К какому типу принадлежите вы?
Портеру определенно не понравился этот вопрос. Едва ли он ожидал подобного разговора, когда так настойчиво стремился встретиться с детективом. На его губах появилась слабая улыбка.
– К тому, который состоит под защитой британской короны.
Норт промолчал. Пусть Портер попробует плыть против течения, помогать ему он не станет.
– Абреакция прогрессирует. На первой стадии она проявляется на уровне воображения – в грезах и ночных кошмарах.
На лице Норта не дрогнул ни один мускул. Он не собирался давать собеседнику подсказок.
– Вскоре абреакция начинает проявлять себя. Больной принимается выплескивать свои переживания на бумагу – записывать или рисовать. После чего состояние усугубляется, принуждая больного действовать.
– Действовать? Он начинает вести себя, как сумасшедший?
– Это похоже на сумасшествие. Больной не знает, что все происходящее на самом деле не существует. Галлюцинации слишком реалистичны. Но его состояние не является безумием. Больной разговаривает с людьми, которые давно умерли. Его переживания и словарный запас соответствуют временам, к которым возвращает его память. С его точки зрения, он заново переживает прошлую жизнь.
– А при чем тут воспоминания?
– Абреакция будит воспоминания о прошлых жизнях и эмоции, связанные с ними. У больного наступает состояние дезориентации и смятения.
Норт неуверенно поерзал на стуле.
– Вам это знакомо,– утвердительным тоном продолжил Портер.
Голос его был резким и ясным.
– Занятно.
– Именно это Ген и делал.
Норту уже приходилось разговаривать с психиатрами – все-таки он жил в Нью-Йорке.
– У него мог быть бред как следствие шизофрении.
– На первый взгляд так может показаться,– невозмутимо ответил Портер.
– Может, так и было на самом деле?
– Для чего человеку, у которого бред, носить с собой препарат, усугубляющий его состояние?
«Он знает, что было в шприце? Или это блеф?»
– Продолжайте.
– Бредовое состояние наступает редко. Это игры воображения. Абреакции встречаются гораздо чаще. Люди внезапно обретают навыки, которыми прежде не владели, говорят на языках, которые не изучали. Это следствие воспоминаний, а не фантазии.
Портер помолчал, а потом спросил:
– Разве вас не удивляет, что Ген был так расстроен черепом, найденным в музее? А что, если он был знаком с этим человеком?
Норта поразило, что доктор знал о случае с черепом.
«Чепуха».
– Черепу тысяча лет!
– А почему он ехал по городу на лошади, не используя стремена? В седле он держался уверенно. Судя по всему, он – умелый наездник.
– Значит, он занимался джигитовкой. А может, вырос в цирковой среде.
– У вас есть основания так думать?
– Да уж побольше оснований, чем считать, что он вспомнил прошлую жизнь.
Слова Норта повисли в воздухе, разделяя обоих собеседников. Но Портер, который уже раскрыл карты, не мог остановиться.
– Тогда почему с вами происходит то же самое?
Настала очередь Норта молчать, терзаясь чувством вины.
Кровь стучала в ушах, заглушая разумные и хладнокровные мысли.
Портера нужно допросить. Его мог подослать Ген, чтобы узнать, как продвигается следствие. Все сказанное – вранье. Он ведь ничего не знает об этом человеке.
«Я должен быть осторожным».
– Понятия не имею, о чем вы говорите.
Портер был неколебим. Заметив неуверенность детектива, он убедился, что идет по верному пути. Доктор вынул из портфеля газету и зеленый блокнот. Газета оказалась сложена так, чтобы была видна фотография – Норт и Ген сражаются во дворе у мусорных баков. Портер положил ее на стол.
– Вам ввели тот же препарат, какой использовал этот человек. У вас в ноге видна игла для подкожных инъекций.
Норт бросил взгляд на фотографию. Эти сведения не поступали в газеты. Детектив отказался комментировать заявление доктора.
– Я знаю, что с вами происходит,– наклонившись вперед, промолвил психиатр.– Знаю, потому что сам через такое прошел. У Гена это началось чуть раньше. Не нужно стыдиться. Очевидец из «Нью-Йорк пост» говорит, что слышал, как полицейский кричал, что за ним гонится бык. Вам казалось, что на вас бросился бык.
Норта охватил страх.
– Он ошибся.
Портер раскрыл блокнот. Полистав страницы, он показал детективу картинку, нарисованную много лет назад.
Бык!
Норт отшатнулся.
– Узнаете?
Он пожирает его изнутри. Бык. Карандашный набросок был до того знакомый, словно Норт нарисовал его собственной рукой.
– Мне было семь лет, когда Бык пришел ко мне.
Портер сунул блокнот в руки детектива и заставил его пролистать пожелтевшие страницы, заполненные рисунками и неровными рядами записей. Строчки были написаны разными чернилами. И на разных языках.
По лицу Норта доктор увидел, что тот узнает картинки. Он бросил взгляд на блокнот детектива.
– Вы уже ведете записи в своем черном блокноте?
Норт не ответил. Бык овладел им и не хотел отпускать.
Бык!
«Выстави этого человека за дверь. Прямо сейчас».
Норт захлопнул зеленую книжицу и бросил Портеру через стол.
– Не хочу на это смотреть.
Ручка плясала в дрожащих пальцах, выбивая по столешнице тревожную и нервную дробь.
– Нет-нет, я так не думаю.
Портер полез в карман и выудил ручку. Он записал номер своей комнаты в «Пенсильвании» на обороте визитки, положил ее на стол и передвинул поближе к Норту.
– Представьте, каково мне было это пережить в семь лет. Реальность раскалывается на части, сводя с ума и сбивая с толку. В кошмарах вам снится, что вы занимаетесь сексом с собственной матерью. Страх и всепоглощающее чувство вины терзают вас, потому что там, во сне, вы чувствовали, что вам это нравится.
– Замолчите!
– Не нужно винить себя. Это не ваши воспоминания. Это память вашего отца.
– Твою мать! – рявкнул Норт так яростно, что Портер прижался спиной к спинке стула.
Снова повисло молчание. Портер не шевелился, он ждал, что скажет Норт.
– У меня нет воспоминаний отца. И не может быть.
– Почему?
« Неужели я сдаюсь? »
– Потому что он еще жив.
– Вы не понимаете.
– Все я понимаю.
Они оба осознали, что дальше этот разговор не может продолжаться.
– На сегодня мы поговорили достаточно,– цинично заявил Портер.
– Убирайтесь.
Доктор поднялся и похлопал ладонью по визитной карточке.
– Если захотите снова обсудить это, найдете меня здесь.
Норт промолчал.
– Всего хорошего.
Детектив смотрел, как уходит психиатр, словно пытался убедить себя, что все страшное уже позади. Он сидел один в комнате для допросов и чувствовал себя загнанной дичью.
«Это дурдом. Я сумасшедший».
Тут же вспомнились слова доктора: «Вы уже ведете записи в вашем черном блокноте?» К чему был этот вопрос?
Черная книжечка лежала на столе, маня и искушая. Блокнот как блокнот.
«Что в нем такого страшного? »
Но где-то в глубине души Норт знал: то, что пытается оттолкнуть, не замечать, существует на самом деле.
«Решайся».
Он открыл записную книжку скорее из чувства протеста, чем по собственному желанию. И впервые ощутил облегчение, выливая все разговоры на бумагу, страница за страницей. Подробности, места действия, время. Но детектив знал, что есть еще кое-что.
Безумие ждало его. Горечь и злость скопились внутри и теперь просачивались на листы блокнота.
Погребальные костры Акры
Кровь сарацин лилась рекой, обагряя ноги наших лошадей. Ибо праздновали мы победу в Акре. Шел десятый день августа года тысяча сто девяносто первого от Рождества нашего Господа.
Мы проходили по этой земле с огнем и мечом. Пламя погребальных костров пожирало добычу, наполняя ноздри каждого воина маслянистым запахом дыма. Лагеря были завалены сарацинскими трупами, которые дожидались сожжения. Я слушал, как гудит огонь, и вдыхал запах жареной человечины. Воняло свининой.
Среди них попадались христиане, но мы, доблестные крестоносцы, не сдерживали разящих ударов. Это селение было уже седьмым по счету со времени нашего прибытия. Когда мы только ступили на эту землю, мы не знали, как отделять зерна от плевел.
– Убивайте всех,– приказал я.– Господь узнает своих.
В первую ночь мы устроили пир под покровом ночи, словно звери, вырвавшиеся из ада. Мы сбились в кучу над пламенем костров. Когда я насытился, его привели ко мне.
Шпион молвил:
– Вот что мне стало известно. К нашему прибытию Барбаросса послал гонца приору Дамаска.
Фридрих, король Германии, император Священной Римской империи, мертв. Он утонул, и сто пятьдесят тысяч рыцарей, которые пустились в плавание по коварным северным водам, остались без предводителя. Они сражались отважно, но без короля они были обречены. Жалкая горстка выжила и вернулась домой, чтобы никогда больше не ступать по землям Финикии и не биться в великом третьем Крестовом походе.
Но Барбаросса сумел извлечь для себя выгоду из гибели владыки и доказал свою полезность правителю Англии, королю Ричарду Львиное Сердце. Он знал, что Сирия имеет множество ликов.
– И что узнал гонец?
– Он сказал, что высоко в горах, между Дамаском, Антиохией и Алеппо, живет некий народ сарацинской крови. Эти отродья живут, не признавая никаких законов. Едят свинину вопреки заветам сарацин. И возлегают со всеми, без разбора, женщинами.
– Без разбора?
Юноша кивнул.
– С матерями и сестрами.
– Это отвратительно!
– Да, как для христиан, так и для сарацин.
– У этого народа есть название?
Юноша заколебался, словно одно упоминание имени этих людей могло навлечь на его голову несчастья. Он огляделся, убедился, что никто нас не подслушивает, и наклонился ко мне поближе.
– У них много имен.
Юноша затаил дыхание. По блеску моих глаз он понял, что я добьюсь ответа, даже не пытаясь ничего посулить взамен.
– Я слышал, что на своем языке они называют себя «хашишин», а другие произносят это слово как «ашишин». Так сказал один мудрец. Я оставил ему жизнь, чтобы вы могли допросить его. Он здесь, и ему известно больше, чем мне.
Шпион продолжал:
– Он сказал, что на своем наречии они еще зовутся «гашашин», потому что их предводитель любит какую-то сухую траву… не знаю почему. Но местные христиане считают этот язык слишком трудным, чтобы учить его, и прозвали этот народ «асассины».
Асассины!
– Они жаждут крови, они убивают невиновных ради денег. И пренебрежительно относятся к своей жизни. Они настоящие демоны, которые притворяются людьми. У них все дьявольское: дела, нравы, язык. Они прячутся, словно волки среди овец, дожидаясь подходящего случая, чтобы напасть. В этой деревне их было полно, вы правильно сделали, что убили всех.
Он помолчал.
– Все, что они умеют,– это убивать. Они – сама мерзость. Какой мужчина станет скрываться, словно трус? Вы их разыскиваете, верно?
– Несомненно. Как зовут их предводителя?
– Это большая тайна. Некоторые называют его Горным Старцем. Он древний, как время. Другие зовут его Синаном…
Синан? Он опять дурачит меня!
– Это имя вам знакомо?
– Да, из давнего прошлого. Сейчас оно ничего не значит. Синан – это не настоящее его имя. У него много имен и прозваний, и он привык скрывать свою истинную сущность, но я его помню. Это Атанатос, великий обманщик с востока. Я охочусь за ним с начала времен и более всего желаю зарезать врага в его собственной постели. Его смерть станет величайшим благословением. Я убью его, отправлю в преисподнюю. А трупом Атанатоса дьявол накормит его последователей.
В глазах шпиона мелькнул ужас, и мне это понравилось. Он заикался, когда заговорил вновь.
– Его крепость неприступна. Не знаю, можно ли с ними справиться или поставить на колени.
– Мы отправимся в поход и сметем с лица земли всех асассинов до одного. Мы разрушим все их твердыни, которые встретим на своем пути. Эта гадина не ускользнет от меня.
Пятьсот миль прошли мы, и кровь сарацин обагрила ноги наших лошадей. И слагая новый погребальный костер из асассинов, мы позволяли нескольким сбежать, неся весть о моей неудержимой ярости. Снова я вел армию. Но, как ни опустошал я землю Атанатоса, он не спешил выходить мне навстречу.
Мы убивали всех на своем пути, и на седьмом погребальном костре, глубокой ночью, я поговорил с торговцем, который держал путь в Библ.
Я ждал у огня, морщась от вони горящих трупов, пока ко мне не подвели тощего сарацина, который трясся от страха. Я велел оставить меня с ним наедине.
– Как тебя зовут, купец?
Тощий сарацин замялся.
– Меня называют Самиром.
Я заглянул в его повозку. Добро, наваленное почти с верхом, было покрыто копотью. Этот человек занимался мародерством.
– Ты торгуешь с асассинами. Ты один из них?
– Торгую, но я не из них, великий рыцарь! Они думают, что у нас общие интересы, вот и все.
Я принялся расспрашивать его, недовольный таким ответом. Купец Самир сперва не хотел отвечать, а потом смущенно признался, что он друз.
Я с отвращением отшатнулся от него. Этот сброд был не лучше асассинов. Любой франк знал, кто такие друзы. Они, словно богу, поклоняются человеку – Аль-Хакиму, шестому калифу Каира.
Как Нерон погубил Сенеку, так Аль-Хаким убил своего учителя, евнуха Барджавана. Это порождение зла часто видели на улицах Каира. С ним ходил телохранитель, африканец Масуд, похожий на медведя. Масуд публично совершал содомский грех с торговцами, которых поймали на обмане покупателей.
Доказательств у меня не было, и я не знал наверняка, правдивы ли эти басни. Но они живо напомнили мне первую встречу с Атанатосом. Слишком все знакомо.
Хотя мать Аль-Хакима была христианкой, сам он не верил в Христа и устраивал гонения на единоверцев своей родительницы. Каким глупцом надо быть, чтобы поклоняться такому ничтожеству? Тайна сия велика. Возможно, они делают это нарочно, чтобы позлить нас.
Именно Аль-Хаким вошел в Иерусалим в году одна тысяча девятом от Рождества Господа нашего и разрушил церковь Гроба Господня. Именно Аль-Хаким был поводом для того, чтобы начать первый Крестовый поход.
И если Аль-Хаким был воплощением Атанатоса в одной из прежних жизней, есть на свете справедливость, ибо это из-за него я получил возможность собрать армию.
Купец Самир съежился, ощутив исходящий от меня гнев. Он и представить себе не мог, о чем я сейчас думаю и какие планы мести лелею.
– Почему Синан считает, что у вас есть что-то общее? – спросил я.
Он не смел поднять на меня глаза. Стоял, уставившись в землю. Наверное, понимал, что скоро ляжет в нее, как в постель.
– Может, потому, великий рыцарь, что мы верим в одно и то же. Верим, что возрождаемся в каждом поколении. Мне показалось, что асассины идут тем же путем.
Эти слова прожгли мне нутро, словно яд.
– Ты отведешь меня к Синану.
– Это самоубийство, о великий рыцарь! Они убивают и принцев, и полководцев. За одного асассина они убивают семьдесят греков, такова расплата. А ты хочешь, чтобы я отвел тебя в самое логово? Я не могу. К тому же мне не ведом путь туда.
Я ухватил его за грудки, притянул к себе и прошипел в лицо:
– Ты врешь!
– Нет! Клянусь, я не знаю дороги. Их защищают десять твердынь. Откуда мне знать, в которой скрывается твой враг? Но… они люди, и у них те же нужды, что и у всех людей. Мне известно, где можно найти этих фидави, когда они выходят из крепости.
По моему лицу он понял, что этого слова я не знаю. И покорно объяснил:
– Фидави – пехотинцы ордена асассинов. Это слово значит: «приверженец настоящего убийцы».
Лишь сейчас он показал, насколько ему страшно.
– Может быть, там ты сумеешь последовать за ними. И они приведут тебя, куда ты стремишься попасть.
– Отведи меня в это место и будешь вознагражден.
– Ты сулишь мне награду? У тебя не хватит динаров, чтобы оплатить весь риск. И все же благодарю тебя, о великий рыцарь. Но как ты собираешься пристать к асассинам? Что у тебя есть такого, чего уже нет у них? Если ты хочешь их убить, то я уже покойник и твои обещания награды – пустой звук.
– Я подарю тебе жизнь. Если это для тебя пустой звук, изволь отведать моего меча. Здесь и сейчас. Я предложу асассинам способ избавить их землю от злейшего врага.
Самир трясся, подобно осине на ветру. Предложение было заманчивым, слишком заманчивым.
Я забавлялся. Купец представлялся мне глупцом. Проглотил наживку вместе с крючком и даже не заметил. Стараясь говорить так, чтобы он услышал, я отдал приказ моим госпитальерам присоединиться к войску короля Ричарда. И объяснил, что нашлось дело по силам лишь для меня одного.
Я посеял страх и сомнение в сердце Атанатоса. Десять тысяч его воителей были убиты моими руками. Но если я хочу подобраться к нему достаточно близко, чтобы перерезать глотку, нельзя трубить о себе на каждом перекрестке. Пусть наша встреча станет для него приятным сюрпризом.
Пляска гурии
Шесть дней и ночей ехали мы под палящими лучами солнца и в мерцающем свете звезд, остерегаясь разбойников. Сирия – это горы, которые перемежаются долинами, а в пустынях прячутся крепости сельджуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Портеру определенно не понравился этот вопрос. Едва ли он ожидал подобного разговора, когда так настойчиво стремился встретиться с детективом. На его губах появилась слабая улыбка.
– К тому, который состоит под защитой британской короны.
Норт промолчал. Пусть Портер попробует плыть против течения, помогать ему он не станет.
– Абреакция прогрессирует. На первой стадии она проявляется на уровне воображения – в грезах и ночных кошмарах.
На лице Норта не дрогнул ни один мускул. Он не собирался давать собеседнику подсказок.
– Вскоре абреакция начинает проявлять себя. Больной принимается выплескивать свои переживания на бумагу – записывать или рисовать. После чего состояние усугубляется, принуждая больного действовать.
– Действовать? Он начинает вести себя, как сумасшедший?
– Это похоже на сумасшествие. Больной не знает, что все происходящее на самом деле не существует. Галлюцинации слишком реалистичны. Но его состояние не является безумием. Больной разговаривает с людьми, которые давно умерли. Его переживания и словарный запас соответствуют временам, к которым возвращает его память. С его точки зрения, он заново переживает прошлую жизнь.
– А при чем тут воспоминания?
– Абреакция будит воспоминания о прошлых жизнях и эмоции, связанные с ними. У больного наступает состояние дезориентации и смятения.
Норт неуверенно поерзал на стуле.
– Вам это знакомо,– утвердительным тоном продолжил Портер.
Голос его был резким и ясным.
– Занятно.
– Именно это Ген и делал.
Норту уже приходилось разговаривать с психиатрами – все-таки он жил в Нью-Йорке.
– У него мог быть бред как следствие шизофрении.
– На первый взгляд так может показаться,– невозмутимо ответил Портер.
– Может, так и было на самом деле?
– Для чего человеку, у которого бред, носить с собой препарат, усугубляющий его состояние?
«Он знает, что было в шприце? Или это блеф?»
– Продолжайте.
– Бредовое состояние наступает редко. Это игры воображения. Абреакции встречаются гораздо чаще. Люди внезапно обретают навыки, которыми прежде не владели, говорят на языках, которые не изучали. Это следствие воспоминаний, а не фантазии.
Портер помолчал, а потом спросил:
– Разве вас не удивляет, что Ген был так расстроен черепом, найденным в музее? А что, если он был знаком с этим человеком?
Норта поразило, что доктор знал о случае с черепом.
«Чепуха».
– Черепу тысяча лет!
– А почему он ехал по городу на лошади, не используя стремена? В седле он держался уверенно. Судя по всему, он – умелый наездник.
– Значит, он занимался джигитовкой. А может, вырос в цирковой среде.
– У вас есть основания так думать?
– Да уж побольше оснований, чем считать, что он вспомнил прошлую жизнь.
Слова Норта повисли в воздухе, разделяя обоих собеседников. Но Портер, который уже раскрыл карты, не мог остановиться.
– Тогда почему с вами происходит то же самое?
Настала очередь Норта молчать, терзаясь чувством вины.
Кровь стучала в ушах, заглушая разумные и хладнокровные мысли.
Портера нужно допросить. Его мог подослать Ген, чтобы узнать, как продвигается следствие. Все сказанное – вранье. Он ведь ничего не знает об этом человеке.
«Я должен быть осторожным».
– Понятия не имею, о чем вы говорите.
Портер был неколебим. Заметив неуверенность детектива, он убедился, что идет по верному пути. Доктор вынул из портфеля газету и зеленый блокнот. Газета оказалась сложена так, чтобы была видна фотография – Норт и Ген сражаются во дворе у мусорных баков. Портер положил ее на стол.
– Вам ввели тот же препарат, какой использовал этот человек. У вас в ноге видна игла для подкожных инъекций.
Норт бросил взгляд на фотографию. Эти сведения не поступали в газеты. Детектив отказался комментировать заявление доктора.
– Я знаю, что с вами происходит,– наклонившись вперед, промолвил психиатр.– Знаю, потому что сам через такое прошел. У Гена это началось чуть раньше. Не нужно стыдиться. Очевидец из «Нью-Йорк пост» говорит, что слышал, как полицейский кричал, что за ним гонится бык. Вам казалось, что на вас бросился бык.
Норта охватил страх.
– Он ошибся.
Портер раскрыл блокнот. Полистав страницы, он показал детективу картинку, нарисованную много лет назад.
Бык!
Норт отшатнулся.
– Узнаете?
Он пожирает его изнутри. Бык. Карандашный набросок был до того знакомый, словно Норт нарисовал его собственной рукой.
– Мне было семь лет, когда Бык пришел ко мне.
Портер сунул блокнот в руки детектива и заставил его пролистать пожелтевшие страницы, заполненные рисунками и неровными рядами записей. Строчки были написаны разными чернилами. И на разных языках.
По лицу Норта доктор увидел, что тот узнает картинки. Он бросил взгляд на блокнот детектива.
– Вы уже ведете записи в своем черном блокноте?
Норт не ответил. Бык овладел им и не хотел отпускать.
Бык!
«Выстави этого человека за дверь. Прямо сейчас».
Норт захлопнул зеленую книжицу и бросил Портеру через стол.
– Не хочу на это смотреть.
Ручка плясала в дрожащих пальцах, выбивая по столешнице тревожную и нервную дробь.
– Нет-нет, я так не думаю.
Портер полез в карман и выудил ручку. Он записал номер своей комнаты в «Пенсильвании» на обороте визитки, положил ее на стол и передвинул поближе к Норту.
– Представьте, каково мне было это пережить в семь лет. Реальность раскалывается на части, сводя с ума и сбивая с толку. В кошмарах вам снится, что вы занимаетесь сексом с собственной матерью. Страх и всепоглощающее чувство вины терзают вас, потому что там, во сне, вы чувствовали, что вам это нравится.
– Замолчите!
– Не нужно винить себя. Это не ваши воспоминания. Это память вашего отца.
– Твою мать! – рявкнул Норт так яростно, что Портер прижался спиной к спинке стула.
Снова повисло молчание. Портер не шевелился, он ждал, что скажет Норт.
– У меня нет воспоминаний отца. И не может быть.
– Почему?
« Неужели я сдаюсь? »
– Потому что он еще жив.
– Вы не понимаете.
– Все я понимаю.
Они оба осознали, что дальше этот разговор не может продолжаться.
– На сегодня мы поговорили достаточно,– цинично заявил Портер.
– Убирайтесь.
Доктор поднялся и похлопал ладонью по визитной карточке.
– Если захотите снова обсудить это, найдете меня здесь.
Норт промолчал.
– Всего хорошего.
Детектив смотрел, как уходит психиатр, словно пытался убедить себя, что все страшное уже позади. Он сидел один в комнате для допросов и чувствовал себя загнанной дичью.
«Это дурдом. Я сумасшедший».
Тут же вспомнились слова доктора: «Вы уже ведете записи в вашем черном блокноте?» К чему был этот вопрос?
Черная книжечка лежала на столе, маня и искушая. Блокнот как блокнот.
«Что в нем такого страшного? »
Но где-то в глубине души Норт знал: то, что пытается оттолкнуть, не замечать, существует на самом деле.
«Решайся».
Он открыл записную книжку скорее из чувства протеста, чем по собственному желанию. И впервые ощутил облегчение, выливая все разговоры на бумагу, страница за страницей. Подробности, места действия, время. Но детектив знал, что есть еще кое-что.
Безумие ждало его. Горечь и злость скопились внутри и теперь просачивались на листы блокнота.
Погребальные костры Акры
Кровь сарацин лилась рекой, обагряя ноги наших лошадей. Ибо праздновали мы победу в Акре. Шел десятый день августа года тысяча сто девяносто первого от Рождества нашего Господа.
Мы проходили по этой земле с огнем и мечом. Пламя погребальных костров пожирало добычу, наполняя ноздри каждого воина маслянистым запахом дыма. Лагеря были завалены сарацинскими трупами, которые дожидались сожжения. Я слушал, как гудит огонь, и вдыхал запах жареной человечины. Воняло свининой.
Среди них попадались христиане, но мы, доблестные крестоносцы, не сдерживали разящих ударов. Это селение было уже седьмым по счету со времени нашего прибытия. Когда мы только ступили на эту землю, мы не знали, как отделять зерна от плевел.
– Убивайте всех,– приказал я.– Господь узнает своих.
В первую ночь мы устроили пир под покровом ночи, словно звери, вырвавшиеся из ада. Мы сбились в кучу над пламенем костров. Когда я насытился, его привели ко мне.
Шпион молвил:
– Вот что мне стало известно. К нашему прибытию Барбаросса послал гонца приору Дамаска.
Фридрих, король Германии, император Священной Римской империи, мертв. Он утонул, и сто пятьдесят тысяч рыцарей, которые пустились в плавание по коварным северным водам, остались без предводителя. Они сражались отважно, но без короля они были обречены. Жалкая горстка выжила и вернулась домой, чтобы никогда больше не ступать по землям Финикии и не биться в великом третьем Крестовом походе.
Но Барбаросса сумел извлечь для себя выгоду из гибели владыки и доказал свою полезность правителю Англии, королю Ричарду Львиное Сердце. Он знал, что Сирия имеет множество ликов.
– И что узнал гонец?
– Он сказал, что высоко в горах, между Дамаском, Антиохией и Алеппо, живет некий народ сарацинской крови. Эти отродья живут, не признавая никаких законов. Едят свинину вопреки заветам сарацин. И возлегают со всеми, без разбора, женщинами.
– Без разбора?
Юноша кивнул.
– С матерями и сестрами.
– Это отвратительно!
– Да, как для христиан, так и для сарацин.
– У этого народа есть название?
Юноша заколебался, словно одно упоминание имени этих людей могло навлечь на его голову несчастья. Он огляделся, убедился, что никто нас не подслушивает, и наклонился ко мне поближе.
– У них много имен.
Юноша затаил дыхание. По блеску моих глаз он понял, что я добьюсь ответа, даже не пытаясь ничего посулить взамен.
– Я слышал, что на своем языке они называют себя «хашишин», а другие произносят это слово как «ашишин». Так сказал один мудрец. Я оставил ему жизнь, чтобы вы могли допросить его. Он здесь, и ему известно больше, чем мне.
Шпион продолжал:
– Он сказал, что на своем наречии они еще зовутся «гашашин», потому что их предводитель любит какую-то сухую траву… не знаю почему. Но местные христиане считают этот язык слишком трудным, чтобы учить его, и прозвали этот народ «асассины».
Асассины!
– Они жаждут крови, они убивают невиновных ради денег. И пренебрежительно относятся к своей жизни. Они настоящие демоны, которые притворяются людьми. У них все дьявольское: дела, нравы, язык. Они прячутся, словно волки среди овец, дожидаясь подходящего случая, чтобы напасть. В этой деревне их было полно, вы правильно сделали, что убили всех.
Он помолчал.
– Все, что они умеют,– это убивать. Они – сама мерзость. Какой мужчина станет скрываться, словно трус? Вы их разыскиваете, верно?
– Несомненно. Как зовут их предводителя?
– Это большая тайна. Некоторые называют его Горным Старцем. Он древний, как время. Другие зовут его Синаном…
Синан? Он опять дурачит меня!
– Это имя вам знакомо?
– Да, из давнего прошлого. Сейчас оно ничего не значит. Синан – это не настоящее его имя. У него много имен и прозваний, и он привык скрывать свою истинную сущность, но я его помню. Это Атанатос, великий обманщик с востока. Я охочусь за ним с начала времен и более всего желаю зарезать врага в его собственной постели. Его смерть станет величайшим благословением. Я убью его, отправлю в преисподнюю. А трупом Атанатоса дьявол накормит его последователей.
В глазах шпиона мелькнул ужас, и мне это понравилось. Он заикался, когда заговорил вновь.
– Его крепость неприступна. Не знаю, можно ли с ними справиться или поставить на колени.
– Мы отправимся в поход и сметем с лица земли всех асассинов до одного. Мы разрушим все их твердыни, которые встретим на своем пути. Эта гадина не ускользнет от меня.
Пятьсот миль прошли мы, и кровь сарацин обагрила ноги наших лошадей. И слагая новый погребальный костер из асассинов, мы позволяли нескольким сбежать, неся весть о моей неудержимой ярости. Снова я вел армию. Но, как ни опустошал я землю Атанатоса, он не спешил выходить мне навстречу.
Мы убивали всех на своем пути, и на седьмом погребальном костре, глубокой ночью, я поговорил с торговцем, который держал путь в Библ.
Я ждал у огня, морщась от вони горящих трупов, пока ко мне не подвели тощего сарацина, который трясся от страха. Я велел оставить меня с ним наедине.
– Как тебя зовут, купец?
Тощий сарацин замялся.
– Меня называют Самиром.
Я заглянул в его повозку. Добро, наваленное почти с верхом, было покрыто копотью. Этот человек занимался мародерством.
– Ты торгуешь с асассинами. Ты один из них?
– Торгую, но я не из них, великий рыцарь! Они думают, что у нас общие интересы, вот и все.
Я принялся расспрашивать его, недовольный таким ответом. Купец Самир сперва не хотел отвечать, а потом смущенно признался, что он друз.
Я с отвращением отшатнулся от него. Этот сброд был не лучше асассинов. Любой франк знал, кто такие друзы. Они, словно богу, поклоняются человеку – Аль-Хакиму, шестому калифу Каира.
Как Нерон погубил Сенеку, так Аль-Хаким убил своего учителя, евнуха Барджавана. Это порождение зла часто видели на улицах Каира. С ним ходил телохранитель, африканец Масуд, похожий на медведя. Масуд публично совершал содомский грех с торговцами, которых поймали на обмане покупателей.
Доказательств у меня не было, и я не знал наверняка, правдивы ли эти басни. Но они живо напомнили мне первую встречу с Атанатосом. Слишком все знакомо.
Хотя мать Аль-Хакима была христианкой, сам он не верил в Христа и устраивал гонения на единоверцев своей родительницы. Каким глупцом надо быть, чтобы поклоняться такому ничтожеству? Тайна сия велика. Возможно, они делают это нарочно, чтобы позлить нас.
Именно Аль-Хаким вошел в Иерусалим в году одна тысяча девятом от Рождества Господа нашего и разрушил церковь Гроба Господня. Именно Аль-Хаким был поводом для того, чтобы начать первый Крестовый поход.
И если Аль-Хаким был воплощением Атанатоса в одной из прежних жизней, есть на свете справедливость, ибо это из-за него я получил возможность собрать армию.
Купец Самир съежился, ощутив исходящий от меня гнев. Он и представить себе не мог, о чем я сейчас думаю и какие планы мести лелею.
– Почему Синан считает, что у вас есть что-то общее? – спросил я.
Он не смел поднять на меня глаза. Стоял, уставившись в землю. Наверное, понимал, что скоро ляжет в нее, как в постель.
– Может, потому, великий рыцарь, что мы верим в одно и то же. Верим, что возрождаемся в каждом поколении. Мне показалось, что асассины идут тем же путем.
Эти слова прожгли мне нутро, словно яд.
– Ты отведешь меня к Синану.
– Это самоубийство, о великий рыцарь! Они убивают и принцев, и полководцев. За одного асассина они убивают семьдесят греков, такова расплата. А ты хочешь, чтобы я отвел тебя в самое логово? Я не могу. К тому же мне не ведом путь туда.
Я ухватил его за грудки, притянул к себе и прошипел в лицо:
– Ты врешь!
– Нет! Клянусь, я не знаю дороги. Их защищают десять твердынь. Откуда мне знать, в которой скрывается твой враг? Но… они люди, и у них те же нужды, что и у всех людей. Мне известно, где можно найти этих фидави, когда они выходят из крепости.
По моему лицу он понял, что этого слова я не знаю. И покорно объяснил:
– Фидави – пехотинцы ордена асассинов. Это слово значит: «приверженец настоящего убийцы».
Лишь сейчас он показал, насколько ему страшно.
– Может быть, там ты сумеешь последовать за ними. И они приведут тебя, куда ты стремишься попасть.
– Отведи меня в это место и будешь вознагражден.
– Ты сулишь мне награду? У тебя не хватит динаров, чтобы оплатить весь риск. И все же благодарю тебя, о великий рыцарь. Но как ты собираешься пристать к асассинам? Что у тебя есть такого, чего уже нет у них? Если ты хочешь их убить, то я уже покойник и твои обещания награды – пустой звук.
– Я подарю тебе жизнь. Если это для тебя пустой звук, изволь отведать моего меча. Здесь и сейчас. Я предложу асассинам способ избавить их землю от злейшего врага.
Самир трясся, подобно осине на ветру. Предложение было заманчивым, слишком заманчивым.
Я забавлялся. Купец представлялся мне глупцом. Проглотил наживку вместе с крючком и даже не заметил. Стараясь говорить так, чтобы он услышал, я отдал приказ моим госпитальерам присоединиться к войску короля Ричарда. И объяснил, что нашлось дело по силам лишь для меня одного.
Я посеял страх и сомнение в сердце Атанатоса. Десять тысяч его воителей были убиты моими руками. Но если я хочу подобраться к нему достаточно близко, чтобы перерезать глотку, нельзя трубить о себе на каждом перекрестке. Пусть наша встреча станет для него приятным сюрпризом.
Пляска гурии
Шесть дней и ночей ехали мы под палящими лучами солнца и в мерцающем свете звезд, остерегаясь разбойников. Сирия – это горы, которые перемежаются долинами, а в пустынях прячутся крепости сельджуков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37