Но все это ушло само собой, когда… когда случилось нечто жестокое и непоправимое. Дело в том, что с моим братом, Аланом, произошел несчастный случай. Он стал инвалидом на всю жизнь. Вскоре после этого умерла наша мать. Она была очень слабой женщиной, и я думаю, что горе приблизило ее конец. Итак, остались мой отец и брат, и кроме меня о них некому было позаботиться.— И этому вы посвятили себя? Забыли о будущем муже, о семье? О своей собственной жизни?— Это и есть моя собственная жизнь! — Милли покраснела, глаза загорелись гневом. — И у меня есть семья!— Но нет собственных детей, детей, рожденных от любящего вас мужчины.Эти откровенные слова отозвались болью где-то внизу живота, и Милли показалось, что сейчас она не выдержит и задрожит. Она крепко сжала ладони между колен.— У вас нет права судить меня и утверждать, что моя жизнь ничего не стоит.— Нет, конечно, нет! Но это жизнь мученицы!— Вы преувеличиваете! Во-первых, я не встречала мужчины, за которого действительно хотелось бы выйти замуж. Во-вторых, мне нравится моя жизнь. Она достаточно полна…— Не сомневаюсь — полна невеселой рутины. — Она бросила на него хмурый взгляд, а Джонатан продолжал. — Скажите честно, вы действительно считаете, что справедливо жертвовать собственной жизнью, потому что ваш брат — инвалид?— Я люблю брата.— В этом нет сомнения. Но то, что вы делаете, больше, чем любовь. Вы заживо хороните себя.— Вы ничего не знаете об этом! — пылко возразила Миллисент. — Кто-то должен нести свой крест и принять ответственность за других. Я люблю свою семью, и нет ничего на свете, чего бы я не сделала для них. Для Алана.— Извините, но вы запутали меня. О чем мы говорим: об обязанностях или о любви?— И о том, и о другом! Человек живет на земле не только ради удовольствий, ради того, чтобы делать все, что ему захочется, где ему захочется и когда. Наша цель — понять, что правильно в этой жизни и поступать именно так. И не имеет значения, приятно это или нет, трудно или легко. Во всем должен быть порядок. Существуют же общие правила поведения независимо от того, во что вы верите. У людей есть обязанности и чувство ответственности. Я отвечаю за своего брата. Кем же я буду, если просто отодвину его в сторону и убегу развлекаться?— Никто вам не предлагает быть эгоистичным, беззаботным чудовищем. Но почему вы считаете, что не бывает обязанностей перед собой, ответственности за свою собственную жизнь?— Неужели вы действительно думаете, что я могла бы выйти замуж и оставить Алана?— Нет, думаю, что не смогли бы. Вы слишком добры, хотя и пытаетесь скрыть это от всего мира, показывая только шипы и колючки. Но факт остается фактом: вы с братом — очень обделенные люди. У вас, Миллисент, есть прислуга, садовник, но вы считаете себя обязанной самой заботиться о своем брате. А ведь можно оставлять кого-то присматривать за ним…— Для того, чтобы готовить и стирать ему — конечно. Джонни помогает Алану садиться в кресло, а из него — обратно в кровать. Но это совсем не то, что значит «заботиться». Этого будет недостаточно человеку, нуждающемуся в понимании, сострадании, любви. Кто будет болтать с Аланом и рассказывать последние городские новости? Играть в шахматы, смеяться и вспоминать прошлые времена, когда мы были детьми? Держать за руку, когда он почувствует себя одиноко или помрачнеет от непрошенных мыслей. Или сидеть у его кровати и волноваться, когда он лежит в лихорадке? Алан не может купить любовь. Только я могу дать ему это.— Только вы? Другой женщины в городе не найдется? Разве больше не существует женщин с добрым сердцем и любящей душой? Разве не найдется женщины, для которой он стал бы любимым мужчиной, а не просто младшим братом?— Джонатан Лоуренс! — Милли от удивления открыла рот. — Вы что, предлагаете Алану жениться?— Все может статься. Разве ваш брат не способен полюбить?— Конечно, нет! Он прекрасный человек, добрый и смелый. Никогда ни на что не жалуется. Но… но он — инвалид.— Вы имеете в виду, что он не способен…— Пожалуйста, мистер Лоуренс! — Милли вся пылала. — Вряд ли это подходящий вопрос для нашего с вами обсуждения.— Вы правы. Это личное дело вашего брата. Но уверяю вас, существуют женщины, которые были счастливы любить мужчину и не деля с ним постель.— Достаточно! Вы слишком… вульгарны!Джонатан пожал плечами:— Меня и раньше в этом упрекали. Предпочитаю думать, что я просто трезвый реалист.Миллисент не могла даже вообразить, что когда-нибудь будет так думать о брате. Подобные темы не должна обсуждать истинная леди.— Алан — инвалид, — мрачно повторила она. — Когда случилось несчастье, он был почти ребенком, ему было четырнадцать. Он не знает других женщин, кроме тетушек и кузин. Почти все свое время он проводит дома и никогда никуда не выезжает. Он стал очень застенчивым и необщительным. Среди незнакомых людей он теряется, особенно среди женщин. У него нет шансов жениться.— Тогда нужно честно сказать, что вы вдвоем похоронены в одной могиле.Милли резко вскочила.— Вы самый грубый, самый безжалостный человек из всех, кого я встречала.— Вы уже говорили мне это!— Да, и очевидно, вас это не трогает. Позвольте уверить вас, мистер Лоуренс, что не нужно меня жалеть. Я вполне счастлива. И моя жизнь не принесена в жертву. У меня много самых разных развлечений.— Например?— Например, — она запнулась, ее мозг лихорадочно работал, но в первую минуту ей ничего не удавалось вспомнить. — … например. Клуб садоводов! И моя работа в церкви. Я — ответственная за организацию праздника, придуманного Женским Миссионерским обществом, и я… — Она замолчала, пораженная, увидев, что этот несносный мужчина, почти не стесняясь, смеется.— Уверяю вас, что моя жизнь полноценна! В ней есть определенный порядок, обязанности и… и соблюдение приличий!— Скажите еще что-нибудь, мисс Хэйз! — его тон был откровенно насмешливым. Он медленно подался чуть вперед; руки упирались в бока, а глаза неотрывно смотрели в ее глаза. Он быстро спросил:— Вы когда-нибудь за свою жизнь делали что-то просто так, не задумываясь? Пусть даже совершенно невероятное, дикое?— Надеюсь, что нет, — ответила Миллисент, но голос ее дрожал. В пылу спора она совершенно забыла, в каком виде стоит перед Джонатаном, но в эту секунду, когда он вот так смотрел на нее, Милли вдруг вспомнила, что на ней нет ничего, кроме легкой летней ночной рубашки. От прикосновения ткани грудь вдруг стала твердой и упругой; Милли почувствовала, как материя ласкает ее бедра. Кожа стала горячей, кровь прилила к лицу; а гнев исчез, оставив после себя только жар во всем теле.— Неужели вы никогда не делали чего-то безо всяких причин, просто потому, что так захотелось? — Джонатан стоял сейчас на той же ступеньке, что и девушка, а шепот его стал довольно громким. Она поднялась на ступеньку выше, и теперь их лица были почти на одном уровне. Милли смотрела в его глаза, темные и пристальные, в эту минуту она и в самом деле не видела ничего, кроме этих глаз.Джонатан легко, медленно и осторожно провел пальцем по ее щеке и коснулся кромки губ. Милли не смогла сдержать дрожь, пробежавшую по телу.— И вы никогда не совершали ничего под влиянием порыва, неконтролируемого желания, вдруг, ни с того ни с сего?Миллисент закрыла глаза. Ноги стали ватными, и она могла просто упасть, как сломанная кукла. Она была не способна даже кивнуть в ответ.Но он и не ждал ответа. Джонатан не слушал. Его глаза неотрывно смотрели на изгиб ее губ, на шелковистую кожу. Он наклонился, и его губы легко, нежно, как дуновение, коснулись ее. Миллисент подалась вперед, обняла его за плечи, чтобы не упасть, и инстинктивно вцепилась пальцами в ткань его рубашки.Он что-то хрипло произнес, обхватив руками ее талию, притянул девушку к себе и буквально впился в ее губы. Поцелуй был долгим и упоительным. Обняв Милли, Джонатан крепко прижал ее к своему сильному телу. Грудь девушки касалась его груди, руки обвили его шею. Она прильнула к нему, дрожа от будоражащих кровь чувств, от незнакомого жара и страсти. Хотелось стонать, кричать. Она желала, чтобы этот поцелуй никогда не кончался. Джонатан не отрывал губ от ее рта, а она отвечала ему, стремясь еще острее ощущать вкус его губ. Его руки. Пальцы.Она могла вдыхать его запах, ощущать прикосновения, даже пробовать его кожу на вкус. Казалось, он окружает, обволакивает ее со всех сторон; она утонула в нем. И хотела этого все больше и больше.Она чувствовала жар его тела сквозь тонкую материю ночной рубашки. Его язык повторил линию ее губ, и она задохнулась, пораженная своими новыми ощущениями и неосознанной попыткой повторить это движение. Его язык проник сквозь ее губы. Милли несколько раз целовали в юности смелые и решительные кавалеры, но она никогда не испытывала ничего подобного. Поцелуй Джонатана был настойчивым, собственническим, и в то же время нежным и возбуждающим, вызывающим внутри такую бурю ощущений, что казалось, она может взорваться.Жар разносился вместе с кровью по ее венам и оседал тяжестью где-то внизу живота. Она почти не дышала, дрожа в его объятиях. Миллисент поняла, что больше всего хочет почувствовать его руки на своем теле. Хочет его прикосновений к обнаженной коже. Между ног она почувствовала пульсирующую требовательную боль, я поняла, что хочет почувствовать его там.Эта мысль потрясла ее. Она напряглась и, вырвавшись из его рук, поднялась на две ступеньки. Милли схватилась за перила и взглянула в лицо Джонатану. Ои смотрел на нее блестящими глазами; она почти физически ощущала горячие волны, исходящие от его тела. Его руки сжались в кулаки.Джонатану удалось добиться того, что ее собственное тело вдруг стало чужим, разбудить чувства, о которых она не могла и догадываться. Это оказалось захватывающе — словно Милли стояла на пороге нового удивительного мира. Но это было и страшно. С минуту они молча смотрели друг на друга. Потом Милли, опомнившись, слабо вскрикнула. Руки непроизвольно взлетели к лицу и закрыли рот, будто она испугалась, что может сказать что-то лишнее. Она повернулась и бросилась в дом, оставляя Джонатана одного в ее саду.Алан лежал, уставившись в потолок бессмысленным взглядом. Ему, как и всем, не спалось в эту душную жаркую ночь. Окна комнаты были открыты, и он слышал все, что происходило в саду. Он слышал звуки поцелуев Миллисент и Джонатана, стон, вырвавшийся из груди сестры перед тем, как она убежала в дом и поднялась наверх в свою комнату. Ему даже не обязательно было видеть все, чтобы понять, происходившее сейчас в сердце Милли. Это чувствовалось в каждом слове и вздохе.Алан понимал, что Милли хотела жить жизнью обычной женщины: иметь любящего мужа, детей, собственный дом. Она хотела Джонатана Лоуренса. Алан желал ей того же: он любил сестру и знал, что готов для нее на все. Но еще сильнее он стремился удержать ее рядом. Мысль, что он может остаться здесь, в этом доме наедине со своей трагедией, была невыносима. Конечно, Милли с ее таким обостренным чувством ответственности и самопожертвованием не оставит его, просто не сможет поступить иначе.В этот момент Алан был готов возненавидеть Джонатана Лоуренса, хотя никогда даже не встречался с ним.Более того, Алан возненавидел себя. Только трус будет жертвовать счастьем сестры ради своего спокойствия. И именно он был таким трусом.Глаза наполнились горячими слезами, и он поднес ладонь к векам. Да, за эти годы он повзрослел, думал Алан, но так и не стал настоящим мужчиной. Глава XI Миллисент испытывала чувства непереносимого унижения. Укрывшись в своей комнате, этом испытанном убежище, оставшись наедине с собой, она села на кровать и прижала ладони к пылающим щекам. Что же случилось? Она была ошеломлена. Ее никогда так не целовали и не обнимали. Милли никогда не чувствовала ничего подобного! Что с ней происходило? Может, это случается со всеми старыми девами, приближающимися к тридцати? Неужели эти странные, эротические мысли и ощущения дремлют в их думах и телах, пока их не потревожат, не взбудоражат? Миллисент всегда контролировала свое поведение и поступки. Даже будучи совсем юной и легкомысленной, когда жизнь состояла из череды вечеринок, нарядов и болтовни с девчонками, она всегда была уверена в том, что знает, что следует, а чего не следует делать. До сих пор она не представляла, что значит потерять контроль над собой. Она никогда не предполагала, что позволит мужчине такие вольности, тем более что будет испытывать от этого удовольствие!Милли крепко зажмурила глаза, словно это могло помочь вычеркнуть из памяти этот эпизод: Джонатан целует ее, прижимает к своей сильной груди, а она, пылкая и разгоряченная, тянется ему навстречу… При одном воспоминании о его губах, о глубине и страсти этого поцелуя Милли бросило в дрожь. Даже теперь она почувствовала слабость и огонь во всем теле. Несмотря на стыд за собственное недостойное поведение, она не могла отрицать, что внутри нее горело возбуждение, а сердце бешено колотилось. Она знала, что страстно желала повторения этого поцелуя, прямо сейчас.Казалось, она стоит на пороге чего-то темного, неизведанного, что впереди лежат тайны женственности, страсти, любви и познания мужчины. Это был мир, доселе вырванный из ее жизни судьбой, пугающий и интригующий, полный незнакомых жарких эмоций и ощущений. Но этот мир уже властно захватил ее и поселился внутри, живя своей собственной жизнью. Это было странно и ново. Ей хотелось кричать. Ей хотелось смеяться. Ей хотелось упасть на кровать и выплакать непонятное разочарование.Милли провела длинную бессонную ночь. Ее мозг неустанно работал, пытаясь найти разумное объяснение тому, что произошло. Она не могла разобраться в самой себе, и это приносило ей больше страданий, чем поток неведомых до сих пор ощущений.Она не могла понять и Джонатана Лоуренса. Зачем он обнимал и так страстно целовал ее? Она была слишком старой и непривлекательной, чтобы заинтересовать его. Наверное, слишком глупо придавать значение этому поцелую. Происшедшее, конечно, взбудоражило ее, но единственное, что следовало сделать — это выбросить его из головы. Просто в ее жизни не было места пылким страстям по красавцу-блондину с дьявольской улыбкой. Это невозможно: ничего не могло, ничего не может произойти между ними! У Истинной Леди не должно быть никаких чувств; истинные леди никогда не ведут себя так. Этот случай с Джонатаном Лоуренсом был результатом временного заблуждения, вот и все.К несчастью, все было не так просто: Миллисент никак не могла выбросить из головы тот поцелуй. Она думала о нем, когда пришла Бетси помогать консервировать овощи. Она думала об этом, когда видела, как Джонатан уходил на службу и когда возвращался домой. Она думала об этом вечером, собираясь ложиться спать; ее непослушные мысли витали там, где им хотелось. Она думала об этом в то время, когда ей следовало заняться подготовкой праздника, организованного церковью с помощью их Женского Миссионерского общества. Она постоянно думала об этом, поняла, что скоро может сойти с ума.Этот ежегодный праздник должен был состояться в следующую субботу. Милли требовалось заранее ото-сласть приглашения и напомнить некоторым забывчивым девушкам об их обязанностях. Кое-кто из них вообще, казалось, обо всем забыл; они с нетерпением и надеждой ждали самого праздника. Милли раздражало, что большинство девушек видели в этом событии только веселый праздник, забывая о главном — сборе денег с благотворительными целями.В субботу парк Эмметсвилла заполнили нарядные горожане. Милли сидела за столом и собирала приготовленные девушками коробки и корзинки с угощением. Каждая давала Милли свою поделку, и та вносила имя девушки в список. Одна из ее кузин по материнской линии — Ханна Рэдфилд — присела рядом с Милли и принялась развлекать ее разговорами. Милли куда больше хотелось, чтобы ей помогала Сьюзан, но Сьюзан сейчас редко появлялась на людях. Не было ее и на сегодняшнем празднике. Она даже перестала посещать семейные обеды.Многие останавливались поболтать с девушками и проходили мимо. Миллисент и Ханна знали почти всех прихожан церкви, да что там — всех жителей города по именам. Еще одна кузина Миллисент ненадолго задержалась поболтать, в основном о своей скорой свадьбе. Но когда она заметила тетушку Ораделли, плывущую к ним, как пароход, и следующую за ней по пятам ее скромную падчерицу Камиллу, то пробормотала: «О-о-о», — и тут же исчезла.Милли с удовольствием последовала бы ее примеру, но ей нельзя было покидать своего места. Сейчас она была благодарна Ханне за то, что та осталась.— Миллисент, дорогая, я не представляю, что ты творишь! — произнесла тетушка Ораделли, едва подойдя к Милли и с громким пыхтением усевшись на стул рядом с девушками. — Это позор!Испытывая угрызения совести, Миллисент сразу же воскресила ночное происшествие с Джонатаном Лоу-ренсом, и краска бросилась ей в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40