Если ты родился порочным, то и должен умереть порочным! Если ты родился непорочным, а жизнь тебя сделала порочным, то ты тоже прописан на всю жизнь за тюрьмой.
Таковы неписаные законы прокоммунистического государства.
Так размышлял Осинин, расхаживая по камере с четками, которые как-то успокаивали его распалившиеся нервы и настраивали на философское мышление и восприятие мира. Четки были крупными, черного цвета, из-за них его иногда принимали за мусульманина, но это был подарок, и он к ним привык.
Камера предварительного следствия была набита по отказа. Воздух в ней был пропитан потом, мочой, никотином.
Виктора снова подвергли унизительному обыску, а в середине дня его вызвали в спецкомнату, где стали «обкатывать пальчики», — процедура, которая тоже унижала человеческое достоинство. Долго и нудно окунали его пальцы и ладонь в черную грязную жидкость, а затем прижимали и прокручивали каждый палец по нескольку раз для большей четкости, потому как с первого раза папиллярные узоры не всегда получались.
После этой процедуры было тяжело отмывать руки, они становились черными, как у негра.
После скудной еды — жидких щей и каши с мясной котлетой, больше напоминавшей хлебную, Виктор прилег на голые нары, подложив под голову пиджак, и задремал.
— Осинин, на выход, — услышал он голос надзирателя сквозь полудрему.
«Что бы это могло быть?» — подумал Виктор. В любом случае какое-то разнообразие, время быстрее пройдет.
Его повели наверх по крутым ступенькам, а затем по длинному скучному коридору в самый его конец, где располагался кабинет следователя.
— Проходите, — вежливо проговорил, вставая из-за стола, молодой белобрысый, сухощавый парень в очках. — Присаживайтесь.
"Такой молодой, а уже следователь, — подумал с уважением Осинин, — по всему видно, что еще не скурвился, из порядочных".
— Как же так все произошло? — участливо спросил следователь. В его голосе чувствовалась обида, горечь и недоумение. — Они на вас напали? Расскажите все поподробнее.
— Да, они начали избивать меня. Если бы сбили на землю, забили бы ногами. А я не хочу глупо погибать, тем более у меня семья — сынишка родился недавно, и жена снова в положении.
— А что за женщина с вами была?
— Я ее не знаю, — слукавил Виктор.
— Она была с вами и убежала, нам все рассказали. Вы просто не хотите, видимо, впутывать ее в эту историю, а жаль: подумайте над этим. Джентльменство сейчас ни к чему, но мы ее найдем и без вашей помощи.
Виктор промолчал. Он не знал как быть, а впрочем, пусть решает сама. Неплохо, конечно, было бы, если бы она явилась к следователю и сама рассказала всю правду, чтобы прояснить картину происшествия, а вообще-то зачем ее впутывать, обливать грязью? Несолидно. В конце концов, у него самооборона.
— Молчите? Подумайте.
— По какой статье вы меня привлекаете?
— По ст. 114 УК РСФСР. Превышение пределов необходимой самообороны. В деле есть показания милиционера, который видел, как хулиганы напали на вас. Так что, если Харитонов выживет, может все обойтись. Годик-другой дадут, а, может быть, и условно.
— А Харитонов в тяжелом состоянии?
— В очень тяжелом, он под капельницей сейчас находится. Так что до суда вам придется побыть в СИЗО.
Осинин задумчиво подпер голову. В душе он надеялся, что его до суда отпустят под подписку и он увидится с Тоней и маленьким сыном.
— А как же мне жене сообщить? Ведь она сильно переживает, что от меня так долго нет никаких вестей.
Следователь несколько мгновений молчал, задумчиво потирая подбородок, потом решительно выбросил:
— Пишите, вот вам ручка и бумага. Я отправлю, пусть ваша жена приезжает на свидание.
Глава тридцать четвертая
— Комитет Госбезопасности? Это полковник Понтияков из УВД. Мы установили местонахождение главаря банды Котенкина.
— Сейчас я генерала приглашу, одну минуточку, — вежливо проговорили в трубке.
— Алло! Это Герман Владимирович? Здравствуйте, товарищ полковник. Генерал Мясников Анатолий Петрович слушает.
— Анатолий Петрович! Нам стало известно, где может находиться Людоед. Мои люди ведут наблюдение за домом в поселке Александровка.
— Спасибо, товарищ полковник! Вы сможете сейчас приехать ко мне и подробно все рассказать? Мы с вами здесь все обсудим. Я жду вас.
— Хорошо, через десять минут я буду.
… А Котенкин всем своим звериным нутром почувствовал смертельную опасность особенно после того, когда понял, что Узбека и Бегемота «повязали». Он весь подобрался и готов был отчаянно сопротивляться.
Вооружен он был до зубов, предусмотрел почти все. И тем не менее кагэбэшники застали его врасплох, когда он спал.
Они сумели проникнуть в его жилище и, вытащив бесшумно пистолет из-под его подушки, разбудили.
— Вставайте, Котенкин. Приехали, — саркастично проговорил майор КГБ Селезнев, когда на Людоеда во сне надели и защелкнули наручники.
— А, что? — выпучив глаза, заорал Людоед, когда понял, что его песенка спета.
Изловчившись, он лежа попытался нанести удар ногой в челюсть одному из оперативников, но промахнулся. Кагэбэшники (а их было семь человек!) налегли на него и, применив болевые приемы, «успокоили».
— Не дергайтесь, Игорь Александрович, бесполезно.
— Да, да, вы правы, — мрачно проговорил Людоед. — Но дайте мне одеться, ведь на улице зима.
— Оденьте его, — распорядился майор. — Но без фокусов! — грозно предупредил он, когда Котенкин, одетый, стоял перед ним в наручниках.
— Да нет, что вы, — неожиданно добродушно улыбнулся Людоед. — Я знаю, что такое КГБ и, с одной стороны, даже уважаю вас за интеллект и профессионализм.
«Ну и ну, что только не приходится слышать», — подумал про себя майор Селезнев.
Когда Котенкин был одет и обут почти полностью, он вежливо спросил: «Но шапку-то мне можно надеть, надеюсь?»
— Да, да, конечно, — произнес Селезнев, рассматривая знатную коллекцию книг на стеллажах.
Котенкин, сунув руки в наручниках под шапку, быстро выхватил пистолет. Никто не ожидал такого сюрприза.
Первым делом он выстрелил в лампочку, а потом в кромешной тьме начал стрелять по оперативникам.
— Стрелять только по ногам! — закричал Селезнев своим оперативникам. — Его надо взять живым!
Дико заорав, Людоед в зверином прыжке пробил стекло и выпрыгнул на улицу.
Началась беспорядочная стрельба и погоня. Людоед бежал быстро, но не панически, а осмысленно, по системе «маятника», то влево, то вправо. Ни одна из пуль не задела его.
И когда ему оставались до лесополосы считанные метры, молодой оперативник, перворазрядник по бегу, начал настигать его.
Людоед резко повернулся и почти в упор выстрелил в лейтенанта.
Тот, неловко взмахнув руками, словно балансировал на канате, рухнул на землю.
Котенкин нажал еще раз на курок, но выстрела не послышалось.
«Все, — пронеслось у него в голове, — теперь мнe крышка!»
Но хатэоэшники, увидев упавшего парня, больше не стали преследовать Людоеда, тем более что ему удалось-таки нырнуть в спасительный для него зеленый океан.
— Он жив?! — спросил задыхаясь и обливаясь потом подбежавший Селезнев. Ему было жалко парня, к которому он питал отцовские чувства, но больше всего он опасался генеральского гнева, так как за срыв операции по всей строгости будут спрашивать с него.
— Славик, сынок, ты жив?! — с надрывом проговорил майор.
— Ой, — простонал лейтенант, — плохо, плохо. — Он зажимал рукой рану в правом боку.
«Только бы не печень, только бы не печень», — пульсировала мысль в голове майора, когда парня на носилках заталкивали в машину «скорой помощи»…
Глава тридцать пятая
На следующий день после скудного завтрака с чудовищным скрежетом лязгнула массивная дверь, и в камеру, где сидел Виктор, вошел поджарый бледнолицый милиционер с острым выпирающим кадыком и зачитал фамилии кандидатов для отправки в СИЗО, среди которых значился и Осинин.
Надо заметить, что процесс транспортировки арестантов в тюрягу в России очень долгий и утомительный. Многие подследственные встречают кретинские мероприятия администрации тюрьмы в штыки и с ненавистью. Каждый выражает свой протест по-своему, в силу характера или темперамента, а ведь недовольство и протест, слившиеся воедино, превращаются в конце концов иногда в бунт или мятеж.
Многие хозяева не хотят понять этого или просто по хамской своей привычке пренебрегают здравым смыслом и предостережениями кумовок о назревающем бунте.
Прежде чем попасть в тюрьму на вожделенную шконку или нары с матрацем, подушкой и серо-белой прохлорированной в желтых подтеках, а то и порванной в нескольких местах, дышащей на ладан простынею, надо отсидеть два или три часа в нескольких холодных и сырых боксах без воды и туалета, и сидеть тихо и без писка, словно мышка, иначе, не ровен час, какой-нибудь вертухай может выдернуть возмущенного клиента и надавать по ребрам длинным (почти двадцатисантиметровым) и толстым тюремным ключом.
Затем, после подобной психологической экзекуции, арестантов выводили по одному и грубо зашвыривали, словно мешки с картошкой, в машину (в так называемый «воронок») с решетками, чем-то напоминавшую огромную собачью конуру, так что ни вздохнуть, ни охнуть было невозможно.
Обычно «воронок» забивали до отказа, так что переполненный автобус казался полупустым по сравнению с тюремным фургоном.
Очень тяжело находиться в подобных «комфортабельных» кутузках-кибитках летом в сорокаградусную жару — от неимоверной жары и спертого воздуха в раскаленном от солнца железном ящике «разрывало» голову и часто происходили тепловые удары, а если, не дай боже, сердечник попадал в подобный фургон, то шансов выйти живым из него было не так уж много.
Но на этом злоключения бедолаг не кончались — в тюрьме могли еще промарьяжить несколько часов в боксиках, а потом водить на комиссию и засовывать стеклянные трубочки в анальные отверстия на предмет обнаружения Дизентерии, затем наголо стричь машинкой голову, лобок, а потом этой же машинкой состричь усы.
Затем арестантов вели в прожарку и баню. В прожарке всю одежду подследственных изымали и закладывали в огромные барабаны с высокой температурой (администрация панически боялась вшей, тараканов, блох и всякой прочей нечисти, которую заносили на своем теле бичи — эти распространители всякой заразы и, конечно же, чумы, холеры и СПИДа).
В бане долго замываться не давали — пять-десять минут, и пошел. На очереди — следующая ватага, жаждавшая очищения.
Лишь к утру заключенные попадали в камеры измотанные и голодные.
Осинин, зная по своему горькому опыту о всех злоключениях и кознях, которым подвергались заключенные во время этапирования в тюрьму, приготовился ко всему худшему, и, странное дело, благодаря своей психологической подготовленности он легко и с юмором преодолел весь конвейер этих пренеприятных процедур.
Привычка — вторая натура!
«Значит, я, как рецидивист, ко всему привык и все сношу безропотно? — сделал мрачное умозаключение Виктор. — До чего же я опустился?»
Осинин оказался прав. Его действительно снова опустили на дно жизни — в прямом и переносном смысле — поместили почему-то в огромную сырую камеру в подвальном помещении, хотя на других этажах камеры были сухие и теплые. В ней собрался весьма своеобразный сброд — сексуальные гангстеры, штопорилы и дебоширы.
Один южанин, бывший солдат — «дед», У которого кончался срок службы в армии, изнасиловал молодого солдата и привлекался теперь по ст. 121 УК РСФСР. Второй, московский студент, наоборот, был застигнут врасплох, когда сам отдавался добровольно темнокожему сокурснику.
Но больше всего вызывал омерзение забитый, небритый мужчина в засаленной одежде. Он изнасиловал двенадцатилетнюю дочь своей сожительницы.
Находиться в камере ему было несладко. Все смотрели на него с презрением, словно на грязную собаку, никто с ним не общался. Само собой, с молчаливого решения всей камеры он сидел около толчка, убирал его, подметал и мыл полы, то есть дежурил за всех.
— Ты чего, сука, разоспался? — орал обычно на него один хулиганистый малый. — Я тебе сейчас метелку в задницу воткну.
Камера ржала, то ли из подхалимства и страха, то ли над трагикомизмом положения, потому как мужичишка вскакивал, словно ошпаренный, хватался то за метлу, то за тряпку и «вылизывал» и без того чистый кафельный пол.
Осинина встретили настороженно, хмуро и с опаской, а когда узнали, что он изрезал их земляков, то многие смотрели на него с ненавистью. Таким образом он оказался первое время в своеобразном вакууме, но через некоторое время в камеру кинули двоих кавказцев — одного за убийство, другого за разбой, и Виктор, чтобы упрочить свое положение, вынужден был взять их к себе в кенты, как-никак земляки. Через некоторое время в камере был наведен порядок — никого не обижали, ни у кого ничего не отбирали, а местные бакланы стали теперь заискивать перед Виктором.
Прошло уже более двух недель, а Виктора никто никуда не вызывал. Всем ясно, что хуже неизвестности и неопределенности для человека нет ничего.
И вообще, пожалуй, самое трудное время для зэка — это период следствия до суда.
— Быстрее бы зона, быстрее бы дали срок! — одно и то же желание западает в душу почти каждого подследственного, за исключением, конечно, бывалых рецидивистов, которые с точностью до месяца вычисляют сами себе или соседу по шконке срок по соответствующей статье уголовного кодекса, который знают назубок. Они, эти лагерные волки, ничуть не печалятся, ни о чем не думают и веселятся словно дети. Никто их, как правило, не интересует и не беспокоит. Обычно это люди без семьи и крова, от которых отказались родители и жены.
Виктор это наблюдал не раз и поражался тому, как мог человек приспособиться к этим человеческим джунглям, в которых чувствовал себя, словно зверь в лесу, словно зоновский барак являлся вовсе и не лагерем, а самой обычной общагой.
"Что бы это могло значить? — мучительно ломал голову Виктор, когда бил тусовки по камере. — Ведь мой следователь, такой доброжелательный и порядочный, пообещал устроить мне свиданку с Тоней и уже давно должен был меня вызвать. Тут что-то не так".
Тогда он сел и написал заявление своему следователю, чтобы тот немедленно вызвал его на прием.
Глава тридцать шестая
Через несколько дней, когда Осинин, измученный безысходностью положения и неизвестностью, завалился спать на шконку прямо в одежде, он услышал сквозь полудрему:
— Осинин!
— Виктор Александрович! — вскочил он быстро с койки.
— На выход.
Его провели по нескольким однообразным коридорам и, наконец, привели в пустой кабинет, в котором стол и стулья были наглухо привинчены к полу.
— Следователь скоро придет, — заявил ему пупкарь.
Через несколько минут вошел смуглый мужчина с грубо вытесанными чертами лица.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — удивился Виктор.
— Я ваш новый следователь.
Осинина словно обухом ударило. Он сразу понял, что его дела плохи.
— А где мой прежний следователь?
— Перевели, — черство проговорил смуглолицый.
— Почему?
— Так надо. Вы какой раз привлекаетесь к уголовной ответственности, молодой человек? — враждебно посмотрел следователь на Виктора.
«Из идейных», — пронеслась в голове мысль у Осинина.
— Второй раз.
— Нет, третий, — ядовито произнес чиновник, — а «крытку» забыли? Так почему вы скрыли это от следователя?
— А какое это имеет значение? Ведь для следствия важен сам факт события, вещественные доказательства и показания свидетелей.
— А вы грамотный. Прямо юрист. В нашем деле все имеет значение. Прежде всего, мы учитываем личность человека, обстоятельства, при которых совершено преступление, и его мотивы.
Следователь еще долго бы изрекал Осинину прописные юридические истины, но зазвонил телефон.
— Да, так точно, Игорь Петрович, скоро закончу. Вы не сможете дать санкцию? Почему? А, а, понятно, понятно, — угодливо заулыбался следователь. — Борис Семенович звонил? Хорошо, я скоро буду. Итак, Осинин, мне с вами некогда церемониться, я принес постановление о возбуждении против вас уголовного дела по ст. 108 ч. II и 206 ч. III УК РСФСР. Распишитесь.
— Что? На каком основании?
— На том основании, что прежний следователь неправильно квалифицировал ваши действия и инкриминировал вам не ту статью, какая полагается. Вы что, не могли без ножа обойтись?
— А что, меня должны убивать, а я должен стоять, сложа руки? Ведь в деле есть показания милиционера, который видел, как на меня нападали хулиганы.
— Это вы хулиган, Осинин, и к тому же рецидивист! Я буду добиваться для вас 24-й статьи. Все, мне некогда. Подписываете?! Еще раз спрашиваю.
— Нет, — твердо проговорил Осинин.
— Хорошо. Так и запишем: от подписи отказался, — крепко сжав зубы, процедил следователь. — Увести!
«Как переменчива судьба, — тягостно размышлял Осинин, когда шел назад в камеру, заложив руки за спину, как это полагалось по тюремному уставу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30