Прочие претенденты по всему миру были немало опечалены. Увы, Тернер не поедет ни в Америку, ни в Южную Африку, ни в Бразилию.Зато британские ценители искусства возликовали – произведение великого художника останется на родине. Счастливые обладатели шедевра, правда, были настроены куда менее радостно.– Мы потом ее снова продадим, – прошептал Мэлори Пилгриму, когда они выходили из галереи. – Может быть, даже извлечем прибыль. Как насчет того, чтобы выпить? Тут мой клуб неподалеку.– Спасибо, не сейчас.Пилгрим остановил, такси, как раз сворачивавшее с Кинг-стрит на Сент-Джеймс-сквер. Садясь в машину, молодой банкир взглянул на часы. Время как раз удобное, подумал он.Через несколько минут у себя на квартире он взял телефонную трубку и набрал код Флориды, затем код курорта Ки-Бискейн и номер кабинета Робизо.– Алло, – сказали в трубке.– Пит, это ты?– Кто это? – спросил голос не то чтобы враждебно, но настороженно.– Это я. Как дела?Пилгрима узнали, и тон сразу изменился. Когда-то вместе, еще мальчишками, они уехали из Венгрии. Это было в 56-м. Потом вместе учились в школе и университете. Теперь же Петр Надь был личным помощником и доверенным лицом Пепе Робизо.– Почему Пепе не участвовал в сегодняшнем аукционе? – спросил Пилгрим.– Это ты о Тернере? Потому что Пепе всегда торгуется сам, не признает посредников. А сегодня он был занят. У него тут другие дела.– Но его интересует эта картина?– За сколько?– Она ушла за три с четвертью.– В долларах?– В фунтах. Пит. Тут ведь Англия.– Послушай, это слишком круто, даже для Пепе!– Да Пепе может купить пятьдесят таких, не пудри мне мозги. Нужна она тебе или нет?– А ты можешь ее достать?– Думаю, что смогу.– Только смотри, дружище. Сам знаешь. С Пепе шутки плохи. Если сделаешь ему услугу, он тебе отплатит. Но если подведешь – не завидую...Пилгрим хмыкнул. Картина теперь принадлежала банку «Хильярд и Клиф», а он, Пилгрим, как-никак являлся старшим партнером. Итак, можно считать, что картина продана, да еще с прибылью. Он сказал:– Только учти: плюс десять процентов.– Ты уверен, что можешь это сделать?– Абсолютно.– Пепе будет просто счастлив. Он очень хотел ее заполучить. Я пошлю тебе подтверждение по телексу.Пилгрим повесил трубку. Он здорово вспотел. Пепе Робизо был очень важной персоной – невероятно богат и жутко опасен. Крупномасштабные строительные контракты, тесные связи с Вашингтоном и еще более тесные связи с мафией. Последнее время Пепе изо всех сил пытался завоевать престиж и всеобщее уважение, вкладывая деньги в создание картинной галереи.Пилгрим принял душ и стал бриться, разглядывая свое лицо в зеркале с немалым удовлетворением. Всего один телефонный звонок – и деньги возвращены обратно, плюс десятипроцентная прибыль!В банке «Хильярд и Клиф» было заведено, что на всяком чеке суммой свыше ста фунтов стерлингов требовалось две подписи – еще одна традиция, оставшаяся со времен Захарова. На следующее утро Мэлори с тяжелым сердцем отправился в кабинет Пилгрима с полуподписанным чеком. Старший партнер молча посмотрел на чек, взялся за ручку и замер.– Я отлично помню сумму, поскольку она навеки запечатлелась в моем сердце. Мы заплатили за эту чертову картину три миллиона с четвертью, а не три миллиона пятьсот семьдесят пять тысяч! – взревел он.Мэлори вздохнул.– Существует ведь еще наценка на продажу. Десять процентов от цены.– Ах да, – вспомнил Пилгрим. – Эти деньги получает аукционист непонятно за что, правильно? Целых триста двадцать пять тысяч! Послушайте, Хорейс, мы избрали себе не ту профессию.Надев пальто и шляпу, Мэлори отправился на Сент-Джеймс-сквер в сопровождении банковского броневика, где сидели охранники, вооруженные дубинками и газовыми пистолетами. Менее чем через час старый банкир вернулся с картиной. Теперь она находилась не в огромном деревянном ящике, как ранее, а в легком, точь-в-точь соответствовавшем ее размерам. Полотно отнесли в комнату партнеров, после чего сотрудники службы безопасности вернулись на свои рабочие места – вновь стали прогуливаться вдоль здания на Ательсгейт, 6, стараясь не привлекать к себе внимание прохожих.А сэр Мэлори, вооружившись молотком и зубилом, склонился над ящиком. Открыть его оказалось нетрудно. Вскоре они вдвоем с Пилгримом извлекли картину в стальной раме из деревянного плена.На холст они и не взглянули – их интересовала только рама. С внутренней ее стороны находился небольшой запечатанный пенал. Слегка дрожащими пальцами Мэлори взломал печать, сунул пальцы в пенал и нашел там ключик. В противоположном углу рамы оказалась замочная скважина. Поворот ключа – и рама раскрылась, открыв взорам партнеров потайное отделение; в котором лежали бумаги.Тайник оказался очень простым. Правда, весьма недешевым. Глава 8 Четвертая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о его путешествии в Россию весной и летом 1918 года "Было темно. Я чувствовал, что вот-вот упаду, а потому повторил по-русски:– Мне срочно нужна ваша помощь. Я должен поговорить с консулом, мистером Престоном, по очень важному делу.Меня так трясло в лихорадке, что я едва удерживался на ногах. Человек в шелковом халате осмотрел меня с ног до головы и повторил:– Уже слишком поздно, – после чего попытался закрыть дверь.Положение спас Рузский. Тихим, угрожающим голосом он произнес:– Дело срочное! Мы из Уральского губернского Совета. Будьте поосторожнее, гражданин.Англичанин нахмурился.– А кто вы такие?– Я комиссар Рузский. А это комиссар Яковлев. Немедленно сообщите консулу.После чего вскоре появился и сам Престон. Я сказал, что должен немедленно поговорить с ним с глазу на глаз. Консул отвел меня на второй этаж и угрюмо спросил:– Какого черта вам нужно?– Это нужно не мне, а королю, – ответил я.Престон удивленно поднял бровь, очевидно, решив, что это какая-то шутка.– Есть у вас тут «Список офицеров Королевского флота»? – спросил я.К моему удивлению, в консульстве названная книга имелась, хотя от британских морей до этой сибирской глуши было по меньшей мере тысяча миль.– Найдите там капитан-лейтенанта Генри Джорджа Дайкстона.Отложив в сторону «Список», консул спросил:– В таком случае что означает этот маскарад с Яковлевым?– Вы должны дать мне честное слово, Престон, что никогда и никому не скажете о нашем разговоре ни единого слова.Престон недовольно поморщился.– Лишь в том случае, если вы сможете мне доказать, что действительно выполняете поручение его величества. У вас есть доказательства?– Нет.Тем не менее я рассказал ему свою историю и показал мандат от Свердлова. Престон был вынужден мне поверить. Правда, при упоминании о Захарове он скривился:– Неужели этот человек действует по поручению короля?Вот в это Престону поверить было трудно.– Не только по поручению, но с благословения короля. Итак, вы даете честное слово?Престон пообещал хранить тайну, и тогда я изложил ему суть проблемы. У консула, впрочем, и собственных проблем хватало. Лондон и британское посольство в Москве постоянно его одолевали требованиями как-то помочь императорской семье. Престон ежедневно пытался проникнуть в дом Ипатьева, однако неизменно получал отказ.– Таким образом, – резюмировал он, – мне так и не удалось добиться аудиенции с его величеством, но видеть его издали я могу. Пойдемте со мной.Мы поднялись на самый верхний этаж в одну из комнат. Престон отодвинул штору, и помещение наполнилось лунным светом.– Видите? – спросил он.Да, я видел. Дело в том, что консулат находился сразу за домом Ипатьева, поэтому сверху можно было видеть все как на ладони. Точнее говоря, просматривался не сам Дом особого назначения, а его внутренний двор. Сейчас, ночью, там, разумеется, никого не было, да и в самом доме не наблюдалось никакого движения – лишь в нескольких окнах горел приглушенный свет.– И вы их видите? – спросил я Престона.– Естественно. – Консул держался очень сдержанно, но сразу было видно, что этот человек не чужд глубоких чувств. – Ежедневно примерно в течение часа царь и царица в сопровождении дочери выходят на прогулку. Они ходят по дворику взад и вперед. Только представьте, до какой малости сжалось пространство, подвластное самодержцу всея Руси!– А можно вступить с ними в какой-нибудь контакт? – спросил я. – Не пробовали?Он покачал головой:– Не осмелился.– Ах, вы не осмелились! – возмутился я. – Кузен вашего государя находится в такой опасности...Престон перебил меня:– Боюсь, вы не все знаете. Печальные новости.– Что еще?Престон вздохнул:– В Архангельске высадились британские и американские войска. По сути дела, я теперь представляю здесь державу, ведущую боевые действия против России.– Мы воюем с Россией?!Я просто не верил своим ушам. Ведь мы так долго состояли с Россией в союзе.– Нет, не воюем. Война не объявлена, хотя это мало что меняет. Мое положение здесь стало весьма двусмысленным. Дело, естественно, не в моей персоне, а в том, что я представляю здесь интересы многих иностранных граждан, не только британцев. Я не могу себе позволить предпринимать какие-либо рискованные действия.Я сердито посмотрел на консула, но он жестом попросил не перебивать:– С другой стороны улицы, из дома Пурина, обзор еще лучше. Оттуда видно даже сад.– Где этот дом?Оказалось, что дом, принадлежавший купцу Льву Пурину, находился совсем близко.– Этот человек предан царю?– Он банкир, – печально усмехнулся Престон. – Что теперь у него осталось, кроме преданности?Консул положил мне руку на плечо и, очевидно, почувствовал, что я весь трясусь.– Вы нездоровы? – спросил он.– Очень может быть, – ответил я, хотя факт болезни уже не вызывал у меня никаких сомнений.– Аспирин, горячий чай и лимон, – сказал Престон и отвел меня в гостиную, где пылал камин, несмотря на теплый весенний вечер.В чай Престон добавил виски, и я выпил этот бодрящий напиток. Тем временем Престон рассказывал мне о Пурине. Выяснилось кое-что интересное: оказывается, из дома Пурина не только открывался отличный вид на Дом особого назначения, но там имелся и частный телефон, о котором никто не знал. У жены банкира в другой части города жила сестра, и приватная телефонная связь соединяла два эти дома.– Это может вам пригодиться, – заметил Престон.Он готов был помогать советами, на большее рассчитывать не приходилось. Помню, как я взволнованно втолковывал ему что-то о чувстве долга, но состояние мое было столь плачевным, что детали разговора в памяти не отложились.Вскоре я ушел, с трудом переставляя ноги. Помню, что Рузский ждал меня снаружи. Я коротко пересказал ему сведения, полученные от Престона, причем два раза чуть не потерял сознание – Рузский влепил мне пару звонких пощечин, чтобы я не упал... * * * Очнулся я в каком-то голом помещении и некоторое время лежал без движения, не в силах как следует открыть глаза – веки казались неимоверно тяжелыми. Постепенно я смог осмотреться. Я лежал под белой простыней, стены тоже были белыми. В углу располагалось небольшое зарешеченное оконце без занавески. Скачала я подумал, что нахожусь в заточении. Собственно, так оно и оказалось, правда, это была не тюрьма. Вскоре я убедился, до какой степени меня оставили силы. Я не мог пошевелить рукой, оторвать голову от подушки, даже на то, чтобы поднять палец, требовалось невероятное усилие воли. Все тело онемело, в голове было гулко и пусто.Я лежал примерно час, ни о чем не думая. Впоследствии я узнал, что такое состояние объяснялось крайним упадком сил – ведь я находился на волосок от смерти.В конце концов раздался звук открываемой двери, шелест ткани, и женский голос спросил по-русски:– Вы очнулись?Я хотел ответить, но во рту так пересохло, что вырвался лишь какой-то стон.Ко мне склонилось женское лицо. Я увидел перед собой монахиню лет пятидесяти, чьи голова и плечи были замотаны в платок.– Действительно очнулся, – сказала она.Я хотел кивнуть, но она поспешно произнесла:– Нет-нет, не двигайтесь. – Положила мне на лоб холодную и сухую руку. – Как вы себя чувствуете? Пить хотите?Я чуть шевельнул тяжелыми веками, а она налила в стакан воды. Потом приподняла мне голову и дала попить.Я с наслаждением напился.Монахиня сказала:– Вас спасли молитвы. Мы все за вас молились.Я поблагодарил ее и спросил, где я нахожусь. Оказалось, что я по-прежнему в Екатеринбурге, в женском монастыре.Смочив рот, я почувствовал, что могу говорить. Правда, разговаривал я едва слышным шепотом.– Как я сюда попал?– Вас привел сюда ваш друг, мсье Бронар. Ах, сударь, это было так давно.Монахиня, сама того не замечая, перешла на французский. Как многие образованные русские той эпохи, она говорила по-французски не хуже, чем по-русски.– Давно? – переспросил я. – Что вы имеете в виду?– Прошел почти месяц, – улыбнулась она. – Почти месяц мы беспокоились о вас и молились за вас.– Целый месяц?! А какое сегодня число?– Четвертое июня.А ведь я вернулся в Екатеринбург десятого мая!– Не может быть! Что со мной произошло?Монахиня нежно улыбнулась.– Воспаление легких: сначала одностороннее, потом двустороннее. Вы перенесли одну за другой две тяжелые болезни. Два раза вы были на волосок от смерти. А теперь вам нужно хорошо питаться и набираться сил.Мои мысли понемногу прояснялись. Головокружение исчезло, и я попытался разобраться в ситуации.– Скажите, сестра, чья власть в городе?– Большевистская, – поджала она губы. Было ясно, что коммунисты у нее симпатии не вызывают.– А белые?– Наступают. Во всяком случае, все об этом говорят. Но они пока еще далеко от Екатеринбурга.– А царь?Монахиня приложила палец к губам:– Вы слишком много разговариваете, мсье. Вам нужно отдохнуть.– Скажите мне...– Нам не нужно разговаривать о таких вещах.– Но он жив?Она кивнула и вышла из комнаты, прошептав на прощание:– Отдыхайте, мсье.Я слышал, как закрылась дверь.Если бы я мог владеть своим телом, то немедленно поднялся бы с кровати, но увы: глоток воды оживил меня всего на несколько минут, а затем я почувствовал себя еще более слабым. Вскоре меня вновь заклонило в сон, а когда я проснулся, то в комнате уже горели свечи. Рядом сидела добрая монахиня, и восхитительно пахло едой. Женщина села рядом со мной и с ложечки стала поить меня бульоном, словно маленького ребенка. Бульон был замечательный – с луком и перловкой. В жизни не ел ничего столь чудесного. Главное же, что я ощутил, как в моем теле возрождается жизнь, появляется сила. Покормив меня, монахиня улыбнулась и сказала:– Скоро вы поправитесь.Через час явился Бронар. Я уже засыпал, но он бесцеремонно ущипнул меня за щеку, чтобы я очнулся. Чувствуя неимоверную слабость, я попросил его оставить меня в покое, хотя мне ужасно хотелось узнать свежие новости.– Вам что, неинтересно? – прошептал он.– Конечно интересно.– Вся царская семья здесь.– Где «здесь»?– В доме Ипатьева. Под стражей. Мальчика и остальных трех великих княжон привезли из Тобольска. Семья воссоединилась.– Все живы?– Пока да. Значительную часть свиты вернули обратно в Тобольск.Я вздохнул с облегчением. Слава Богу, царская семья воссоединилась, и все в добром здравии. А ведь прошел целый месяц.– Еще какие новости?– Одного из слуг расстреляли, – сухо заметил Бронар.– Что с документом?Я чувствовал, что силы меня окончательно оставляют.– Ничего не слышу! – раздраженно сказал Бронар.– Документ, – прошептал я.– Нет, у меня его нет! – нетерпеливо воскликнул он. – Но его необходимо раздобыть во что бы то ни стало. Понимаете?" Глава 9Парень на мотоцикле Сэр Хорейс Мэлори не имел обыкновения посещать ежеквартальные приемы, устраиваемые организацией, которая более всего известна под названием СШАСК – то есть Соединенные Штаты Америки плюс Соединенное Королевство. Членами состоят представители компаний и банков двух этих стран. Главной задачей организации является содействие деловому сотрудничеству между обоими государствами, а также помощь американским гражданам, временно проживающим в Британии, в наведении социальных контактов с дружественными англичанами.По традиции, банкеты проходили в непринужденной обстановке: шум, свист, крики, легкомысленные шутки, всевозможные пари.Мэлори чувствовал, что он уже несколько староват для подобного сборища, однако ради Пилгрима все же решил сходить. Возможно, молодому человеку это мероприятие понравится...Нет, Пилгриму оно не понравилось. О Мэлори и говорить нечего. Неприятности начались с того, что некий цветущий господин, оказавшийся рядом с ними за банкетным столом, шутливо сказал, обращаясь к Мэлори:– Видел вас на аукционе, где продавали Тернера. Вы знаете, кому досталась картина?– Нет, – коротко ответил Мэлори.– Такие деньжищи выложили за квадратный метр холста, по которому размазано много краски, – жизнерадостно продолжил сосед. – Поразительно, как люди умеют швыряться деньгами. По-моему, это чистейшее расточительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30