– Ничего особенного, – промолвил я. – Я составляю секретный отчет Роберту Монтгомери. Если он захочет что-то рассказать вам – это его дело. Но ничего из того, что я обнаружил, нельзя будет доказать. Никто из тех, с кем я разговаривал, не станет говорить с вами, или еще с кем-то, и рассказывать что-либо.– Можно было бы сослаться на вас, – сказал он с кривой, дьявольской усмешкой. – Мои материалы – это не показания в суде. Я принимаю и сплетни, причем с радостью.– Нет, я этого делать не буду.– Понятно. Не знал, что вы такой трус, Геллер.– А я не считал вас ослом. Я рисковал жизнью, ввязавшись в это дело. Вы вмешались в бизнес Фрэнка Нитти, и если бы вы на самом деле играли в карты с Джейком Линглом, вы бы знали, что ребята Капоне в действительности убивают репортеров. И у вас тоже нет иммунитета на убийство.Вестбрук вытащил портсигар, выбрал сигарету и прикурил.– Вопрос в деньгах?– Нет. Вопрос – в жизни и смерти. Я не хочу, чтобы вы были моим клиентом, мистер Пеглер. У меня достаточно клиентов.Он нарочито пожал плечами и выпустил изо рта кольцо дыма.– Делайте, что хотите. Мне не нужна ваша ничтожная болтовня. Вы уже помогли мне, Геллер, знаете вы это или нет?– В самом деле?Его улыбка, наклон головы стали какими-то застенчивыми.– Я провел несколько последних дней, изучая старые полицейские отчеты. С помощью местного офицера, лейтенанта Билла Друри, и некоторых полицейских я сделал интересные открытия.Мы с Биллом Друри вместе начинали, занимаясь карманниками. Это был честный честолюбивый коп, который почти фанатично ненавидел Компанию. Он поднимал с постели почти всех крупных лидеров преступных группировок города – просто для развлечения: Нитти, Рикка, всех до одного. Почему он был до сих пор жив – вот загадка, которую, возможно, разрешит лучший детектив, чем ваш покорный слуга.Поэтому я сказал:– Билл хороший коп и умеет с ними бороться.– Он высоко отозвался о вас, – заявил Пеглер. – Думаю, если бы я не упомянул вашего имени, он не стал бы посвящать рассказу о вас так много времени. Он помог мне определить номер, под которым Биофф отбывал короткое наказание в начале двадцать второго года. Но самое главное в том, что нам удалось разыскать отчет о том, как вы его арестовали. Этот отчет был там – пожелтевший от времени листок. Там стояли две подписи – ваша и Шумейкера.«Старый Шум» – еще один честный коп, легендарный полицейский детектив. Он умер.И что? – спросил я. – Я уже говорил вам, что Биофф был осужден по этому делу.Выражение самодовольства расплылось на его лице.– Нам нужно было подтверждение. Но мы нашли нечто большее: мы выиграли джекпот. Дело в том, что Вилли Биофф так и не отбыл своего шестимесячного наказания за сводничество.Я пожал плечами.– Я бы мог вам это рассказать. Он сумел отвертеться от этого.– Возможно. Но, кажется, вы не понимаете. Срок исполнения приговора был отодвинут, поэтому Биофф все еще должен штату Иллинойс шесть месяцев тюрьмы.Я наклонился вперед.– Похоже, вы действительно что-то раскопали. Вы уверены в этом? Я считал, что он подавал на апелляцию и получил помилование.– Деньги, конечно, сыграли здесь свою роль, – сказал Пеглер, выпуская клубы дыма. – Вилли Биофф действительно подавал на апелляцию и был отпущен в ожидании решения Верховного суда. Но когда я просто позвонил по телефону в Верховный суд в Спрингфилде в штате Иллинойс, то выяснил, что его апелляция туда просто не приходила. Дело было нарочно переслано в Кук-Каунти и вполне благополучно забыто.Господи! В тридцатом году я принимал участие в облаве. Мы отправились в бордель на Саут-Холстед-стрит и застали там этого маленького сводника, который пытался убежать. У него в руках был учетный листок этого публичного дома. Позже он избил одну шлюху, которая донесла на него, и я поклялся тогда, что эта сволочь попадет за это в тюрьму – неважно, в Чикаго или где-то еще. Теперь, спустя десять лет, у меня появилась надежда, что моя клятва сбудется.– Я представил эту информацию прокурору штата Томасу Е. Коротни, – с воодушевлением проговорил Пеглер, – который сообщил нам, что он потребует, чтобы Биоффа доставили в Иллинойс.– О Господи, кажется эта маленькая сволочь у вас в руках.– Да, я поймал этого жиденка.Молчание.– Следите за своей речью, мистер Пеглер.Удивленная мимолетная улыбка.– Вы обиделись.– Меня ничто не может обидеть. Но иногда я просто в ярость впадаю. Вы помните меня – как я тогда стоял перед вами с пистолетом?Пеглер самодовольно улыбнулся и произнес:– Во всяком случае, у вашего приятеля лейтенанта Друри есть кое-что против Джорджа Брауна. В тысяча девятьсот двадцать пятом году Браун ввязался в перестрелку в ресторане: он получил пулю в мягкое место, а его спутник был убит. Известно, что Браун по этому поводу сказал в полиции следующее: «Я позабочусь об этом, ребята». Через четыре недели его выписали из больницы, и человек, который стрелял во время перестрелки в Брауна, сам был убит. Убийцу не нашли.– Это не такая шикарная зацепка, как неотбытое наказание, – заметил я, – но для вашего фельетона это вполне подойдет. Всем станет ясно, что Браун – профсоюзный деятель, имеющий криминальное прошлое.– С ним, можно считать, все кончено, – весело проговорил он. – Как и с профсоюзом работников сцены.– Я не буду даже рассчитывать на это. Может, пни смогут выкрутиться. А возможно, что без Брауна, Биоффа и Компании этот профсоюз станет нормальной организацией.Он посмотрел на меня с таким выражением, будто почувствовал горечь во рту.– Нормальная организация, нормальный профсоюз – что это? Равнодушные трудяги, которые таскаются на митинги только тогда, когда рассчитывают получить что-то от этого. И профсоюзный босс, который то переигрывает, то занимается подкупами и, как правило, знает достаточно много, чтобы не показывать ни к чему уважения.– Я не собираюсь обсуждать профсоюзы с вами, Пеглер. Я за то, чтобы взяли Биоффа, Брауна, Дина и всех остальных, потому что они извратили само понятие профсоюза. Но ваши антипрофсоюзные настроения оскорбляют меня. Все, что вы говорите – ложь. Мой отец...– Ваш отец! Так он принадлежал именно к этому племени? Я правильно понял?– Что?Пеглер поднялся. Он затушил свою сигарету о стеклянный поднос, стоявший на столе.– Ничего. Жаль, что вы не хотите рассказать мне о том, в чем вы их подозреваете, и о том, что вам удалось выведать, пока вы проводили ваше собственное расследование. Тем не менее, вы будете в моем фельетоне героем, вы будете описаны как человек, который арестовал Биоффа и выжил, чей тяжелый труд десять лет назад не пропал даром и благодаря которому Вилли Биофф сегодня предстанет перед правосудием.– Не забудьте правильно написать мое имя и упомянуть мое агентство. Тогда я не буду преследовать вас.– Как благородно. Вы уверены, что вам не придется в будущем передавать мне информацию, которую раздобудете? Это денежное дельце. Человек вашего вероисповедания должен понять это, я уверен.– Моего вероисповедания?Его губы издевательски скривились:– Ведь вы еврей, не так ли? Мистер Геллер? Вы не похожи на еврея, но вы – еврей.– Так, что же, черт вас побери?Ему не нравилось, когда его ругали: его лицо побагровело, а сатанинские брови приподнялись, когда он отчеканил:– Послушай-ка, грязная жидовская морда, если бы я не был заинтересован в том, чтобы ты помог мне в этой истории, уж я бы постарался описать тебя как мерзкого труса.Я выскочил из-за стола прежде, чем он успел договорить. Я схватил его за лацканы пиджака, выволок из своей комнаты, из приемной и вытолкал в коридор. Там он налетел на перегородку нелегального абортария, чуть не разбив стекло.– Я бы мог поколотить тебя, – заявил Пеглер, сидя на корточках, выдувая с шумом воздух и как бык раздувая ноздри.– Я бы мог убить тебя, – ответил ему я.Он решил, что этого довольно. В конце концов, я был тем самым парнем, который не один раз направлял на него свой пистолет. Я тоже тяжело дышал, и было похоже, что я вновь это сделаю. Я так и поступил.Пеглер поднялся, выпрямился и, не говоря ни слова, ушел.Тем же вечером в коктейль-баре Барни мы с моим приятелем экс-боксером сидели в кабинете. Я сказал:– Я никогда не чувствовал себя евреем. Никогда с тех пор, как я был ребенком.Похоже, Барни ничуть не удивился моему рассказу о Пеглере.– Вокруг много всего подобного, – промолвил он, пожав плечами.Я понял, что он имеет в виду.– Только не заводись, Барни. Не заводись. Он не завелся. Но, кажется, впервые я понял его и его рассуждения. Я понял, что с нашим миром происходит что-то очень плохое. Он становится даже хуже, чем чикагская мафия.Однако именно в этот момент мафия была не лучше всего мира.Потому что внезапно перед нашим кабинетом возник Литл Нью-Йорк-Кампанья. Его маленькие холодные глаза на безмятежном лице смотрели прямо на меня.И не произнеся ни слова, одним взглядом он передал мне, что некто в номере отеля «Бисмарк» хочет меня видеть. 12 У Нитти не было офиса в Лупе. Он занимался бизнесом в ресторанах и отелях, чаще всего в «Бисмарке», расположенном на углу улиц Ла Селль и Рандольф, как раз напротив Сити-Холла. Я уже встречался с Нитти раньше – в этом самом номере, который назывался президентским, как гласила золотая табличка на двери. Номер был расположен в конце коридора на седьмом этаже, слева от лифта. В вестибюле этого отеля я и стоял лицом к лицу с Луисом Кампанья.Мы пришли сюда пешком от коктейль-бара. Падал тихий снег. Воскресная ночь в Лупе, в этом самом месте, была на удивление спокойной. Здесь было тихо, как в церкви. Мое сердце бешено колотилось.И сердце не успокаивалось, хотя я обычно ценил в нем то, что оно было очень спокойным. Кампанья и двух слов не проронил за весь путь; даже ни одного слова не произнес. Но он глаз с меня не спускал, лишь изредка мигая. Он смотрел на меня своими темными холодными глазами, а я размышлял, насколько опасным было мое положение.Если опасность была велика, то не убьют ли меня прямо здесь, на пустынной улочке? А может, Нитти просто хотел сначала потолковать со мной? Он послал Кампанья за мной – точно так же, как прежде посылал его ко мне с сообщением, хотя он обычно занимался другими делами и не был ни телохранителем, ни исполнителем. И все же Фрэнк послал его, а не какого-нибудь лакея. Что это означало?Дверь отворилась, и Джонни Паттон, одетый в серое модное пальто с темным меховым воротником, вышел, улыбаясь и говоря:– Как всегда, все прекрасно. Фрэнк.В руке, затянутой в перчатку, он держал черную фетровую шляпу.Что Паттон – мальчик-мэр Бернхема, деловой партнер Эдди О'Хары по Спортивному клубу – здесь делал? И почему Нитти допустил, чтобы я его видел?Паттон надел шляпу и молча ушел, не узнавая меня, или притворяясь, что не узнает.Кампанья указал пальцем на дверь, которую Паттон оставил открытой.Это означало, что я должен войти.В номере не было телохранителей, во всяком случае, в гостиной, куда я вошел. Это была все та же белая комната, отделанная позолотой, какой я ее помнил. В спальне, которая находилась справа от меня, была приоткрыта дверь. Там горел свет, и кто-то в ней был. Может, телохранитель, или женщина, или кто-то еще – не знаю. И я, черт возьми, не спросил.Сам Нитти сидел на белом диване перед стеклянным кофейным столиком, на котором лежали несколько стопок бухгалтерских книг. Он пролистал одну из них и стал читать эту огромную книгу, будто это был последний модный роман. На нем были коричневый шелковый халат, черные брюки и коричневые тапочки. На одежде не было монограмм. Рядом с книгами стоял на треть отпитый стакан с молоком, который позвякивал, когда стол покачивался.С тех пор как я его видел в последний раз, он пожелтел и постарел, но выглядел хорошо. Усов, которые он носил прежде, уже давно не было. Он был чисто выбрит, но его волевое, почти красивое лицо с довольно грубыми чертами было во многих местах порезано бритвой, особенно на подбородке. Его волосы стали длиннее. Он зачесывал их назад, и они не были так прилизаны, как раньше. Часть волос была зачесана с одного бока на другой. Может, он сам стриг себе волосы: я слышал, другие парикмахеры его не устраивали. «Другие» – потому что он сам начинал парикмахером (он нашел свою самую первую работу в Чикаго в той самой парикмахерской, где он повстречался с Джейком-парикмахером". Именно Джейк помог Фрэнку состряпать ложное обвинение против Роджера Тауи, но это уже другая история). И еще перед тем каксамому обрести облик бизнесмена, он любил быть безукоризненно причесанным.– Прости, что я не встаю, – сказал он.В его словах не было ни тени сарказма, как я ни старался его распознать. А может, я плохо слушал. – Все в порядке. Фрэнк. – Можно ли его было так называть? – Не возражаешь, если я сяду?Все еще не отрываясь от книги, даже толком не взглянув на меня, он нетерпеливо замахал рукой, говоря:– Садись, садись.Я сел на стул с высокой спинкой, покрытой позолотой, рядом с Нитти. На этом стуле, похожем на трон, я оказался гораздо выше, чем он, а он и так был невысоким человеком – дюйма на четыре ниже меня. Но несмотря на это, я чувствовал себя испуганным и маленьким.Через минуту, которая показалась мне вечностью, Нитти положил бухгалтерскую книгу в общую стопку и указал на свой стакан с молоком.– Хочешь чего-нибудь? Даже если мне и приходится пить это чертово зелье, это не значит, что ты должен отказывать себе в удовольствии.– Нет, спасибо, Фрэнк.– Ты не пьешь?– Иногда. Но не на работе. Я догадываюсь, что это не просто визит вежливости?Он пожал плечами, не обращая внимания на мой вопрос.– Я сам не пью, – заговорил он. – Иногда выпиваю вина. Извини, что я побеспокоил тебя в воскресенье, даже в воскресный вечер.– Да нет, это не страшно, – ответил я. – Я рад тебя видеть. – Я изо всех сил старался, чтобы мои слова не звучали фальшиво.Нитти стал жестикулировать обеими руками. Очень по-итальянски, точнее, в его случае, по-сицилийски.– Обычно я не работаю по воскресеньям, – заявил он. – Мне нравится проводить выходные с семьей. Ходить к мессе. Играть с моим мальчиком. Кстати, хочешь кое-что посмотреть?Я сглотнул.– Конечно, Фрэнк.Он сунул руку в карман. Я вспомнил историю о том, как однажды вечером Капоне устроил банкет в честь Скализе и Анселми. Он пил за их здоровье а потом достал бейсбольную биту и проломил им головы.Но Нитти всего лишь доставал свой бумажник. Он открыл его и протянул мне.На фотографии, засунутой под пластиковую пластинку бумажника, был запечатлен сам Нитти, улыбающийся и обнимающий маленького мальчика. Он прижимал к себе ребенка, который тоже улыбался. Было видно, что мальчик любит отца. И еще сразу было понятно, что это моментальная фотография отца и сына.– Он большой для своих шести лет, – сияя сказал Нитти.Он сам посмотрел на снимок.– Ты знаешь, я же невысокий парень. Верно.– Мой сын должен быть выше меня. Мужчины в семье его матери все высокие – около шести футов. Он должен быть выше, чем его старик.Похоже, в его словах не было иронии.– Красивый мальчуган, – сказал я. Нитти согласно кивнул, улыбнулся, глядя на фотографию, и положил бумажник обратно в карман.– Ну ладно, – произнес он. – Так что это за шум вокруг того, что ты вмешиваешься в дела Компании?Заходя, я не заметил ни одной бейсбольной биты; может, она лежала за его диваном?– Что ты имеешь в виду, Фрэнк?– Не валяй дурака, мальчик.Я уже не был мальчиком, но не стал говорить ему об этом. Я был достаточно молод для него, чтобы он называл меня так же, как при нашей первой встрече. К тому же было понятно, что я буду для него «мальчиком» до смерти. Может, он говорил это просто так, а может, именно это обращение помогло мне до сих пор остаться в живых.– Я выполнял работу для Вилли Биоффа, – сказал я. В надежде, что именно это Нитти хотел от меня услышать. Надеясь, во имя Бога, что он не узнал о Монтгомери. А то он устроит в мою честь званый обед.– Я знаю, – сказал Нитти. Он взял стакан и стал попивать молоко маленькими глотками; затем он вытер молочные усы рукой и ткнул в мою сторону пальцем.– Ты не должен пытаться что-то скрыть от меня.Я замахал обеими руками.– Биофф и не просил меня скрывать что-то от тебя. Он просто не хотел, чтобы об этом говорили. Он кажется, считает, что уже достаточно имел дела с твоими ребятами: с этими неприятностями, касающимися налогов.Нитти не просто сощурил глаза: казалось, они стали узкими, как бритвы. Но я знал, что он изучает меня, наблюдает за каждым моим движением. Он ждет, что я сам себя выдам.– Иногда мне кажется, что это была ошибка, – сказал Нитти, внезапно дернувшись, – позволить этому своднику быть нашим представителем. Но он был лишь на нижней ступени ИАТСЕ, поэтому нам это казалось вполне подходящим.– Похоже, он хорошо поработал на тебя.– Он разбогател, и я не завидую ему. Это нужно абсолютно всем – финансовое благополучие. А как бы иначе паршивые эмигранты вроде нас могли пробиться в этом мире, если мы сами о себе не позаботимся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36