у него не было шеи, он был коренастым, крепким, как борец: не зря же, в конце концов, он боролся за профсоюз. Я помню, что раньше его тело под черными волосами напоминало иллинойское тесто, но сейчас оно было покрыто темным калифорнийским загаром. На нем были плавки цвета долларов, кроваво-красные домашние тапочки (на его теле не было ни капли воды: подозреваю, что он не очень-то много плавал) и солнечные очки. В одной руке он держал сигарету, а в другой – бокал воды со льдом.Когда мы подошли к нему, он быстро поднялся, широко улыбнулся и протянул мне руку.– Спасибо за то, что ты сюда приехал. Геллер. Мы пожали друг другу руки. Его рукопожатие было сильным, сильнее моего.– Я удивился, когда ты меня пригласил, Вилли. Мы с тобой не самые близкие приятели.Он замахал руками, взял с соседнего шезлонга бледно-желтый смятый бархатный халат и накинул его на себя. Биофф снял солнечные очки и надел обычные, в оправе восьмиугольной формы, которые он вытащил из кармана халата.– Я однажды предложил тебе оставить прошлое позади. Я говорил это тогда и повторяю теперь.– О'кей!Вилли поднял тяжелый нехороший взгляд на Брауна и сказал:– Я хочу поговорить с Геллером наедине.– Конечно, Вилли. Я посижу у бассейна.– Почему бы тебе не пойти в контору?– Пятница – неподходящий день. Ты же знаешь.– Ты должен быть там.– Послушай, Вилли, я просто посижу у бассейна. Ты можешь послать боя за пивом?– Почему бы тебе не посидеть в твоей машине и не попить своего собственного пива?Похоже, Браун был больше огорчен, чем смущен этой перебранкой. Он ушел, не говоря больше ни слова. Вилли пригласил меня в дом. Мы прошли через стеклянные двери в большую белую современную кухню.– Ты должен меня простить за этот разговор с моим партнером, – промолвил Биофф. – Он иногда бывает дурак-дураком. Хочешь чего-нибудь выпить?– Нет, спасибо.– Я дал служанке выходной, – заявил Биофф, как будто была необходимость объяснять мне, почему на кухне и в доме никого не было. – Моя жена с детьми уехала в наш дом в Канога-Парк. Я присоединюсь к ним сегодня позже, на весь уик-энд. Но сначала я хотел встретиться с тобой.– Почему, Вилли?– Дойдем и до этого. Пошли со мной. Для места, называемого «Ранчо Лори», где все было напоказ, здесь было по-настоящему красиво. Мы прошли по роскошному ковру в официальную гостиную: антикварная мебель, никакого тебе раннего американского стиля, картины в духе старинных мастеров, китайские вазы. Кстати, казалось, что они установлены на что-то неподвижное.В жизни не предполагал, что я когда-нибудь окажусь в спальне Биоффа, но что бы я там себе ни думал, спальня была выполнена в стиле Людовика XV. Он провел меня в небольшую комнатку, где хранилась его одежда. Там висели десятки, дюжины сшитых портными костюмов, на обратной стороне двери висели галстуки, которые, кажется, перевешивали дверь. Галстуков были сотни – разных цветов, разных форм, моделей. За всем этим наблюдали модные шляпы, уложенные на длинной полке вдоль стены. Ботинки, сверкающие, как черные зеркала, закрывали почти весь пол. Я было подумал, что Биофф хочет переодеться, но это было не совсем так.– Что ты думаешь о моих галстуках? – спросил он, поводя рукой вдоль рядов одежды.– Они отличные, Вилли.Биофф посасывал сигарету, улыбаясь, с чувством огромного удовлетворения. Потом он проговорил:– А как тебе нравятся мои костюмы? – Отличные. И шляпы тоже. Как и твои ботинки. Он взглянул на меня и улыбнулся – слегка. – Я не просто показываю все это. Я хотел поделиться всем этим с тобой. Ты ведь сам был бедным чикагским пареньком. Ты можешь оценить, какой сладкой стала моя жизнь по сравнению с тем, каким дерьмом она была раньше.– Конечно.Мы вышли из гардероба, и я присел, пока он в ванной надевал брюки и белую рубашку с короткими рукавами. Я, задумавшись, курил. Потом мы спустились вниз и вскоре оказались в обшитой сосной библиотеке, которая неприятно напоминала кабинет Монтгомери. Единственной разницей было то, что у Биоффа не висели фотографии со сценами охоты. Вместо этого Вилли украсил стены снимками с пейзажами («Это я снимал», – гордо сказал он мне). Кожаная мебель была нормальных размеров и черного, а не коричневого цвета. На диване корешком вверх, как бы занимая место для кого-то, лежала книга:«Капитал» Маркса. Не думаю, что такую книгу можно было бы увидеть у Монтгомери. Впрочем, я и здесь не ожидал ее увидеть.Я сел рядом с книгой.– Ты это читаешь, Вилли?– Великий человек написал эту книгу, – сказал он, смутившись. – Мы обязательно будем жить так, как писал он.И тогда у нас у всех будут огромные шкафы, набитые костюмами, галстуками, шляпами и ботинками.– Так почему я здесь, Вилли? Кроме того, чтобы посмотреть твои костюмы, галстуки, шляпы и ботинки.Он уселся рядом со мной.– Ты ведь все еще думаешь, что я низкий, грубый мужик, правда?– Вопрос не в том, как ты приобрел китайские вазы, Вилли. Вопрос в том, чем ты за них заплатил.Биофф насмешливо улыбнулся: таким я его помнил.– Ты уверен, что ты из Чикаго? Господи, Геллер ты же знаешь, что я прошел трудный путь. Я спал в каком-то закутке за дверью, и мой пустой живот ворчал, как бродячая собака. Кто-то хорошо сказал: хлеб дорог, когда у тебя пустые карманы. Я учился зарабатывать деньги любыми способами. Но теперь я живу по закону. Я много делаю для здешних профсоюзов, забочусь о членах этих организаций.– Почему ты считаешь нужным оправдываться передо мной? Я просто бывший коп, который однажды взял тебя.– Именно поэтому. Я хочу, чтобы ты понял, что я не держу против тебя зла. Ты выполнял свою работу. Я выполнял свою. Черт, это была, по сути, одна и та же работа.– Почему ты так считаешь?Он пожал плечами.– Мы оба поддерживали закон и порядок. Просто я делал это в публичном доме.– Избивая женщин.– Я в жизни не избивал женщин. Я всегда уважал женщин. Я временами подторговывал проститутками. Разного пола. Как говорится, почти все бизнесмены – это дешевые проститутки в чистых рубашках и сверкающих ботинках. – Его круглая рожа засияла. – Только теперь я знаю более утонченные способы, чем просто битье.– Наверное, жадные люди просто направили тебя по ложному пути.– Иронизируй, сколько влезет, я – человек профсоюза. Я ищу для себя человека!Осознанно или нет, но говоря это, он указывал большим пальцем на свою бочкообразную грудную клетку.– Почему я здесь, Вилли?– Возможно, чтобы выполнить для меня одну работу.– А что, в Калифорнии нет других детективов?– Есть, конечно. Но они не из Чикаго. Когда Джордж позвонил мне прошлым вечером из «Трока», я подумал: «Вот оно!» Это мой шанс.– Что?– Ты здесь. Ты знаешь, в чем заключается ирония?– Мы встретились.– Тогда ты сможешь оценить это. Ты знаешь, кто такой Вестбрук Пеглер? Во рту у меня пересохло.– Родственник иронии? – спросил я.– Ты знаешь, кто он. Он сейчас в Чикаго. Он ищет возможность очернить меня. Написать обо мне фельетон.– Знаю, – признался я.Только так я мог играть в эту игру.Его поросячьи глазки за стеклами очков прищурились.– Ты знаешь?Я пожал плечами.– Да. Пеглер заходил в мою контору. Он интересовался, действительно ли я арестовывал тебя по делу о сводничестве несколько лет назад.Биофф слегка побледнел и выпрямился.– Что ты ему ответил?Я снова пожал плечами.– Я сказал «да».– Вот черт! Ты описывал ему что-нибудь подробно?– Нет. Это было так давно, Вилли. Он просто спросил, верна ли сплетня о том, что тебя арестовывали за сводничество, и я сказал, что так оно и было. Вестбрук спросил, был ли ты осужден, и я сказал, что был.Вилли это не понравилось. Он встал и прошелся по комнате, подошел к письменному столу, на котором стояли фотографии его детей в рамках, зажег сигарету и нервно закурил. Но вот Вилли сказал:– Я и не ждал, что ты скажешь мне что-нибудь другое. Спасибо за то, что рассказал все, как было.– Не за что.Он уселся рядом со мной, держа в руке сигарету. Выражение его лица было до боли искренним.– Ты должен понять. Геллер. Федералы месяцами дышали мне в затылок. Я должен был выступить как представитель ИАТСЕ – недавно, до того они донимали меня своим жарким дыханием. О, я все еще занимаюсь делами. Но как бы со стороны: я даже не могу заходить в свой чертов офис, можешь себе представить?Так вот почему он ругал Брауна за то, что тот не идет в контору: он просто завидовал, потому что не может пойти туда сам.– Да, так вот об этом дерьме – о Пеглере. Стервятник. Я знаю, кто навел его.– Кто?– Эта сволочь Монтгомери. Этот сладкозадый актеришка.Этот тип, полный иронии, выкручивался.– Ты хочешь сказать, Роберт Монтгомери?– Да, он. Этот сладкозадый, бездарный козел... после всего, что я для него сделал. Новая новость!– Но что? – переспросил я. – Что ты сделал для Монтгомери?Он нахмурился, не глядя на меня, но мысль о Монтгомери, как мне казалось, засела в его голове. Биофф произнес:– Пару лет назад ГКА – Гильдия киноактеров – разослала по студиям послание о том, что они теперь – законный трудовой профсоюз и хотят, чтобы о них знали. Представляешь, они захотели войти в большую организацию – как взрослые дети. Так мы, ИАТСЕ, я! – мы ходили биться за них.– Вот это да!– Да-а. Я тогда сказал этому ублюдку Майеру, что если он не признает ГКА, то ИАТСЕ устроит в их защиту забастовку. Мои ребята-киномеханики могут вообще за вечер уничтожить все кинопроизводство, знаешь ли.– Я это слышал.Его круглая физиономия стала краснеть.– Благодаря мне, Майер признал эту паршивую маленькую гильдию, и Монтгомери публично нас поблагодарил, а теперь, твою мать! Мы уже не так хорошо к нему относимся и ко всем этим гомикам, лесбиянкам и красным в их клубе.Это все Карл Маркс, или, точнее, его идеи о профсоюзах.– Я тебе скажу, чья это на самом деле вина. Это Фрэнк. Фрэнк становится слишком жадным.Он упомянул Нитти. Биофф впервые признался, что он работал на Компанию. Он случайно сболтнул это а я сделал вид, что не обратил на его слова особого внимания. Я лишь спросил:– Как так, Вилли?– Он хочет расшириться, а сейчас неподходящее для этого время. Есть соперничающая с нами группа под названием «Объединение технического персонала студий», и они распространяют крамольные идеи среди рабочих ИАТСЕ. Но мы связаны с ними, у нас очень много дел, и нам вовсе не до того, чтобы пытаться похерить профсоюз, который не хочет быть связанным с нами.– Но почему такой шум вокруг шоу-бизнеса? Что, нет рыбки покрупнее, более подходящих профсоюзов?И, как бы разговаривая с ребенком-копушей, он сказал мне:– Геллер, что бы тебе ни говорили, людям не надо есть. Как говорится, людям нужны только две вещи:койки и зрелища, если, конечно, они могут при этом нарыть денег.Философия сводника затмила могущественного голливудского агента.– Послушай, – сказал он мне, – у тебя репутация меткого стрелка. Фрэнк высоко тебя оценивает. Опять Нитти.– Приятно это слышать, – заметил я.– Тебя знают как парня, который умеет держать язык за зубами.Вообще-то, они знали обо мне, по крайней мере по тому делу, когда я заливался на свидетельских показаниях против двух продажных копов – телохранителей мэра Сермака – Ланга и Миллера. Но на самом деле я и вправду сохранил несколько секретов Для Фрэнка Нитти. Это было куда важнее, когда такие типы, как Биофф, интересовались мною.– Я ценю молчание, – заявил я.– Как насчет того, чтобы заработать пару тысяч? Деньги так и летели ко мне на этой неделе. Но мне хотелось знать, будет ли у меня время, чтобы их потратить.– С удовольствием, – ответил я. – Каков ваш яд?– Пеглер, – ответил он. Я этого ждал.– Когда ты возвращаешься назад? – поинтересовался Вилли.– Сегодня днем, – сказал я. – Я буду в Чикаго завтра утром.– Отлично. Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился.– По какому поводу?– По моему. Я хочу, чтобы ты выяснил, пытался ли Пеглер встретиться с ними, а если он с ними уже встречался, попытайся выбить из них, что они ему разболтали.О Господи!– А если он у них еще не появлялся, – продолжал Биофф, – предупреди, что может появиться или он сам, или его подставное лицо. И скажи им, что если они ему что-то скажут, то могут лечь спать и никогда не проснуться.Я отрицательно покачал головой.– Вилли, я выясню кое-что для тебя. С радостью. Но я никому не стану угрожать по твоей просьбе. И я не хочу ничего знать об окончании этой истории, понятно?Он улыбнулся – дружелюбно, как Санта-Клаус.– Конечно, Геллер, конечно. Они сами должны обо всем догадаться. Как говорится, когда ты ешь чеснок, он сам о себе заявляет. Тебя устроит получить штуку сейчас и штуку после твоего отчета мне? Меня устроит отчет по телефону.– О'кей!– Перевести деньги на твой счет, или ты предпочитаешь наличными?– Давай наличными.– Посиди, а я принесу деньги. Да, кстати, Геллер. Никому ни слова об этом. Ни Нитти, ни кому-нибудь еще. А если Ник Дин спросит о чем-то, скажи, что я хотел узнать подробности убийства О'Хары. Я был знаком с Эдди и, конечно, мог захотеть узнать от тебя, что там на самом деле произошло.– Хорошо.– Во всяком случае, я не хочу, чтобы Нитти знал, что я нервничаю из-за этого Пеглера. Это будет нехорошо. Я и так на виду из-за этих федеральных налогов. Ты будь осторожен. Как говорится, не оказывайся меж двух огней – погибнешь.Ты будешь мне это говорить.Он вышел и вскоре вернулся с тысячей долларов в сотенных купюрах, лежавших в фирменном конверте ИАТСЕ. Я положил деньги в карман, ответил на его вопросы об убийстве О'Хары – примерно так же, как капитану Стенджу, и вскоре он уже провожал меня, обняв за плечи – ну прямо два приятеля из Чикаго!– Хочешь, расскажу тебе, как ко мне приезжал Литл Нью-Йорк?Луис Кампанья, прямо друг дома!– У меня тут работает дождевальная установка. – сказал Биофф, показывая рукой на свой дорогой зеленый газон, – а Кампанья, знаешь, он так любит природу...– Я этого не знал.– Да, у него ферма в Висконсине, он все время проводит на рыбалке, любит гулять. Короче, он увидел мои дождевальные установки – они крутятся все время. Кампанья спросил меня, что это, черт возьми, такое, я ему рассказал, и он решил, что это отличные устройства. И попросил меня достать ему шесть сотен установок!Я засмеялся.– Я сказал ему, что шестьсот дождевальных установок могут залить водой все городские парки Чикаго. А в холодную погоду они замерзнут. Но он настаивал, сказав, что я могу списать затраты на профсоюз. Я позвал Официанта и попросил его объяснить все Луису.Официантом был Поль Рикка, про которого говорили, что он – второе лицо в Компании после Нитти.– И что? – спросил я.– Рикка захотел триста установок, – сказал он и подвел меня к лимузину, в котором его партнер пил пиво.По пути он сказал мне, с кем надо встретиться в Чикаго. 9 Красавица в юбке с кринолином, покручивая солнечным зонтиком, – видение в бело-розовых кружевах – робко просеменила к сиденью и с ленивой грацией сняла свои красные туфли. Затем она отстегнула с волос шляпку. Тихие звуки «Лебединой реки», наполнявшие воздух, стали усиливаться, темп возрастал. Красавица, чьи белокурые волосы ниспадали на ее плечи в кружевах, стала спускать вниз чулок, доходивший ей до колена. Для этого ей пришлось задрать юбку и согнуть ногу. Вот упал второй чулок, а затем она женственным движением переступила свою упавшую вниз юбку с кринолином. Она уже было собралась тем же движением избавиться и от своих кружевных панталон, как вдруг кто-то похлопал меня по плечу.– Ты платишь, чтобы войти, или что? – спросил Джек Баргер. Лысеющий маленький еврей с потухшей сигарой в углу рта и дорогом, но жеваном костюме, был хозяином театра, поэтому он имел право задать этот вопрос.– Нет, – ответил я.Я стоял позади надоевшего мне швейцара в форме, который рассматривал что-то, вытащенное у себя из носа.– Я сказал девушке в кассе, что мне надо повидать тебя, – добавил я.Баргер с отвращением посмотрел на девицу, которая была теперь мрачнее тучи.– Меня повидать?Но, посмотрев на темный театр и море мужских голов, я сразу смог сказать, что стриптизерша, которая теперь вышагивала по сцене в кружевных панталонах и голубом лифе на фоне бледно-желтых декораций, изображавших плантацию, не была Джеком Бартером.– Я бы не сказал, – ответил я.– Ты не валяешь дурака, сказав, что ты – детектив? – спросил он. Баргер был одним из тех ребят, которые, дурачась, всегда имеют совершенно серьезный вид. Я мог знать его годами, но так и не понять, когда он говорит серьезно, а когда – нет. Это невозможно было определить.Он поманил меня пальцем. Хоть он и был всего лет на десять меня старше, Баргер обращался со мной, как с младенцем. Но я знал, что он со всеми так обращается.Мы прошли с ним по маленькому пустоватому вестибюлю, где стояли занудные швейцары в униформе и смущавшаяся девушка в форме перед кассой. Нас преследовал вездесущий запах жареной кукурузы. Мы подошли к маленькой лестнице. «Риалто», который находился на Стейт-стрит вверх на один квартал за углом от моего офиса на улице Фон Бурен, был единственным театром водевиля в Лупе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36