— Она научится быстро.Позади большой группы воинов расстилался бесконечный ковер зеленой травы, усеянной голубыми лепестками. Впереди лежала густая роща пекановых деревьев и ив. Мужчины ехали без остановок четырнадцать часов, делая большой круг назад к реке Бразос, близ дома Лоретты, применяя тактику уклонения на случай, если tosi tivo попытаются преследовать их. На следующее утро, если они будут уверены в том, что их не преследуют, они направятся прямо к своей деревне.На западе заходящее солнце, имевшее вид красного шара, разукрасило небо полосами темно-серого и розового цветов. Лоретта уже не сидела прямо на лошади, чтобы не касаться грудью обнаженной спины команча. Она повисла на нем. Ее голова лежала на мускулистой спине, как на подушке. Боль пронзала ее ноги, затекшие от повязок из грубой шерсти. Сыромятная кожаная плеть туго стягивала ее запястья, врезаясь в кожу. Ее язык превратился в сухой ком. Она была уверена, что еще одна миля такого пути, и она умрет.Она воображала, как погружается в черноту, в ее избавление. На небесах будет темно и прохладно. Там будут потоки сверкающей, ледяной воды. Там не будет команча с его жестокими, синими, как полуночное небо, глазами.Голос Охотника рокотал, отдаваясь вибрацией на ее щеке. Лоретта чувствовала, как замедляется бег коня. Сердитые слова на языке, которого она не понимала, слышались вокруг нее, произносимые то высокими, то низкими, то ворчливыми, то пронзительными голосами. Она не могла разомкнуть век, слишком усталая, чтобы думать, почему мужчины спорят, радуясь передышке. Она почувствовала, как вес тела Охотника переместился назад, как его твердые руки возятся с туго завязанной вокруг ее запястий кожаной плетью. В следующую секунду ее руки были освобождены и упали мертвым грузом вдоль боков. Сильная спина Охотника исчезла. Она упала на круп коня, безразличная ко всему, мечтая хотя бы немного отдохнуть.Что-то холодное коснулось ее левой лодыжки. Каким-то участком мозга она осознала, что кто-то перерезает шерстяную плетенку, которая связывала ее ноги. Глаза ее оставались закрытыми, щека прижатой к потной лошадиной шее, руки безжизненно висели. Минутой позже ее правая лодыжка также была освобождена.А затем она оказалась во власти боли другого рода. Это не было похоже на обжигающий огонь, но тысячи иголок впились в ее ноги, сильнейшая боль отдавалась в бедрах. Она задохнулась и села прямо, от резкого движения ее качнуло в сторону. Мир перевернулся с ног на голову. Руки подхватили ее. Небо вертелось над нею. Кто-то закричал.Пытка. Ее понесли, но державшие ее руки жгли, как раскаленное добела железо, вызывая ожоги во всех местах, к которым прикасались. Она думала, что более мучительных болей не может быть на этом свете. Затем жесткие руки опустили ее на мягкую траву, но каждая травинка превратилась в острые шипы, которые все вонзились в ее плоть.Лоретта закрыла глаза и отдалась боли. Кто-то держал ее и укачивал — кто-то сильный с низким голодом, который шелестел, как шелк, в ее мозгу. Слова были порою непонятными, но смысл некоторых дошел до нее, и эти слова помогли понять другие, абсолютно незнакомые. Она была в безопасности, в надежной безопасности — навсегда.Лед, Лоретта втягивала воздух с наслаждением, в то время как поток воды омывал ее тело.Теплая рука обняла ее талию. Другая рука прижалась к ее ребрам. Она повернула голову, чтобы посмотреть, кто это, и оцепенела. Это был команч.Инстинктивно она забилась, пытаясь вырваться из его рук. Она старалась оттолкнуть его. Но у нее ничего не получилось. Охотник крепко держал ее одной рукой, продетой под ее локтями, и заходил все глубже и глубже в воду, пока она не достигла ее подбородка. Судороги охватили все ее тело. Холодно. О Боже, как ужасно холодно.Он провел рукой по ее животу. Прикосновение было легким, медленным, однако не оставлявшим никакого сомнения в том, что он может исследовать любую часть ее тела, где только ему захочется и когда ему этого захочется.— О mah-tao-yo, какая ты горячая. Даже в тех местах, где ты не обгорела. Toqvet, — прошептал он. — Ты не будешь драться.Что-то в его голосе казалось ей знакомым, странно успокаивающим. Она думала об отце. Каким-то образом его голос наталкивал ее на мысли об отце. Она попыталась сдержать слезы. Дрожь охватила всю ее. Так холодно. Холод прогнал все другие мысли из ее головы. У нее начали стучать зубы, и она ничего не могла с этим поделать. Когда она больше не могла выносить этого, она предприняла последнюю попытку освободиться.— Это пройдет, — пообещал он. — Ты должна лежать спокойно. Это ожог. От солнца. У тебя внутри огонь. Холод прогонит его. Понимаешь?Она попыталась кивнуть. Когда ей это удалось, вода попала ей в рот, и Лоретта закашлялась. Он негромко вскрикнул и повернул ее таким образом, что ее подбородок оперся о его плечо. От прикосновения к его телу грудью и животом у нее перехватило дыхание. В лунном свете рана от пули Рейчел казалась черной линией.— Toquet, mah-tao-yo, toquet. — Его руки сжались вокруг нее, твердые, сильные и все же странно нежные. — Закрой глаза. Доверься команчу. Воевать будем завтра.Время перестало существовать. Не было ничего, кроме ночи, воды и индейца. Лоретта плыла в мире снов. Она больна, так сильно больна. Слишком больна, чтобы думать о том, что происходит. Слишком больна, чтобы сопротивляться этому. ГЛАВА 6 Охотник положил на раскрытую ладонь ночную рубашку и посмотрел на четкие очертания пальцев. Хотя, казалось, в это трудно поверить, солнечные лучи проникли сквозь тонкий материал и сожгли нежную кожу Лоретты. Команчи иногда получали солнечные ожоги, но никогда до такой степени. Фыркнув с отвращением, он скатал рубашку в ком и швырнул бесполезную вещь в огонь. С этого момента он будет одевать девушку в кожу.Материал легко воспламенился, и свет от взметнувшихся языков пламени отразился на ее теле, мерцая на небольших грудях, затемняя изгибы тела. Он смотрел на нее и сердился на самого себя так сильно, как никогда прежде. Под каким углом он ни пытался думать об этом, мысли возвращались к его поведению этой ночью, сразу после остановки на привал и позже у реки. Как он мог быть таким добрым в обращении с Белыми Глазами?Укачивать ее на руках было непростительным поступком, но кроме того, он поймал себя на том, что называет ее «маленькая», слово, которое он когда-то употреблял, обращаясь к своей жене, Иве над Рекой. Это уже было просто предательством не только по отношению к Иве над Рекой, но и по отношению к самому себе. Как он ни пытался оправдать свои действия, никаких уважительных причин не находил.Он не мог понять, что с ним случилось. Больше всего его беспокоило то обстоятельство, что он не мог забыть, даже ночью, что эта женщина была его врагом. В отличие от некоторых других, подобных ей, она не напоминала никого из Народа. Ее золотистые волосы цвета меда становились ослепительными, как солнечный свет, когда лучи лунного света падали на них под прямым углом, а ее кожа была, как серебро, освещенное лунным светом. Каждый раз, когда он смотрел на нее, он испытывал потрясение. Женщина из пророчества? Его женщина? Он жаждал пухлой, удобной женщины с красивой коричневой кожей и длинными прядями черных блестящих волос. Вместо этого ему досталась кожа цвета бизоньего жира, туго натянутая на тонких костях, и волосы того же самого желтовато-коричневого цвета, как у высохшей травы.Крики девушки, когда она была в бреду, убедили его в том, что она в самом деле является женщиной из пророчества. Точно так, как предсказали Боги, ее голос не исчез, а был только временно приглушен великой печалью… убийством ее родителей. Много лет назад Охотник знал другую девушку, чей голос был у нее украден подобным образом. После тщательного осмотра той девушки pvhakvt деревни заявил, что ее сердце разбито, потому что у нее на глазах убили всю ее семью, но однажды, когда радость вернется к ней, она снова заговорит. Много зим спустя немая девушка вышла замуж за доброго мужчину, и после рождения первенца, что было для нее большой радостью, она обрела голос, как и предсказывал pvhakvt. С этой белой девушкой может произойти то же самое. Как и когда, Охотник не мог даже гадать, но он знал, что это произойдет. Что будет затем, он не хотел думать. В соответствии с песней Богов он должен способствовать ее выздоровлению.С негромким вздохом он достал мешочек с жиром и развязал стягивающую его веревку. Нравится ему это или нет, он должен позаботиться о ней. Если она умрет, Боги будут недовольны. Если бы дело было в нем одном, он ушел бы и оставил ее. В конце концов, что могли сделать ему Боги, что было бы хуже, чем все это? Но он должен думать о своем народе.Вспышка гнева сгустилась в маленький твердый узел в подложечной ямке. Он окунул руку в жир и наклонился, чтобы намазать им обожженную кожу женщины. Его рука застыла над ее ногой. Он не мог не вспомнить, как ревностно она защищала свои кружевные штаны в тот первый день, или как болезненно стыдилась этим утром, когда подол ее pitsi-kwina поднялся, обнажив бедра. Если бы она имела хоть малейшее представление о том, что лежит здесь совершенно обнаженная, ее лицо, он не сомневался, стало бы еще краснее, чем сейчас от солнечного ожога. А если бы она знала, что он собирается коснуться руками ее тела? Он мог только догадываться, какой была бы ее реакция. Ужас, может быть. Сопровождаемый обильными плевками, если вспомнить случай, когда она вышла из себя в недавнем прошлом. Глупая девочка. Взрослые мужчины осмеливались на меньшее и погибли от его руки. Может быть, его брат прав, и она не знает, кто он. Охотник хорошо знал о том страхе, который он вселял в tosi tivo. Большинство белых узнавали его в тот момент, когда видели шрам у него на щеке и смотрели в его синие глаза.От подавленной улыбки у него дрогнули углы рта. Может быть, он поступил умно, не рассказав ей, кто он. Хоть ему и не нравились ее плевки, мысль о ней, покорной и смиренной, привлекала его еще меньше. Что-то в ней — он не мог понять, что — возбуждало в нем какие-то неясные эмоции. Гнев окутывал эти эмоции, не позволяя ему разобраться в них. О, да, она нравилась ему намного больше, когда плевалась. Намного больше. Видя ее беспомощной и больной, как теперь, он ловил себя на том, что испытывает к ней жалость.Он провел намазанной жиром рукой вверх по ее бедру до поясницы, остро ощущая жар ее кожи и хрупкость стройного тела. Она мотала головой и стонала, черные ресницы трепетали над пылающими щеками. Минуту он изучал ее лицо, а затем перевел взгляд на груди. Соски были нежно-розового цвета цветущих кактусов. За всю свою жизнь он не видел таких сосков. Гнев внутри него собрался в твердый узел, огненный и обжигающий. Скользя рукой по ступенькам ребер, он обхватил снизу грудь, затем потрогал пальцами вершину и наблюдал, как она сжалась, стала твердой, требуя повторения. Девушка снова застонала и мотнула головой, лоб наморщился, а на лице появилось выражение растерянности. Ему стало ясно, что он первый коснулся ее. Его уже не сдерживаемая улыбка превратилась в дразнящую усмешку. Она не такая уж недотрога, когда спит, подумал он. Ее тело, тело, за которое он отдал большое количество лошадей, выдавало ее и реагировало на его прикосновение. Это приносило индейцу какое-то извращенное удовлетворение.Его улыбка быстро исчезла, когда он с удивлением осознал, что предательским тело было не только у нее.Рассвет наступил с легкими розовыми облачками на фоне серо-голубого неба. Проникая между стволами деревьев, туманные лучи солнечного света образовали светящиеся очаги вдоль реки. Запели птицы. Затрещали белки. Негромкий шелест несущейся воды не прекращался. Лоретта медленно очнулась, сознавая, что случилось что-то непоправимое, прежде чем открыла глаза. Эми не могла быть такой большой. Рука, обхватившая ее, была твердой и тяжелой. Теплая рука, обхватившая ее грудь, явно принадлежала мужчине. Она нахмурилась и удивилась — откуда взялось волосяное одеяло, касавшееся ее щеки? Где серое одеяло? Почему у нее болит все тело? Через полуприкрытые ресницы она смотрела на искривленный корень дерева. Ветерок шевелил листья над головой. Запах плесени, исходивший от сырой почвы, смешивался с дразнящим ароматом свежего кофе. Затем до нее донесся звук мужских голосов, которые разговаривали и иногда смеялись. Дружественные голоса. Нормально звучащие голоса, за исключением одного обстоятельства. Она не понимала языка.Внезапно она все вспомнила. Она вздрогнула и разбудила команча, который держал ее в своих объятиях. Она знала, даже не посмотрев, что это Охотник, самый ужасный из них. Его рука рефлексивно сжалась на ее обнаженной груди, а рука, которая обнимала ее, стала твердой, как сталь. Он что-то пробормотал и прижался лицом к ее шее.Первым побуждением Лоретты было схватить его за руку, но еще до того, как она попыталась сделать это, она поняла, что руки связаны у нее за спиной. Он прижался лицом к ее волосам и глубоко вдохнул. Она решила, что он еще не совсем проснулся, по его медленным, ленивым движениям. Его большой палец затеребил сосок ее груди, вызывая нежелательную реакцию чувствительного места. Тело ее напряглось, трепеща при каждом движении его пальцев. Он зевнул и прижался теснее.О Боже, помоги мне.Опустив руку на ее живот, он положил ладонь на сокращающиеся в спазмах мышцы и начал массировать, чтобы расслабить их. Она почувствовала себя струной арфы, перебираемой опытными пальцами. Ужаснувшись реакции собственного тела, она попыталась освободиться, извиваясь, но он прижал облаченной в оленью кожу ногой обе ее ноги к земле.— М-м-м, ты все еще горячая, — пробормотал он. Его рука задержалась на ее животе. — Но лихорадка меньше.Ни один мужчина не осмеливался касаться ее тела столь откровенно. Она замотала головой, напряглась, пытаясь высвободить руки и ноги, а затем затихла в беспомощности.— Не дерись. — Голос звучал так близко, что, казалось, он исходит из ее головы. — Ты не можешь победить, правда, а? Отдыхай. — Его сонный шепот пронизывал все ее существо, медленно, гипнотически, убеждающе. Он погладил ее тело круговыми движениями, замерев на время, когда впал в дремоту, а затем, очнувшись, погладил еще. — Лежи спокойно. Доверься этому команчу. Это — чтобы вылечить твою кожу.Когда его ладонь двигалась медленно вниз, она осознала, что ее тело намазано каким-то маслом. Ее сердце забилось в темпе чувственного контральто, сорвалось с ритма и зашлось пронзительными ритмами сопрано, исходящими от окончания нервов. Нет, пожалуйста, нет.Он округлил ладонь, приспосабливаясь к небольшому возвышению между ее бедрами, исследуя его, причем концы пальцев двигались в неуловимых манипуляциях, которые вызывали у нее взрывы ощущений. Прижимаясь снова к ее волосам, он вздохнул. От его теплого дыхания у нее по шее пробежали мурашки.— О Голубые Глаза, твоя мать не солгала. Ты сладкая.Он еще раз ласкающе погладил соединение ее бедер и передвинул руку на изгиб поясницы, причем в обожженных местах он так легко касался кожи, что это едва чувствовалось. Нажим ладони усилился, когда она достигла ребер, где солнце не коснулось тела. Рука сжималась и разжималась так ритмично, что, казалось, это происходит в унисон со странным биением ее сердца. Словно это он задавал ритм биению ее сердца.Изо всех сил противясь собственным желаниям, она повернула голову, чтобы лучше рассмотреть его лицо, пораженная сонливой невинностью полузакрытых глаз. Безжалостный убийца исчез, и вместо него возник озорной мальчишка, который поглаживал ее, как вновь обретенную игрушку. Его губы изогнулись в сонной улыбке, по которой она поняла, что он больше спит, чем бодрствует. Он подвинулся ближе, чтобы прошептать что-то неразборчивое ей на ухо. Ее губы затрепетали, а затем раскрылись. Она поймала себя на мысли о том, что бы она почувствовала, если бы он поцеловал ее, и поспешно прогнала предательскую мысль. Команчи не целуются, они просто берут. И ее время уже близко.Кончиком языка он обвел контуры ее уха.— Topsannah, tani-haz-zo. — Слова прозвучали настолько непонятно, что она усомнилась в том, понимает ли он их сам. — Цветок прерий, — пробормотал он, — весной.Он замолчал. Рука, которой он обнимал ее за талию, стала безжизненной и тяжелой. Дыхание его изменилось, став размеренным и глубоким. Тени от ресниц цвета красного дерева лежали на его щеках. Лоретта смотрела, и невероятность происходившего захлестывала ее волнами. Он крепко спал. И она была пригвождена его рукой и ногой. У нее защекотало в носу. От меха бизоньей шкуры исходил сильный запах дыма и медвежьего жира. Возможно, в нем также полно вшей и блох, подумала она с отвращением, и сразу ее охватил зуд, что было настоящей пыткой, так как почесаться она не могла.Его рука лежала на ее ребрах, как камень. Она не могла бежать, будучи связанной по рукам и ногам, однако, находясь в такой близости от него и в неподвижном положении, она стала испытывать неудобство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52