А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Его профессионализму и искусству мог бы позавидовать сам Кио и Акопян. )
Вдруг Макинтош увидел упитанного «жирного гуся» (тот был прилично прикинут) и сразу понял — это его жертва.
Он подошел к нему, накинув для фортецелы пиджак на руку, и молниеносно прощупал все карманы своей жертвы, так что мужчина даже не повелся. Фуцин был пуст как барабан, но краем глаза Макинтош устриг, что сиротливо стоявший в углу здания невзрачный саквояж с облезлой ручкой принадлежал фраерюге.
Улучив момент, он разбил его саквояж, быстро просмотрел все его внутренности и, не найдя ничего толкового, решил прихватить от нечего делать какой-то сверток, еще не зная, что там находилось. Сунув его под мышку, Макинтош незаметно вышел на улицу, чтобы сесть в троллейбус. Пропустив транспорт, который шел не в его сторону, он от нечего делать остановился и решил узнать, что же было в том свертке.
Оторвав уголок, он с удивлением увидел в руках кусочек стольника и понял, что там была крупная сумма денег. Его словно пронзило электрическим током, но в это время кто-то похлопал его по плечу:
— Земляк, гони-ка сверток! Перед ним стоял бугай, его терпила. Макинтошу ничего не оставалось делать, как вернуть его законному владельцу.
Через месяц он узнал от своих собратьев по ремеслу, что его фуцманом был крупный растратчик и что в свертке, который он у него насадил, было ни больше ни меньше — 250000 рублей.
Бедный Макинтош слег в больницу. Целый год он пил валерианку и почти ничего не ел, заглушая голод сигаретами. Воровать он уже больше не мог. У него появился какой-то страх и неуверенность — стали дрожать пальцы, и чувствовал он себя каким-то разбитым и подавленным.
Макинтош так бы и остался дисквалифицированным, если бы не его кенты — карманники.
Один из крадунов догадался сунуть руку Макинтоша в сумку одной женщины и, придержав ее, заставил взять кошелек.
Только после этого Макинтош почувствовал в себе уверенность и через некоторое время начал успешно и профессионально обкрадывать «честной» народ.
Глава сорок третья
Котенкин выжимал из «Волжанки» последние соки. Ему надо было оторваться от ментов как можно дальше, но ехать в «засвеченной» тачке было в высшей степени глупо и опасно.
Поэтому, выехав за город, он переоделся в цивильный костюм и сбрил бороду и усы.
Людоед знал, что на первом же посту ГАИ его тормознут, а отстреливаться ему нечем, и поэтому у него созрел план — достать другую машину, прорваться до ближайшего железнодорожного узла и оттуда махнуть на Север, в город С. Там проживала его любимая подруга Люся, с которой он прожил около двух лет после того, как покинул негостеприимное казенное заведение с названием ИТУ (исправительно-трудовое учреждение) — лагерь для зэков строгого режима.
Люся работала буфетчицей в местном ресторане, и Людоед познакомился с ней в первый же день после того, как откинулся по звонку. Он забурился в кабак, когда было уже поздно и официантки закончили работу. Людоед был голоден, как зверь, да и выпить ему страшно хотелось — надо было избавиться от напряжения хлопотного дня.
Когда он прорвался к буфету, то увидел женщину 30 — 35 нет, довольно дебелую, но не в такой мере, чтобы можно было отнести ее к разряду толстушек. Просто это была дородная русская женщина, довольно щирококостная, но не жирная, с крупными и правильными, если не красивыми чертами лица.
Буфетчица, увидев высокого изможденного парня с лимонным цветом лица, с квадратным подбородком, скорее догадалась, чем поняла, из какого места он вырвался, и встретила его радушной улыбкой, обнажив свои ровные, белые зубы. Не от хорошей жизни улыбнулась женщина, желая привлечь внимание к своей особе. Поубавились мужики в их округе — кто поизносился от запоев и пристрастного курения, кто был в армии или в тюремном узилище.
Больше всего Людоеду понравилась ее пикантная ямочка на правой щечке.
— У вас не найдется случайно чего-нибудь выпить и поесть? — И на его испитом лице промелькнуло хищное выражение.
— Чего-нибудь найдется, — доброжелательно ответила она.
В буфете у нее нашлась «последняя» бутылка «Пшеничной», немного сыра и даже такой деликатес, как буженина. Он с жадностью набросился на еду, громко чавкая и буквально проглатывая еду кусками. Тогда она подсела к нему и нежным, ласкающим слух голосом спросила:
— Можно с вами выпитъ за компанию?
— Угу, — с набитым ртом промычал Котенкин и, прожевав пищу, выбросил фразу: — За компанию, говорят, жид удавился.
— Что, действительно удавился?
— Да, в Одессе был один жид, чья компания разорилась, и он с горя вздернулся. С тех пор эта поговорка применяется в переносном смысле.
— Да, интересно.
— Ну, давайте выпьем, — грубовато предложил Людоед, разливая по граненым стаканам холодную, приятно пьющуюся водку.
— Ой, мне много не надо, — кокетливо замахала она своей белой пухлой ручкой.
В тот вечер Котенкину удалось пленить исстрадавшуюся по мужской ласке душу буфетчицы, и она пригласила его к себе.
Жила она одна в двухкомнатной квартире с сыном Сергеем, озорным и забавным мальчишкой, которого она иногда «сплавляла» на время к своим родителям, чтобы побыть одной и душевно отдохнуть, так как ужасно уставала от шалостей и капризов своего отпрыска.
… Людоед остановил машину на обочине, невдалеке от лесополосы, сиял бронежилет, в котором обнаружил две дырки от пуль, и закинул его подальше в густоту травы.
То, что в него попало две пули, он почувствовал, когда подбегал к машине, — два сильных удара-толчка в спину, где теперь красовались гематомы размером с голубиное яйцо.
Он открыл капот, сделав вид, что ковыряется в двигателе, а сам исподлобья высматривал автомашину, которую можно было «стопорнуть». Через каких-то двадцать минут позади него послышался визг тормозов, и Котенкин увидел молодого розовощекого мальчишку за рулем новехонького «газона», желавшего, видимо, подработать на ремонте.
— Что случилось, браток? — весело спросил он. — Может, чем помочь?
— Да вот что-то не заводится, помоги, хорошо заплачу.
— А пузырек не найдется?
— Какой базар, — многообещающе улыбнулся Людоед.
Когда мальчишка решил поковыряться в двигателе, Котенкин предложил ему взять свой хромомолибденовый инструмент из багажника.
Пацан, ничего не подозревая, подошел к багажнику и, нагнувшись, начал в нем рыться. Людоед, быстро оглядевшись по сторонам, резко ударил его своим излюбленным приемом по шее и тут же закинул в багажник. Забрав из его карманов все документы, он закрыл его на ключ и, прыгнув в машину, помчался в сторону города.
До города С. Людоед добрался благополучно, когда уже смеркалось и небо стало сизо-грязным.
Людоед, чувствуя, что может промокнуть до нитки, прибавил шагу и стремительно взлетел по лестнице на третий этаж знакомого пятиэтажного дома. Он хотел было позвонить, но что-то остановило его. Котенкин тихо надавил на дверь, и она поддалась. Тогда он бесшумно вошел в квартиру и ошалело уставился на вешалку в прихожей — на ней висела милицейская шинель с погонами, на которой блестело три крупных звезды. Людоеда обуяла дикая ревность. Нащупав в кармане выкидной нож, сработанный зоновскими мастерами, он бесшумно, на цыпочках сделал несколько шагов и остановился около неплотно прикрытой двери, из-за которой услышал приглушенный разговор.
— Ну что, Люся, я сделал все, что мог. Сестренку твою не посадят, но суд будет обязательно, для проформы.
— Славик, дорогой, может быть, можно без суда? А вдруг ее засудят?
— Я тебе сказал, все будет нормально! Ты меня поняла, милая? — произнес мужчина и попытался, видимо, обнять женщину.
— Не надо, Славик, не надо. Я сегодня плохо себя чувствую.
— Ну, как хочешь. Я пошел, — с едва уловимой обидой произнес полковник.
Котенкина всего затрясло. Он еще крепче сжал рукоятку ножа и готов был ворваться в комнату, но в это время услышал голос полковника:
— Ну все, я пошел. Позвонишь мне домой дня через два или три. Таня будет в это время на дежурстве.
— Хорошо, Славик, я обязательно тебе позвоню, до свидания.
Людоед быстро, словно кошка, отпрянул на несколько метров и спрятался в туалете.
Через несколько секунд зло хлопнула дверь. На лбу у Котенкина проступила испарина и под мышками стало мокро.
Через несколько минут он открыл дверь туалета и прямо перед собой увидел Люсю. В испуге она дико вскрикнула и чуть не свалилась на пол.
Людоед подхватил ее, уложил на софу и похлопал по щекам.
Через несколько секунд Люся открыла свои красивые, словно уголь, глаза, чей притягивающий порочный блеск доводил его всегда до безумия.
Он в упор посмотрел на нее и медленно выдавил из себя:
— Завела любовника?!
— Ты что, Игорек? Это ему так хочется.
— А зачем пускаешь к себе мужчин?!
— Сестра моя в беду попала, растрату у нее обнаружили в кассе, а он является братом ее мужа, — медленно и слабым голосом произнесла женщина.
— Где он работает?
— В Управлении, какая-то важная шишка, обещает помочь, но все тянет резину, думает, что я с ним спать лягу. За нее тридцать тысяч в кассу внести надо, тогда можно дело закрыть!
— И ты его за этим пригласила?
— Да сам он пришел, Игорек, ты чего, не веришь мне, я его еле выпроводила.
— Смотри, красавица. Я ведь враз башку отвернуть могу.
— Не ревнуй, миленький. Я тебе верной была, — она медленно приподнялась, обхватила его воловью шею руками и впилась в его губы жадным исстрадавшимся по любви поцелуем.
Людоед немного отмяк, а когда она прижалась к нему своими крупными грудями, у него прошла вся обида, тем более что он за время своих бегов изрядно изголодался по такому чувственному женскому телу.
Котенкин жадно схватил Люсю, крепко прижал ее к себе и, быстро раздев, бросил на тахту.
Она застонала и, томно закрыв глаза, замурлыкала, словно кошка…
Людоед расслабился. Он был весь в поту, словно взмыленный конь. Почувствовав себя необыкновенно счастливым, облегченно вздохнул. Затем принял душ, с наслаждением смывая с себя выступивший пот и грязь, оделся и, вытащив из бумажника деньги, протянул их Люсе:
— Двадцать штук тебе хватит, чтобы закрыть дело?
— Вполне. Десять штук я где-нибудь наскребу в долг. Ой, спасибо, Игорек. Я безмерно тебе благодарна. Ты такой благородный, добрый. — И она горячо расцеловала его.
Глава сорок четвертая
— Осинин! Приготовиться на выход. — В открытую кормушку прозвучал сиплый голос высокого и худого, словно жердь, вертухая.
— Адвокат подландал, — резюмировал Макинтош, которого Виктор взял в свою семью кентом.
Осинин быстро оделся, и через минуту его выпустили из камеры. Он прошел тюремный коридор, вымощенный коричневой плиткой.
— Сто-ять! — скомандовал контролер. — Сюда, — показал он рукой в приоткрытую дверь.
За столом сидел Светленький и что-то сосредоточенно писал.
— А, Виктор? — добродушно улыбаясь, проговорил Аркадий Сергеевич. Он, чуть сгорбившись, вышел из-за стола и протянул ему свою пухлую руку. — Вы свободны, — вежливо, но строго бросил он надзирателю.
Виктор почтительно пожал ему руку и спросил:
— Чем меня порадуете?
— Судебная система — вещь каверзная. Никогда не узнаешь, где подстелить, чтобы упасть. Будем посмотреть, — имитируя кавказский акцент, произнес Аркадий Сергеевич. — Но я тебя тем не менее порадую. — И он вытащил из-под стола дипломат, а затем, когда замки дружно взлетели, взору Виктора предстала захватывающая для зэка картина: две палки холодного копчения сервилата, две банки красной и две паюсной икры, несколько лимонов и пять плиток шоколада. При виде такой снеди Виктор обалдел.
— А вот тебе записка, — протянул он Осинину вчетверо сложенный листок.
Виктор нетерпеливо развернул бумажку и прочел. «Милый Витек! Я приехала в С. вчера вечером с мамой, отыскала Аркадия Сергеевича, и обо всем договорились. Не падай духом, держись! Я верю в тебя, ты невиновен. Данильчик уже начал ходить, он очень забавно смеется, а мама и Мариночка передают тебе большой привет. Марина очень скучает по тебе, все спрашивает, где папа. Крепко тебя целуем и ждем. Твоя навеки Тоня».
Осинин еле проглотил подкативший к горлу ком.
— А почему она сигарет не передала? — постарался переключить он свое внимание, чтобы подавить чувства.
— Но ведь ты же не куришь?
— Да, но зато мои кенты курят.
— Вот возьми мои.
— Да вы что, Аркадий Сергеевич, ведь это же «Филипп Моррис».
— Бери, бери, говорю.
— А как же я всю эту хаванину пронесу? Меня же прошмонают.
— Не мне тебя учить, растасуй по карманам, а немного здесь поешь.
— У нас так не принято.
— Согласен. Напиши ответ Тоне. Она ждет меня у проходной. Завтра будет суд.
— Завтра? Я совершенно не подготовился.
— Извини, Виктор, так получилось. В следующем месяце я ложусь на операцию.
— А что с вами?
— Почки. Но это не твои проблемы, — мягко произнес Светленький. — Давай перейдем к твоему делу. Я изучил его внимательно и пришел к выводу, что дело твое выигрышное, но все будет зависеть от того, какого прокурора и судью сниспошлет нам судьба.
— Понятно. Се лявуха. Но ведь у меня же явная самозащита, пусть даже я допускаю превышение пределов необходимой самообороны.
— Дорогой Витек, — похлопал его по плечу Светленький, — не забывай, где мы живем. В общем, завтра ты должен говорить спокойно, без эмоций, постарайся хорошо выспаться, много не говори, судьи этого не любят. В последнем слове также будь как можно более краток. Да, вот еще неплохо было бы сообщить на суде все данные про ту деву, которая скрылась с места происшествия. Ведь она фактически спровоцировала драку. Может быть, ты сейчас мне все расскажешь?
— Не стоит, Аркадий Сергеевич. Я сам во всем виноват.
— Ну, смотри, — вздохнул Светленький, — хозяин-барин.
Не успел Осинин войти в камеру, как его обступили со всех сторон и с нетерпением закидали вопросами:
— Ну, как дела?
— Где был?
— Кто вызывал?
— Как там на свободе?
Виктор едва успевал отвечать. Он понимал нетерпеливость людей, лишенных свободы. Это было вполне объяснимо.
Каждый раз, когда кто-нибудь приходил после вызова в камеру, подвергался подобной «атаке».
Но когда он вытащил из-за пазухи гостинцы, камера взревела.
— Вот это да! — вскричал один босяк, — я даже на воле подобное не хавал.
Но больше всего восторга вызвали сигареты.
Осинин раздал всем по одной, а остальные отдал своим кентам.
До позднего вечера сидел он над записями по своему делу, которые вел после его закрытия.
Он детально расписал все варианты вопросов, которые могут ему задавать на процессе судья и прокурор.
«Что же будет завтра, как сложится моя судьба?»
До глубокой ночи Осинин ворочался в постели, вздыхал и прокручивал в голове все нюансы.
Отключился он неожиданно, а когда проснулся, было уже около восьми.
Ребята не стали его будить на подъем. На столе стоял завтрак, но он к нему не прикоснулся, а быстро собрал свои вещи и стал ждать вызова.
Глава сорок пятая
Наконец Узбек вздохнул свободно. Какое счастье лежать на шконке с пусть и ненакрахмаленными и ветхими простынями, слышать вокруг себя шум, гвалт, смех своих сокамерников, хотя и не совсем жизнерадостный, играть в шахматы, домино или читать книги.
Время здесь летит довольно быстро, не то что в одиночке или в КПЗ.
Чувствовал себя Узбек в тюремной камере уютно еще и потому, что ему льстили сокамерники.
Узнав о том, что его «повязали» за бандитизм и убийство, большинство подследственных, которые впервые привлекались к уголовной ответственности, то ли от испуга, то ли желая иметь сильного покровителя, заискивали перед ним и искали с ним дружбы.
Узбек это оценил мгновенно, тем более что он просидел на малолетке около девяти месяцев. Свою судимость от следствия он скрыл. Это прокатило, видимо, потому, что он попал под амнистию со снятием судимости и в картотеку МВД, таким образом, не был внесен.
Сокрытию судимости помогло еще и то обстоятельство, что Узбек предусмотрительно «потерял» паспорт и сменил местожительство. Об этом он, конечно, ни с кем не делился, так как знал, что в камеру могут закинуть «наседку», которая может виртуозно выведать кое-что интересное у болтливого или наивного сокамерника, желающего похвастаться перед провокатором своими «подвигами».
Вычислить такого артиста Узбеку не составляло труда.
Однажды к нему в камеру закинули одного очень приблатненного черта. Он был весь на пантомимах, так и сыпал жаргонными словечками, лез почти внаглую в душу к Узбеку, все расспрашивал его, рассказывая про свои похождения, угощал чифиром (чифир, принятый в большом количестве, словно алкоголь, делает человека болтливым и несдержанным), желая что-либо выведать о его делах, но Узбек вовремя смекнул и замкнулся, однако «наседка» все не успокаивалась, тогда он не вытерпел и в бешенстве заорал:
— Пошел ты на… !
На следующий день «наседку» убрали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30