Рассказывали, что какой-то отряд перед самой весной вышел к Байкалу. Папа думает, что это был отряд Тигунова. Так вот этот отряд сходу вступил в бой с какими-то бандитами, в перестрелке многие погибли. А теперь о командире. Хорёк ночью подвёл к краю ущелья его лошадь и столкнул вниз. Свою лошадь он привязал к сосне, Вернувшись к сонному командиру, нанёс ему удар кинжалом. Но во время удара поскользнулся и только ранил Быль-Былинского. Началась борьба. Командир сумел выбить кинжал и выхватил из-под шкуры наган с единственной пулей. Мулеков успел, как кошка, прыгнуть за камень и закричал: «Командир, тебе все равно крышка. Лошадь твою я угробил. Отдай мне дневник и карту. Я тебе оставлю свою лошадь и уйду. А нет — брошу тебя здесь, все равно сдохнешь». Раненый командир стал подниматься и, держа наган наготове, пошёл к камню, за которым прятался Хорёк. Но Мулекова за камнем уже не было. Маленькие следы Хорька шли по самой кромке ущелья в тайгу. Внимательно осмотрев заснеженные деревья и завалы, Быль-Былинский вернулся назад. Помогая зубами, кое-как перевязал себе ремнём руку. У него закружилась голова, а когда он пришёл в себя, то увидел на вершине горы Мулекова, сидящего неподвижно на коне.
«Командир, — кричал он, — зря сопротивляешься! Отдай карту и дневник, получишь коня».
Быль-Былинский стрелять, не стал, было далеко для нагана.
«Отдай, иначе я тебя буду преследовать. День буду за тобой идти, два дня, неделю — все равно ты сдохнешь, и золото будет моё. Я опережу твоих плотовщиков. Согласись, дело проиграно. Отдай, а я оставлю тебе коня. Тропа вот она, рядом». Но когда командир стал двигаться к нему, он, поспешно стегая лошадь, уехал.
Шёл густой снег. Пушистые невесомые снежинки обсыпали деревья. Больной, раненый командир шёл вперёд, держа наготове револьвер. Неотступно по его следам крался на лошади предатель.
На четвёртый день Быль-Былинский потерял сознание. Очнулся от храпа лошади, встал на колени, но, Мулеков, видя опасность, опять отъехал подальше. Тогда, собрав все свои силы, командир записал события последних дней в дневник; вырвал и уничтожил некоторые страницы и записал, что попробует сегодня сделать засаду на Хорька, если до вечера не умрёт.
В сумерках он разжёг костёр, расчистил снег и лёг, А когда совсем стемнело, оставил у костра шинель, отполз за соседнюю толстую сосну и стал ждать. Мулеков подкрадывался к костру тихо и осторожно, оставив лошадь далеко в кустах. В правой руке предателя Быль-Былинский различил блестевший кинжал. Не доходя метров двадцать, Хорёк спрятался за обломок скалы и нарочно хрустнул веткой. Шинель на снегу, которую оставил командир, понятно, не шевельнулась.
Мулеков вышел и стал прыжками приближаться. Как только он очутился возле костра, командир выстрелил. Хорёк вскрикнул, свалился в костёр, но тут же, подпрыгнув, бросился в кусты на четвереньках, волоча ногу. Командир едва выбрался обратно к костру и, взяв в руки острую коряжину, забылся. Очнулся он утром. Кружилась голова, но он пошёл по следу Хорька. След вёл в распадок. На снегу, где Хорёк останавливался, были пятна крови. В одном месте валялись куски окровавленной материи. Командир побрёл дальше и на бугорке увидел лошадиные следы, а на берёзе, на нижней ветке, узелок от узды. Видать, Мулеков не в силах был развязать ремешок и отрезал его кинжалом.
Три дня брёл в тайге Быль-Былинский. Рана от ножа у него загноилась и кровоточила. Выйдя к тропе, он сделал об этом запись.
Петька, вспоминая, наморщил лоб, и слово в слово повторил последние строки командира:
— «Снова показался Мулеков. В руках у него охотничье ружьё. Попытаюсь спрятать документы. Нашедшего мой дневник именем революции прошу передать в органы ЧК. Золото должно принадлежать…».
Петька перевёл дыхание.
— Дальше мы с папой разобрать не могли. Мулеков, наверно, убил командира, забрал его сумку и удрал.
— Глядя сквозь редкий теперь дождик, на несущиеся по ясному небу облака, ребята молчали, думая о коварстве Хорька и о гибели командира. Вдруг Шурка сказал:
— А ежели Мулеков с нами встретится, он же нас угробит!
Презрение появилось в синих глазах Тани:
— Трусишь, Шурка? Зачем тогда согласился идти?
Петька не дал вспыхнуть ссоре. Шевеля палочкой почерневшие угли, он медленно стал говорить:
— С Мулековым мы, может быть, и не встретимся. А если встретимся, ни слова не говорить о пещере, о золоте и вообще о всяких сокровищах, про которые пишут в книгах. Мы должны следить за ним. Ни днём, ни ночью не спускать с него глаз.
— Петька, а если он спросит, почему мы в лесу и зачем так далеко ушли от всех городов и посёлков?
— Надо что-нибудь придумать.
Ребята задумались. Действительно, чем они могли усыпить бдительность Хорька? Тимка вдруг улыбнулся.
— Ты что-нибудь придумал? — спросила Таня.
Тимка поднялся на ноги и стал говорить чётко, как будто отвечал урок в школе.
— Ему скажем, мы, мол, из Иркутска и удрали из детского дома.
— А если он спросит из какого?
— Надобно сказать: детский дом номер пять, — Тимка показал пять пальцев на руке. — Стоит на улице Коммунистической. Двухэтажный, бревенчатый. Покрытый зелёной краской. Ворота и заплот дощатые, покрашенные тоже зеленью. Недалече протекает река Ангара. Там остров, на нём лесопильня. Наискосок от детского дома двухэтажная школа из кирпичей, номер у неё восемнадцать. Мы в той школе не обучались. Смекнули теперь?
— Смекнули, — ответил Шурка.
— Тимка, а про детский дом — это точно?
— Точно, Петька, я там цельный месяц гостевал. Моя бабушка там работает.
Петька вдруг предложил:
— Давайте, я буду как будто Мулеков и вас буду спрашивать, а вы отвечайте. — Петька скосил глаза, сделал страшное лицо и подошёл к костру. — Ты откуда, Шурка?
— Мы, дядя, удрали с детского дома, с Иркутска.
— А где он расположен?
— На улице Коммунистической, недалече от Ангары.
— Знаю, знаю, — грубым голосом сказал Петька. — Он такой каменный с балконом.
Но Шурка не поддался на уловку и ответил:
— Нет, дядя, он бревенчатый.
Таня с Тимкой, слушая их разговор, засмеялись.
Петька вошёл в азарт и быстро спросил:
— А мать тебя, Шурка, часто бьёт?
Шурка, не чувствуя подвоха, ответил:
— Мамка не лупцует, а токмо дедушка с отцом.
Таня смеялась громче всех.
— Шурка, а почему ты в детском доме, если у тебя родители есть?
Шурка и сам понял, что попался, и смутился.
Когда ребята вышли из пещеры, ни одного облачка на небе уже не было. На ветках, на зелёных листьях сверкали от яркого солнца капли дождя. Свежий хвойный воздух слегка кружил голову. Скинув ичиги, ребята, ступая прямо, в мутный тёплый ручеёк, снова поднимались в гору, туда, где они провели ночь. Местности они не узнали. Площадка, на которой ночевали, стала шире.
Остатки костра смыло водой. Мелкие берёзки и сосенки исчезли, вместо них из земли торчали только махонькие пеньки, словно кто-то безжалостно рубил деревья топором.
Таня оглянулась вокруг:
— А где сосна, которая ночью скрипела?
Вместо неё ребята обнаружили в кустах разбитый вдребезги широкий пень — все, что осталось от высоченного дерева. Метров за двести от пня стали попадаться огромные трехметровые щепки, вонзившиеся в трещины скал.
ГЛАВА 15
Петькин отряд долго шёл по узенькому каменистому карнизу вдоль хребта. По карте, составленной Торбеевым, Петька знал, что скоро начнётся спуск, потом несколько километров они пройдут по лощине, а там должно быть зимовье, построенное ещё дедушкой лесника Потапова.
Ребята вышли из-за скалы и остановились поражённые: поперёк их пути нёсся с грохотом поток воды. В кипящей пене крутились вырванные с корнем деревья, сшибались огромные камни. Поток образовался всего час назад от большого ливня.
Перекрывая грохот воды, Тимка прокричал на ухо Петьке:
— Надобно погодить, когда вода схлынет.
Выбрав место повыше, ребята уселись среди валунов и стали ждать.
— Собака! Смотрите, овчарка! — закричала Таня.
В волнах показалась голова собаки, снова исчезла и снова показалась. В огромной пасти она держала щенка, Всмотревшись, Тимка сказал:
— Не собака это, а волчица, волчонка выручает.
Волчица, не замечая ребят, изо всех-сил гребла к торчащим из воды камням. Волны накрывали её голову, и тогда волчонок тонко визжал по-собачьи. Наконец волчице удалось уцепиться за шершавый камень. Она подтянулась, но залезть на камень у неё не хватило сил. Тогда она подняла голову, напряглась, заколотила задними ногами и сумела затолкнуть волчонка на камень, туда, где не доставала вода. Сама от камня не отцеплялась, а, положив на него голову, отрывисто дышала. Щенок от страха полез было к её голове, но она так рявкнула, что он отпрянул и свернулся клубочком на высокой верхушке камня. Новый поток воды оторвал волчицу, Теперь, когда в зубах у неё не было тяжёлого груза, она быстро приближалась к суше. Вот она ловко взобралась на плывущее дерево, пробежала по нему и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, прыгнула на берег; промчалась вверх по течению и, встав против камня, на котором сидел волчонок, предупреждающе зарычала ему. Он визгливо, по-щенячьи, ответил и ещё плотнее прижался к камню. Волчица успокоилась, отряхнулась от воды и тут только увидела ребят. Она слегка по-собачьи присела, потом легла в траву, быстро на животе поползла к куче камней и спряталась.
— Не глазейте в её сторону, — сказал Тимка, — она трусит за волчонка.
Постепенно вода в потоке стала убывать, оголялись большие камни. Из-за кучи щебня зорко следили за волчонком глаза старой волчицы.
Ребята отошли подальше от берега, чтобы не пугать зверей, и разговорились о том, кто лучше плавает.
— Я плохо плаваю, — сказал Петька. — А Таня не умеет совсем.
— А я, — хвастливо сказал Шурка, — перемахнул бы Байкал, ежели бы вода была тёплая.
— Врёшь ты, наверно?
— Ей богу не вру, спроси Тимку. И Тимка подтвердил, что Шурка действительно плавает лучше всех. Шурка от похвалы зарделся и стал рассказывать, как он в Байкале проплыл целый километр, правда, потом болел воспалением лёгких.
— А зачем ты плыл в такой холодной воде?
— Штормом лодку опрокинуло, она разом па дно.
Я испугался и махнул к берегу. Едва выбрался, лежу и дышу, а дед Подметкин наскочил и давай меня лупцевать, и в воду скидывать, доставай, мол, лодку — Шурка горестно вздохнул: — Не смог я достать, глубина там была, не дай господи!
— Смотрите! — зашептала Таня. — Волчица опять встала!
По обмелевшему потоку прыжками, поднимая тучи брызг, старая волчица подскочила к камню и, схватив за шиворот волчонка, серой стрелой вылетела на берег. Выпустила сына, отряхнулась и побежала к высоким кустам. Волчонок неуклюже бежал за ней, слегка косолапя.
Ребята, наблюдая за волчицей, не заметили, как ниже по ручью лёгкой тенью прыгнул с уступа и перелетел через поток человек. Взглянув в сторону ребят, он мгновенно исчез в кустах.
Когда ребята перешли ручей, им.пришлось надеть ичиги, босиком идти стало невозможно: склон горы был завален кучами дроблёных белых камней. На солнце их острые края блестели как кусочки весеннего льда. Ребята, прыгая с камня на камень, внимательно смотрели по сторонам, но зимовья, о котором говорил Торбеев, нигде не было. По карте получалось правильно, а на самом деле слева вместо зимовья начиналось болото, а за ним опять шли каменистые белые кучи. По компасу определили направление, и Петька решил вести свой отряд через болото.
— Оно от дождя совсем жидкое сделалось, как бы не затянуло нас?
— А мы, Таня, по краю попробуем, может, и пройдём.
Пекло солнце. Тихо посвистывали кулики. Чавкала тёплая болотная жижа под босыми ногами ребят. Первым шёл Петька, последним Шурка. Когда вода стала доходить до пояса, а жижа все крепче затягивать ноги. Петька свернул вправо к одиноко торчащей среди болота сухой сосне, без веток. Собравшись на крохотном затопленном островке, ребята не знали, что делать дальше. От твёрдого каменистого берега их разделяло теперь настоящее озеро, по которому торопливо проплыла серая утка с выводком крохотных утят.
— Шибко глубоко, — сказал Тимка, — не перейти.
Петька молча подошёл к сосне и стал её раскачивать. Она только дрожала, но не гнулась, потому что была совершенно сухая. Тогда ребята нажали на неё все вместе, и она, лопнув внизу, стала, падать. Треск сосны напугал утиную стаю, селезень, крякнув в кустах, взлетел в воздух. Выгнув над озером дугу, он мелькнул прямо над ребятами и плюхнулся тут же в двух шагах.
— Не отвлекай нас, — сказал Петька, — твои утята нам не нужны.
Из мешка Петька достал верёвку, привязал один конец к сосне, лежащей в воде, и повернулся к Шурке.
— Ты сможешь переплыть озеро?
Шурка посмотрел на воду, слегка рябившую от тихого ветерка:
— Перемахну, тут вода тёплая.
Он снял рубашку, передал её Тане, поднял повыше гачи штанов, обвязался верёвкой и смело шагнул в воду. Он плыл быстро, на полную длину выбрасывая руки из воды. Тонкая верёвка тянулась вслед за ним. Петька руками держал ствол дерева, чтобы он не уплыл за Шуркой. Когда Шурка вылез на каменистый берег, Таня спросила, сможет ли он вытянуть сразу двоих — её и Петьку?
— Неча делать, — прокричал Шурка.
Переправились быстро. Таня и Петька держались за сосну, которую на верёвке тянул Шурка. Тимка плыл сзади и придерживал мешки с вещами, лежавшие на древесном стволе. Выбравшись на высокий берег, ребята сразу же взяли направление на круглую, как вулкан, красную гору.
Было жарко. Жёлтые мелкие мушки назойливо вились перед самым лицом. Давно взмокли спины. Хотелось пить. Но ни зимовья, ни холодного ключа, о котором говорил Торбеев, не было. Стало ясно, что где-то они сбились с маршрута.
Начались россыпи. Лес стоял безмолвный и чёрный: на деревьях ни веток, ни листьев. Он был словно заколдованный, не росла трава, не пели птицы, и даже назойливые мушки перестали виться перед глазами. Тимка сказал, что на этих местах два года назад, а может быть и больше, бушевал лесной пожар.
Вдруг Петька поднял кверху руку. Ребята притаились. Впереди на чёрной лужайке странно вела себя лисица. Она вставала на задние лапы и, стоя столбиком, махала головой, потом пригибалась, как кошка, и прыгала на несколько метров вперёд, распушив в воздухе хвост. Лисица хватала что-то на земле. Сверкали её белые зубки, и она опять вставала столбиком, рассматривая полянку и кустики.
— Тимка, почему она так танцует? — шёпотом спросила Таня.
— После расскажу, поглядим ещё.
Но лисица, услышав голоса, развернулась на месте. Мелькнул её огненный хвост, качнулась какая-то обгоревшая былинка, и хищница исчезла.
Тимка объяснил:
— Она не танцует, а мышей ловит, мышкует. Встанет столбиком и выжидает, когда мышка выскочит из норки.
Горелый лес кончился. Сразу за журчащим ручейком пошёл березняк. Огонь пожара сюда не проник, и земля была покрыта сочной зелёной травой. Раскалёнными углями виднелись в траве нежные сибирские цветы — жарки.
Солнце медленно садилось за соседнюю небольшую гору. Справа, где к берёзам подбирался вплотную тёмный ельник, начинали сгущаться сумерки. На смену жаркому хвойному дыханию потянулись из распадка струи прохладного воздуха.
Где же зимовье? Петька взобрался на обломок скалы, похожий на чёрный айсберг, и огляделся зимовья нигде не было. Шурка прищурил глаза:
— Поди, его вовсе и нет. Торбеев сам…
Тимка перебил:
— Торбеев врать не станет. Он не как твой дед! Сыщет ягоду в одном месте, а скажет, что сбирал в другом. Люди идут туда, а твой дед глазеет им вслед и лыбится, и прищуривается ехидно, как ты.
Шурка опешил. К нему на помощь поспешила Таня.
— Что же вы в тайге ругаться вздумали. Шурка не виноват, если у него такой дед. Сам-то Шурка хороший, а от усталости мало ли что можно сказать.
Петька спрыгнул с каменного айсберга:
— Ждите! Я пробегу по распадку.
— Захвати арбалет! — успел только крикнуть Тимка.
Петька не ответил, лишь слышалось лёгкое потрескивание валежника.
— Зря он пошёл один, тайга-то тут чужая, — с досадой проговорил Тимка.
Не чувствуя Таниного беспокойства, Шурка стал рассказывать, как у отца Любы Тороевой однажды случилось несчастье — на него напал медведь.
— Летом разве медведи нападают?
Знамо дело, токмо не все медведи, а хворые, которые к осени шатунами делаются…
Таня, не дослушав, решительно встала, взяла арбалет.
— Я пойду искать.
Тимка крепко схватил её за руку.
— Ночь подступила, где же сыщешь? Маленько с Шуркой поорите, а я костёр разожгу на камне, он издалека приметит.
— Пе-ть-ка! Мы здесь, Петь-ка-а! — кричали Таня и Шурка.
Но из наступившей темноты не доносилось ни звука. Только пустынные горы вторили раскатистым эхом. Ребята прислушивались. И снова над тайгой неслись два тоненьких голоса: «Пе-ть-ка! Где ты! Пе-ть-ка-а!»
Тимкин костёр наверху, на Чёрном камне, как ребята назвали позднее этот обломок скалы, быстро разгорался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16