– Мусорное ведро когда выносили? – спросил Струмилин.
– Чего?!?!
– Да ничего. Посмотрите там облатки от лекарств. И не удивляйтесь: случается, пакетики и обертки даже за окошко выбрасывают, так что и на улице их искать приходится. Только сначала дайте вот сестре большой таз и полведра чистой холодной воды.
– Зачем?
Все тебе скажи!
– Желудок промывать будем. Надо вытащить из вашей жены максимум той пакости, какой она наглоталась.
– А может, чайник согреть? У нас «Ровента», полминуты…
– Ни в коем случае. Просто чистой холодной воды. Промывать желудок дама не хотела. Очень не хотела. Давно Струмилин не встречал такой силы в довольно-таки тщедушном женском теле. И вдобавок чертов пеньюар, скользкий, как змеиная кожа! В конце концов Струмилин сорвал с нее эту шелковую тряпку, и дело пошло на лад: даму перевалил на бок, руки связал (широкий бинт всегда имелся в Валюхином чемоданчике), вывел нижнюю челюсть вперед. Рот открылся, Валюха начала вводить зонд, дама задергалась.
По-хорошему, надо бы зафиксировать голову, тогда будет легче – это проверенный метод! – но уж очень субтильная дамочка, голова у нее маленькая такая, вдобавок стриженная коротко, с этими разноцветными перышками. Полное впечатление, что перепелиное яйцо. Тут как раз вбежал муж с обрывками фольги в руках:
– Вот! Нашел! Тазепам!
– Сколько?
– Не знаю… Штук десять, а может, больше…
– Ладно, попробуем что-нибудь сделать, – успокоил его Струмилин.
Валюха закончила вливать воду и вопросительно взглянула на Андрея. Тот кивнул. Валюха убрала воронку и опустила зонд в таз.
Хозяин, все еще топтавшийся на пороге с облатками от тазепама в руке, смотрел-смотрел на синюшное тело жены, на ее тощенькие груди, на черные кружевные трусики и черные же чулки с кружевными подвязками, спустившиеся в пылу борьбы с врачами, потом перевел взгляд на разноцветную массу, извергающуюся из ее желудка, – и вдруг всхлипнул, начал тереть глаза неловко вывернутыми кулаками:
– Ой, Оксанка, ну на ., тебе сдался весь этот стриптиз?! Так хорошо жили, ну чего тебе было мало?!
У Валюшки глаза стали круглые. Действительно забавно. Эта женщина – ну, так, скажем, возраста элегантности, она что, в стриптизерши подалась?!
С другой стороны, как только люди не оттягиваются в наше время. Еще хорошо, что дама не стала кончать с собой из-за несчастной любви к какому-нибудь юнцу. Ведь отравления – это, как правило, отравления именно от разбитого сердца. И чего только не услышишь на вызовах, какие только семейные тайны не вскрываются, особенно когда налицо суицид или попытка его! Да и вообще – причуды человеческие, даже несамоубийственные, весьма разнообразны. Одна бабуля, насмотревшаяся сериалов, снятых в богатых странах, вдруг потребовала сделать ей рентген и страшно удивилась, узнав, что в машине «Скорой помощи» нет рентгеновской установки. Другая бабуля, к примеру, изводила всех врачей требованиями померить ей внутричерепное давление. А ведь это возможно только на особой аппаратуре! Нет, хоть ты тресни… Старуха вошла в легенду и сделалась настоящим пугалом для врачей «Скорой», пока Струмилин, как-то подменявший приятеля на дежурной машине (то есть на той, что ездит по всем вызовам вообще и только потом приглашает специалистов – кардиологов, токсикологов или реаниматоров), усталый до полного столбняка, не решил проблему весьма просто.
Он обмотал зловредной бабке лоб обыкновенной манжеткой тонометра, накачал ее, как положено, приложил к виску фонендоскоп, долго и глубокомысленно слушал, потом брякнул какую-то первую попавшуюся цифру, что в голову пришла… и не знал потом, как отбиться от чайку, вареньица, компотику и пирожков, а также свеженького домашнего холодца и еще каких-то разносолов, вплоть до черносмородинной наливочки. Как ржал, слушая его, Венька Белинский! И ругал Струмилина, что не привез наливочки для «боевых товарищей». А мама назвала Андрея кощунником и поджала губы, но потом иногда начинала ни с того ни с сего хохотать, и Струмилин знал, что она вспоминает бабку с манжеткой на лбу.
Веселая у них, конечно, работа на «Скорой». Спасу нет!
– Ну, вроде все, – сказала Валюшка, осторожно вытягивая зонд из горла женщины. – В больницу ее берем?
– Конечно. Пригорюнившийся мужик встрепенулся:
– Не надо! Зачем?!
– Да вы что? – повернулся к нему Струмилин, ловким рывком развязывая на запястьях больной узел, казавшийся запутанным намертво. – Мы же до сих пор не знаем, что именно приняла ваша жена, это все – он кивнул на таз, – только первая помощь. Нужны анализы, возможно, переливание крови. Попытка суицида – дело серьезное.
– Нет… – послышался хрип с кровати. – Не надо… в больницу. Никто не должен… Лучше бы я умерла!
– Оксаночка, да плюнь! – вдруг застонал ее муж. – Забудь все, что я говорил! Ну не сдержался, вгорячах… я ж на самом деле не верю, что ты с ними со всеми спала, это я так, со зла…
– Заткнись!
Оксана с усилием приподнялась на дрожащих руках, но тотчас снова рухнула лицом в матрас.
– Заткнись, Мишка! – невнятно бормотала она. – При чем тут ты? Дело в моей репутации… ты разболтал все, что мог! Они сейчас выйдут отсюда и продадут информацию на первом же углу этим проклятым «Итогам дня», или «Ведомостям», или «Молодой смене»!
Струмилин покачал головой. Для человека, выпившего столько таблеток тазепама, она на диво быстро реабилитировалась.
– Не волнуйтесь, – сказал он хозяину. – Существует такое понятие, как врачебная тайна.
– Да ведь вызовы такие регистрируются! – застонал Михаил.
– Ну… да, – неохотно кивнул Струмилин. – И все-таки в больницу придется проехать. Я не могу взять на себя такую ответственность.
– Я отказываюсь от госпитализации! – прохрипела Оксана.
– Не тот случай, – отмахнулся Андрей. – Мы вас просто-напросто опять свяжем. Тут уж получится гораздо более эффектная картина для случайных свидетелей. Лучше не привлекать излишнего внимания. А что до регистрации, вы потом можете как-то решить вопрос. Скажете, что приняли, мол, лекарства по ошибке. Никак не могли заснуть, ну и потеряли счет таблеткам. Такое случается довольно часто, особенно у женщин. А меновазин выпили, когда уже не отдавали себе отчета в том, что делаете.
Оксана хрипло выла, вдавливая лицо в матрас. Синие лопатки ходили ходуном.
Струмилин сел рядом, осторожно погладил пестрые взлохмаченные прядки.
– Знаете, Оксана… все понятно, понятно, вам сейчас ужасно, невыносимо, но поверьте… Я столько видел по работе попыток суицйда, что стал настоящим экспертом. Рецидивов очень мало. Страшен только первый миг возвращения к жизни, а потом вы начнете осознавать, что жизнь куда приятнее смерти. Все как бы… перевернется, что ли. Даже против вашей воли начнется переоценка ценностей. Все ваши горести уже случились, худшего быть не может.
Рядом с вами муж, он вас любит…
– Люблю! – пламенно вскричал Михаил, громко стукаясь об пол голыми волосатыми коленями. – Это ж я от любви завелся… от ревности! Ну ты сама посуди, вот тебе б сказали, что я голый на сцене танцую и с негром трахаюсь, ты бы как на это отреагировала?! Я и взбесился!
– Знаете что, – перебил его Струмилин, с острой болью вспомнивший вдруг, как он сам «взбесился» какие-то сутки назад и тоже, что характерно, по поводу негра, – вы лучше уж помолчите. Видимо, все, что могли, вы уже своей жене высказали, и вот вам результат. Теперь для вас же обоих лучше об этом забыть. Да и нам совершенно незачем знать лишние подробности. Дайте какую-нибудь одежду для вашей жены, и одеяло – ее сейчас станет сильно знобить, – и сами оденьтесь. В больницу, конечно, поедете? И еще надо подумать, кто нам поможет нести носилки. Мужики по соседству есть?
– Нет, не надо соседей! – снова испугался Михаил. – И носилок не надо.
Я ее и на руках сам отнесу – большое дело!
– Ну, как хотите, – согласился Струмилин, окидывая взглядом худенькую Оксанину фигурку. Да, ее запросто можно поднять одной левой. – Только чем быстрей, чем лучше.
Вышли наконец.
Оксану завернули в одеяло так, что только синий носик едва торчал.
Михаил ее оказался мужиком крепким, нес жену как перышко, что-то ласково пыхтя.
Валюха косилась на них с умилением. «А что, может, после этого случая у них и правда все на лад пойдет, – подумал и Струмилин. – Такой как бы катарсис произойдет…»
«Как бы катарсис» между тем еще не завершился. Стоило выйти из подъезда, как в белой «Волге», притулившейся к «Скорой», распахнулись дверцы, и на свет божий вылетели хищного вида девица с микрофоном в руках и маленький паренек с видеокамерой. Объектив нацелился на процессию, а девица зачастила, брызгая от возбуждения слюной:
– Программа «Итоги дня». Уважаемые телезрители, вы можете видеть участников очередной драмы, развернувшейся вокруг казино «Ла ви он роз».
И она с силой ткнула микрофон в лицо изумленному Михаилу:
– Господин Порываев, каковы ваши комментарии к тем слухам, которые витают вокруг этого клуба и его знаменитого «черного зала»? Правда ли, что ваша жена пыталась покончить жизнь самоубийством, потому что…
– Подержи, – вдруг сказал Михаил, оборачиваясь к Струмилину и передавая ему жену. – Подержи-ка Оксанку минуточку.
Тот растерянно принял легонькую, дрожащую ношу. Михаил протянул руку к микрофону, словно собирался дать интервью. И девица, как загипнотизированная, подала ему микрофон… но в следующий миг от него остались только обломки.
Вслед за этим Михаил обратил лютый взор на камеру. Маленький оператор, опомнившись, тоненько вскрикнул и кинулся к машине, но не успел…
– Без комментариев, – объявил Михаил, шваркая камеру об асфальт, а оператора отправляя в пышный шиповниковый куст, с уже зардевшимися первыми ягодами.
Потом он забрал у Струмилина жену и прежним размеренным шагом направился к «Скорой».
– Откуда они узнали?! – быстрым шепотом спросила Валюшка, пока Михаил поудобнее пристраивал жену на носилках в салоне «Фольксвагена». – Поговаривают, что у «Итогов» везде свои люди, и им очень нехило платят, но у нас-то кто именно настучал?! Неужели Палкин, он же сегодня на связи?!
Струмилин рассеянно покачал головой. Конечно, мерзко предавать беспомощных людей, обратившихся в «Скорую» со своими бедами, как за последним спасением. Кто бы ни учинил такое, Палкин или не Палкин, ему мало морду набить.
Но сейчас совсем не об этом были его мысли.
«Ла ви он роз» – это ведь тот дамский клуб, который оформляла Лида, если верить Лешему?
Господи, и там негры! Спасенья от них нет!
Ирка все Анины мучения и Димины метания, конечно же, отлично понимала.
Да такая прирожденная блудница, как она, трепет мужчины через стенку ощутит, а ведь жена, как известно, не стена, можно и отодвинуть. Но Ирина надеялась зря – Аня и на эти прогулки выходила с железной регулярностью, не отменяла их ни под каким предлогом, даже если температура или болело сердце. Кстати, именно тогда у нее начало болеть сердце – все сильнее и сильнее. Но и кое-какую пользу принесли эти прогулки – Аня научилась держать себя в руках и не поддаваться на провокации. А уж Ирка великий мастер таких провокаций…
Потом, позже, уже через много лет, когда память об Ирине вроде бы должна была прочно сгладиться, Ане попалась в руки интереснейшая книжка про вампиров. –Не про тех, какие описаны Проспером Мериме, Алексеем К. Толстым, а также изображены в фильме «Дракула», но про вампиров энергетических. Их мы встречаем на каждом шагу, только не знаем об этом. Оказывается, такие вампиры бывают двух видов: лунные и солнечные. Лунные – это все наши несчастные подружки или соседки, что то и дело бегают к нам жаловаться на судьбу и незаметно кушают нашу жалость-энергию, как печенье к чаю. Они тихи, застенчивы и часто даже незаметны. А солнечные всегда на виду, это скандалисты и скандалистки, их хлебом не корми – позволь только раздражить, разозлить человека, вывести его из себя, и если для этого надо кого-то обдуманно оскорбить или унизить самым отвратительным образом – вампиры пойдут и на это.
Ирка знала, что деньги для Ани – больной вопрос. Дима по сути своей был безмятежный транжира, не, передать, сколько раз в жизни Аня подавляла возмущение, когда, отправившись в магазин за колбасой, он возвращался с букетом роскошных роз, истратив на них остатки денег и совсем не думая, что до зарплаты жить еще неделю. Но она скорее бы язык себе откусила, чем обидела бы мужа, а потому приучила себя выдавать ему денег только от и до. Опять же – розы покупались для нее! Из любви к ней! Эта сладкая мысль помогала ей сдерживаться – и ничем не упрекать Диму. Но когда Ирка начинала канючить деньги, Аня взрывалась, как граната с вырванной чекой. Запальчиво объясняла, какая это большая сумма – две тысячи рублей, если распорядиться ими с умом, не просадив мгновенно на тряпки. Деньги можно положить в сберкассу и жить на проценты, особенно если найдешь работу. С такими деньгами можно не кидаться куда попало, а поискать действительно хорошо оплачиваемую работу. А лучше всего – поступить в институт. Проценты плюс стипендия – на это вполне можно жить! Получить образование – вот что нужно Ирине, чтобы стать самостоятельным человеком.
– Ты ведь работала в торговле? – поучала ее Аня с вечным высокомерием «интеллигента в шляпе» по отношению к «базарной бабе». – Ну, можешь поступить в торговый институт.
– Да неплохо бы… – бормотала Ирина. – Только я не поступлю. У меня с математикой проблемы и с физикой тоже.
– Вот-вот, – не могла удержаться, чтобы не поддакнуть, Анечка, – и пишешь ты с ошибками.
Что было, то было – подписывая договор, Ирка умудрилась даже свою фамилию, Богданова, написать с двумя ошибками: Богданова. Дичь собачья! Договор пришлось переделывать, конечно, и только потом Аня поняла, что Ирка – отнюдь не патологически безграмотная дурочка, а напротив, сделала это нарочно, чтобы позлить ее, вызвать у нее взрыв возмущения, забрав тем самым ее энергию. Как и полагается вампиру.
– Ага, с языком у меня тоже плохо, – жалобно вздыхала Ирка, зная, что Дима не вникает в слова – так стучит-колотится у него в висках кровь! – а ловит само звучание ее нежного голоса. У него слезы наворачиваются сейчас на глаза от жалости к ней, несчастной красавице, всецело зависящей от щедрости злой, жадной, сухореброй бабенки, судя по голосу – типичной электродрели. И это его жена… Ну какой нормальный мужик не возмечтает в такую минуту махнуть не глядя?
Ирина продолжала певуче тянуть, надрывая Димино сердце, как надрывала его любимая ария Лючии де Ламермур, где он не разбирал ни слова – все-таки поется по-итальянски! – а слышал только переливы звучания.
– Нет, в торговлю я не пойду. Вот выучиться бы на косметичку… Они такие деньжищи гребут – не счесть. И у меня получилось бы, все говорят, что у меня руки ласковые. И они красивые, правда же?
Тут Ирка выставляла вперед свои длинные пальцы, суживающиеся к миндалевидным ногтям, как у красавиц Боттичелли. Аня же в карманах покрепче сжимала в кулачки худенькие, простенькие пальчики с коротко стриженными, какими-то девчоночьими ноготками и скрипела – почему-то она начинала скрипеть только в присутствии Ирины:
– Ну, знаешь! В косметических салонах люди работают тоже не с улицы – все с медицинским образованием, не институт, так хотя бы техникум. Вряд ли тебя возьмут туда только за красивые глаза.
– Ой, – нежно пела Ирка, обращая на Аню свои удивительные сапфировые, а может, берилловые очи, – вы правда считаете, что у меня красивые глаза? А я думала, что не нравлюсь вам…
О боже мой! Это невыносимо!
А ее обмороки? Ирку хлебом не корми – только дай хлопнуться в обморок.
Причем не так чтобы шли-шли – она и рухнула в лужу. Нет, свой замшевый плащик – новый, у Нонны, выцыганенный (на время, но Ирина явно намеревалась его присвоить насовсем), – она чрезвычайно берегла, куда попало не плюхалась, даже лавочку тщательно обметала ладонью. И вот во время одной из таких передышек Ирка вдруг глубоко вздохнула, откинулась на спинку…
Аня в первое мгновение дико перепугалась – не за нее, понятное дело, а за ребенка! – и метнулась куда-то, сама не зная куда, к телефону, что ли, «Скорую» вызывать, хотя какой мог быть телефон посреди Уссурийского бульвара (вечерние выгуливания Ирины, за безлюдностью, происходили именно там)? Вообще с автоматами в Хабаровске в ту пору была большая напряженка. Она решила вернуться и попытаться привести Ирину в чувство своими силами. А может, инстинкт самосохранения, на миг от испуга ослабевший, воспрянул с новой силой… И вот, неожиданно оказавшись рядом со скамейкой, она узрела в бликах лунного света Ирину в объятиях ее, Аниного, родного и любимого мужа.
Не то чтобы в объятиях… Выглядело это так: Дима сидел, Ирка пристроилась рядом, уронив голову (идиотское выражение!) ему на плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38