— подвалила одна из дам легкого поведения к Валдаеву.
— Нет, не похожа, — буркнул он.
— Ну, если твоя сучка продинамит, заходи.
Элла не продинамила. Она появилась минута в минуту.
— Это вам, — протянул он ей цветы.
— Очень романтично, — сказала она и взяла его под локоть.
Валдаев никогда не был любителем кабаков и баров. Для него ощутимо в их дымной сигаретной атмосфере сгущались грубая агрессия и похотливые устремления. Он не любил кабацкую публику — довольных собой и жизнь здоровяков с золотыми цепями, белокурых кукол в мини юбках. Правда, он не прочь был отведать хороший обед в ресторане и нередко позволял себе это — денег аномальная тематика на это пока давала.
Но не гулять же с дамой по реставрируемым московским улочкам и не кормить ее эскимо. Поэтому он сразу предложил ей зарулить в ближайший бар. И она с готовностью согласилась.
Что было в тот вечер? Подробности не слишком долго задержались в его памяти — что они заказывали в баре, какая музыка там звучала. Но зато он прекрасно помнил слова, которые говорил ей. Он даже помнил свои мысли и мог пройти по следам своих тогдашних душевных порывов.
С ней сразу все пошло легко. Не так часто Валдаев встречал людей, при общении с которыми он не терялся, не краснел, не изнывал от необходимости острить, вести умную беседу. В общем, людей, с которыми можно хорошо поговорить, а то и помолчать.
Они быстро и просто, без брудершафтов и прочих пошлостей, перешли на «ты». Через полчаса ему казалось, что Эллу он знает давным-давно. И как-то естественно, само собой, за бокалом легкого итальянского вина получилось то, что Валдаев так обожал, — душевное человеческое общение. Это большая роскошь в наше время — выкладывать про себя что-то свое личное в надежде на то, что это интересно собеседнику, в надежде на понимание, а то и на сочувствие. Это опасная тропа. Здесь слишком близка пропасть конфуза. Здесь по пятам идет вечный страх людей склада Валдаева — показаться дураком и слюнявым ничтожеством.
Элла была подкупающе искренна. И вместе с тем напориста. Она хотела знать все о собеседнике. Она относилась к людям, которые обожают ставить точки над "i", любят расставлять акценты. Поэтому разговор с ней немножко походил на допрос.
— Сам из Москвы? — спросила она.
— Если бы. Из глубинки. В Москву еще в детстве сослан. У бабушки жить.
— И бабушка?
— Она умерла.
— Извини… А что закончил?
— МГУ.
— А я медицинский, — Элла отхлебнула коктейль и поудобнее устроилась на мягком стуле, провела наманикюренным ногтем по расплескавшейся на полировке стола жидкости — получилась едва видимая прямая линия. — Три года назад.
— Ты больше на студентку похожа.
— Льстишь. Я уже старая дева, — улыбнулась она. — Знаешь, грезила клятвой Гиппократа. Врачебные подвиги манили. Это кому надо?
— Кому-то надо.
— Никому ничего не надо, — она махнула рукой. — Работала в поликлинике. Деньги — сам понимаешь, какие. Вспомнила, что владею английским без словаря. И компьютером. Устроилась в фирму. Повезло мне сильно.
— Денег много платили?
— Не в этом счастье… Шеф голубой попался.
— И…
— Не понимаешь? Ему девочки не нужны были. Так что я еще могла побыть романтичной барышней. Пока фирма не сгорела.
— А сейчас?
— Подрабатываю в одной клинике… А ты, значит, журналист.
— Он самый.
— Криминальная эротика?
— Инопланетные новости. Вести с фронтов борьбы с барабашками. Сообщения с передовых шабашей.
— Понятно. Шизуха.
— Верно. Как мой шеф говорит, шизуха, порнуха и чернуха — три кита современной журналистики.
— И что — с детства писал об этом?
— Нет. До тарелок в одной крупной газете был обозревателем по детскому воспитанию и по моральным проблемам семьи.
— Специалист?
— Да какой специалист? Ни шиша не понимал я в этих семейных проблемах. И в воспитании. Знаешь, моими статьями зачитывались старые ведьмы и молодые вертихвостки Я получал пачки писем от них, некоторые были исповедальные. Сперва отвечал, потом плюнул, зная, что от любимца публики до ее врага — один шаг.
— А теперь пишут?
— Еще как. Большей частью шизофреники, общающиеся с Сириусом посредством пейджера.
— В общем, жизнь у тебя содержательная, — улыбнулась Элла.
— Да вообще не жалуюсь, — он смутился, поняв, что опять начинает говорить лишнее.
— Ты не женат. Живешь в пустой квартире. Обожаешь порядок, — перечисляла Элла. — Правильно?
— Правильно.
— Разведен?
— Разведен, — вздохнул Валдаев.
— Жена убежала с «новым русским», прихватив дочку.
— Почти. Только не дочку, а сына. Что, на лице написано?
— Написано, — засмеялась она.
Он отвел глаза, внутренне зажавшись, но она положила свою узкую ладонь на его мягкую, давно не знавшую физической работы и редко державшую что-то тяжелее, чем авторучка, руку.
— Не обижайся, — от ее улыбки теперь исходило тепло. — Я не люблю боровов на «Фордах». Это нестандартно?
— Действительно.
— Надо идти против толпы. Хотя бы в душе…
В общем и целом вечер удался на славу. Они засиделись в баре. Потом шли по ночному, сверкающему огнями элитах магазинов столичному центру. В этом сверкании было что-то от сияния дорогих елочных игрушек. И Валдаев ощущал, будто вместе с Эллой оказался внутри такой игрушки — необычайно сложной, наполненной звуками, людьми. В городе сейчас не ощущалось обычной его враждебности. И настроение в этот прекрасный, теплый вечер у Валдаева было несвойственно ему приподнятое и вместе с тем привычно мечтательное. И внутри жило ожидание чуда. Но чуда не произошло.
— Спасибо за прекрасный вечер, — улыбнулась Элла дверей ее квартиры.
— Спасибо и тебе, — он замялся. В нем была надежд что она скажет — заходи. Но она сказала еще раз:
— Спасибо, Валера, — а потом добавила:
— До свидания.
Он мысленно обругал себя болваном и набрал воздух чтобы напроситься на кофе. Но не напросился. Его воля теперь походила на муху, попавшую в клей. Эта воля трепыхнулась, пытаясь воспарить из этого клея неуверенности вершинам наглости, где все можно, где живут сила и самоуверенность и где просто и беззаботно овладевают женским расположением. Но его вновь ржавыми кандалами сковала мысль, которая посещала его обычно: с такой девушкой так не поступают.
— Мы еще увидимся, — мягко произнесла Элла и провела ладонью по его щеке, от чего сердце подпрыгнуло в его груди. — Как-нибудь, когда буду посвободнее, — добавила она, и было ясно — сказано для того, чтобы показать: ловить, мальчик, тебе нечего.
— Да, обязательно, — сбиваясь, произнес он. — Да… Я позвоню.
Дверь захлопнулась, сразу отрезав его от праздника.
Он вздохнул и сбежал по лестнице вниз. Ладно, ничего, без особого успеха успокаивал он себя Главное, это был его вечер. Ему было хорошо. И не беда. что не было продолжения. Наоборот, постельная вторая серия все бы испортила. Перешагнув через эту грань, он бы сразу, как бывало не раз, утонул бы в тине взаимоотношений, взаимопретензий, постепенно связь стала бы тягостной. Элла сказала — еще увидимся. Вежливо, тактично , таким тоном, который говорит о бессмысленности нового свидания. Ну и ладно. Он сказал — позвоню. И знал, что не позвонит. Ему не хочется слышать, как на той стороне провода зевают и вежливо что-то отвечают. Нет, проехали. Элла была еще одним прекрасным силуэтом, мелькнувшим окном мчащейся в неизвестном направлении по сумеречной дороге машины его судьбы. Силуэт, скрывшийся за поворотом. Лучше забыть, отбросить…
Забыть? Он знал, что воспоминания об этом вечере будут остро болеть еще не одну неделю. Да еще периодически напоминать о себе, долго-долго, постепенно затухая. Добираться на метро в этот поздний час у него не было ни сил, ни желания. Он поймал такси. Машина высадила о недалеко от дома.
Сверху накрапывал мелкий дождик. Апрель в этом году выдался дождливым.
Он наподдал ногой пустую банку из-под пепси-колы и неторопливо пошел в направлении собственного дома. Идти было метров сто.
Тут его чуть не сшиб вылетевший из-за поворота от улицы синий «Форд». Машина тормознула, обрызгала Валдаева водой из лужи. Водитель — бычешеий детина с раздавленным носом и лицом, выражающим злую целеустремленность, — приспустил стекло и рыкнул:
— Куда прешь, хрен лысый?
— Я, кстати, по своему двору иду, — полуоправдательно-полувозмущенно произнес Валдаев.
— Кого-кого ты на хер послал?
— Да брось ханурика, — сказал второй «добрый молодец» — размерами похлипче, с длинным носом и чубом, падающим чуть ли не на глаза. — Доходяга сам сдохнет. — Живи, падла, — бычешеий наддал газу. Валдаев перевел дыхание. Его опять опустили на землю.
Показали, что все его внутренние переживания и терзания — далеко не весь мир. А весь мир — это если бы его отвозили сейчас по асфальту и переломали ребра тяжелыми башмаками стоимостью двести баксов. Если бы его отделали просто так, по прихоти двоих из сонма непостижимо нежити, с которыми он вынужден делить город.
— Твари, — прошептал он, пытаясь нормализовать дыхание.
И тут внутри все обмерло. Его огорошила мысль много стало таких вот типов и ситуаций. «ОН обратил тебя внимание», — вспомнил Валдаев слова сатанистки.
Нет, чушь все это!
— Чушь! — воскликнул он, самого себя пытаясь убедить в этом.
— Да будете вы прокляты до третьего колена! Да падет на вас ненависть всепрощающего Господа нашего!
Абонент на том конце провода тараторил пулеметом. понимая, что долго его слушать не будут. Свой злобный, отчаянный задор он должен был успеть выплеснуть на голову собеседника.
— Да изъедят вас язвы и…
Дослушивать Валдаев не стал. Бросил трубку. Натянуто улыбнулся.
— Чего там? — спросила Нонна.
— Да вот, прокляли нас, — пожал он плечами.
— Кто еще?
— Голубые братья.
— Это чья статья? Сергеева?
— Сергеева. Не нравится им, как он их описал. Его бы и проклинали, маньяки религиозные. Я при чем?
— Не бойся. Это не смертельно, — успокоила Нонна. — Но неприятно. Энергетический удар.
— И что?
— А ничего, — отмахнулась Нонна. — Три дня попринимаешь контрастный душ. И все как рукой снимет.
— А если не снимет?
— Тогда придешь ко мне, Я тебе за пару сеансов всё сниму. Кроме одежды, конечно, — улыбнулась она. В кабинет зашел ответственный секретарь.
— Во мужики и леди, новая газета. Еще типографской краской пахнет, — он с тяжелым стуком бросил на стол пачку газет. Это запас для архива, раздачи авторам и гостям. — Смотри, как тебя подали, — гордо кинул он Валдаеву. Тот взял газету и оторопел.
На первой полосе был коллаж — фотография красотки, то ли манекенщицы, то ли голливудской актриски, ее голову украшала шапка Мономаха, нога опиралась на земной шар. И аршинными буквами было написано: «Я знаю рецепт решения всех земных проблем», — утверждает Королева Космоса.
Валдаев открыл газету на материале о Королеве Космоса — той самой, которая на заседании. «Прогрессора» убеждала немедленно строить ангары для инопланетян и несла околесицу о зернах размером с булку. Статья распухла раза в полтора благодаря стараниям главного редактора. Всю иронию, весь сарказм, которые вложил Валдаев в материал, как волной смыло. Зато нанесло тяжелую, как печать райкома КПСС, категоричность, основательность, директивность. Выходило, что Королева Космоса настоящая. Весь маразм про ангары исчез, зато появилось безумные призывы обратить внимание на предлагаемые новейшие технологические решения, способные привести истерзанную криминалом страну к процветанию. Получилась чудовищная ахинея.
Пока Валдаев, скапливая ядовитую слюну, читал статью, главный редактор появился собственной персоной. В новом костюме, движения неторопливые. В руке — дымящаяся трубка.
— Ну как, материал читаешь? — осведомился он.
— Уже прочитал, — буркнул автор.
— Доволен?
— Нормально.
— Материальчик-то жидковатенький был. Пришлось поработать с ним. Основательно поработать.
— Спасибо, — в это слово Валдаев попытался вложить иронии.
— Надо чутче к слову относиться, — сел Сомин на любимого конька. — Грамотешки то у тебя, Валдаев, не хватает. Ох не хватает.
Валдаев стиснул зубы. В нем поднималась волна раздражения. Ему вдруг неудержимо захотелось закатить сцену разобрать, как именно главред «облагородил» материал. И кого грамотешки не хватает… А еще захотелось сделать что-то эдакое — например, шарахнуть компьютером об пол и кинуть в Сомина «дипломатом». Будто какая-то волна те кала Валдаева к действию…
Он замер, с ужасом понимая, что действительно толь что способен был на что-то подобное.
Он покрылся на миг потом. Каково это — когда в те рвется наружу другой человек?! Какой человек? Может монстр?
Валдаев закусил губу. В голове просветлело. Ох, да черт с ним, с материалом! Все равно вышел не под его фамилией а под псевдонимом.
— Нас тут голубые братья проклинали, — переведя дух с деланным спокойствием произнес он.
— Какие братья? — живо заинтересовался Сомин. Валдаев рассказал.
— В следующий номер отпор им — строк на сто. И по-наглее. Побесцеремоннее! — шеф прищелкнул пальцами.
— Сделаем, — вздохнул Валдаев.
— Читают нас люди. Авторитетом пользуемся. Даже звонят, — удовлетворенно закончил шеф. — Кстати, о сатанистке твоей опять письма пошли. Подумай, может, её как-то закрутить там, — он сделал замысловатое движение рукой с дымящейся трубкой.
— Как закрутить?
— Придумай что-то, — довольно заулыбался шеф, будто сообщая интимный секрет.
— Врать неприлично.
— Мы же живем в виртуальном мире, — встрял ответственный секретарь. — Все давно уже перестали понимать где вранье, а где правда.
— Во-во, — поддержал главред. — Так что не бойся.
— Не буду, — произнес Валдаев.
Главред затянулся из трубки, пустил дым и отбыл из кабинета. Не ушел, а отбыл — плавно, как пассажирский лайнер на волнах.
— Фактурный мужик, — негромко произнесла ему вслед Нонна.
— Да уж, — с отвращением произнес Валдаев.
— Одно плохо — мудак полный…
Нонна в выражениях никогда не стеснялась.
— Ладно, я поехал. Нужно гонорары собрать у конкурентов, — сказал Валдаев.
И отправился в путешествие по Москве за деньгами. За последние дни у него вышли две статьи в разных газетах, да еще за старые публикации обещали гонорар.
Добрался он до своего района часов в шесть вечера. Залгавшись о превратностях судьбы, он подходил к подъезду, и вдруг — резкий удар в спину. Валдаев покачнулся и быстро обернулся…
— У, нервный стал, — насмешливо произнесла она, потирая ладонь.
— Ты откуда? — Валдаев перевел дух.
— Из лесу, вестимо, — сказала сатанистка. — Тебя жду.
— Где ты мой адрес взяла?
— В редакции сказали. Главный редактор. — Во дурак.
— Ты что, зайчик, не рад? — Наташа прижалась к нему грудью. — Пригласил бы даму в дом.
— Уж тебя не пригласишь… Пошли.
Он провел ее в свою квартиру, кляня себя за слабоволие. Нужно было дать ей от ворот поворот, но, как всегда, он не умел никогда ни отказывать, ни гнать к чертям, когда это было надо. Такие люди созданы, чтобы на их шее с удобством комфортабельно, со вкусом ездить.
Наташа по-хозяйски, с ногами устроилась в любимом кресле Валдаева и осведомилась:
— Чай, кофе?
— Это ты предлагаешь? — спросил Валдаев, сдерживая раздражение.
— Спрашиваю, что ты мне предложишь.
— А что ты хочешь?
— Травки.
— Не, ну ты вообще…
— Ага, — довольно захохотала она. — У тебя жарко. Она стянула свитер, под которым ничего не было.
— За свою невинность не опасаюсь. Ты, зайчик, импотент.
Он опешил, не нашелся что ответить. Она, зевнув, потянулась, от чего груди заходили весьма соблазнительно, и велела:
— Тащи чай.
Валдаев нахмурился, опять хотел кинуть что-нибудь уничижительное. Но лишь отправился заваривать чай, раздумывая, что есть в комнате такого, что может по простоте душевной стянуть Наташа. Вроде, кроме «ноутбука» и дискет с материалами ничего ценного, что можно легко унести с собой, нет. Он вообще не терпел ценных вещей.
Он заварил в заварном чайнике английский чай, поставил его на поднос вместе с чайником «Мулинекс», извлек из холодильника варенье и печенье.
Наташа нежилась в кресле, так и не подумав натянуть свитер. Валдаев поставил поднос на столику кресла. Разлил чай по чашкам.
— Да, — кивнула Наташа, беря чашку. — Чай жидок. Зато хозяин русский.
— Сама придумала?
— Поговорка, лысенький. Поговорка… Вообще, ты правда русский?
— Правда.
— Из Москвы?
— В Оренбургской области родился.
— Лимитчик, — всплеснула сатанистка руками. — Отпад!
— Я с двенадцати лет в Москве, — вдруг обиделся на лимитчика Валдаев и с досадой подумал, что втягивается в идиотский разговор, начинает опять оправдываться. Он зло осведомился:
— Тебе вообще чего?
— Пришла права заявить.
— Чего?
— Ты теперь за меня отвечаешь?
— Это еще что за новости?
— А то… Ославил меня на весь свет. Может, меня убьют теперь.
— Ты же сама напросилась!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Нет, не похожа, — буркнул он.
— Ну, если твоя сучка продинамит, заходи.
Элла не продинамила. Она появилась минута в минуту.
— Это вам, — протянул он ей цветы.
— Очень романтично, — сказала она и взяла его под локоть.
Валдаев никогда не был любителем кабаков и баров. Для него ощутимо в их дымной сигаретной атмосфере сгущались грубая агрессия и похотливые устремления. Он не любил кабацкую публику — довольных собой и жизнь здоровяков с золотыми цепями, белокурых кукол в мини юбках. Правда, он не прочь был отведать хороший обед в ресторане и нередко позволял себе это — денег аномальная тематика на это пока давала.
Но не гулять же с дамой по реставрируемым московским улочкам и не кормить ее эскимо. Поэтому он сразу предложил ей зарулить в ближайший бар. И она с готовностью согласилась.
Что было в тот вечер? Подробности не слишком долго задержались в его памяти — что они заказывали в баре, какая музыка там звучала. Но зато он прекрасно помнил слова, которые говорил ей. Он даже помнил свои мысли и мог пройти по следам своих тогдашних душевных порывов.
С ней сразу все пошло легко. Не так часто Валдаев встречал людей, при общении с которыми он не терялся, не краснел, не изнывал от необходимости острить, вести умную беседу. В общем, людей, с которыми можно хорошо поговорить, а то и помолчать.
Они быстро и просто, без брудершафтов и прочих пошлостей, перешли на «ты». Через полчаса ему казалось, что Эллу он знает давным-давно. И как-то естественно, само собой, за бокалом легкого итальянского вина получилось то, что Валдаев так обожал, — душевное человеческое общение. Это большая роскошь в наше время — выкладывать про себя что-то свое личное в надежде на то, что это интересно собеседнику, в надежде на понимание, а то и на сочувствие. Это опасная тропа. Здесь слишком близка пропасть конфуза. Здесь по пятам идет вечный страх людей склада Валдаева — показаться дураком и слюнявым ничтожеством.
Элла была подкупающе искренна. И вместе с тем напориста. Она хотела знать все о собеседнике. Она относилась к людям, которые обожают ставить точки над "i", любят расставлять акценты. Поэтому разговор с ней немножко походил на допрос.
— Сам из Москвы? — спросила она.
— Если бы. Из глубинки. В Москву еще в детстве сослан. У бабушки жить.
— И бабушка?
— Она умерла.
— Извини… А что закончил?
— МГУ.
— А я медицинский, — Элла отхлебнула коктейль и поудобнее устроилась на мягком стуле, провела наманикюренным ногтем по расплескавшейся на полировке стола жидкости — получилась едва видимая прямая линия. — Три года назад.
— Ты больше на студентку похожа.
— Льстишь. Я уже старая дева, — улыбнулась она. — Знаешь, грезила клятвой Гиппократа. Врачебные подвиги манили. Это кому надо?
— Кому-то надо.
— Никому ничего не надо, — она махнула рукой. — Работала в поликлинике. Деньги — сам понимаешь, какие. Вспомнила, что владею английским без словаря. И компьютером. Устроилась в фирму. Повезло мне сильно.
— Денег много платили?
— Не в этом счастье… Шеф голубой попался.
— И…
— Не понимаешь? Ему девочки не нужны были. Так что я еще могла побыть романтичной барышней. Пока фирма не сгорела.
— А сейчас?
— Подрабатываю в одной клинике… А ты, значит, журналист.
— Он самый.
— Криминальная эротика?
— Инопланетные новости. Вести с фронтов борьбы с барабашками. Сообщения с передовых шабашей.
— Понятно. Шизуха.
— Верно. Как мой шеф говорит, шизуха, порнуха и чернуха — три кита современной журналистики.
— И что — с детства писал об этом?
— Нет. До тарелок в одной крупной газете был обозревателем по детскому воспитанию и по моральным проблемам семьи.
— Специалист?
— Да какой специалист? Ни шиша не понимал я в этих семейных проблемах. И в воспитании. Знаешь, моими статьями зачитывались старые ведьмы и молодые вертихвостки Я получал пачки писем от них, некоторые были исповедальные. Сперва отвечал, потом плюнул, зная, что от любимца публики до ее врага — один шаг.
— А теперь пишут?
— Еще как. Большей частью шизофреники, общающиеся с Сириусом посредством пейджера.
— В общем, жизнь у тебя содержательная, — улыбнулась Элла.
— Да вообще не жалуюсь, — он смутился, поняв, что опять начинает говорить лишнее.
— Ты не женат. Живешь в пустой квартире. Обожаешь порядок, — перечисляла Элла. — Правильно?
— Правильно.
— Разведен?
— Разведен, — вздохнул Валдаев.
— Жена убежала с «новым русским», прихватив дочку.
— Почти. Только не дочку, а сына. Что, на лице написано?
— Написано, — засмеялась она.
Он отвел глаза, внутренне зажавшись, но она положила свою узкую ладонь на его мягкую, давно не знавшую физической работы и редко державшую что-то тяжелее, чем авторучка, руку.
— Не обижайся, — от ее улыбки теперь исходило тепло. — Я не люблю боровов на «Фордах». Это нестандартно?
— Действительно.
— Надо идти против толпы. Хотя бы в душе…
В общем и целом вечер удался на славу. Они засиделись в баре. Потом шли по ночному, сверкающему огнями элитах магазинов столичному центру. В этом сверкании было что-то от сияния дорогих елочных игрушек. И Валдаев ощущал, будто вместе с Эллой оказался внутри такой игрушки — необычайно сложной, наполненной звуками, людьми. В городе сейчас не ощущалось обычной его враждебности. И настроение в этот прекрасный, теплый вечер у Валдаева было несвойственно ему приподнятое и вместе с тем привычно мечтательное. И внутри жило ожидание чуда. Но чуда не произошло.
— Спасибо за прекрасный вечер, — улыбнулась Элла дверей ее квартиры.
— Спасибо и тебе, — он замялся. В нем была надежд что она скажет — заходи. Но она сказала еще раз:
— Спасибо, Валера, — а потом добавила:
— До свидания.
Он мысленно обругал себя болваном и набрал воздух чтобы напроситься на кофе. Но не напросился. Его воля теперь походила на муху, попавшую в клей. Эта воля трепыхнулась, пытаясь воспарить из этого клея неуверенности вершинам наглости, где все можно, где живут сила и самоуверенность и где просто и беззаботно овладевают женским расположением. Но его вновь ржавыми кандалами сковала мысль, которая посещала его обычно: с такой девушкой так не поступают.
— Мы еще увидимся, — мягко произнесла Элла и провела ладонью по его щеке, от чего сердце подпрыгнуло в его груди. — Как-нибудь, когда буду посвободнее, — добавила она, и было ясно — сказано для того, чтобы показать: ловить, мальчик, тебе нечего.
— Да, обязательно, — сбиваясь, произнес он. — Да… Я позвоню.
Дверь захлопнулась, сразу отрезав его от праздника.
Он вздохнул и сбежал по лестнице вниз. Ладно, ничего, без особого успеха успокаивал он себя Главное, это был его вечер. Ему было хорошо. И не беда. что не было продолжения. Наоборот, постельная вторая серия все бы испортила. Перешагнув через эту грань, он бы сразу, как бывало не раз, утонул бы в тине взаимоотношений, взаимопретензий, постепенно связь стала бы тягостной. Элла сказала — еще увидимся. Вежливо, тактично , таким тоном, который говорит о бессмысленности нового свидания. Ну и ладно. Он сказал — позвоню. И знал, что не позвонит. Ему не хочется слышать, как на той стороне провода зевают и вежливо что-то отвечают. Нет, проехали. Элла была еще одним прекрасным силуэтом, мелькнувшим окном мчащейся в неизвестном направлении по сумеречной дороге машины его судьбы. Силуэт, скрывшийся за поворотом. Лучше забыть, отбросить…
Забыть? Он знал, что воспоминания об этом вечере будут остро болеть еще не одну неделю. Да еще периодически напоминать о себе, долго-долго, постепенно затухая. Добираться на метро в этот поздний час у него не было ни сил, ни желания. Он поймал такси. Машина высадила о недалеко от дома.
Сверху накрапывал мелкий дождик. Апрель в этом году выдался дождливым.
Он наподдал ногой пустую банку из-под пепси-колы и неторопливо пошел в направлении собственного дома. Идти было метров сто.
Тут его чуть не сшиб вылетевший из-за поворота от улицы синий «Форд». Машина тормознула, обрызгала Валдаева водой из лужи. Водитель — бычешеий детина с раздавленным носом и лицом, выражающим злую целеустремленность, — приспустил стекло и рыкнул:
— Куда прешь, хрен лысый?
— Я, кстати, по своему двору иду, — полуоправдательно-полувозмущенно произнес Валдаев.
— Кого-кого ты на хер послал?
— Да брось ханурика, — сказал второй «добрый молодец» — размерами похлипче, с длинным носом и чубом, падающим чуть ли не на глаза. — Доходяга сам сдохнет. — Живи, падла, — бычешеий наддал газу. Валдаев перевел дыхание. Его опять опустили на землю.
Показали, что все его внутренние переживания и терзания — далеко не весь мир. А весь мир — это если бы его отвозили сейчас по асфальту и переломали ребра тяжелыми башмаками стоимостью двести баксов. Если бы его отделали просто так, по прихоти двоих из сонма непостижимо нежити, с которыми он вынужден делить город.
— Твари, — прошептал он, пытаясь нормализовать дыхание.
И тут внутри все обмерло. Его огорошила мысль много стало таких вот типов и ситуаций. «ОН обратил тебя внимание», — вспомнил Валдаев слова сатанистки.
Нет, чушь все это!
— Чушь! — воскликнул он, самого себя пытаясь убедить в этом.
— Да будете вы прокляты до третьего колена! Да падет на вас ненависть всепрощающего Господа нашего!
Абонент на том конце провода тараторил пулеметом. понимая, что долго его слушать не будут. Свой злобный, отчаянный задор он должен был успеть выплеснуть на голову собеседника.
— Да изъедят вас язвы и…
Дослушивать Валдаев не стал. Бросил трубку. Натянуто улыбнулся.
— Чего там? — спросила Нонна.
— Да вот, прокляли нас, — пожал он плечами.
— Кто еще?
— Голубые братья.
— Это чья статья? Сергеева?
— Сергеева. Не нравится им, как он их описал. Его бы и проклинали, маньяки религиозные. Я при чем?
— Не бойся. Это не смертельно, — успокоила Нонна. — Но неприятно. Энергетический удар.
— И что?
— А ничего, — отмахнулась Нонна. — Три дня попринимаешь контрастный душ. И все как рукой снимет.
— А если не снимет?
— Тогда придешь ко мне, Я тебе за пару сеансов всё сниму. Кроме одежды, конечно, — улыбнулась она. В кабинет зашел ответственный секретарь.
— Во мужики и леди, новая газета. Еще типографской краской пахнет, — он с тяжелым стуком бросил на стол пачку газет. Это запас для архива, раздачи авторам и гостям. — Смотри, как тебя подали, — гордо кинул он Валдаеву. Тот взял газету и оторопел.
На первой полосе был коллаж — фотография красотки, то ли манекенщицы, то ли голливудской актриски, ее голову украшала шапка Мономаха, нога опиралась на земной шар. И аршинными буквами было написано: «Я знаю рецепт решения всех земных проблем», — утверждает Королева Космоса.
Валдаев открыл газету на материале о Королеве Космоса — той самой, которая на заседании. «Прогрессора» убеждала немедленно строить ангары для инопланетян и несла околесицу о зернах размером с булку. Статья распухла раза в полтора благодаря стараниям главного редактора. Всю иронию, весь сарказм, которые вложил Валдаев в материал, как волной смыло. Зато нанесло тяжелую, как печать райкома КПСС, категоричность, основательность, директивность. Выходило, что Королева Космоса настоящая. Весь маразм про ангары исчез, зато появилось безумные призывы обратить внимание на предлагаемые новейшие технологические решения, способные привести истерзанную криминалом страну к процветанию. Получилась чудовищная ахинея.
Пока Валдаев, скапливая ядовитую слюну, читал статью, главный редактор появился собственной персоной. В новом костюме, движения неторопливые. В руке — дымящаяся трубка.
— Ну как, материал читаешь? — осведомился он.
— Уже прочитал, — буркнул автор.
— Доволен?
— Нормально.
— Материальчик-то жидковатенький был. Пришлось поработать с ним. Основательно поработать.
— Спасибо, — в это слово Валдаев попытался вложить иронии.
— Надо чутче к слову относиться, — сел Сомин на любимого конька. — Грамотешки то у тебя, Валдаев, не хватает. Ох не хватает.
Валдаев стиснул зубы. В нем поднималась волна раздражения. Ему вдруг неудержимо захотелось закатить сцену разобрать, как именно главред «облагородил» материал. И кого грамотешки не хватает… А еще захотелось сделать что-то эдакое — например, шарахнуть компьютером об пол и кинуть в Сомина «дипломатом». Будто какая-то волна те кала Валдаева к действию…
Он замер, с ужасом понимая, что действительно толь что способен был на что-то подобное.
Он покрылся на миг потом. Каково это — когда в те рвется наружу другой человек?! Какой человек? Может монстр?
Валдаев закусил губу. В голове просветлело. Ох, да черт с ним, с материалом! Все равно вышел не под его фамилией а под псевдонимом.
— Нас тут голубые братья проклинали, — переведя дух с деланным спокойствием произнес он.
— Какие братья? — живо заинтересовался Сомин. Валдаев рассказал.
— В следующий номер отпор им — строк на сто. И по-наглее. Побесцеремоннее! — шеф прищелкнул пальцами.
— Сделаем, — вздохнул Валдаев.
— Читают нас люди. Авторитетом пользуемся. Даже звонят, — удовлетворенно закончил шеф. — Кстати, о сатанистке твоей опять письма пошли. Подумай, может, её как-то закрутить там, — он сделал замысловатое движение рукой с дымящейся трубкой.
— Как закрутить?
— Придумай что-то, — довольно заулыбался шеф, будто сообщая интимный секрет.
— Врать неприлично.
— Мы же живем в виртуальном мире, — встрял ответственный секретарь. — Все давно уже перестали понимать где вранье, а где правда.
— Во-во, — поддержал главред. — Так что не бойся.
— Не буду, — произнес Валдаев.
Главред затянулся из трубки, пустил дым и отбыл из кабинета. Не ушел, а отбыл — плавно, как пассажирский лайнер на волнах.
— Фактурный мужик, — негромко произнесла ему вслед Нонна.
— Да уж, — с отвращением произнес Валдаев.
— Одно плохо — мудак полный…
Нонна в выражениях никогда не стеснялась.
— Ладно, я поехал. Нужно гонорары собрать у конкурентов, — сказал Валдаев.
И отправился в путешествие по Москве за деньгами. За последние дни у него вышли две статьи в разных газетах, да еще за старые публикации обещали гонорар.
Добрался он до своего района часов в шесть вечера. Залгавшись о превратностях судьбы, он подходил к подъезду, и вдруг — резкий удар в спину. Валдаев покачнулся и быстро обернулся…
— У, нервный стал, — насмешливо произнесла она, потирая ладонь.
— Ты откуда? — Валдаев перевел дух.
— Из лесу, вестимо, — сказала сатанистка. — Тебя жду.
— Где ты мой адрес взяла?
— В редакции сказали. Главный редактор. — Во дурак.
— Ты что, зайчик, не рад? — Наташа прижалась к нему грудью. — Пригласил бы даму в дом.
— Уж тебя не пригласишь… Пошли.
Он провел ее в свою квартиру, кляня себя за слабоволие. Нужно было дать ей от ворот поворот, но, как всегда, он не умел никогда ни отказывать, ни гнать к чертям, когда это было надо. Такие люди созданы, чтобы на их шее с удобством комфортабельно, со вкусом ездить.
Наташа по-хозяйски, с ногами устроилась в любимом кресле Валдаева и осведомилась:
— Чай, кофе?
— Это ты предлагаешь? — спросил Валдаев, сдерживая раздражение.
— Спрашиваю, что ты мне предложишь.
— А что ты хочешь?
— Травки.
— Не, ну ты вообще…
— Ага, — довольно захохотала она. — У тебя жарко. Она стянула свитер, под которым ничего не было.
— За свою невинность не опасаюсь. Ты, зайчик, импотент.
Он опешил, не нашелся что ответить. Она, зевнув, потянулась, от чего груди заходили весьма соблазнительно, и велела:
— Тащи чай.
Валдаев нахмурился, опять хотел кинуть что-нибудь уничижительное. Но лишь отправился заваривать чай, раздумывая, что есть в комнате такого, что может по простоте душевной стянуть Наташа. Вроде, кроме «ноутбука» и дискет с материалами ничего ценного, что можно легко унести с собой, нет. Он вообще не терпел ценных вещей.
Он заварил в заварном чайнике английский чай, поставил его на поднос вместе с чайником «Мулинекс», извлек из холодильника варенье и печенье.
Наташа нежилась в кресле, так и не подумав натянуть свитер. Валдаев поставил поднос на столику кресла. Разлил чай по чашкам.
— Да, — кивнула Наташа, беря чашку. — Чай жидок. Зато хозяин русский.
— Сама придумала?
— Поговорка, лысенький. Поговорка… Вообще, ты правда русский?
— Правда.
— Из Москвы?
— В Оренбургской области родился.
— Лимитчик, — всплеснула сатанистка руками. — Отпад!
— Я с двенадцати лет в Москве, — вдруг обиделся на лимитчика Валдаев и с досадой подумал, что втягивается в идиотский разговор, начинает опять оправдываться. Он зло осведомился:
— Тебе вообще чего?
— Пришла права заявить.
— Чего?
— Ты теперь за меня отвечаешь?
— Это еще что за новости?
— А то… Ославил меня на весь свет. Может, меня убьют теперь.
— Ты же сама напросилась!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25