- О, прошу извинить... - забормотал, - Евгений... Как Онегин... засмеялся и покраснел еще больше. - Это от волнения... Вы такая... такая-я...
- Какая? - заглянула в глаза, сверля точками-зрачками, сквозь которые пробивалось неприкрытое веселье.
- Такая... Такая... - бормотал, не находя слов. - Я, представьте себе, писатель... То есть журналист, вот, приехал собирать материал для будущей книги...
- О чем же? Это так интересно!
- О, я еще не знаю... То есть названия пока нет, мне редактор, господин Суворин...
- Так вы в "Новом времени"? - Глаза раскрылись восхищенно. - Я с ума сойду! У нас в семье так чтут писателей... Вы читали господина Короленка?
- Да! Да! "Человек создан для счастья, как орел для парения!"
- У него сказано: "птица". И "для полета". Но все равно. Вы правы. А вот и ресторан... - и слегка подтолкнув к роскошной, зеркального стекла, двери, у которой застыл огромный швейцар, вошла первой.
В аляповато-роскошной зале (вся в зеркалах и кариатидах) немноголюдно было, подлетел официант, наклонился:
- Обедать изволите? Или так? Перекусить?
- Обедать, обедать! - возопил Евгений Анатольевич, вновь поперхнувшись слюной. - Что-нибудь от хохла, пожалуйста!
- У нас европейская кухня, - сказал официант, бросая мимолетный взгляд на Катю и, словно отыскав в ее ответном взоре нечто ободряющее, зачастил: Но мы приготовим специально для месье. Чего желает месье? Возможны вареники, то есть галушки со сметаною, борщ свинский, или как сказать? Сборного мяса: там говядина, свининка, опять же узезення, другими словами копченость, и - помидоры, помидоры с бурачками, если по-русски - это свекла. - Последнее слово официант произнес весьма простонародно, без "ё" и с непристойным ударением.
- Ах, ах! - закричала Катя. - Великолепно! И мне, и мне!
В ожидании "хохла" Евдокимов беззастенчиво уставился на свою попутчицу: "А чего? - храбрился. - Счастье само в руки плывет, дурак буду, если цирлих-манирлих разведу. Обедаем, идем в гостиницу, а там - что бог даст..."
Словно из ниоткуда возникли на крахмальной скатерти две тарелки, исходящие умопомрачительным запахом настоящего украинского борща, официант пожелал "бон апетит" и исчез, и с чувством почти религиозного восторга Евгений Анатольевич погрузился в наслаждение. Катя тоже неслышно прихлебывала, бросая кокетливые взгляды и изящно оттопырив мизинчик.
- Как вкусно! - бормотал сквозь застрявшее во рту мясо Евдокимов. Клянусь честью - сроду такого не ел!
За огромным зеркальным стеклом виднелся на другой стороне улицы затейливый дом с куполом и башенкой над ним, все окна архитектор талантливо скрыл за решетками, колоннами и пилястрами - дом напоминал Вавилонскую или Пизанскую башню - Евгений Анатольевич в тонкостях был не слишком силен. Перехватив взгляд нового знакомого, Катя перестала есть и произнесла с гор достью:
- Это наша достопримечательность! Мы восхищены!- И, сразу же перестав улыбаться, добавила огорченно: - Вы только голову сразу не поворачивайте, там, у окна...
Профессионально уронив салфетку на пол, Евгений Анатольевич наклонился, чтобы поднять (старый прием, научили увертливые филеры), и увидел в углу у колонны тяжелую мужскую фигуру в клетчатой визитке и черной маске. Незнакомец стоял неподвижно, скрестив руки на груди - словно персонаж дурного бульварного романа.
- Вы думаете - я навязалась вам? - вдруг зачастила Катя свистящим шепотом. - Нет! Я порядочная девица и не способна бросаться на незнакомых мужчин! Мне надобно было спастись!
- Да от кого, черт возьми! - возмутился Евдокимов.- От этого, что ли? Какая чепуха! Сейчас мы его обратаем...- И, бросив на чаровницу победный взгляд, направился к маске. Тот стоял недвижимо, гадкая улыбка ползла под черным срезом. - Сударь! - крикнул Евгений Анатольевич.- Если вы изволите забавляться - это совсем не значит, что вы имеете право пугать честных людей! Я требую...
- Заткнись, дурак... - прошелестело в ответ. - Ты не понимаешь...
- Чего, чего я, собственно, "не понимаю"? - задорно продолжал Евдокимов. - А вот снимите-ка свое украшение, - протянул руку и сразу же ощутил такой могучий удар в зубы, что закричал от боли и распластался лягушкой на полу, больно скользнув лицом под ближайший стол.
- Женя! - донесся голосок Кати. - Женечка, что же вы...
"И в самом деле - что же я... - меланхолически подумал Евгений Анатольевич. - Однако надобно отсюда выбираться..."
Напрягшись, вылез из-под низко опущенной скатерти и замотал головой, словно въехавшая в столб лошадь. Обидчик нависал, словно скала, он даже не потрудился убежать.
- Вот что, ваше высокородие... - хрипло проговорил. - Я знаю, что случилось и как, и если не станете валять дурака - открою. В сумерки меня можно найти на Кадетском шоссе, там тихо, нам никто не помешает.
- А что... что, собственно, случилось? - забормотал Евгений Анатольевич. - Сон какой-то... Неправдоподобно...
- Я и есть сон... - засмеялся незнакомец, проваливаясь во входные двери, будто бильярдный шар.
- Вам больно? - подбежала Катя. - Я боялась, я тряслась! Он преследует меня уже несколько дней... Со мною даже рта не открыл!
- А что произошло? - захлопал ресницами. - Он... о чем?
Лицо девицы сделалось серьезным и мрачным.
- Я живу в Лукьяновке, там есть улица такая, Дорогожицкая, понимаете?
- Пока нет, - честно признался Евгений Анатольевич.
- Большая Дорогожицкая, - уточнила, - я живу в той ее части, где теперь ходит вагон городской электрической дороги...
- Трамвай?
- Можно и так назвать, - Катя пожала плечами. - Так вот: у нас там еще Верхне-Юрковская есть. Там мальчик как бы пропал...
- Мальчик... - словно во сне повторил Евдокимов.- Ка... кой мальчик?
- Ющинский Андрей, - вздохнула Катя. - Никто не знает, где он и что с ним. Он раньше жил у нас, а недавно переехал в Подмостную слободку и вот пропал.
Сердце в груди Евгения Анатольевича застучало так громко, что пришлось обе ладони вдавить в грудь - как бы не выскочило. Все, все сходилось, что называется вмертвую...
- Катя... - произнес, едва ворочая языком. - Так он... об этом... мальчике? Ющинском то есть?
- О нем, о нем! - закричала Катя нервно. - Вы, пожалуйста, расплатитесь за обед и пойдем, Христа ради, а то неровен час...
- Господи... - только и сказал, швыряя мятые ассигнации на скатерть. Чего еще "неровен"?
Усмехнулась значительно:
- Вы не понимаете... нас всех закрутило одной струей. Это очень страшно, я знаю, о чем говорю. Идемте...- схватила за руку, потащила, - это наверняка воры, их целая шайка, я близко стою к этой компании и помогу вам.
Перевел дух.
- Катя... С чего вы взяли... Помилуйте, наша случайная встреча... И зачем, собственно, я? Мое-то какое дело? А?
Улыбнулась странно:
- Меня не ищите. Я вас сама найду. Станете искать- делу навредите. - И исчезла - показалось Евдокимову, что растаяла в мокром городском воздухе.
Ночь прошла беспокойно, Евгений Анатольевич вскакивал, жадно пил воду из графина и снова пытался уснуть, но - не спалось. Томило странное предчувствие, но если бы спросил себя и попробовал объяснить - вряд ли смог бы... Что-то внутри, глубоко, никак, впрочем, не соприкасаясь с естеством, нарастает и нарастает, и возникает ощущение водоворота, который уносит неизвестно куда, в холодную синь или зелень, заполненную одним туманом. И становится так неуютно и страшно даже: кончено все, исчезает граница бытия и небытия, и мечется душа, не находя пристанища...
За окном слабо горели фонари и таяла неверная ночь, и вдруг понял Евгений Анатольевич, что не может более ждать: надобно что-то делать, немедленно. Телефонный номер Мищука нашел в записной книжке, почему-то на букву "С". Долго смотрел на матовую страничку, силясь понять - почему так записал. Может быть, от слова "Сыскная"? Ну, да черт с ним, оказался бы Евгений Францевич на месте. Набрал короткий номер, трубку сняли сразу, низкий, рокочущий голос осведомился бодро, без малейшей сонливости:
- Кто?
- Здесь ваш знакомый, по поезду... - отозвался конспиративно. Работаете?
- Здесь Мищук, узнал вас. - Он не конспирировал, ему зачем?
- Надобно встретиться. Немедленно.
- Хорошо, - не удивился, как будто такие ночные встречи происходили часто. - Большая Житомирская, здесь Городская полиция, временное пристанище, мой кабинет в Сыскном ремонтируют, работы невпроворот. Вы легко найдете, - сказал, словно догадался, что Евдокимов сейчас об этом спросит. - Выйдете на Львовскую площадь - по Рейтарской, тут, вначале, Городское училище - забавная постройка, не ошибетесь, и белая Сретенская церковь, ну, и мы - в доме три. Городового на входе я предупрежу...
"Образцовые знания... - в который уже раз подумал Евгений Анатольевич с некоторой профессиональной завистью. - Основательный человек этот Мищук... - Между тем он уже выходил на площадь и сразу увидел церковь. Сретение... - подумал равнодушно, - по Закону Божьему, в корпусе проходили. Да: "Ныне отпущаеши, Владыко, раба Твоего по глаголу Твоему".
Пронзительный смысл слов старца Симеона1 дошел не сраз у. Подумал: "Я не уеду из этого города. Я останусь. Исчезну. Смысл в этом..." Грустные озарения прервались воспоминанием: вычурное здание возвышалось слева от церкви - балкончики, русты, аркады и фронтоны - безумная фантазия бездарного архитектора, уловившего смысл предыдущих эпох, но так и не понявшего свою... "Да ведь здесь эта е... интеллигенция держала свою скабрезную продукцию..." - взъярился так, что дыхание перехватило. "Союз борьбы за освобождение рабочего класса", суть та же: отнять и разделить поровну. Что ж... Может, и несовершенен существующий порядок вещей, но то, что хотят учинить в России, соединив "социализм с рабочим движением", - это верная гибель... Года три назад вызвал товарищ министра, - ужимки, улыбки странные, разговор вокруг да около, наконец: "В Москве, в Бутырке как бы скончался Николай Шмит, фабрикант. Да вы, я думаю, в курсе дела..." Еще бы, весь департамент был "в курсе" - революционеришка, снабжавший своих рабочих (еще и фабрикантом мебельным был, сволочь) оружием для баррикадных боев, естественным образом оказался в тюрьме... "И что же?" - осведомился, почтительно заглядывая в глаза начальству (оно любит заглядывания, таков уж его, начальства, удел). "Деньги- и не малые - завещаны государственным преступником "партии". Вам надобно срочно отправиться в Женеву, "партийным курьером". - "А... настоящий где?" - "На дне Ладожского, - изволили буркнуть, - вам ли спрашивать? Они с Ульяновым незнакомы, так что вы, интеллигент, вполне сойдете..." Словечко в устах прозвучало матерно - разве что и сам Евгений Анатольевич к интеллигентам по-другому никогда не относился. А задание простое: убедить Ульянова, что меньшевики богатство растащат, расплюют по закоулкам, потому - самая безмозглая в революции штука: ни тебе эксов, ни тебе возмездий - мастурбирующая публика... А вот большевики, да еще под личным, так сказать, руководством - это "о!", и никак не меньше! Поехал, встретились, услышав про "безмозглую публику", Владимир Ильич изволил заливисто смеяться, придрыгивая левой ножкой, и даже жену с тещей вызвал, чтобы те тоже посмеялись. Сказал: "Вы, таащ, мыслите напористо и архидельно! Мы так и сделаем. Отдадим все в руки надежных таащей, и дело в шляпе!" Долго смеялись, напоследок главный большевик разоткровенничался: "Грядущая борьба, Евгений Анатольевич (познакомился под своим подлинным именем, конспирация у "тащей" была хлипкая), не будет знать ни жалости, ни сострадания. Мы все должны быть готовы к самым страшным по сути действиям. Победа стоит любой, любой цены!"
Ильич знал, что говорил. Цену заплатили сестры Шмита, выйдя замуж за тех, на кого указали, членов РКП(б), естественно. А надежды департамента на то, что не удержатся, разворуют наследство, - увы, не оправдались. На революцию ушли денежки. Путь "самым страшным действиям" открыли собственными руками.
С этими скорбными мыслями миновал вежливо откозырявшего полицейского. Кабинет Мищука нашел легко, тезка сидел за огромным столом, заваленным папками, и что-то вписывал в потрепанную записную книжку. Взглянул исподлобья.
- Я ваши предчуйствия с кашей ем. Погрома не будет.
- Какого еще... погрома? - обомлел Евдокимов. - Я по другому поводу!
- По этому, по этому, - замахал руками Мищук, выходя из-за стола. Значит, так: Союз двуглавого орла, Союз русского народа - правые, одним словом, распускают слухи о том, что евреи гадят...
- А они, по-вашему, - созидают? - не удержался Евдокимов.
- Да будет вам, не начинайте. Вы по делу пришли - о деле и давайте говорить. Мне эти слухи агентура передает. С другой стороны, из Предмостной слободы заявляют о пропаже ребенка...
- Так... они у вас были? - не выдержал Евдокимов.
- Да... - протянул Мищук, удивленно пожимая плечами. - А вы здесь при чем? Ну, пропал мальчик - найдется. Другое дело, что могут связать... У нас это любят...
- С Сионом?
- А то... Что вам известно?
И Евгений Анатольевич посвятил Мищука в свои переживания и встречи. Начальник Сыскной слушал внимательно, не перебивая, и даже живой интерес обозначился во взгляде. Но когда рассказ закончился - вздохнул.
- Сюжетец на манер Эжена Сю предлагаете? Или нашего Крестовского? Тот был бы рад... "Жид идет!"1 - вот его позиция... Ладно, это все - бред сивой кобылы. А если по делу...
Фразу прервал раскатистый телефонный звонок, Мищук снял трубку и с каменным лицом выслушал визгливо-торопливый крик на другом конце.
- Так... - только и произнес. - Ладно. Я сейчас приеду...
Бросил на собеседника странный взгляд:
- На границе Плоского и Лукьяновского участков - пещеры... В одной из них найден труп мальчика...
- Ющинского... - Лицо Евдокимова сделалось серым, в глазах мелькнул испуг.
- Тетрадки валяются... На обложке его фамилия... - нарочито ровным голосом произнес Мищук. - Он не он- вскрытие, как говорится, покажет. Поехали.
На улице, когда садились в дежурную пролетку, покосился из-под котелка.
- Не нравится мне все это... Вы не вмешивайтесь. Если что представитель прессы, это допускается. Остальное возьму на себя.
- Но-но, злочинцы! - провозгласил разбойничьего вида кучер, охлестывая лошадок длинным кнутом. - Прокатим ихние благородия! - Пролетка тронулась и пошла, набирая ход, замелькали дома по сторонам улицы.
- Вам короче или быстрее? - свесился назад, улыбаясь погано.
- Быстрее, - буркнул Мищук, и возничий лихо покатил, никуда не сворачивая. Объяснил:
- Чем прямее - тем быстрее!
Вскоре широкие мощеные улицы сменились улочками, а многоэтажные каменные дома затейливой архитектуры - простенькими, деревянными, иногда в два этажа. Все чаще и чаще цокот подков сменялся шлепаньем, это означало, что камня под колесами больше нет, только прибитая земля.
- Вот она, Верхняя Юрковская, - провозгласил кучер. - Да вас уже и встречают...
Грустное зрелище предстало перед Евгением Анатольевичем. Одноэтажные, редко - в два этажа, домики, потертые и поблекшие, пыль столбом, покосившиеся заборы и палисады - все это не вызывало веселья. Здесь жили бедно и трудно, и Евдокимов подумал вдруг, что бедность, нищета - всегда поле деятельности темных сил. "Справа" или "слева", уж тут не поспоришь. Хотя подобное умозаключение чиновнику Охраны вовсе не к лицу...
...О чем-то докладывал толстый городовой в форме с нелепо торчащей на боку шашкой, она мешала, и толстяк раздраженно ее поправлял.
- Щас по Нагорной подымеся, тут недалеке будет, - частил, обнаружится усадьба, значит, господина Бернера, одно слово - дрянь земля... Овраги, заросло все...
- Вы, милейший, по делу, - оборвал Мищук.
- Дак разумеется, ваше высокоблагородие, господин начальник, мы с нашим удовольствием! Я, значит, в пещере самой не был...
- Обстановка какая? - перебил Мищук. - У пещеры? Охрана?
Городовой смешался.
- Пока, значит, звонить бегали - не было охраны. Да ить народ - он порядок знает. Не тронут ничего...
Мищук налился, словно спелая вишня, видно было, что едва сдерживает готовое прорваться бешенство.
- Болван... - процедил ровным голосом. - Объясни внятно и толково почему не поставили охрану?
- Ну? - по-женски всплеснул руками толстяк. - Я ж вам и толкую: который нашел, значит, - он из Плоского участка. А я - из Лукьяновского! Ничья, выходит эта... Территория! Я почел долгом сбегать, позвонить вам. А он - побежал в свой Плоский участок доложить. Там телефона нету пока...
- Господи... - пробормотал Мищук, поворачивая страдающее лицо к Евгению Анатольевичу. - Да почему еще цела Россия, а?
Поднялись по склону оврага, кустарник и деревья здесь расплодились неистово, даже без листьев это была стена. Кое-где лежал еще ноздреватый мартовский снег, висел туман, и странно это было: одна его часть будто сползала книзу, заливая молоком дно, другая - вверх, переваливая через гребень. Все напоминало театральную декорацию из модной декадентской пьески...
- Вот, вот она, пещера эта, - задыхаясь провозгласил городовой, и сразу же Евдокимов увидел множество людей. Размытые туманом, они стояли молча, понуро, недвижимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30