Вячеслав Имшенецкий
Тайник комиссара
ГЛАВА 1
Надсадно выла сирена. В маленьких низких домах от её звука мелко дребезжали стекла. Петька, сбросив с себя ветхое одеяло, сел на кровати, коснувшись голыми ногами пола, прислушался. Из чёрного репродуктора, висящего на столбе, на противоположной стороне улицы усталый голос повторял:
«Тревога… Товарищи, спешите в бомбоубежище… Воздушная тревога! Курсом на город идут бомбардировщики…»
Петька, протерев кулаком глаза, встал, отодвинул маскировочную штору, сшитую из старого чёрного бабушкиного халата, посмотрел в окно. Густые облака закрывали солнце, но дождя не было.
Мальчик стал быстро одеваться. Подпоясал ремнём заплатанные на коленях штаны, одним махом набросил рубаху. Застегнул пуговицы.
Петькина рубаха походила на солдатскую гимнастёрку, и поэтому вызывала зависть у всех мальчишек на улице. Весной, когда в городе у них стояла 161-я Сибирская стрелковая дивизия, солдаты, видя, что у Петьки совсем порвалась курточка, подарили ему гимнастёрку. Она оказалась велика, и Петькина бабушка сшила из неё целых две рубахи и пришила к ним маленькие военные пуговицы.
Положив в карман большой складной нож, компас, снятый с немецкого самолёта, и зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы, Петька поспешил на улицу. Теперь выло уже несколько сирен. Посреди заросшей лебедой улицы стоял дряхлый дед Андрей. Опираясь худыми руками на толстую самодельную трость, подняв кверху седую косматую голову, смотрел в пасмурное утреннее небо. Тяжело дыша, сказал Петьке:
— Беги, сынок, в убежище. Вишь, вороньё проклятое опять летит к нам…
Петька побежал в переулок, а дед так и остался на пустынной улице и смотрел в небо, откуда уже доносился нарастающий гул вражеских самолётов. Но Петька спешил не в убежище. Он давно потерял всякий страх, и даже во время вражеских обстрелов, когда фашистские хвалёные «фердинанды» пытались бить прямой наводкой по оружейному заводу, мальчик бегал по улицам, не пригибаясь и не прячась за углы домов. Пренебрежительно он относился и к вражеским бомбардировкам. Сейчас Петька спешил к хлебному магазину. Там ещё рано утром его бабушка заняла очередь за хлебом. Петька сменял её в очереди, потому что в восемь часов утра она должна быть уже на работе.
Петькина бабушка, Вера Ивановна, была мамой Петькиному отцу. К ним в Краснокардонск она приехала перед самой войной в гости. А когда Петькиного отца призвали в армию, а мама по приглашению военкомата уехала работать на химический завод, бабушка осталась с Петькой навсегда и пошла сторожить музей. Все сотрудники музея ушли на фронт, и она считалась и за директора, и за экскурсовода, и за сторожа. Она хотела увезти внука к себе на Байкал, но Петькина мама заплакала и умолила тогда не уезжать из Краснокардонска. Она говорила, что война долго тянуться не будет, а в тайге с ребёнком невесть, что может случиться.
Петька года четыре назад, когда ещё собирался идти в первый класс, ездил с отцом к бабушке на Байкал, И жил на берегу в посёлке Большие Коты. Он запомнил огромные скалы и горы, с которых, в какую сторону ни смотри, все тайга и тайга, и такие же горы.
Петька переходил улицу Арсенальскую, когда справа, там, где находился главный пункт противовоздушной обороны, резко затараторил пулемёт. Сразу же заухали зенитки. За городом, где было Мёртвое болото, раздался тяжёлый взрыв фугасной бомбы. Петька понял: нарвавшись на заслон, стервятники, чтобы спасти свою шкуру и удрать, освобождались от груза — сбрасывали бомбы, куда попало.
— Бомбите болото, — злорадно улыбнулся Петька, — оно стерпит.
В просвете облаков мелькнула тройка наших истребителей. Горбоносые бомбардировщики, увидев их, заходящих со стороны солнца, бросились было наутёк, но опоздали. Закрутилась невероятная карусель. Вдруг из-за туч вынырнул четвёртый ястребок, незаметно подошедший к месту схватки. Блеснув на солнце, он с огромной скоростью бросился на один из бомбардировщиков. В упор дал длинную очередь, штопором прошёл через центр круга и снизу полоснул очередями длинное чёрное брюхо второго крестоносца. Смрадно дымя, как старые галоши на костре, бомбардировщики падали на землю. Немного спустя раздались почти одновременно глухие взрывы.
«Лежать вам теперь в болоте веки вечные», — вспомнил Петька поговорку деда Андрея.
Внезапно Петька заметил, как один из вражеских самолётов, уклонившись в самом начале от схватки, пошёл низко-низко в сторону леса. Издалека казалось, что брюхом он задевает макушки деревьев. Потом из открытого люка выпал какой-то продолговатый предмет, похожий на бомбу. Петьке бомба показалась странной: белая и, кажется, не совсем круглая.
«Раз. Два. Три. Четыре… — считал про себя Петька, ожидая взрыва, — пятнадцать, шестнадцать…» Он досчитал до двадцати восьми, но взрыва не было. Странная бомба молчала.
Вспомнив о бабушке, которая его ждёт, Петька вихрем помчался к магазину, решив: «Завтра обязательно схожу посмотрю бомбу, где она лежит, и почему не взорвалась».
Очередь за хлебом была, как всегда, большая и растянулась на целый квартал. Стояли старики, мальчишки такие же, как Петька, и пожилые женщины. Все крепко сжимали в руках хлебные карточки. Отыскав бабушку почти у самых дверей, Петька пролез к ней в очередь.
Бабушка не ругала за опоздание, а только сурово посмотрела на внука и сказала одноногому старику:
— Я иду на работу. Он будет брать вместо меня. Он тоже Жмыхин.
Старик посмотрел в список, прочитал вслух Петькину фамилию и укоризненно сказал;
— Ты что же бабушку подводишь?
Петькина очередь подошла только к двенадцати часам дня. Получив четыреста граммов хлеба, на себя и на бабушку, он дождался, когда продавщица вырежет из хлебных карточек два квадратика, обозначающие, что сегодняшняя норма хлеба Жмыхиным выдана, и подошёл к окну. Петька аккуратно завернул хлеб в белую полотняную тряпку, выбрался из очереди и поспешил к бабушке на работу.
В историческом музее, в бабушкиной вахтёрской комнатушке, они всегда варили чай в тяжёлом чайнике, на боку которого старинными буквами было написано: «Обереги очаг свой от ворогов». Бабушка Вера Ивановна уверяла, что чайнику больше двухсот лет и что принадлежал он дружинникам Александра Невского, которые разбили псов-рыцарей. Кипяток из музейного чайника мальчику всегда казался вкусным.
По дороге к музею Петьку от голода слегка пошатывало, потому что из свёртка, который он крепко держал в руках, аппетитно пахло свежим хлебом. Поднимаясь по узкой музейной лестнице в комнатушку к бабушке, Петька опять вспомнил о странной бомбе, которая почему-то не взорвалась.
ГЛАВА 2
Выпив железную кружку подслащённого чая, заваренного чешуйками сушёной моркови, которую бабушка покупала в аптеке, Петька стал есть хлеб. Его он ел всегда отдельно после чая. Откусывая помаленьку, долго жевал, чтобы протянуть удовольствие, и каждый раз перед тем, как откусить, с сожалением замечал, что ломоть уменьшается.
Петька часто думал о хлебе. Бабушка говорила, что когда кончится война, карточки ликвидируют, и хлеб свободно будет продаваться в магазине, каждый сможет купить себе, сколько захочет. Слушая бабушку, Петька представлял, как он зайдёт в любой магазин, ну скажем, в «каменушку» на улице Польских Повстанце», и купит целую буханку хлеба или даже две. Правда, он сомневался, что две буханки хлеба навряд ли продавец отпустит в одни руки. Ну, пусть даже одну буханку. Петька нарежет её большими мягкими ломтями, поставит на стол солонку, и они будут сидеть с бабушкой и весь день пить чай.
— Закройся и посиди здесь один, а я схожу к военкому, сдам носки и перчатки, — сказала бабушка.
Вера Ивановна, неся свою вахтёрскую службу, одновременно вязала на длинных спицах тёплые шерстяные носки и перчатки, затем сдавала их бесплатно в военкомат для бойцов Красной Армии.
По узкой винтовой лестнице они стали спускаться вниз, к маленькой толстой двери, выходящей во двор.
Закрыв обитую железом скрипучую дверь на длинный, чуть ли не с Петьку ростом, крючок, мальчик стал подниматься по боковой лестнице в верхний зал, или, как его до войны называли, «зал истории оружия».
Топоры, длинные стрелы с каменными неуклюжими наконечниками, всякие там «тесалы и кресалы» Петьку не привлекали. Он равнодушно прошёл мимо них и поднялся по маленькой чугунной лестнице во флигелёк, в отдел огнестрельного оружия. Здесь, если рассматривать экспонаты один за одним начиная от двери, можно узнать всю историю здешнего оружейного завода. Первыми в витрине лежали пистолеты. Их было шесть: два длинных, двуствольных, и четыре короткоствольных, с курками, похожими на красивых лебедей. Однажды Петьке разрешили подержать их в руках. На современные пистолеты они нисколько не походили: не было у них ни затвора, ни обоймы, ни самих патронов — порох засыпался прямо в дуло. Такие пистолеты завод выпускал сто лет назад.
Петька подошёл к старинным пушкам, рукой залез в ствол. Там, как и прежде, лежали круглые металлические шарики, картечь. Назывались орудия «единорогами» и могли стрелять и бомбой, и картечью, и ядрами.
После пушек в музее стояли пулемёты всяких заграничных марок. Краснокардонский завод их не выпускал в гражданскую войну, их отбили у врангелевцев. Заводскими числились только два пулемёта «максим». Но сейчас их здесь не было. Как только началась война, пулемёты взяли в штаб противовоздушной обороны, установили на вращающуюся железную площадку на крыше Петькиной школы и метко стреляли по вражеским самолётам.
Своим заветным уголком Петька считал небольшую мансарду с круглым маленьким оконцем. Сюда бабушка не поднималась, потому что скрипучая приставная лестница могла переломиться от ветхости. В мансарде пол был выложен дубовым паркетом, как и во всём большом здании. У глухой тёмной стены стояла широкая железная кровать с тяжёлыми, литыми из чугуна головками. Ржавыми от времени болтами она крепилась к полу. Прямо под кроватью, в полумраке, виднелась чугунная крышка люка, замкнутая на старинный замок. Говорили, что это какой-то тайных ход, но куда он ведёт, Петька не знал.
Раньше дом принадлежал владельцам оружейного завода. В мансарде тогда сам хозяин-старик из единственного маленького окошечка наблюдал за территорией своего завода. Сейчас здесь склад неоприходованных экспонатов: найденный на чердаке завода мушкет, бивень мамонта, два кривых меча-ятагана и куча различных кинжалов с серебряными ручками, но без ножен. Кинжалы когда-то принадлежали Жмыхиным, потому что нашёл их Петька. Случилось это так.
Петькин отец, собираясь в экспедицию на ловлю сусликов и барсуков, не взял с собой сына, как обещал. Петька очень обиделся и, чтобы не видели его слез студенты, которые помогали отцу упаковывать капканы и ловушки, забрался на чердак старого амбара и там горько плакал… Внутри двойной стены сарая Петька заметил что-то блестящее. Забыв про обиду, стал внимательно разглядывать. Предмет походил на нож или на конец старой сабли. Отодрав от пола чердака щепку, Петька засунул её в щель и стал шевелить. Посыпались жёлтые гнилые опилки, и к щели подкатился блестящий короткий кинжал. Взять его рукой Петька не смог, не пролезла рука, а когда вытащил щепку, внутри стены что-то зашуршало, и он увидел ещё несколько чуть заржавленных лезвий. Мальчик вихрем слетел по гнилой лестнице вниз. Бросив приготовления, отец легко взобрался на чердак, а потом позвал туда студента дядю Колю. Они оторвали доски, и оттуда посыпалась груда кинжалов, затем два совсем новых револьвера, какие-то планшеты и полевая сумка. В истлевшей сумке обнаружили кусок самодельной непонятной карты, лафтак бересты с какими-то знаками и толстую исписанную тетрадь. Она была пробита пулей и залита кровью, побуревшей от времени. Студент дядя Коля прочитал в тетради несколько записей и сказал, что это дневник красного командира, по-видимому, убитого в гражданскую войну. Найденное оружие и сумку с документами сдали в милицию. Экспедиция биологов в тот раз задержалась на несколько дней, а потом мама уговорила отца взять Петьку с собой.
Вернулись они осенью. Через несколько дней Петька пришёл в школу, и оказалось, что о его находке знали почти все. Старую кожаную сумку вместе с кинжалами передали в музей.
Петька подошёл к висящей над графской кроватью сумке. Её тоже не оприходовали. Сейчас в ней документов не было. Их перед самой войной взял под расписку Петькин отец. Он изучал записи убитого командира, и Петька помогал ему разбирать стёршиеся, едва заметные следы слов. О том, что Петькин отец изучает обстоятельства гибели командира, знали в Краснокардонске многие. Об этом несколько раз писалось в газете.
ГЛАВА 3
Петька услышал гул в пустых комнатах музея и не сразу понял, что там внизу, на первом этаже, стучат в дверь.
По узким лестницам и тёмным переходам Петька бросился вниз.
— Ты оглох, что ли? — бабушка барабанила худыми кулаками в дверь. Петька поднял крючок, распахнул дверь и тут же сощурился от солнечного света.
— Письмо нам из Сибири пришло, — бабушка показала большой самодельный конверт. — Придём сейчас домой, прочитаем.
Замкнув музей и по привычке проверив замки на всех дверях, бабушка и Петька пошли домой. Опять где-то выла сирена. Репродукторы предупреждали о возможном налёте фашистских бомбардировщиков. Торопливо шагая рядом с бабушкой, Петька рассказывал об утреннем воздушном бое и попросил отпустить его завтра посмотреть сбитые самолёты. Про бомбу он не стал говорить, потому что смотреть её и подходить к ней бабушка никогда бы в жизни не разрешила.
Дома бабушка сразу же распечатала письмо от своих земляков, взяла с кухонного стола очки с длинными верёвочками вместо дужек, не спеша намотала верёвочки на уши и стала читать, рассуждая над каждой фразой.
— …Зовут к себе. Да доедем ли мы с тобой, Петька? Отощали мы сильно, а дорога, не дай бог, какая длинная.
Бабушка положила письмо на стол.
— Поезда теперь идут все на запад, на фронт, да и кто нас кормить в дороге станет? Пишут, что там к осени будут грибы, ягоды, орехи — это все правильно, но ведь мне, Петенька, чуть ли не сто лет! — Опять взяла письмо в руки, отыскала нужную строчку и, положив на неё палец, чтобы не потерять, стала говорить: — А вдруг в дороге беда, какая случится, ведь ты, Петька, пропадёшь без меня! — Вера Ивановна выговаривала Петьке свою обиду, как будто он в чём-то виноват. — Тебя сразу надо было увезти на Байкал, как началась война, я же маме твоей говорила, застряли мы с тобой, Петька. Вон фашистские налёты опять начались, боюсь, не уберегу я тебя!
— Ничего, бабушка, не случится. Краснокардонск фашистам все равно не взять, а страну нашу тем более.
— Ты прав, унывать пока нечего, другим ещё хуже живётся. Вон Танюшке Котельниковой, например. Совсем сиротой осталась, и родители погибли, и дед погиб, и брат где-то пропал. — Вера Ивановна прочитала первый листок письма, положила его на стол, разгладила худой почерневшей рукой. — Война проклятая. Ох, горе, горе. — Она посмотрела на внука как-то странно и сказала: — Слушай, Пётр.
Петька удивился, потому что бабушка никогда не называла его так по-взрослому.
— Я вот о чём подумала: на Байкал мы поедем втроём, нельзя бросать Танюшку. Как ты считаешь, Пётр?
— Конечно, возьмём. Разве можно бросать человека в беде.
— Хороший ты у меня, Петька.
Второй листок письма был написан графитным карандашом и предназначался для Петьки. Писал ему Валерка Рубцов, двоюродный брат. Петька видел его только один раз, когда гостил у бабушки в Больших Котах. Валерка был немного старше Петьки. Он водил Петьку в тайгу, учил разводить костёр, ставить капканы, показывал целебные травы. Ночевали они всегда в пещере. Валерка и другие мальчишки, живущие на Байкале, разжигали там огромный костёр и показывали маленькому Петьке всяких мамонтов и носорогов, нарисованных на шершавых мрачных стенах. Валерка говорил, что зверей нарисовали первобытные люди. Петька, слушая их рассказы, пугался и с ужасом смотрел в тёмную даль пещеры, боясь, как бы не вышли оттуда эти самые первобытные люди. Хитрый был Валерка. Он чувствовал, что Петька боится, и рассказывал ещё страшнее и с такими подробностями, что как будто сам лично знал пещерных людей и охотился с ними на мамонтов.
Сейчас Валерка сообщал, что его приняли в комсомол и что он работает в Иркутске на заводе и готовит «подарочки» для Гитлера.
Читая вслух письмо, Петька очень завидовал и жалел, что ему, Петьке Жмыхину, так мало лет. Будь ему сейчас пятнадцать или хотя бы четырнадцать, он бы пошёл к себе на оружейный завод и тоже бы готовил «подарочки» для Гитлера. А когда тебе двенадцать и когда тебя никуда не пускают, как можно помочь родной армии? В разведку не берут. В морскую пехоту нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16