Буян сидел у хлипкой изгороди и через силу давился «Одесской». Завидев меня, он перестал жевать и, радостно помахивая хвостом, пошел мне навстречу.
— Что, от колбасы уже тошнит? — поинтересовалась я.
Вместо ответа лохматый обжора потерся головой о мою лодыжку. Я пожалела о том, что собаки не умеют разговаривать, а то за кило свежих костей он мне всю подноготную про своих хозяев выложил бы.
Через десять минут я была уже в бабусиной пристройке. Лежала на топчанчике и рассматривала зависшую над окном ущербную луну, наполовину скрытую тучкой с так и не пролившимся дождем. Я собиралась как следует обмозговать, кто бы это мог шляться по ночам во дворе у долгоносиков, да только незаметно для себя заснула.
* * *
А назавтра было ясное, вымытое утренней росой утро, подарившее мне внезапное озарение. Я поняла, что нет ничего проще, чем выяснить, чей сын Сережа.
Нужно просто поехать в Бессоново, в тот самый детский санаторий, благо это недалеко и автобус туда ходит, как сказала Капитоновна. Ну, разве это не выход? Просто и гениально.
Капитоновна уже возилась на грядках. Я приветливо улыбнулась ей и, сладко потянувшись, прощебетала с беззаботностью птички божией:
— Пойду прогуляюсь, полюбуюсь окрестностями! Капитоновна одобрительно кивнула.
Искать остановку автобуса на Бессоново мне не пришлось. Разумеется, он отходил от железнодорожной платформы и в тот момент, когда я рысью до нее добралась, как раз стоял на маленькой пристанционной площади, под завязку набитый потными московскими дачниками. Будто бы только меня и дожидался. Но, как оказалось при ближайшем рассмотрении, дожидался он не меня, а шофера, флегматично покуривавшего в тенечке, пока его пассажиры пихали друг друга локтями и лягали коленками.
— Ну куда прешь, куда прешь?.. — заорала на меня вполне интеллигентного вида дама в соломенной панаме с розовой лентой, загородившая проход пластиковой коробкой с большим сиамским котом, поддержавшим хозяйку злобным шипением.
— Им можно, а другим нельзя? — огрызнулась я, глядя в глаза коту. Они у него были голубыми с красными точками вместо зрачков, как на фотографиях, отснятых дешевыми пластмассовыми «мыльницами».
Кот разозлился пуще прежнего, высунул из коробки когтистую лапу и, поскольку до меня ему было не достать, цапнул сидевшую слева тетку в старомодной газовой косынке. Тетка рассвирепела и многоэтажно обложила даму в панаме. Дама за словом в карман не полезла, а кот оскалил мелкие острые зубы и зашипел, как масло на сковородке. Я же, воспользовавшись моментом, протиснулась в середину салона, где все-таки еще можно было стоять, хотя бы и на одной ноге.
Неизвестно, чем бы закончилась перепалка между дамой с сиамским котом и теткой в старомодной косынке, если бы шофер не докурил свою папиросу, наверное, смертоубийством. Но вот он занял свое место за баранкой, а в автобус влезла дородная кондукторша, объявившая зычным голосом:
— Граждане, готовьте деньги за проезд. Граждане засуетились, полезли в кошельки, забормотали себе под нос: «Это с вас деньги надо брать за такую давку». Затем автобус тронулся, натужно заревев перегретым мотором, а утрамбованные кондукторшей пассажиры затихли и закивали в такт ухабам зачарованно сонными головами. Я, как и все, впала в полукоматозное оцепенение, размышляя над странным феноменом. Ну почему, спрашивается, я болтаюсь на поручне древнего «пазика», когда у меня в кармане набитое долларами Ингино портмоне? Вот что значит непреодолимая сила привычки.
Я так увлеклась изысканиями в области собственной психологии, что прервала их лишь после того, как все вокруг меня зашевелилось и пришло в движение.
— Бессоново? — вытянула я шею, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть за чужими спинами.
— Нет, Париж, — хихикнул мне в ухо сморщенный вертлявый старикашка с задорным взглядом. Такой пионер-пенсионер, выживший из ума дворовый хулиган.
По уже известной вам причине мне трудно сравнивать Бессоново с Парижем, но я и так знаю, что для наших широт Париж не годится, а вот Бессоново в самый раз. Очень даже гармонирует с покосившейся автобусной остановкой, исписанной похабными словечками, с буйно разросшимися сорняками и проржавевшим указателем «Детский санаторий „Ласточка“.
Я пошла в заданном направлении и очень скоро уткнулась в большой мусорный контейнер, переполненный, несмотря на грозное предостережение: «При заполнении контейнера мусор не бросать. Штраф 100 рублей». Какой-то местный остряк нацарапал гвоздем еще три нуля, а рубли исправил на доллары. Впрочем, и это не мешало молодой меланхоличной туземке опорожнять свое помойное ведро возле контейнера. Я решила, что заблудилась, и уточнила у нее, туда ли я иду. А она послала меня дальше — в смысле, идти той же дорогой.
И не обманула, потому что сразу же за мусорной свалкой моему взору открылась обсаженная тополями аллея, упиравшаяся в серый бетонный забор. Распахнутые ворота были чуть левее, и я их благополучно миновала, потому что никто меня не задержал. Асфальтированная дорожка вела меня дальше, к выкрашенному желтой краской трехэтажному дому с табличкой «Корпус № 1». Из дверей навстречу мне вышла рыхлая особа в белом халате, с безразличным лицом и с картонной коробкой, прикрытой куском марли.
— Где мне найти директора? — спросила я.
— Главный врач там, — равнодушно показала она на другое здание, стоявшее чуть в стороне, одноэтажное, но выкрашенное той же самой желтой краской.
Я хотела было поблагодарить ее за любезность, но особа уже проплыла мимо, прижимая картонную коробку к бедру.
Дальше было уже совсем просто. В одноэтажном корпусе я без труда нашла дверь с надписью «Главный врач» и уважительно поскреблась в нее.
— Войдите, — сказал строгий женский голос, каким он и должен быть у любой уважающей себя начальницы.
Я вошла и с почтением замерла на пороге.
— Слушаю вас. — К строгому начальственному голосу прилагались белый накрахмаленный колпак, большие очки и немного лица в виде кончика носа и подбородка с ямочкой.
— Дело в том… э-э-э… Можно мне сесть? — начала я не очень уверенно, хотя имела очень хорошую «домашнюю заготовку». Через минуту сами убедитесь, насколько хорошую.
— Пожалуйста, — легким кивком разрешил крахмальный колпак.
Я присела на самый крайний из многочисленных стульев, выстроенных вокруг длинного стола для совещаний, и начала выводить свою беспроигрышную, как я тогда думала, партию:
— Видите ли, я из газеты. Хочу сделать о вашем санатории материал.
— Из какой газеты? — насторожился крахмальный колпак.
— Газета называется «Пикник», вот, пожалуйста, мое удостоверение. — Я сунула ей свои «корочки», в которых многозначительно именовалась сотрудником редакции, и забубнила, как рекламный агент:
— Наша газета новая, но уже хорошо известная среди читателей. Мы пропагандируем здоровый отдых на природе, как организованный, так и, что называется, дикий…
— Ну а при чем здесь наш санаторий? — бесцеремонно перебил меня крахмальный колпак. Ну и народ пошел, никакого почтения к прессе!
— Как при чем? — Я искренне удивилась. — Ваш санаторий располагается в одном из красивейших районов Подмосковья и… и… — Я с ужасом поняла, что мне больше нечего сказать. А все потому, что я была уверена: достаточно мне только показать свое удостоверение, и Сезам откроется, а он взял и не открылся. Ключик не подошел.
— Вы что, не понимаете, что у нас детский неврологический санаторий? — сурово сверкнул на меня очками крахмальный колпак. — При чем здесь какой-то пикник? — Шух — и мое удостоверение вернулось ко мне, скользнув по полированной глади стола.
— Н-ну… Видите ли, это название более емкое, чем кажется на первый взгляд, — замямлила я. Я уже понимала, что пала жертвой собственной самонадеянности, но все еще не желала с этим смириться. — Вы же знаете, сейчас везде все печатают. И рекламу, и…
— В рекламе мы не нуждаемся. У нас тут не казино, — безжалостно отрезал крахмальный колпак. — Кстати, как вы прошли?
— То есть?.. — Я покраснела, как ученица младшего класса перед строгим завучем.
— Кто вас пропустил?
— Никто. Ворота были открыты.
— Ворота были открыты. — Крахмальный колпак откровенно негодовал. — Хороши же у вас методы, господа журналисты!
Можно подумать, я к ней в спальню с фотокамерой ворвалась!
— Ну, я еще разберусь, кто вас пропустил, а вас попрошу вернуться обратным порядком, через открытые ворота. — Крахмальный колпак был совершенно неумолим. — А впредь советую не вламываться в государственные учреждения без предварительной договоренности.
Отбрила так отбрила. Я совершенно растерялась, прежде всего потому, что ожидала принципиально иного приема. Интересно, всех журналистов так отшивают или через одного и что они в таких случаях делают? А, знаю, в таких случаях принято ссылаться на закон о печати, но если б только знать, что там, в этом законе. А может, все-таки сослаться, тем более что вряд ли крахмальный колпак осведомлен на этот счет больше моего. Или не рисковать, а то еще вызовет охрану или, того хуже, милицию. Да-а, мой гениальный план позорно провалился. Как говорится, кто бы мог подумать! Но я же не могу уйти, так ничего и не узнав!
А сердитая врачиха уже подвинула к себе телефон то ли для того, чтобы вызвать сопровождающих для меня, то ли горя желанием немедленно дать нахлобучку повинным в моем беспрепятственном проникновении на вверенную ее заботам территорию. Она только успела поднять трубку, как дверь со скрипом отворилась, в образовавшуюся щель просунулся крахмальный колпак поменьше (субординацию они, что ли, таким образом соблюдают?) и изрек:
— Анн Иванна, за Прокопчиком отец приехал. Вы говорили, если из них кто появится, сразу к вам…
— Слава те господи, явились наконец-то! — поджала губы главный врач. — Где он?
— На детской площадке. Позвать?
— Не надо. Я как раз сама туда собиралась. Хочу посмотреть, что можно сделать с инвентарем.
Я вздохнула с облегчением. Трудно себе представить, что было бы, окажись Толя за дверью, ведь тогда бы мы точно столкнулись нос к носу.
Красиво отшившая меня врачиха вылезла из-за стола и оказалась горбуньей, маленькой, как младшая школьница. Вместе со своим грандиозным колпаком она едва до подмышек мне доходила, но держалась по-прежнему уверенно и непоколебимо.
— Прошу вас, — пропустила она меня в дверь впереди себя и бросила своей подчиненной, объявившей о Толином приезде:
— Проследите, пожалуйста, чтобы эта представительница прессы незамедлительно покинула нашу территорию, нигде не задерживаясь.
Черт с вами, я и сама мечтаю поскорей убраться отсюда, чтобы, не дай бог, ненароком не напороться на Толю. Жаль только, что все сорвалось. Или нет? Что сказала медсестра? Она сказала: «За Прокопчиком отец приехал». Значит, он заберет мальчишку и выведет через те самые ворота, за которые выставляют меня. И я его увижу, а большего мне и не требуется.
Ждать пришлось не так уж и долго — минут пятнадцать от силы. Издали услыхав истеричный Толин окрик: «Ну что ты плетешься, скорее, скорее!», я спряталась за деревом. Скоро они показались в воротах: красный то ли от жары, то ли от напряжения Толя тащил за руку упиравшегося мальчишку лет четырех-пяти. К сожалению, мне не удалось как следует рассмотреть ребенка, поскольку Толя очень быстро затолкал его в машину, но сердце мое тревожно екнуло. Я не уверена, но, кажется, это все-таки был совсем другой мальчик, не тот, которого я видела в доме Прокопчиков два дня назад.
М-да, но это в том случае, если он все же не Ингин сын. А я, между прочим, до сих пор для себя не решила, какой вариант устроил бы меня больше. А что, попробуй тут разберись. В первом случае (Сережа — сын Сони) Ингу можно считать обманщицей, авантюристкой, наркоманкой и даже убийцей, а меня — доверчивой дурой. Во втором (Сережа — сын Инги) меня можно будет считать последней сволочью, если я не найду и не спасу похищенного ребенка. Да, есть из чего выбрать!

Часть IV
НОВЫЙ ВОЖДЬ КРАСНОКОЖИХ
Глава 27
Толик давно увез то ли своего, то ли Ингиного сына, а я все подпирала спиной березу и переживала жестокое разочарование. Еще бы мне его не переживать, когда я так рассчитывала на эту поездку в Бессоново. Мои предчувствия, что за воротами детского санатория «Ласточка» все наконец и выяснится, меня же и обманули. Ничего-то я не разузнала, кроме того, что некий мальчик по имени Сережа и по фамилии Прокопчик действительно существует. Ну и что в этом нового? А тем более особенного? Даже если бы я презрела свое предубеждение к органам правопорядка и сунулась в милицию, что бы я там сказала?
Да они бы меня с ходу на смех подняли и были бы правы. Какой ребенок? Откуда взялся? Куда пропал? Чушь вы несете, уважаемая гражданочка. Есть только один Сережа Прокопчик и при живых, заметьте, родителях. Конечно, крыша у него как бы слегка набекрень, но это уже детали. Когда в семье так много детей, не все получаются одинаково удачно. Да, кстати, о крыше, а у вас как с этим делом? Может, справочку из психдиспансера занесете на досуге? Надо же разобраться, с чего это вам всякие мальчики мерещатся, хоть и не кровавые, однако же странно как-то, знаете ли. И давно с вами такое? Ась, ась? Не слышу! Уж не с того ли дня, как при загадочных обстоятельствах безвестно пропал гражданин Юрис такой-то?
Ну нет, в милицию я ни ногой, меня туда теперь и калачом не заманишь. Тогда что же, сделать вид, что Инга не рыдала под пластмассовыми пальмами, а потом в темных Покемоновых апартаментах? И ничего мне не рассказывала про сына Сережу? Просто взять и согласиться с Покемоном и долгоносой Соней, публично объявившими мою непутевую подружку наркоманкой? Признаюсь как на духу, был у меня такой соблазн, особенно после белого порошка, который я дважды (!!!) случайно находила в Ингиных вещах. И если б дело было только в этом. А то ведь и другие резоны имелись. И главный из них — да что вообще я могу сделать при таких-то раскладах! Вот если бы найти хотя бы еще одного человечка, заинтересованного в судьбе несчастного ребенка. Да где ж его взять, когда его собственный отец… Стоп. А вот с этого места помедленнее. С чувством, с толком, с расстановкой.
Как-никак, отец-то у него есть. Допустим, он ничего не знает о сыне, но от этого самого не перестает быть его отцом. Со всеми вытекающими последствиями. Это ж какое сердце надо иметь, чтобы отказаться от собственного ребенка, когда тому грозит опасность, не исключено, что смертельная. И потом, в отличие от милиционеров, которым подавай заявление от ближайших родственников, он должен хотя бы гипотетически допускать существование ребенка, раз уж водил шашни с его мамочкой. А уж в последнем я не сомневаюсь, учитывая Ингин послужной список.
Ну что ж, пока все убедительно. Только одна ма-аленькая проблемка, можно даже сказать, малюсенькая. Кто этот папашка и где его искать? Этого Инга мне не сказала. Лишь обмолвилась между прочим, что он был ее непосредственным начальником. Конечно, зацепка тут имеется, и существенная, но прежде надо вспомнить, где она работала до того, как нелегкая занесла ее к Покемону.
Ну-ка сосредоточься, приказала я себе, ты это знаешь, только чуть-чуть запамятовала. Еще название у фирмочки было какое-то забористое. Ну-ну, скорее, скорее… Ее! «Смит энд Кривокобылко»! Как говорится, такое не забывается. Теперь можете себе представить, что со мной творилось, когда я его в первый раз услышала от Инги. Я чуть не в истерике билась, а Инга слегка обиделась и сказала, что это очень солидная контора. Постой-ка, да мы ведь с ней даже встречались неподалеку от этой фирмочки, пили кофе в симпатичной кофейне. Сейчас точно скажу где. Где-то в районе Пятницкой. Отсюда вывод: если я найду кафе, а потом поблуждаю в его окрестностях, то обязательно наткнусь на Смита с Кривокобылкой, при условии, что их фирма еще существует. Ведь когда это было? Лет семь назад. Почти что до нашей эры.
На Пятницкую, на Пятницкую, загорелась я. Как будто это так просто. Где я и где Пятницкая? Я под кривой березой у ворот детского санатория «Ласточка», что в Бессонове, а Пятницкая — в пределах Садового кольца. Вот уж поистине «почувствуйте разницу». А Ингин кошелек на что? Нужно срочно ловить первую попавшуюся колымагу, любую, вплоть до катафалка, и дуть в Москву.
Ну, может, только на минутку в Борщовку заскочить. А на кой ляд? Вещей моих в бабкиной пристройке не осталось по той простой причине, что их у меня вообще нет, ну кроме тех, что на мне, разумеется. Правда, неудобно как-то получается, а с другой стороны, в сложившейся обстановке утомительные интеллигентские заморочки лучше отложить до лучших времен. Вот выберусь из этой передряги (если выберусь) и снова позволю себе искания и метания, примусь с прежним упоением комплексовать и по сто пятьдесят раз на день извиняться за каждый чих, а пока придется потерпеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31