обещала это матери, когда она лежала на смертном одре! И за это я отвечаю. Я должна посвятить этому жизнь. Я не смогу просто взять все и отодвинуть в сторону…— Почему? Почему ты, как проклятая, считаешь себя обязанной принести жизнь в жертву брату? Ты должна отвечать за себя. А Алан — за себя.— Нет, я должна отвечать за него! — закричала она, вся как-то съежившись от противоречивых чувств, раздиравших ее сердце.— Почему? Черт возьми, Милли, объясни мне, почему?— Потому что это была моя вина! — крикнула она. Голос ее замер, и воцарилось глухое и непроницаемое, как стена, молчание. Джонатан, ничего не понимая, смотрел на нее. Наконец он произнес:— Твоя вина? Как это может быть твоей виной?— Я сделала то, что… Почти равносильно, если бы я столкнула его с бортика!Слова, как оружейные выстрелы, срывались с ее губ, будто освобождаясь из многолетнего мучительного плена молчания. Никогда раньше она их не произносила, едва ли даже мысленно облекала их в какие-то фразы; она только ощущала глубоко внутри этот непоправимый, постоянно напоминающий о себе груз вины и ответственности. Когда Милли снова заговорила, голос ее дрожал, она всхлипывала, но уже не могла остановить льющийся поток слов.— Я сделала это. Они велели мне смотреть за ним. Мне всегда нужно было смотреть за ним. Заботиться о нем. С тех пор, как я себя помню. Я — его старшая сестра. Он любил меня, он постоянно бегал за мной, как хвостик, хотел везде быть со мной. Иногда я ненавидела его за это. — При каждом слове она ударяла кулаком по ладони. — Я терпеть не могла смотреть за ним!Джонатан молчал и сдерживал себя, чтобы не обнять ее. Она была такой нервно-возбужденной и напряженной, как натянутая струна, что могла взорваться при малейшем прикосновении. Он ждал и смотрел на нее. Его лицо выражало понимание и боль.— Мне надоело повсюду брать его с собой. Они говорили мне: «А теперь посмотри за Аланом, дорогая! Ты же знаешь, какие эти мальчишки!» Но почему он сам не мог о себе позаботиться? — От старых воспоминаний ее голос зазвенел, будто она переживала все вновь. Глаза казались невидящими, как у всех, перед чьим взором сменяются картины прошлого.— …Мне хотелось смеяться и веселиться. На повозке с сеном ехал Джимми и другие парни. Они мне нравились. И было совсем не до того, чтобы возиться с Аланом. Кроме того, он был уже достаточно взрослым, чтобы самому отвечать за себя. За ним уже не надо было присматривать, как за маленьким. Он из кожи лез вон, изображая перед всеми клоуна. Он хотел, чтобы я обратила на него внимание. Весь вечер он не переставал кричать: «Милли, посмотри на меня! Милли! Посмотри на меня!» Мне жутко надоело на него смотреть. Я болтала с тремя ребятами. Они флиртовали со мной, и мне это нравилось, потому что Ребекка Ордуэй бросала на меня убийственные взгляды. Меня просто распирало всю от радости и тщеславия…Она зажмурила глаза и закрыла лицо руками, будто хотела скрыть свое горе, или, может быть, таким образом спрятаться, заслониться от прошлого. Руки ее задрожали, а из глаз хлынули слезы. Губы искривились от рыданий, слова были еле различимы из-за всхлипываний… — Он все просил, чтобы я посмотрел на него, а я отвернулась! Назло не поворачивала головы в его сторону! Я надеялась, что он, наконец, перестанет поясничать, замолчит. Просто отвлечется и оставит в покое. «Посмотри на меня, Милли! Посмотри на меня!..» Но мне было не до него. Тогда он вскарабкался выше, на самый борт. Чтобы я обратила внимание на него… — Она разрыдалась, не в силах больше сдерживаться.— …И упал, — закончил за нее Джонатан. Миллисент кивнула, не в состоянии говорить из-за того, что беспрерывно всхлипывала и судорожно вздрагивала всем телом.— Ах, Миллисент, родная…Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. На мгновение при этом прикосновении она напряженно замерла, но потом как-то безвольно качнулась, и он прижал ее к груди, обнимая и поглаживая по спине. Она судорожно всхлипывала; молчаливое отчаяние и сознание вины, годами не находившие выхода, постепенно изливались из души. Джонатан гладил ее по голове, по спине, бормоча бессмысленные, нечленораздельные слова утешения и сочувствия.Наконец, Милли успокоилась и неподвижно застыла в объятиях Джонатана, положив голову ему на грудь. Он поцеловал ее волосы.— Знаю, — начал он тихим голосом, — что сейчас ты не сможешь принять то, что я скажу, тем более поверить этому. Но в любом случае я должен это сказать. В том, что Алан стал инвалидом, нет твоей вины, Миллисент. Ты не смогла бы ничего предотвратить. Даже если бы ты тогда смотрела на него, то не успела бы его схватить, а если бы вдруг и успела — не смогла бы удержать. Алан был уже взрослым парнем, а не ребенком, за которым постоянно нужен глаз да глаз. Нет ничего удивительного, что тебя раздражали постоянные просьбы родителей присматривать за ним. В конце концов, не ты должна была отвечать за Алана, а твои родители. Если уж он был таким, стоило ли вообще отпускать его с вами? Да и потом, какой четырнадцатилетний парень будет слушаться свою сестру? Не бери на себя вину! Не нужно всю жизнь казнить себя за то, что ты, как сама считаешь, совершила ошибку! Это несправедливо — и по отношению к тебе, и по отношению к Алану. Дай Алану шанс стать взрослым! Дай ему возможность стать ответственным за свои поступки! Ты же не заставляла его залезать туда. Он не из-за тебя потерял равновесие. Все делал он сам. Жаль, что он поступал по-дурацки, чтобы привлечь твое внимание, но это опять же его собственные поступки.— Он был только ребенком! Он не понимал, насколько это опасно…— Как и ты! Если бы ты понимала, то, естественно, не позволила бы ему залезать так высоко. Вспомни, Миллисент, ты сама была тогда девочкой. Сколько — восемнадцать? Девятнадцать?Миллисент кивнула.— Ты была молода и тебе нравилось внимание твоих поклонников. Какой бы юной девушке это не нравилось? Здесь нет ничего плохого. И это не значит, что ты виновата в увечье своего брата. Произошел несчастный случай.— Это так несправедливо! Он ведь не виноват.— А разве можно вообще кого-то в этом винить? Миллисент устало покачала головой.— Нет, он… — Она вздохнула и отошла в сторону, вытирая слезы. — Я, должно быть, выгляжу растрепанной.— Ты выглядишь прекрасно.— Теперь ты понимаешь меня, правда? — спросила она, глядя на Джонатана покрасневшими глазами. Джонатан помолчала, а потом медленно произнес— Я понимаю, что ты чувствуешь. И почему убеждена, что ухаживать за Аланом — твоя обязанность. Но это неправильнб, и я не согласен с тобой. Я не одобряю этого. Миллисент, твоя жизнь в твоих руках, и ты должна освободиться от… от этого обета. Родная, — он подошел и погладил ее по щеке. — Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе. Мы будем жить вместе, у нас будет дом, дети… Все. Неужели этого недостаточно, чтобы освободить тебя из заточения?Милли ничего не отвечала. Она не поднимала глаз. Джонатан помолчал какое-то время. А потом она услышала его медленные удаляющиеся шаги. Глава XXII Миллисент чувствовала себя несчастной. Весь ноябрь и декабрь она была поглащена своим горем. С каждым днем она все отчетливее осознавала, что произошло и что она потеряла. Теперь жизнь ничем не отличалась от той, которую она вела до появления Джонатана. Милли вставала, завтракала, работала в саду или по дому, сидела с братом, посещала собрания Женского клуба и семейные праздники. Но раньше она даже не задумывалась, насколько пуста была ее жизнь. А теперь, без Джонатана и Бетси, она поняла это.Начали осыпаться орехи; и это означало скорое наступление рождественских праздников. С самого детства она помнила, что сбор орехов всегда был веселым и праздничным событием; в этот же раз для нее это стало частью обычной работы в саду. Такими же будничными стали еще десятки разных дел: она чистила и колола орехи, доставала ядра, снимая с них тоненькую оранжевую пленку, собирала лимоны, финики, готовила фруктовые торты, развешивала гирлянды нарезанных дольками фруктов над камином и на перилах веранды, очищала кукурузу, заготавливала клюкву и часто относила полные корзинки угощений семьям городских бедняков. Делая это, она постоянно рисовала в своем воображении картины того, как бы все происходило, будь рядом Джонатан и Бетси. Когда она носила корзинки с едой людям, живущим в районе реки, то вспомнила газетные статьи Джонатана о незаконном разделе этой земли и неправильном владении. Заботясь об Алане, она задумывалась о том, что могла бы дать Джонатану, и могла ли она вообще дать ему что-то.Миллисент старалась постоянно занять себя делом, чтобы не иметь свободного времени. В церкви она возглавила компанию против домовладельцев, не заботившихся о благоустройстве принадлежащего им жилья в прибрежном районе, подолгу беседовала с каждым священником, управляющим и даже самыми высокими городскими чинами. Благодаря настойчивости, хитрости и решительности она добилась своего. Победа была полной, но Миллисент не чувствовала удовлетворения и радости, так как в последнее время она ни в чем не находила ни того, ни другого.Когда к ней зашел Джонатан, чтобы поблагодарить за усилия, она испытала желание повернуться и бежать от него быстро-быстро — так хотелось разреветься, броситься ему на шею и бесконечно целовать. Она собрала всю свою волю, чтобы стоять и вежливо принимать его благодарность, а когда он ушел, Милли закрылась в комнате и проплакала до вечера.Миллисент думала, что со временем ей станет легче, но проходили недели, а она чувствовала себя все такой же одинокой, если не сказать больше. Это казалось ужасно несправедливым: она поступила так, как должна была поступить, почему же тогда ей так плохо? Она надеялась, что со временем боль хотя бы немного утихнет. Что минуют дни, и она перестанет так скучать по Джонатану.Пришли и ушли рождественские праздники. В день Рождества, после обеда пришла Бетси и принесла Миллисент подарок — салфетку под кувшин, сшитую своими руками. Миллисент взяла подарок, развернула и не смогла сдержать слез, рассматривая затейливо вышитую вещицу.— Я хотела… Извините… — Глаза Бетси стали огромными и грустными. — Вам не понравилось? Папа уверял меня, что вам понравится…— Ой, ну конечно! Она просто замечательная! — Миллисент обняла девочку и крепко прижала к груди. — Это самый красивый подарок из всех, какие я получала в своей жизни, я сохраню его навсегда.Она медленно отпустила Бетси и отступила назад, вытирая слезы.— А у меня есть что-то для тебя.Миллисент протянула Бетси коробку и стала смотреть, как та развязывает ее и достает мягкую резиновую куклу, одетую в голубое, с оборками, платье.— Какая красивая! — почти не дыша, прошептала восхищенная Бетси, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к легким накрахмаленным оборкам.Бетси осторожно взяла куклу и принялась рассматривать и изучать каждую складочку на ее платье, каждую мелочь. А Милли с радостью смотрела на девочку. Бетси почти не заходила к ней. Когда начались занятия в школе, она стала проводить почти все время с новыми подругами. И еще Миллисент думала, что девочка чувствует, как изменились отношения между отцом и Милли, и ей стало как-то неловко приходить в дом, где так часто бывала раньше.— Мисс Милли, — медленно произнесла Бетси, не отрывая глаз от куклы, — вы нас больше не любите?— Бетси, что ты, я очень тебя люблю! Ты — моя самая любимая девочка. Бетси улыбнулась.— И папа тоже так говорит. Он считает, что это все из-за него. Но я не понимаю. Почему вы на него сердитесь? Это… это так плохо!Миллисент пошатнулась. Как она может все объяснить ребенку?— Это не просто. — Она на минутку замолчала, а потом продолжила. — Я не сержусь на твоего отца. Он мне очень нравится, но у нас ничего не получится.Бетси нахмурилась:— Не понимаю.— Я знаю, что тебе трудно понять. Но поверь, я очень тебя люблю. Мне очень нравится, когда ты приходишь. Но что касается меня и твоего папы — здесь сделать ничего нельзя…Бетси поморщилась.— Я не понимаю взрослых.Миллисент улыбнулась дрожащими губами.— Иногда мы немного странные.— И я такая стану, когда вырасту? — Бетси казалась расстроенной отрывающейся перспективой, и Миллисент засмеялась, хотя сердце ее не перестало болеть. Бетси казалась такой родной. Иногда ей приходили в голову мысли, что у них с Джонатаном тоже мог бы быть такой ребенок. Но лучше было не думать о таких вещах.— Я не знаю, дорогая! Но тогда это уже не будет казаться тебе странным.Бетси кивнула и, неловко потоптавшись, собралась уходить. У дверей она обернулась.— Мисс Миллисент…— Да, дорогая?— Папа очень переживает из-за вас. Это правда! Он теперь почти всегда грустный. И уже не смеется, как раньше. — Сказав это, Бетси повернулась и вышла из дома.Миллисент, зажав рот рукой, смотрела вслед удаляющейся девочке, и слезы катились по ее щекам. Слова Бетси причинили ей почти физическую боль. Она не хотела, чтобы Джонатан страдал. Это во много раз усиливало ее собственные муки. Возможно, он сейчас ненавидит ее за все, что пришлось пережить по ее вине. Она поступала необдуманно и эгоистично; не следовало позволять ему ухаживать за ней. И само собой разумеется, не нужно было идти к нему в ту ночь. Это было ошибкой; Милли сама сделала их расставание еще более болезненным.Она хотела, чтобы эта ночь осталась у нее в памяти, но не предполагала, что воспоминания будут постоянно преследовать ее.Алан направил свою коляску в библиотеку и там остановился у полок с книгами. Он взял толстый том, посмотрел на него и поставил обратно, затем пальцем провел по всем корешкам коханых обложек. Наконец, он нашел то, что было нужно. Вытащив книгу из плотного ряда томов, Алан положил ее на колени и направился было обратно в свою комнату. Но вдруг остановился и огляделся. Гораздо удобнее будет читать прямо здесь вместо того, чтобы таскать книгу туда-сюда. Раньше он не занимался в библиотеке, так как считал ее местом отцовской работы.Мистер Хэйз не любил, когда маленький сын заходил сюда и отвлекал его.Теперь отказываться от этого помещения не имело смысла. Библиотека была точно такой же комнатой в его доме, как и все остальные. Алан подъехал к окнам и раздвинул тяжелые зеленые бархатные шторы, и комнату залил свет. Поставив свой стул так, чтобы свет падал прямо на книгу, лежащую у него на коленях, Алан углубился в чтение.Он читал отцовские фолианты по законодательству уже несколько недель. Начал он сразу после Рождества, когда Опал что-то спросила его из этой области. Он совершенно не представлял, что ответить, но ужасно не хотел разочаровывать Опал, поэтому пошел в отцовскую библиотеку и нашел необходимые сведения. Неожиданно для себя он заинтересовался этим занятием; даже поиски нужного справочника, а в нем — нужного ответа, представлялись ему увлекательнейшим занятием, своеобразной охотой. Он продолжал копаться в книгах, переходя от одной темы к другой, следуя лишь за собственным интересом и интуицией.В коридоре послышались легкие женские шаги, и он услышал голос Опал, которая что-то напевала. Алан улыбнулся и поднял голову. Она вошла в библиотеку с ведром и тряпкой в руках и оглянулась по сторонам, как обычно это делала. Тут она резко остановилась и внимательно посмотрела на него.— Алан? — Она подошла ближе. — О, я прошу прощения, что помешала! Но так удивительно видеть тебя в библиотеке — обычно она закрыта.— Я знаю. Я взял одну из отцовских книг и решил, что смогу прекрасно почитать и здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40