Общаясь с ними?.. Да полно! Вся вина лежит на нем. Борис и Лида – это его творения, его гомункулусы, его Франкенштейны. Спрос, как говорится, порождает предложение, и, если бы он, Джейсон, не занялся скупкой краденых картин, не ошалел от желания обладать «Прощанием славянки», эти два монстра не вызвались бы к жизни, не совершили бы сначала ограбление, а теперь и попытку убийства.
Ясно же – Борис просто промазал, а ведь готов был убить Струмилина. И Джейсон не остановил его. Нет, не остановил… Вместо этого он подставил подножку Лешему, тоже рисковавшему жизнью – ради спасения прекрасной картины, которую, по злой воле Джейсона, сейчас увезут из России навсегда. Запрячут в его тайной галерее – словно похоронят в гареме прекрасную полонянку. На потеху одному только султану, тирану, мучителю… И этим тираном, мучителем станет он, Джейсон.
– Довольно! – Он вскочил и оттолкнул Бориса подальше от раненого. – Хватит, Немкин! Ни о чем подобном мы не договаривались. Я не намерен терпеть кровопролитие. Не намерен! Или вы сейчас же уберете оружие, или мы расторгаем наш договор. Сию секунду. Вы поняли?
Борис и Лида переглянулись. Лида покачала головой, и Борис повторил ее движение.
– Извините, Джейсон, – сказал он с ухмылкой. – Вы слишком долго прожили в цивилизованной стране и забыли о том, что такое дикий русский Восток. Вот когда окажемся в тихом, благостном Париже, тогда и начнем играть по вашим правилам. А здесь – извольте играть по нашим, если хотите довести свое сокровище до места. Леший! – Он махнул пистолетом. – А ну, к стене! И руки, руки подними, если не хочешь улечься рядом с этим «русским героем»! Вот так.
Лида, возьми картину и спрячь. Хватит ей тут валяться и искушать малых сих.
Лида, чье разгоряченное лицо еще хранило следы злых слез, начала было поднимать блузку, но сердито сморщилась:
– Ой, нет. Мне эта чертова картина все тело исцарапала. Чем бы ее обернуть?
Огляделась – и подняла с полу чехол от матрасика.
– Хоть этим! – Она горько усмехнулась. – Все-таки натуральный шелк… лилии Бурбонов…
Лида расстелила чехол на кровати, осторожно вложила холст – картина вместилась идеально – и начала застегивать «молнию».
– Момент! – быстро сказал Джейсон. – Один момент! Лида, подождите, не убирайте картину. Она нахмурилась, но послушалась.
– Соня… – Джейсон перевел дыхание. – Мне нужно кое-что вам сказать.
Опустился рядом с ней на колени.
– Соня, вы должны простить меня. «Прощание славянки» требовалось мне для того, чтобы ощущать ваше присутствие, вашу близость. Все это я затеял ради… ради вас. Я был в вас влюблен, да что – я в вас по-прежнему влюблен, хотя, наверное, это глупо: влюбиться в мечту. Но теперь я вижу, что был не таким уж глупцом, потому что вы достойны того, чтобы вас любить и совершать во имя вас всевозможные безумства. И я докажу это. Соня, прошу вас стать моей женой.
Струмилин издал тихий стон. Джейсон оглянулся на него. Никогда не видел столько боли в человеческих глазах! Наверно, рана гораздо серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Но сейчас Джейсону было не до милосердия, решалась его судьба.
– Если согласитесь, – торопливо говорил он, – даю вам слово, что найду способ вернуть «Прощание славянки» в музей. Зачем мне копия, если я буду обладать оригиналом? Нет, подождите, не отказывайтесь сразу! – умоляюще простонал Джейсон, заметив холодок в ее взгляде. – Я сумею сделать вас счастливой клянусь! И картина, эта картина… Все-таки национальное сокровище уплывет за рубеж, ваш друг рисковал ради него жизнью, а если вы согласитесь…
– Вы вернете ее в музей? – недоверчиво переспросила Соня, и эхом раздался голос Лиды:
– Вернете в музей? То есть как это? А наши с Бориской труды? Наш риск?
Это все псу под хвост, что ли?
– Разумеется, я выплачу некоторую неустойку, – пробормотал Джейсон, поднимаясь с колен и только теперь начиная понимать, что его благородный порыв не столь легко осуществить: устремленные на него глаза Бориса и Лиды горели яростью. – Мы решим, какую сумму вы сочтете достаточной… в разумных пределах…
– Очень мило! – захохотала Лида. – Сонька, значит, станет миллионершей, а мне – «в разумных пределах»?! Да вы что?! Да вся моя жизнь из-за нее прошла «в разумных пределах»! Мы жили втроем на одну зарплату матери, то есть Анны Васильевны, – потому что отцовские деньги приходилось отсылать Богдановым. Это сначала они договорились на сто пятьдесят рублей, но потом аппетиты выросли.
Опять-таки инфляция. В конце концов, она пожелала, чтобы ей платили в долларах!
Я сначала об этом не знала, но понять не могла, почему ничего, ничего не могу себе позволить, почему приходится влачить такое скудное существование! А оказывается, родители обеспечивали безбедную жизнь Соньке и ее мамаше.
– Также и твоей, – негромко подсказала Соня.
– Моей! Черта с два – моей! Она меня бросила! Она выбрала тебя! – Глаза Лиды снова наполнились слезами.
– Насколько мне известно, выбор сделала Анна Васильевна, – мягко уточнила Соня. – Мама об этом часто рассказывала. Литвинова тебя очень любила, поистине как родную дочь…
– Да что мне проку от ее любви?! – с детской застарелой обидой взвизгнула Лида, швыряя чехол с картиной на кровать с такой яростью, словно это не баснословно дорогое произведение искусства, а нечто совершенно никчемное – вроде этой самой любви, какую питала к ней приемная мать. – Она больше всего на свете боялась, чтобы я не стала похожа на «плохую девочку Сонечку». Когда я нашла твою фотографию – С этой дурацкой челкой! – никак понять не могла, почему мать ее сохранила. Потом до меня дошло: чтобы иногда смотреть на фото – и злость свою, ненависть к Ирине да к тебе подпитывать! Ты была жупелом каким-то, пугалом огородным. Она только и делала, что вытравляла из меня богдановскую наследственность. Вся моя жизнь прошла под твоей черной тенью, только я тогда не знала, кто эта «плохая девочка Сонечка», которая кашку не ест, руки не моет, никак не хочет засыпать, разбивает коленки, на которой горит одежда и обувь, которая получает одни только двойки, громко включает музыку, гуляет допоздна с мальчишками, прячет под кроватью неприличные журнальчики…
– Между прочим, я очень хорошо училась, – перебила Соня. – И в школе, и в техникуме. И не гуляла ни с какими мальчишками. А журналы неприличные, какие приносили материны хахали, я вообще смотреть не могла, противно!
Лида ее вряд ли услышала.
– Вся жизнь моя тобой затоптана, понимаешь? – выкрикивала она. – Да я к тебе не могла, просто не могла относиться иначе чем с ненавистью! Я сделала все, чтобы разрушить твою жизнь. Но ты и теперь продолжаешь мне мешать. Я все бросила в Нижнем, приехала сюда, натерпелась столько ужасов, меня чуть не убили Рыжий и Серый, я рисковала в музее, меня ведь могли поймать, арестовать… И вот вам, пожалуйста! Появилась Сонечка – и опять все рухнуло в моей жизни, только потому, что этот, – она с ненавистью выпятила подбородок в сторону Джейсона, – этот вознамерился увести ее в Австралию!
– Да успокойся! – устало сказала Соня. – Не собираюсь я ни в какую Австралию, что я там забыла?
– И впрямь, Девуля, успокойся, – вступил в разговор Борис. – Соня никуда не едет. Едем мы с тобой в Париж – в компании мистера Полякофф и этого замечательного творения Серебряковой, – он кивнул на чехол в цветочках. – Наши планы остаются прежними.
– Напрасно вы так думаете, – Джейсон надменно вздернул голову. – Независимо от решения Сони я расторгаю наш договор!
– В самом деле? – холодно переспросил Борис. – Расторгаете, значит?
Ну-ну… А вот это вряд ли.
Он метнулся вперед, оттолкнув Джейсона, и склонился над Струмилиным.
Тот рванулся, пытаясь броситься на него, но Борис с силой пнул его как раз по раненой руке.
Струмилин рухнул и остался недвижим. Соня вскрикнула, но Борис, улыбаясь, приставил дуло к виску Струмилина – и девушка онемела.
– Сначала он, – сказал Борис. – Слышите, мистер Полякофф? Я вам говорю!
Это номер один. Потом – вон тот шут гороховый! Это надо же за триста километров притащился слупить с меня какие-то жалкие две штуки баксов, – он махнул в сторону Лешего, влипшего в стену. – Вот и выйдет по поговорке, что жадность фраера сгубила. Потом настанет очередь Сони. Клянусь, что меня не остановят никакие ваши вопли-сопли. А вот вы – человек совестливый, вам «мальчики кровавые в глазах» потом всю жизнь оставшуюся покою не дадут.
– Глушитель… – подал голос Леший, и Борис с досадой покосился на него:
– Чего?
– Глушитель, говорю. Он теряет свои заглушительные свойства после третьего, а иногда и второго выстрела. Такое вот несовершенное приспособление.
А вы один разик уже того, пульнули. То есть не исключено, что скоро здесь начнет раздаваться такой грохот, что соседи элементарно вызовут милицию и…
– Лида, включи телевизор! – усмехнулся Борис. – Уже восьмой час утра, имеем право слушать новости, да погромче.
Лида вытянула в сторону огромного телевизора руку с пультом – и все невольно пригнулись от громкого, возбужденного мужского голоса:
– А теперь о беспрецедентном ограблении в Северолуцке! – На экране появилась карта Московской области, где вспыхивала точка обозначавшая город. – Согласно сообщению Интерфакса, охранник местного художественного музея, обходя этой ночью залы, был потрясен открывшимся ему зрелищем. Рама картины Серебряковой «Прощание славянки» висела вокруг нее, по словам охранника, будто тряпка! При ближайшем рассмотрении выяснилось, что багет искусно имитирован раскрашенным латексом. Это, безусловно, ноу-хау в области ограбления картинных галерей, однако мастырщиков подвела неплотно заткнутая пробочка. В результате рама сдулась, как воздушный шарик. Обнаружилось также, что поддельная рама обрамляла поддельный холст. Сейчас в музее работает оперативная группа. Уже наметились первые подозреваемые. Их приметы держатся пока в тайне, однако известно, что это мужчина и женщина, бывшие вчера утром в числе первых посетителей музея. Мы будем держать вас в курсе последних подробностей. А теперь о необычайном повышении уровня солнечной активности… Лида машинально нажала на пульт, и экран погас. Джейсон увидел, что его сообщники затравленно переглянулись, и Борис выпрямился.
– Мистер Полякофф! – Черное дуло переместилось на него. – Извольте пройти к выходу, сэр! Иначе… иначе мне придется изменить порядок подсчета трупов.
И в это мгновение послышался глухой удар в дверь, потом оглушительный лай, а потом в квартиру ворвался упитанный черный пес.
Анрио!
И Джейсон понял, что Соня и ее спутники тоже забыли запереть за собой дверь, когда явились сюда. Реальность, таким образом, окончательно пошла вразнос!
Струмилин открыл затуманенные глаза и решил, что успел как-то незаметно для себя умереть и переместиться в ад.
Черный пес лаял как бешеный.
Джейсон кричал:
– фу, к ноге!
Соня и Лида наперебой командовали:
– Анри, фас! Борис вопил:
– Уберите проклятущего пса, а то я его пристрелю! И над всем этим вздымался отчаянный, рыдающий ор Лешего:
– Не надо! Я боюсь собак!
Да уж, кажется, и впрямь боялся, потому что вскочил на кровать и теперь метался по ней от спинки к спинке, будто клоун на батуте, причем полы его джинсовой куртки летали за ним, словно широкие синие крылья. Иногда Леший хватал подушку и замахивался на Анрио. Иногда брякался плашмя, комкал простыни, бил по матрасу ногами, закрывал руками голову и продолжал громогласно стенать:
– Не надо собаку! Я боюсь!
Анрио был в полном упоении от всей этой неразберихи. Он угрожающе скалил зубы на Бориса и Джейсона, отчего оба замирали по стойке «смирно» и вскидывали руки вверх, потом подскакивал к девушкам и облизывал поочередно лицо той или другой – с равным восторгом, а потом начинал носиться вокруг кровати, норовя ухватить Лешего за пятку, и тот крутился, как уж на сковородке, уворачиваясь от мощных зубов.
– Борька, пристрели собаку! – истерически завопила Лида. – Сейчас сбегутся соседи, вызовут милицию, нас повяжут!
Немкин попытался прицелиться, но куда там! Анрио метался от одной девушки к другой, поэтому, выстрелив, Борис непременно попал бы не в Соню, так в Лиду.
– Бросьте оружие! – гаркнул Джейсон.
– Бежим, Борис! Стреляй в Соньку! – крикнула Лида, выскакивая в коридор, словно не надеялась на меткость сообщника и решила скрыться от пули-дуры.
Лицо у Немкина сделалось совершенно ошалелым, словно он уже и сам не мог понять, что делать, как быть, в кого стрелять можно и нужно, а в кого нельзя.
В это мгновение Анри подпрыгнул, вихляясь тугим черным телом, щелкнул зубами, лишь на миллиметр промахнувшись и не вцепившись в запястье Бориса. От испуга Немкин выронил револьвер, и тот, прочертив на пыльном полу дорожку, на полной скорости поехал к кровати.
Немкин пал на колени и юркнул следом, но Струмилин оказался проворнее и успел перехватить правой рукой скользящий мимо револьвер. Борис взвизгнул, простирая к нему руки из-под кровати, но Струмилин приподнялся на одно колено, наставил на него оружие:
– Руки!..
Борис пал плашмя и медленно, словно нехотя, начал отползать в противоположную сторону ногами вперед. И в этот миг, когда Струмилин весь сосредоточился на том, как не упасть снова и удержать револьвер, Лида, визжа, влетела в комнату, схватила с кровати бледно-желтый чехол с картиной, кое-как сунула под блузку и снова скрылась в коридоре. Немкин, как резиновый мячик, подскочил с пола и вывалился следом за ней.
Джейсон, метнув быстрый взгляд на простертого плашмя Лешего, потом на Струмилина, задержался на Сонином лице:
– Соня… поедемте со мной! Еще не поздно! Она молча покачала головой.
– А, – Джейсон отчаянно махнул рукой, – гори оно все огнем! Прощайте!
Не поминайте лихом!
И выбежал из комнаты, протопал по коридору, с силой хлопнув дверью. Ну наконец-то хоть кто-то дал себе труд захлопнуть ее!
Анрио несколько раз тявкнул ему вслед, но больше для острастки: пес явно чувствовал, что победа на поле боя осталась за ним. Плюхнулся на бок, выставив ногу, и принялся яростно лизаться.
Леший медленно, подтащив сперва зад, потом приподняв голову, встал на кровати на колени, размашисто перекрестился, вытащил из-за пазухи крестик и поцеловал:
– Господи, спаси! Спаси, господи! Вот это, скажу я вам, дагры пошли! Ну и дагры! Один другого краше! – Обернулся:
– Эй, ребята! Вы живы?
Соня стояла перед Струмилиным на коленях, кончиками пальцев касаясь неровной повязки, перехлестнувшей его руку:
– Ну как? Ну ты как?
– Ничего, ничего, – улыбнулся Струмилин. – Пациент скорее жив. Сквозная рана, кость не задета, жгут наложен вполне профессионально, кровотечение остановлено. Не волнуйся.
– Ну и ладно, – слабо улыбнулась Соня. – Слава богу, хоть с тобой все в порядке. А то вообще кошмары сплошные. И вдобавок ко всему – меня теперь милиция ищет за хищение бесценного полотна! Ничего себе положение! Хоть меняй имя-фамилию да беги скрывайся в каких-нибудь дебрях какого-нибудь Уссурийского края.
– Имя менять не надо, – пробормотал Струмилин. – Имя у тебя очень красивое. Что касается фамилии – это хоть сейчас. Леший, пойдешь свидетелем?
– Я на свадьбу тебя приглашу, – очень грустно и очень мелодично пропел Леший, – а на большее ты не рассчитывай! Куда ж деваться, пойду. А в качестве свадебного подарка могу добавить, Сонечка, что в дебрях Уссурийского края скрываться тоже не понадобится. Понимаешь… – И тут же он прервал сам себя, воскликнув страдальчески:
– Да мне хоть где-нибудь, хоть когда-нибудь удастся поесть? Я же скоро ноги протяну! Где тут кухня? Где тут холодильник?!
Он соскочил с кровати, трепыхаясь полами куртки, и промчался по коридору, громко топая. Анрио подпрыгнул и кинулся за ним, радостно лая.
– Зажрет его пес, – усмехнулся Струмилин. – Надо выручать?
– Надо, – кивнула Соня, опускаясь рядом с ним на колени и кладя себе на плечо его правую руку. Наверное, она думала, что Струмилин обопрется на нее, чтобы встать, но тот использовал руку не по назначению…
Немалое прошло время, прежде чем они оторвались друг от друга. Перевели дыхание, огляделись, вспоминая, где находятся, и вслушиваясь в тишину, прерываемую странным звуком. Больше всего это напоминало громкое чавканье.
– Неужели зажрал-таки? – ахнул Струмилин.
Соня испуганно вскочила, помогая ему подняться:
– Скорей!
В коридоре пусто и темно. По всему выходило, что Анрио пожирал свою добычу на кухне.
Струмилин и Соня вбежали туда – и замерли.
Около стола сидел Леший. Пред ним на разделочной доске покоился огромадный кусище копченого мяса, от которого шел упоительный дух. Тоненьким остреньким ножичком Леший отрезал мясные пласты, делил их напополам и, забросив в рот половину, истово жевал, не забывая вторую часть отдать Анрио.
Пес сидел около стола, умостив умильную морду на колени Лешего, и деликатно брал мясо из рук художника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38