Ишь, роспись свою поставил «Жмыхин»!
Тимка заметил, как гневно сошлись брови у Петьки, как он полез рукой в карман, но Таня, как бы нечаянно прикоснулась к нему и сказала:
— Петька, почему в твоей фамилии пишется буква «и», а не «е», Витров, лучше было бы Ветров, а то Витров.
Петька мгновенно понял, что чуть не совершил свою последнюю в жизни ошибку. Как бы нехотя он ответил:
— А у тебя-то фамилия — Котельникова, подумаешь, котелок какой-то!
— Не придирайся ко мне, — миролюбиво сказала Таня, — фамилию не я придумала, а кто-то в далёкой древности.
Разложив копчёное мясо, Мулеков тяжёлый рюкзак взял себе на плечи, а лёгкий мешок, с верёвочными лямками дал Петьке и Тимке.
— Несите по очереди. А ты, Танюшечка, неси баллончик и свою игрушку, — он рукой показал на арбалет. — Баллончик неси осторожней, ударишь — нас всех поднимет к небесам. Ясно? Ну, с богом тронулись!
Мулеков шёл быстро. Даже на подъёмах не сбавлял шага. Он ловко проскакивал между колючими ёлками, уклонялся от торчащих сухих коряжин, прыгал с кочки на кочку, как молодой козёл. Когда Петька, выливая воду из ичига, отстал, Таня тихо его спросила:
— Может, баллон или оболочку «нечаянно» уронить где-нибудь в ущелье?
— Не надо. Как же золото доставать будем?
— Петька, у него пистолет и кинжал!
— Ничего, справимся, будь только осторожней!
Тропа пошла круто в гору и превратилась в настоящую дорогу, как будто здесь прошла целая лавина диких лошадей. Трава была выбита, и глина слегка пылила под ногами ребят.
— Откуда дорога взялась? — спросила Таня.
— Не дорога это, а звериная тропа. Здесь, — Хорёк маленькой рукой показал куда-то в небо, — будет горный перевал. Прямо в облаках шагать будем. Тут, ребятишечки, звери и переходят из одной горной системы в другую. Ночью опасно — затопчут, а если хищники будут — сожрут, костей не оставят. Вскоре идти стало так трудно, что ребята останавливались через каждые два-три метра. На ровную площадку перевала, где влажным туманом стояли облака, Мулеков поднялся первым. Он сел на камень и спокойно ждал, когда к нему докарабкаются Тимка, Петька и Таня. Он не пытался им помочь. Только когда Таня, оступившись, едва не полетела вниз, Хорёк ласково сказал:
— Танюшечка, осторожнее надо, свалишься туда, — он показал на дно ущелья. — Что мы будем делать без баллончика? — Когда Таня выбралась к нему, он забрал у неё свою «сумочку», надел себе на правое плечо. — Тут ему будет спокойнее.
Он поправил лямку рюкзака, пощупал за пазухой пистолет и, не глядя на ребят, быстро полез вверх на седловину хребта.
— Мы ещё не отдохнули, подождите, пожалуйста, попросила Таня.
— Все скоро отдохнёте, — прокричал он в ответ откуда-то из тумана.
Тимка забеспокоился.
— Пойдёмте, а то удерёт от нас.
— Не удерёт, мы ему зачем-то нужны. — Петька посмотрел на тёмные камни; вдруг схватил мешок и бросился вперёд: — Ребята, быстро за мной. Он нарочно ушёл, чтобы там без нас по рации поговорить.
Туман немного рассеялся и внизу можно было рассмотреть тайгу. Она была так далека, что отсюда казалась мягкой зелёной ватой. Петька первым увидел Хорька. Он сидел, прижавшись к скале спиной, склоняясь над своим рюкзаком. На рюкзаке стоял маленький приборчик, похожий па фотоаппарат. Тонкий, словно бы шёлковый шнур тянулся от аппарата к наушникам, которые были на голове Мулекова. Почти касаясь сухими губами мягкой металлической сеточки на аппарате, он монотонно повторял: «Цунами, Цунами, я — Прозелит, отвечайте». Таинственный Цунами, по-видимому, молчал, потому что Хорёк переключал какой-то рычажок и повторял это же на другом языке: «Ахтунг, ахтунг! Их бин Прозелит, антвортен, антвортен! Цунами — антвортен!».
Ребята, затаив дыхание, наблюдали за шпионом. Вот он посмотрел на часы, плюнул, рывком снял наушники и сразу услышал шорох за спиной. Быстро схватил с земли парабеллум. Но, увидав три детских головы, засунул пистолет за пазуху и сказал:
— Добрались, ребятишечки. А я здесь пытался с Москвой связаться, доложить, как у нас идут дела. Просили меня регулярно докладывать, но я сегодня опоздал. В случае чего, подмогу пришлют.
— В тайге-то они нас как отыщут? — спросил Тимка, слегка толкнув локтем Петьку.
— Они, парень, не пешком пойдут, а самолётом и, где я им укажу, сядут на поляну или спрыгнут на парашютах. Ясно?
Мулеков выдал ребятам по кусочку копчёной козлятины и по четырехугольному прянику, которые он называл галетами.
— Слышал? — шепнул Тимка. — Значит, как найдёт золото, он вызовет самолёт, наверно, с Японии, погрузит драгоценности — и поминай, как звали.
— Ничего, — ответил Петька, — у самой пещеры мы сломаем его рацию. Я придумал как.
Мулеков застегнул рюкзак, забросил его на спину:
— Пойдёмте дальше. Время — деньги, как говорят хорошие люди, а у нас время — золото.
На другой стороне хребта, как только они спустились ниже облаков, их встретил нудный дождь. Мулеков хмурился, внимательно рассматривал с высоты горные цепи, далёкие хребты и заснеженные вершины каких-то гор, едва блестевших на горизонте. Он явно заволновался и приказал ребятам отсюда, с головокружительной высоты, смотреть вниз, и искать небольшое озеро. Сам. Хорёк оставив рюкзак возле ребят, спускался несколько раз вниз, уходил в стороны, но озера, о котором он столько говорил, не было. От этого озера он знал дорогу к пещере наизусть. Но оно теперь куда-то исчезло. То самое озеро, где когда-то Быль-Былинский обнаружил пещеру, в которой ночевал отряд вместе с лошадьми.
— Проклятье! — прошипел, запыхавшись Мулеков.
Упёршись ладошками в камень, он по-кошачьи запрыгнул к ребятам на площадку. — Проклятье! — повторил он. — Пойдёмте к перевалу, выше облаков поднимемся, мокнуть не будем. Переночуем на перевале, а завтра отыщем озеро. Будь оно трижды проклято!
На перевале, как только они поднялись выше облаков, дождь прекратился. Собрав в кучу сухие стебли и куски коры, занесённые сюда ветром, зажгли костёр. Мулеков распорядился ложиться спать. Петька лёг так, чтобы видеть Мулекова, но Хорёк в эту ночь, видно, не собирался выходить в эфир. Подогнув под себя руки и ноги, как делают хищные зверьки, он сразу заснул.
На следующий день, как только проснулись, Хорёк вытащил из рюкзака карту, которую украл на чердаке бабушкиного дома, тетрадь с росписью «доцент Жмыхин» и по часам, как по компасу, стал искать ориентир.
— Проклятье! Проклятье! — шептал он. — Направление правильное, а озера нет.
Таня с Тимкой сидели на корточках рядом с Мулековым, а Петька бродил среди обломков скал и рассматривал разноцветные лишайники. Они, как высохшие капустные листы, покрывали чёрные валуны. Петька знал, что стоит дождю или снегу случайно на них попасть, лишайники возвратятся к жизни. Одни камни от лишайников были синие, другие какие-то фиолетовые, а южные склоны скальных обломков ярко рыжие, как будто их специально кто-то покрасил краской.
Петька прошёл метров двести, а когда спрыгнул с уступа, очень удивился: большая ровная площадка была усеяна небольшими, величиной с рюкзак, камнями красного цвета. И Петьке почудилось, что здесь шла жестокая битва, что мёртвую тишину нарушали когда-то удары кованых мечей и тяжёлое дыхание воинов. В тишине Петька прошёлся по площадке до края, где следующий уступ шёл круто вниз. Петька хотел пройти по уступу, но, оглянувшись на камни, заметил на одном, из них странный предмет, похожий… Петька сделал огромный прыжок и схватил его. Да, это была подкова! Обыкновенная, совершенно ржавая лошадиная подкова! У Петьки учащённо забилось сердце: «Подкова! Значит, здесь, среди красных камней, проходил отряд Быль-Былинского. И тогда кто-то из его погибших бойцов, а может, и сам командир, положил оторвавшуюся подкову на камень. Положил, надеясь, что кто-то, может, пойдёт по их маршруту».
Когда Петька подошёл к ребятам, Мулеков все также чертыхался над своими бумагами.
— Как ты, Тимка, думаешь, откуда здесь взялись подковы?.
Хорёк вскочил на ноги, оглянулся, рука шмыгнула за рубаху:
— Какие подковы?
— Там лежат красные камни.
— Где красные… — Мулеков вдруг осёкся и добавил: — камни?
Испуг Хорька ребята заметили.
— Про подкову я говорю, а не про камни.
Мулеков рассмотрел подкову.
— От лошади из моего отряда. — Он улыбнулся. — Молодец! Подброшу я тебе золотишка. Дай только срок. Он схватил свои пожитки и так рванулся вперёд, что ребята едва за ним успевали.
Среди красных валунов Мулеков быстро стал шариться. Тане показалось, что он даже нюхает камни.
— Петенька, подойди ближе: на каком камне лежала подкова?
— На том, который у края. Видите, полукруг отпечатался.
Мулеков бросился к камню, маленькими ладошками приналёг на него и сдвинул в сторону. Как кошка лапами, быстро разрыл щебень и вытащил какой-то свёрток бересты. Начал её разворачивать, но береста лопалась, тогда он, разозлясь, с хрустом переломил её надвое. Внимательно рассмотрел какие-то знаки и нахмурился. Подошёл к краю ущелья, сбросил туда бересту и вдруг подобрел:
— Хорошо, что я раньше, когда шёл с бандитом, успел сюда спрятать записку. Золото теперь у нас! — Он морщинистую ладошку сжал в кулак: — А теперь, ребятишечки, будем спускаться вниз, с этого проклятого хребта. — Он забросил рюкзак на спину: — Два-три дня мы потеряли зря.
…Когда отряд спустился вниз, где росли деревья и цветы и где можно шагать, не боясь споткнуться, наступила такая темень, что даже Мулеков, видевший, как он говорил, во тьме, и тот дважды наткнулся на деревья. Послав кому-то проклятье, он велел остановиться. Тимка, Петька и Таня упали на траву и лежали, не шевелясь от усталости.
— Вставайте, вставайте, ребятишечки. Быстро собирайте дровишки, покушаем себе на здоровье и потом уж баиньки. Без костра здесь нельзя, звери бродят. — Он исчез в темноте, где-то брякнул котелком о камень, а через минуту так же бесшумно появился с полным котелком воды. Мулеков был расторопным, через полчаса ребята уже ели вареное мясо. Интересно Мулеков ел мясо. Не раздирал его, а откусывал передними острыми зубами сразу, как откусывают мягкий хлеб.
— Петька, дай-ка твой нож, я косточку обрежу, — попросил Тимка.
Петька полез в карман — ножа не было.
— Ты у меня, по-моему, уже брал.
— Нет, я не брал. — Тимка на всякий случай обшарил свои карманы. — Вишь, у меня нету. Ты его, наверно, посеял, Петька!
— Я его только что у вас, кажется, видела, — сказала Таня Мулекову.
— Кажется, так перекрестись! — ответил Хорёк.
— Я подумала, если мясо нарезано, значит, был нож.
— У меня свой, — уже миролюбиво ответил Мулеков, показывая на рукоятку кинжала. — Не переживай, Петя, скоро весь мир будет наш.
Легко, как воздушный шар, из-за края гор выплыла луна. Заворожённая тишина странно подействовала на Хорька, он стал беспокойным, часто поглядывал на часы и, наконец, пошёл к высокой скале. Ребята видели, как он легко, словно ночной хищник, перескакивал с камня на камень, пока не исчез в расселине скалы.
— Наверно, скоро у него сеанс связи. Место ищет, — предположил Петька.
— Он идёт обратно! Давайте притворимся спящими.
Мулеков бесшумно подошёл к костру, посмотрел на ребят, носком маленького ботинка ткнул потихоньку Петьку и Таню, взглянул в лицо Тимки. Уставшие за сутки дети спали глубоким сном. Послушав их ровное дыхание, Мулеков достал из рюкзака радиопередатчик с наушниками, легко нырнул под ветки дерева, дал небольшой крюк и побежал в сторону высокой скалы. Петька едва заметно шевельнулся:
— Я пойду следить. Если оттуда закричу какой-нибудь птицей, хватайте рюкзаки и бегите вон в ту сторону. — Петька показал на скальную вершину горы, над которой висела круглая луна.
— Петька, у него же нож, пистолет. Давай пойдём все вместе.
— Нельзя. Лежите и, в случае чего, хватайте, как я сказал, баллон и оболочку и бегите… — Петька посмотрел туда, где лежал рюкзак и обомлел: рюкзака Мулекова не было!
Петька, подтянув штаны, так быстро исчез, словно и не стоял на поляне. Тимка с Таней, прижавшись к земле, ждали, когда Петька появится на открытом пространстве у подхода к пещере. Диск луны поднялся ещё выше, и казалось, что он медленно и беззвучно плывёт к горному хребту.
Петька подкрался к скале, когда Хорёк, развернув рацию, надевал наушники. Послышался щелчок, и на приборчике вспыхнул выпуклый красный глазок. Мулеков, глядя на часы, подождал, когда секундная стрелка сделает круг, и, нажав второй раз кнопку, проговорил:
— Цунами! Цунами! Внимание, внимание! Говорит Прозелит. Отвечайте.
Петька услышал, как в приборчике треснуло, и сразу вспыхнул зелёный глазок. Хорьку что-то говорили, потому что он, кивая головой, повторял: «Ясно, ясно, ясно».
Глазок потух. Мулеков оглянулся вокруг, перевёл рычажок и вновь наклонился к прибору:
— У главной тропы встретил трех детей. — Видно, что-то сказали Хорьку, потому что, как только мигнул глазок, он ответил: — Сейчас они нужны. Как я докладывал, большой баллон водорода при посадке повредили, и несколько дней назад я его выбросил. На малом мне не подняться, а одного из ребят он поднимет легко до пещеры. Когда золото будет снято, вызову самолёт, как договорились.
Опять вспыхнул глазок. Он горел долго. Мулеков внимательно слушал, поворачивая рогатую от наушников голову в Петькину сторону, и трогал рукой лежащий рядом пистолет, блестевший от лунного света.
Петька едва успел отпрыгнуть в сторону — Мулеков, сказав что-то непонятное, вероятно, пароль, снял быстро наушники и, водя по сторонам стволом пистолета, прислушался.
Когда он пришёл к костру, ребята спали в тех же самых позах. Хорёк посмотрел каждому в лицо, послушал дыхание и, успокоившись, прилёг возле костра.
Только разгорелась заря, отряд двинулся по-новому маршруту, указанному Мулековым. Двенадцать суток тяжёлого пути отделяли ребят от пещеры, в которой лежали сотни килограммов золота, нужного сражающейся Советской Армии.
ГЛАВА 18
Как-то недалеко от стоянки Тимка увидел угли костра. Рядом под плоским камнем он обнаружил старый совершенно изъеденный ржавчиной револьвер. Спусковой крючок отгнил совсем, рукоятка была пустая — механизм давно превратился в труху. Возле костра на сосне, на старом затёсе, виднелась надпись, залитая капельками смолы. Мулекова, ушедшего проверять направление ручья, все ещё не было, и Тимка рассказал Петьке и Тане о своей находке, Таня смогла на затёсе прочитать всего два слова: «…направление… Быль-Былинский».
— Петька, а не здесь ли, как писалось в дневнике, Мулеков ночью убил молоденького бойца?
Они ещё раз осмотрели остатки костра и подошли к краю ущелья. Там, внизу, в болотистой воде, куда предательская рука Мулекова столкнула бойца, отражались красные вечерние облака. Несколько минут ребята постояли молча и вернулись к своему биваку.
Где-то далеко хрустнула ветка: Мулеков торопился к костру.
— Соскучились без меня, ребятишечки? — Он вынырнул как из-под земли. — Сейчас зачаевничаем, завтра прямиком к золотишку двинемся.
Мулеков был возбуждён, подбросил веток в костёр, быстро, как паук лапками, расстегнул рюкзак, вытащил мясо, рядом положил пучок черемши.
— Питайтесь, ребятишечки!
Глотая горячий чай, заваренный молодыми побегами дикой смородины, Мулеков повернулся лицом к ребятам:
— Не хотел вас расстраивать, но скажу: памятное мне это место. Здесь погиб мой лучший друг. Он знал местность и мог вывести отряд на тропу. Но предатель-проводник, столкнул моего друга в болото. Утром все засыпало снегом, и, ищи-свищи ветра в поле. — Глаза Мулекова радостно засветились: — Завтра, ребятки, у нас свидание с золотом. Один из вас, вот ты, Петя, поднимешься на шаре в пещеру и по верёвке оттуда спустишь вниз мешочки с золотом. Потом вызовем самолёт. Там рядом добрая полянка, он легонько сядет. Снесём туда мешочки, запрыгнем в самолёт и улетим, как птахи малые.
— А куда?
— Улетим мы, Танюшка, прямо в Москву. Не сразу, конечно, в столицу нашу белокаменную, а сперва в Иркутск или в Хабаровск.
— Можно я поднимусь на шаре вместо Петьки? — попросился Тимка. — Он трусит, а сказать стесняется.
— Ладно, полетишь ты. — Мулеков по-кошачьи облизнул губы.
Но на второй день свидания с золотом, как обещал Мулеков, не произошло. Уставший отряд подошёл к реке, к тому самому месту, где много лет назад командир Быль-Былинский, спасая отряд, в мороз переправил бойцов…
Сейчас, спустя много лет, Хорёк реку не узнал. Она изменилась. Стала грозная в своём спокойствии и теперь подмывала скалы обоих берегов. Тимка ткнул шестом в воду, но даже у самого берега дна не достал. Мулеков занервничал, заметался.
— Черт побери, кто мог подумать, что дурацкая речонка превратится в проклятое море!
Он сбросил рюкзак на камни и стал оглядывать берег. Как назло, здесь не было ни одного дерева, ни одной сухой коряжины, на которой можно было бы переплыть. Каменные глыбы, нагретые солнцем, для переправы, конечно, не годились, и Мулеков в ярости стал на них плевать, но, немного успокоившись, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16