Глядя, с какой быстротой Баржурмал просматривает поданные ему для ознакомления отчеты наместников провинций, налоговые ведомости и сводные приходно-расходные таблицы, Пананат ощутил, как в нем поднимается волна раздражения и разочарования. Чтобы вникнуть в смысл любого из этих документов, тщательно переписанных на плотной розовой бумаге и заверенных собственноручной его подписью и печатью Казначейства империи, яр-дану потребовалось бы по меньшей мере полдня и целая кипа сопутствующих материалов. Вызывать имперского казначея перед самым началом пира не имело решительно никакого смысла, но Баржурмал, если уж ему так невтерпеж было продемонстрировать свою заинтересованность государственными делами, мог хотя бы, выбрав один из отчетов, сделать вид, что пытается понять его содержание. Перекладывать же их вот так, едва удостоив беглого взгляда, словно вирши какого-нибудь дворцового стихоплета, было не просто глупо, а в высшей степени оскорбительно. Коли уж яр-дан не доверяет ему, мог бы сказать об этом прямо, не разыгрывая из себя всеведущего и всемогущего Повелителя империи…Баржурмал неожиданно поднял голову и уставился на стоящего подле его стола Пананата с таким видом, будто только сейчас вспомнил о его существовании.— Прости, что не предложил тебе сесть, — Яр-дан указал на кресло и, подождав, пока имперский казначей усядется, спросил: — Правду ли говорят, будто ты все еще сохнешь по моей сестре, а она смотрит на тебя как на докучливую букашку?Пананат почувствовал, что бледнеет, и стиснул зубы. Рука его потянулась было к кинжалу, но так и не коснулась рукояти из резной кости. Вместо этого длинные сильные пальцы сомкнулись на выкованной в виде цветка пряжке поясного ремня и смяли тонкие серебряные лепестки. Имперскому казначею едва перевалило за тридцать, и боевым топором он владел не хуже, чем кисточкой для письма.— Можешь не отвечать, Вокам уже рассказал мне все дворцовые сплетни, и я страшно рад, что Тимилата не сумела оценить тебя по достоинству. Глупо, наверно, заявлять, что меня радуют страдания имперского казначея, однако согласись: если бы моя сестрица ответила тебе взаимностью, спать бы я стал значительно хуже.— Если бы это случилось, у тебя было бы больше оснований спать спокойно, — произнес Пананат после некоторого молчания. Вглядываясь в обветренное лицо двадцатилетнего яр-дана, сильно повзрослевшего и возмужавшего за время похода, он с удивлением заметил тени, залегшие у него под глазами, и потянувшиеся от крыльев тонкого носа морщинки, живо напомнившие ему Мананга.— Ты полагаешь, что смог бы убедить ее отказаться от борьбы за трон Повелителя империи? — Баржурмал поднял брови, словно дивясь наивности своего собеседника.— Прислушавшись к доводам рассудка, ай-дана, вероятно, согласилась бы, что шансов одолеть Хранителя веры, если ему удастся справиться с тобой, у нее прискорбно мало. А к чему приведут реформы Базурута, ей объяснять не надо. О зреющем в провинциях недовольстве она знает из отчетов наместников и налоговых ведомостей, даже если допустить, что Рифирасу удается скрывать от ай-даны ходатайства об усилении гарнизонов и прочие прошения, доклады и доносы, поступающие на ее имя со всех концов империи.— Значит, она все же просматривает твои бумаги?— Просматривает. Так же, как и ты. Но не заметить, что поступление налогов из Дзобу и Западных пределов уменьшилось на треть, не смог бы только слепой. — Пананат вспомнил, как пытался объяснить Тимилате всю гибельность создавшегося положения, однако ай-дана, кажется, и к двадцати четырем годам не усвоила, что для управления империей цифры и чиновники не менее важны, чем копья, осадные машины и лихие наездники. Ибо за цифрами стоят золото, мука, кожа, мясо и ткани, которые взимаются, хранятся и распределяются именно чиновниками. Увы, оба наследника Богоравного Мананга не доросли еще, по-видимому, до осознания того, что горсть монет и кисточка для письма порой могут быть несравнимо эффективней тысячи восседающих на горячих дур-барах копейщиков…— Я изъявил желание ознакомиться с этими бумагами не потому, что в самом деле надеюсь вот так, с ходу, разобраться в них. — Баржурмал положил руку на стопку отчетов и отодвинул их к краю стола — поближе к Па-нанату. — Мне нужен был предлог, чтобы остаться с тобой с глазу на глаз. И прежде всего дабы извиниться за все то нелестное, что сказал и подумал я о тебе в прежние времена.Имперский казначей прищурился, испытующе глядя на яр-дана. Была ли это очередная насмешка, пытался ли юнец, по совету Вокама, подольститься к нему, или…— Я относился к твоей работе без должного уважения, — продолжал Баржурмал, и видно было, что слова эти даются ему нелегко. — Тогда я не понимал моего отца, сказавшего как-то раз, что двух человек я должен всегда чтить и слушать, как его самого. Тебя и Вокама. Мне казалось, что считать деньги может любой, а соглядатаи в хорошо устроенном государстве не нужны. Однако едва мой отец покинул этот мир, как Вокам спас мне жизнь, и вскоре я понял, что советы его дороже золота, а сам он послан мне Предвечным. Вокам неоднократно втолковывал мне, что ты самый честный и умный из всех, кто окружает меня. Он говорил, что твоими стараниями процветает империя, но постичь я этого не мог, пока не повел войско в поход. И только в Чивилунге мне открылось, что ты с бумагой и кисточкой делаешь то же, что я с мечом и копьем в руках. Только более искусно, более умело и мудро. Твои победы не столь заметны, ибо нет ни убитых, ни раненых, но тем больших похвал они заслуживают. Спасибо тебе за то, что ты сохранил империи Дзобу и Западные пределы. Я не представляю, как удалось тебе сделать это, не выходя из своего кабинета или, во всяком случае, не покидая Ул-Патара. Это чудо! Настоящее чудо, и я прошу тебя научить меня творить подобные чудеса!— Ты сказал много больше, чем я хотел бы и надеялся когда-либо услышать. Благодарю. — Пананат вновь стиснул несчастную пряжку и замолчал, боясь, как бы голос его не дрогнул. «Ай-да мальчишка! Мало того, что сумел понять и оценить, так ведь еще и сказать решился! — расстроганно подумал он. — Верно Вокам предрекал: этот поход либо ожесточит его и превратит в хладнокровного убийцу, либо выкует для империи нового Правителя».До имперского казначея доходили слухи о том, что войско души не чает в молодом вожде, но одно дело — отвага, проявленная в сражении, и совсем другое — мужество, необходимое для того, чтобы смирить гордость и повиниться в своих ошибках. На такое способен далеко не каждый, особенно из тех, кому достаточно просто сделать вид, что никаких ошибок не было и в помине. Да, молодость, искренность и отвага сослужили Баржурмалу хорошую службу, снискав любовь войска, и если у него хватит осмотрительности и желания прислушаться к советам своих сторонников, то высокородные тоже признают его права на престол и грудью защитят от происков ай-даны и Базурута.При мысли о Тимилате сердце Пананата привычно сжалось. Сознавать, что наступает время выступить против той, которую он любил больше жизни, против той, за кого готов был отдать по капле всю свою кровь, было невыносимо. Однако имперский казначей умел смирять свои чувства и, сознавая, что Баржурмал способен привлечь на свою сторону высокородных, был преисполнен решимости поддержать его всеми доступными ему способами. А способов этих у Пананата было немало…— Когда-нибудь я попрошу тебя растолковать мне содержание всех этих бумаг и буду учиться управлять империей с помощью кисти и бумаги, а не копий и боевых топоров.Баржурмал видел, как просветлело жесткое лицо имперского казначея, которого он за глаза называл, помнится, казнокрадом и дармоедом, и поразился детской своей глупости. Как мог он не понимать, что человек этот, из влиятельного и обеспеченного семейства высокородных, меньше всего печется о собственной корысти, затевая бесконечные склоки и требуя выделения денег то на строительство дорог, то на укрепление приграничных крепостей, настаивая на неукоснительной выплате жалованья войскам, строителям, поставщикам зерна, дерева и камня любой ценой? Что делает он это не из стремления продемонстрировать свою власть, унизив Базурута, ай-дану или его самого — молодого наивного яр-дана? Неужели, чтобы признать справедливость его доводов, необходимо было самому вытаскивать из грязи тяжелые стенобитные орудия, жрать вместе с солдатами гнилое мясо и хоронить трупы тех, кто еще многие лета мог бы служить империи верой и правдой, если бы крепостипы их были вовремя отстроены, как должно, и завезено .в них было достаточно продовольствия?— Клянусь, я буду примерным учеником, — продолжал яр-дан, — но сейчас документы, принесенные тобой, кажутся мне столь же непонятными, как связь между людскими судьбами и положением звезд, по которым служители Кен-Канвале любят делать предсказания. И потому я прошу тебя и впредь блюсти имперскую казну с прежним тщанием, а со мной поделиться теми выводами, которые ты сделал из отчетов наместников и сведений, принесенных тебе сборщиками налогов. Какие, по твоему мнению, неприятности ожидают меня в ближайшее время, что предпримет Хранитель веры и ай-дана в связи с моим возвращением в столицу?— О том, что мне доподлинно известно, я уже сообщил Вокаму, а он, разумеется, посвятил тебя в свои планы. «Тысячеглазый» бдительно следит за твоими недоброжелателями, и лучше бы ты задал все эти вопросы ему.— Ему я их тоже задавал! — Яр-дан вскочил с кресла и прошелся по кабинету. — Но ты любишь Тимилату и знаешь ее лучше других, а чиновники твои бывают там, куда не добираются даже соглядатаи «тысячеглазого». Да и сам ты от бессловесных цифр способен узнать больше, чем иные от заключенных в камере пыток.— Ты ждешь от меня догадок и предсказаний? — Па-нанат потер ладонью острый, раздвоенный подбородок и, помолчав, согласился: — Ну хорошо. Исполняя твою волю, я попробую выступить в качестве провидца. Твоя сестра подошлет к тебе убийц, и не исключено, что уже на сегодняшнем пиру кто-нибудь попытается вонзить тебе в сердце кинжал или подсыпать яд в пищу. Базурут сумеет убедить ай-дану в необходимости сделать это, ведь его она слушает куда охотнее, чем меня. Разговоры о власти доставляют ей больше удовольствия, чем мои любовные признания. — В голосе имперского казначея послышалась горечь. — Впрочем, оберегать тебя от убийц — дело Во-кама, и он, я надеюсь, принял все необходимые меры предосторожности. Но… боюсь, в недалеком будущем тебя ждет нечто худшее, чем наемные убийцы, и был бы счастлив услышать, что отряд Китмангура, а за ним и остальное твое войско вошло в Ул-Патар.— Что ты имеешь в виду? Чего еще мне следует остерегаться? — насторожился яр-дан, выслушавший предостережение Пананата об убийцах как что-то само собой разумеющееся.— Сдается мне, Базурут не терял времени даром и за время твоего отсутствия успел снюхаться с гарнизонами, стоящими в отдаленных провинциях. Многие командиры их спят и видят во сне ступенчатые пирамиды Ул-Патара. Они рады будут вернуться в столицу, а Хранитель веры не поскупится на посулы.— Звучит правдоподобно, однако столь же правдоподобно выглядели доходившие до меня доносы о том, что ты, спевшись с Тимилатой, распорядился задерживать поставки продовольствия, фуража и оружия, из-за чего поход наш на Чивилунг едва не кончился трагически. — Баржурмал стремительно повернулся и, вглядываясь в лицо Пананата, постарался уловить на нем хотя бы тень смущения, но имперский казначей остался невозмутим.— После всего сказанного тобой ранее не слишком-то разумно возвращаться к этой теме. Мне известно о тех трудностях, которые пришлось испытать твоему войску. Знаю я также, что нашлось немало охотников обвинить в них меня, но Вокам говорил, что схваченные тобой подсылы Базурута признались в том, что им ведено было оклеветать меня. Если ты продолжаешь сомневаться во мне… — Имперский казначей поднялся с кресла, и Баржурмал с ужасом понял: сейчас произойдет непоправимое. Пананат потянулся к висящему на груди знаку с изображением весов и песочных часов, и яр-дан торопливо простер перед собой руки, жестом пытаясь остановить его:— Не надо! Я не хотел тебя обидеть!..Пананат готов был сорвать с себя цепь со знаком «меры и времени», хотя причиной тому был вовсе не приступ подозрительности яр-дана. От подобных проявлений недоверия не был избавлен даже Мананг, на трон которого никто и не думал покушаться. Но Баржурмал предоставлял ему прекрасную возможность отказаться от службы и не говорить того, что имперский казначей считал себя обязанным сказать обратившемуся к нему за помощью яр-дану. Совет, который он намеревался дать Баржурмалу, должен был спасти страну от великой междоусобицы и разорвать сердце самому Пананату. Хотя сердце его и так разрывалось на части, поскольку он не видел стоящего преемника, которому мог бы передать, без ущерба для страны, надзор за имперской казной. И если предстояло ему выбирать между благополучием родины и счастьем Тимилаты… Впрочем, кто знает, где ай-дана найдет свою долю?..— Я не вправе обижаться на тебя, ибо был среди немногих, слышавших устное завещание Мананга, которое столь упорно пытаются оспорить ай-дана и Хранитель веры, — медленно произнес Пананат. — Однако позволь заметить, что если ты, желая узнать потаенные думы человека, тут же напоминаешь ему о своих подозрениях и требуешь доказать сказанное, это едва ли подвигнет его к откровенности. Догадки и предсказания не могут быть подтверждены письменными свидетельствами и показаниями очевидцев, потому-то ни я, ни Вокам стараемся не высказывать их, дабы не прослыть клеветниками, коих при дворе и так более чем достаточно.Имперский казначей взглянул исподлобья на яр-дана, вид которого свидетельствовал о том, что чувствует тот себя весьма неловко, и, едва заметно улыбнувшись углами сжатых по обыкновению в прямую линию губ, продолжал:— И все же я поделюсь с тобой своими догадками. По моим предположениям, Базурут вызвал или в ближайшее время вызовет в столицу войска, стоящие в Мугозеби, Яликуве, Хутманге, а может статься, даже в Адабу и Дзобу. Думаю, кто-нибудь из них откликнется на призыв защитить истинную веру и заодно сменить прозябание в провинции на не пыльную службу в Ул-Патаре. Причем если даже командиры гарнизонов останутся верными присяге, среди младших офицеров всегда отыщутся недовольные, готовые поднять мятеж…Речь имперского казначея была прервана появлением слуги, с поклоном вошедшего в кабинет и доложившего:— Яр-дан, высокородные начинают съезжаться. Вы велели предупредить, когда настанет время встретить их. — Он с виноватым видом покосился на Пананата.— Хорошо, передай Вокаму, что я сейчас спущусь. — Баржурмал знаком отпустил слугу и повернулся к имперскому казначею: — Тебя прервали на самом интересном. Если бы я не начал вспоминать глупые сплетни, распускаемые нашими недругами…— Это самое существенное из того, о чем я хотел предупредить тебя, — Пананат заколебался. Слуга пришел как нельзя более кстати, и теперь он может промолчать — у него будет чем оправдаться перед самим собой.— Ты ведь хотел сказать что-то еще? Это касается Тимилаты? — Баржурмал подошел к Пананату почти вплотную, и теперь ему приходилось смотреть на него снизу вверх — имперский казначей был на голову выше яр-дана, хотя и того никто не назвал бы низкорослым.— Да, касается, — неожиданно для себя произнес Пананат. — Совет мой, быть может, покажется тебе странным и диким, но, последовав ему, ты загонишь Базурута в такой угол, выбраться из которого ему будет очень и очень непросто. Тебе следует жениться на Тимилате. И сделать это необходимо до Священного дня.— Ты… ты в своем уме? Жениться на сестре?— На сводной сестре, — сухо уточнил имперский казначей. — И не говори мне, что ты не любишь ее, а она скорее умрет, чем выйдет за тебя замуж. Никто не интересуется чувствами Повелителя империи, когда тот вступает в брак, и никто не запретит вам после его заключения иметь сколько угодно любовников и любовниц. Вы можете ненавидеть друг друга, но это единственный способ по крайней мере вдвое сократить число сторонников Хранителя веры, ибо поддерживать мятежного жреца, выступив против законного Повелителя империи, это совсем не то же самое, что встать на сторону того или иного наследника престола, права которых на него в равной степени сомнительны.— Но Тимилата…— Прецеденты внутрисемейных браков имеются, и событие это не оскорбит чувств высокородных, хотя ахать, охать и перешептываться они, конечно же, будут. Впрочем, как ты догадываешься, необходимость давать подобный совет не приводит меня в восторг, и если ты по каким-либо причинам не пожелаешь им воспользоваться, в претензии я не буду. — Имперский казначей широким шагом пересек кабинет и распахнул дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54