Мастер играл словами и звуками, как на флейте, и они, наполненные жутковатым, первобытным ритмом, затягивали в свой водоворот. Сначала Мастер читал молитву на незнакомом языке. Потом, переходя с утробного рыка на шепот, с ликования на стон, проклинал Бога, славил сатану. Молил дать силу против врагов, к которым, казалось, относил все человечество. Покорно клялся в верности Тьме…
«Побыстрее бы», — вдруг подумал Валдаев.
Эта мысль резанула ножом. Побыстрее. А потом что?
Удар ножа? Мучения?.. Но хуже всего это ожидание. Хуже всего эта стискивающая обручем виски церемония.
Неожиданно Валдаеву стало спокойно на душе. Он будто отрубил, отринул от себя звуки и ритм черной мессы. И наполнился светлым осознанием — пусть жил он тлей, но умрет, как мученик. И в этом было освобождение духа. И еще он понял, что даже если случится чудо и он останется жив, то уже никогда не будет таким, как был. В его душе будто наносную грязь смыло ожидание страдания и готовность принять его. Он вдруг понял, что все-таки он ЧЕЛОВЕК. Мастер откинул капюшон.
— Мы приносим тебе, Князь Мира сего, очищенную жертву, — наконец торжественно, во весь голос, океанским прибоем пророкотал Мастер, так что вздрогнули огоньки свеч и красные блики пробежали, оживляя застывшее, как высеченное из камня, бледное лицо.
Трое черных «балахонов» ринулись к жертве. Молотком сбили цепь.
Валдаев попытался ударить одного из «балахонов». Куда-то даже попал ногой, но никто не проронил ни звука. Валдаева скрутили. Связали — наручников не было на этот раз, а вязали грубыми толстыми веревками. Подтащили к алтарю и бросили на пол. Огромный «балахон» наступил на него ногой, так что ребра затрещали.
Мастер сделал жест, «балахон» отошел на пару шагов, готовый в любой момент пресечь любое неповиновение или агрессивные действия жертвы.
— Осознаешь ли ты, что скоро предстанешь перед лицом Сияющего? — Мастер смотрел сверху, с высоты не только своего роста, но и с высоты занесшего топор палача.
Сияющий — это Люцифер. Падший ангел, восставший против Господа.
Валдаев попытался приподняться, но «балахон» пнул его ногой в спину, потом поставил на колени.
Валдаев обвел взглядом присутствующих.
— Вы… — воскликнул он. — Вы же боитесь жить. Вы одержимы самыми гнусненькими, самыми мелкими, самыми презренными страстишками, какие только можно представить, и не можете их воплотить. Вы хотите чужой кровью купить себе право на них. И вы хотите залить чужой кровью свой страх. Выторговать для себя льгот у смерти. Ничего у вас не получится… Вы…
Мастер, не шелохнувшись, выслушивал последнее слово жертвы. Похоже, здесь много чего наслушались. Вряд ли эта сбивчивая речь могла сильно задеть кого-то… И Валдаев обессиленно склонил голову. Он выдохся. Он готов был принять смерть.
— Жертвенный нож! — потребовал Мастер.
Элла встала перед ним на колени. Она держала в руках окованный медью, очень древний ларец.
Ротшаль кривил душой, когда говорил о своем равнодушии к чужой боли, к убийству. Его ноздри хищно раздулись. Его лицо озарило темное ликование. Он был счастлив.
Ударил гонг… Нет, не гонг. Это зазвучали часы. Они скрывались в темноте в дальнем углу храма и до сих пор не обращали на себя внимания тиканьем.
— Час пришел, — сказал Мастер. — На алтарь, — указал он на жертву кивком головы и откинул крышку ларца. И отпрянул. Застыл. Потом неживым голосом произнес:
— Что это?..
Что-то изменилось в атмосфере. Воздух будто сгустился, налился электричеством.
Элла поднялась с колен, тоже откинула капюшон и выпрямилась, с вызовом глядя в глаза Мастеру.
— Где жертвенный клинок? — с угрозой произнес Ротшаль.
— Его нет.
— Объясни.
— Ты больше не владеешь им. Он не для нечестивых рук.
— Как смеешь ты?!
— Пришло и твое время, Мастер.
— Не тебе определять время.
— Ты много сделал, Мастер. Пришла пора предстать пред НИМ.
— Взять ее! — махнул рукой Мастер. — Сегодня у нас будут две жертвы,
Никто не сдвинулся с места.
— Что, никто не слышал моих слов? — Мастер обвел тяжелым взором присутствующих.
Изваяния в черных капюшонах остались неподвижными.
— Да, — произнесла спокойно Элла. — Сегодня у нас будет еще одна жертва.
Она сделала плавный, ленивый, уверенный жест рукой.
И все пришло в движение. «Капюшоны» только и ждали ее сигнала.
Из чьей-то глотки исторгнулся безумный, радостный вопль. Кто-то поддержал его, издав звук, похожий на поросячий визг. И вот уже поднялся отчаянный гвалт. Будто растревоженные нетопыри устремились вперед на Хому Брута.
Ротшаль ударил ногой одного из нападавших — так сильно, что человек рухнул на землю. Другому нанес сокрушительный удар кулаком. Но потом на него навалилась вся масса. И клубок тел сплелся с ликующе-жадным визгом.
Они визжали, ругались грязно и гнусно. Рычали от боли и от возбуждения. Они были будто вырвавшиеся из плена на свободу бесы. В этой сцене была тошнотворная, неописуемая мерзость. Фурункулом вспухла и зловонным гноем разлилась по капищу ненависть!
За дисциплиной и чинным спокойствием скрывались самые низкие и необузданные человеческие страсти.
Валдаев съежился у алтаря. Он боялся, что драка перекатится сюда, достанется и ему. Он на миг забыл, что смерть рядом, и думал только о том, чтобы не попасть в эту молотильную машину.
Даже с его нечеловеческой яростью и силой, позаимствованной у Тьмы, Мастер не мог долго сопротивляться. Его одолели, начали осыпать ударами.
Он извивался, тщетно пытаясь освободиться, когда его привязывали веревками к медным кольцам, выступавшим из алтаря.
— Вы не посмеете, не посмеете, — все повторял и повторял Ротшаль.
— Разве? — улыбнулась сладко Элла. — Почему? Мы слишком уважаем тебя. Мастер, чтобы избрать тебе иную участь. Ты набрал слишком много силы. Мы тоже хотим приобщиться к ней. Ты осуждаешь нас?
— На тебя падет кара! — прохрипел Ротшаль.
— А ты вспомни прошлого Мастера. Разве не поступил ты с ним так же?
— И так же поступят с тобой!
— Посмотрим… Это будет очень не скоро. Неожиданно все расступились. И вновь встали по стенам. Кто-то стирал кровь на разбитом лице. Кто-то отряхивал балахон.
Элла подняла руку.
— Жертва, — произнесла она. И накинула белый, с пятном крови капюшон налицо.
Все, у кого капюшоны были откинуты, накинули их. Один из присутствующих припал на колено и протянул Элле нож. Нож очень походил на тот, которым перерезали горло сатанистке. Но только был раза в два больше. И рукоятка была резная, инкрустированная, испещренная кабалистическими знаками.
Элла встала над алтарем, на котором распростерся бывший Мастер.
— Не-ет! — заорал он и забился в конвульсиях. — Не-ет!!! В этом крике был такой ужас, который трудно было себе представить. В миг Ротшаль потерял человеческое лицо. Он превратился в животное.
— НЕТ!!!
От этого крика мороз продирал насквозь. Он был так жуток, что Валдаев на миг даже позабыл о своей незавидной судьбе. Ему хотелось одного — чтобы он замолк.
Элла же не обращала на него никакого внимания, как и все присутствующие.
Она только сильнее сжала обеими руками рукоятку ножа. Произнесла негромко, нараспев слова-заклинания.
И резко опустила нож…
Потом началось нечто невообразимое. Кровавый шабаш, будто поднявшийся из фантазий Босха!
Валдаев воспринимал все урывками.
Элла в крови, ее белый балахон весь в пятнах. И в ее руке окровавленный кусок плоти…
«Балахоны» тянут свои руки к сердцу Мастера. Некоторые начинают биться в конвульсиях. Все хотят свою долю силы. Все хотят крови…
Безумие охватывает всех. Гвалт — воистину адский гвалт — стоит такой, что Валдаев затыкает уши. Но это не помогает. Этот визг, хохот, эта ругань, эти слова пробьются сквозь любую преграду.
Сколько это продолжалось? Время опять сыграло злую шутку с Валдаевым. Оно перестало считаться…
Но все когда-то кончается. Валдаев отключился на миг и упустил момент, когда вдруг все завершилось. Исчезли послушники тайного ордена. Исчезло тело Мастера. На алтаре, изящно закинув ногу на ногу, сидела Элла. Она блаженно улыбалась, как после полной страсти ночи.
— Как же это было прекрасно, — произнесла она, глянув на Валдаева сверху вниз.
— Боже мой, Боже мой, — повторял Валдаев.
— Можешь не звать. Его здесь, нет. На эту территорию его юрисдикция не распространяется….
Она была вся в крови. Кровь на одежде, кровь на руках, в волосах.
— Ну что расстроился, зайчик?! — Она соскочила с алтаря, нагнулась над пленником, захохотала и провела испачканной кровью ладонью по его щеке. — Вот так-то лучше…
Он отпрянул, прижался спиной к орошенному кровью алтарю.
— Боже мой, — опять прошептал он.
— Ты был отличной жертвой, котик, — она поднялась с алтаря, облизнула с ладони кровь и вышла.
Появились двое «капюшонов» — те самые, которые притащили Валдаева из «каземата» сюда.
— Ну, покойник, не дергайся, — верзила ухватил его за руки.
«Круглый» воткнул в предплечье иглу.
Валдаев с наслаждением ощущал, как мир уплывает куда-то назад, как оставленный за кормой одинокий остров… «Все», — мелькнуло в сознании…
Валдаев опять вмерз в айсберг. Душа рвалась наружу, айсберг кололся. Он уже почти раскололся. Но что-то изменилось. Айсберг смерзся только сильнее. Холод сковывал Валдаева. Стискивал его…
— Фу, — фыркнул Валдаев.
— Глянь, Серега, живой.
— Я говорю, живой, а ты — пульс не слушается… Все слушается.
Валдаев приоткрыл глаза. Ему не нужно было много времени, чтобы очухаться. Очнулся как-то разом. И увидел две физиономии над собой.
— Давай вставай, — Валдаеву плеснули в лицо из пластмассовой бутылки из-под пепси-колы. — Разлегся, понимаешь…
Это были двое милиционеров — усатый плотный прапорщик и молоденький худенький рядовой. Один из них ухватил Валдаева за шкирку.
Тот попытался приподняться. Голова закружилась. Он качнулся, но привстал на колене. Его поддержали за локоть.
Он огляделся.
Слева шли какие-то заросли, овраг. Справа возвышались многоэтажные дома. Загудел не так далеко, за деревьями, поезд. Солнце клонилось за горизонт. Или вставало из-за него?.. Нет, пожалуй, все-таки клонилось…
— Во как надрызгался, — осуждающе произнес прапорщик.
— Я трезвый, — вяло произнес Валдаев.
— Ага, а я — перьями оброс, — гыкнул рядовой.
— Я правда ничего не пил. Мне просто плохо. Валдаев был в новом чистом спортивном костюме. Никаких следов крови на нем не было.
Его затащили в «уазик», стоявший на разбитой асфальтовой дороге метрах в пятнадцати. Рядовой принюхался:
— Перегаром не несет.
— Мне правда стало плохо.
Прапорщик похлопал Валдаева по щекам и осведомился:
— Что, припадочный?
— Голова просто закружилась.
— А сейчас как?
— Живой вроде.
— И что с тобой делать? — Теперь в голосе прапорщика появилась казенная угроза с элементом затевающегося вымогательства.
— Не знаю.
— Порядок нарушаешь. На улице валяешься. Паспорт есть?
— Нет паспорта.
— А бабки?
— Нет бабок…
На всякий случай Валдаев похлопал себя по карманам и вдруг почувствовал, что в кармане брюк что-то есть. Сунул туда руку и нащупал ключи от своей квартиры и несколько купюр. Вытянул десятидолларовую хрустящую новенькую бумажку.
— О, «зелень», — с уважением произнес рядовой.
— Фальшивые небось, — деланно нахмурился прапорщик.
— Вроде настоящие.
— Ладно, больной. В больницу не надо? При слове «больница» Валдаев зажмурился.
— Да нет, я в порядке, — поспешно воскликнул он.
— Тебя до метро довезти?
— Да. Если не трудно.
— Уплочено, — прапорщик удовлетворенно хлопнул себя по карману, где уютно приютилась десятидолларовая бумажка.
Машина поползла по разбитой дороге и закрутилась среди новостроек. Минут через десять она выехала к метро, возле которого был автобусный круг. Там стояли палатки, играл на гармошке нищий и было полно народу.
— Спасибо, — Валдаев вышел из салона.
— Трешник на метро есть? Держи, — протянул прапорщик монеты. — Больше не падай, — махнул он рукой, и «уазик» тронулся с места.
"Живет больное все быстрей,
Все злей, все бесполезней.
И вся история страны —
История болезни", —
Хрипел из динамика на ларьке голос Высоцкого.
Налетел ветер. Валдаев согнулся. Прочитал на круглом здании название станции. Он здесь ни разу не был. Знал только, что станция эта новая и дальняя. И находится у черта на рогах. Но это не страшно. Доберется.
Он побрел ко входу в метро, привычно впадая в жиденький человеческий поток.
Он передернул плечами. Перед глазами предстала картина — вагон останавливается около подземного храма. И там уже ждут молчаливые фигуры, строгие капюшоны которых скрывают ядерный заряд таящейся в них ненависти… Тьфу, эти фантазии,
А вообще был Храм? Или все привиделось? Или у него чужая память?..
«Очередная жертва сердцееда», — гласила статья в «Мегаполисе».
Была и фотография. Человек с вырезанным сердцем. В нем с трудом можно было узнать Ротшаля.
«Профессор-генетик стал жертвой опытов», — сообщала статья в «МК».
Валдаев отбросил газеты. Потянулся за чашкой кофе, стоявшей на столике рядом с креслом. Отхлебнул глоток.
Последние несколько дней были суматошными.
Когда он возвратился домой, его там ждали. Взяли под руки, отвезли в райотдел милиции. Вскоре там появился майор Кучер. Начал задавать вопросы: где был, что делал, как смылся из клиники? И куда дел дядю без вести пропавшей Эллы?
Валдаев отвечал последовательно — ничего не знаю, ничего не помню. Все психологические атаки майора были теперь для него трын-трава. После храма Сатаны и пребывания там в качестве жертвы вообще все становится в жизни проще.
На удивление, терзали его не слишком долго. Отпустили. Потом опять приволокли на допрос — к знакомой недружелюбной следовательше прокуратуры. Потом таскали к прокурору. Потом опять допрашивали.
— Кто его убил? — продемонстрировала следователь фотографию Ротшаля — ту самую, которую купили у прокуратуры проходимцы из «Мегаполис-экспресса».
— Я не знаю…
Валдаев ссылался на то, что почти ничего не помнит.
— Кто вас освободил из клиники?
— Не знаю. Меня увезли на «Скорой». Больше ничего не помню.
Он был уверен, что его опять засунут в камеру. Но этого не случилось. Его отпустили домой, как обычно, наказав не покидать Москву. Он и не собирался.
Во время хождений по милицейским и прокурорским кабинетам он по крупицам собирал информацию. И понял, что его больше не считают главным убийцей Москвы. Ротшаль исчез еще тогда, когда Валдаев был в больнице (неудивительно, ведь профессор и забирал его из больницы). А еще — заслуживающие доверия свидетели видели в городе Эллу, разговаривали с ней, откуда следовало, что она не убита. Заодно были добыты какие-то доказательства, что Валдаев не имеет отношения и к убийству Наташи.
В общем, с законом для Валдаева все складывалось относительно удачно. Милиция больше не имела к нему претензий, подозрительно быстро утратив интерес к его персоне. Но почему?
Ему казалось, что тут не обошлось без его врагов. Решив отпустить его, они позаботились и о том, чтобы подкинуть какие-то доказательства его невиновности. Понятно — им было невыгодно, чтобы милиция терзала его и дальше…
Валдаев не мог понять, почему его отпустили? Разве они не боялись, что он все выложит? Видимо, не боялись. Его рассказ, практически ничем не подтвержденный, вряд ли бы кто-то воспринял всерьез. Кроме того, не было никаких зацепок, даже если бы кто и поверил в него. Ротшаль мертв. Элла вряд ли когда появится в городе под своим именем. Что остается? Странное похищение из клиники? Ну и что. Мало ли что бывает в гигантском, полном странностей мегаполисе.
Кроме того, сектанты на самом деле хорошо изучили Валдаева. Они поняли — ничего он не скажет. Это будет тайна до последних дней его жизни, которой он не решится поделиться ни с кем.
Еще Валдаеву не давала покоя мысль, с чего вдруг эти исчадия ада проявили гуманность? Зачем им это было надо? Может быть, жертва, которую они принесли, была настолько значительна, что убивать вслед за ней еще одного человека было бы кощунством? Может быть, у них существуют какие-то правила на этот счет?
А не проснулось ли в новом Мастере — Элле — сострадание? Может быть, то время, которое они провели вместе, было для нее не просто днями загона зайца, а нечто большим? Валдаеву хотелось верить именно в это. Ведь в памяти осталась не только измазанная кровью Элла, стоящая у алтаря. А помнилась и та нежная, полная страсти женщина, которая была вот в этой постели. Та женщина, лучше которой у него не было и вряд ли будет.
Ну а что сам Валдаев?
Достигнув дна, понимаешь, что падать дальше некуда. Там, в подземном храме, у него появилось второе дыхание. Он собрал воедино распадающиеся части бытия. И с его глаз будто сорвали повязку. Он как бы очистился. Нельзя сказать, что произошло полное преображение, конечно, новую нервную систему, новую память нигде не возьмешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
«Побыстрее бы», — вдруг подумал Валдаев.
Эта мысль резанула ножом. Побыстрее. А потом что?
Удар ножа? Мучения?.. Но хуже всего это ожидание. Хуже всего эта стискивающая обручем виски церемония.
Неожиданно Валдаеву стало спокойно на душе. Он будто отрубил, отринул от себя звуки и ритм черной мессы. И наполнился светлым осознанием — пусть жил он тлей, но умрет, как мученик. И в этом было освобождение духа. И еще он понял, что даже если случится чудо и он останется жив, то уже никогда не будет таким, как был. В его душе будто наносную грязь смыло ожидание страдания и готовность принять его. Он вдруг понял, что все-таки он ЧЕЛОВЕК. Мастер откинул капюшон.
— Мы приносим тебе, Князь Мира сего, очищенную жертву, — наконец торжественно, во весь голос, океанским прибоем пророкотал Мастер, так что вздрогнули огоньки свеч и красные блики пробежали, оживляя застывшее, как высеченное из камня, бледное лицо.
Трое черных «балахонов» ринулись к жертве. Молотком сбили цепь.
Валдаев попытался ударить одного из «балахонов». Куда-то даже попал ногой, но никто не проронил ни звука. Валдаева скрутили. Связали — наручников не было на этот раз, а вязали грубыми толстыми веревками. Подтащили к алтарю и бросили на пол. Огромный «балахон» наступил на него ногой, так что ребра затрещали.
Мастер сделал жест, «балахон» отошел на пару шагов, готовый в любой момент пресечь любое неповиновение или агрессивные действия жертвы.
— Осознаешь ли ты, что скоро предстанешь перед лицом Сияющего? — Мастер смотрел сверху, с высоты не только своего роста, но и с высоты занесшего топор палача.
Сияющий — это Люцифер. Падший ангел, восставший против Господа.
Валдаев попытался приподняться, но «балахон» пнул его ногой в спину, потом поставил на колени.
Валдаев обвел взглядом присутствующих.
— Вы… — воскликнул он. — Вы же боитесь жить. Вы одержимы самыми гнусненькими, самыми мелкими, самыми презренными страстишками, какие только можно представить, и не можете их воплотить. Вы хотите чужой кровью купить себе право на них. И вы хотите залить чужой кровью свой страх. Выторговать для себя льгот у смерти. Ничего у вас не получится… Вы…
Мастер, не шелохнувшись, выслушивал последнее слово жертвы. Похоже, здесь много чего наслушались. Вряд ли эта сбивчивая речь могла сильно задеть кого-то… И Валдаев обессиленно склонил голову. Он выдохся. Он готов был принять смерть.
— Жертвенный нож! — потребовал Мастер.
Элла встала перед ним на колени. Она держала в руках окованный медью, очень древний ларец.
Ротшаль кривил душой, когда говорил о своем равнодушии к чужой боли, к убийству. Его ноздри хищно раздулись. Его лицо озарило темное ликование. Он был счастлив.
Ударил гонг… Нет, не гонг. Это зазвучали часы. Они скрывались в темноте в дальнем углу храма и до сих пор не обращали на себя внимания тиканьем.
— Час пришел, — сказал Мастер. — На алтарь, — указал он на жертву кивком головы и откинул крышку ларца. И отпрянул. Застыл. Потом неживым голосом произнес:
— Что это?..
Что-то изменилось в атмосфере. Воздух будто сгустился, налился электричеством.
Элла поднялась с колен, тоже откинула капюшон и выпрямилась, с вызовом глядя в глаза Мастеру.
— Где жертвенный клинок? — с угрозой произнес Ротшаль.
— Его нет.
— Объясни.
— Ты больше не владеешь им. Он не для нечестивых рук.
— Как смеешь ты?!
— Пришло и твое время, Мастер.
— Не тебе определять время.
— Ты много сделал, Мастер. Пришла пора предстать пред НИМ.
— Взять ее! — махнул рукой Мастер. — Сегодня у нас будут две жертвы,
Никто не сдвинулся с места.
— Что, никто не слышал моих слов? — Мастер обвел тяжелым взором присутствующих.
Изваяния в черных капюшонах остались неподвижными.
— Да, — произнесла спокойно Элла. — Сегодня у нас будет еще одна жертва.
Она сделала плавный, ленивый, уверенный жест рукой.
И все пришло в движение. «Капюшоны» только и ждали ее сигнала.
Из чьей-то глотки исторгнулся безумный, радостный вопль. Кто-то поддержал его, издав звук, похожий на поросячий визг. И вот уже поднялся отчаянный гвалт. Будто растревоженные нетопыри устремились вперед на Хому Брута.
Ротшаль ударил ногой одного из нападавших — так сильно, что человек рухнул на землю. Другому нанес сокрушительный удар кулаком. Но потом на него навалилась вся масса. И клубок тел сплелся с ликующе-жадным визгом.
Они визжали, ругались грязно и гнусно. Рычали от боли и от возбуждения. Они были будто вырвавшиеся из плена на свободу бесы. В этой сцене была тошнотворная, неописуемая мерзость. Фурункулом вспухла и зловонным гноем разлилась по капищу ненависть!
За дисциплиной и чинным спокойствием скрывались самые низкие и необузданные человеческие страсти.
Валдаев съежился у алтаря. Он боялся, что драка перекатится сюда, достанется и ему. Он на миг забыл, что смерть рядом, и думал только о том, чтобы не попасть в эту молотильную машину.
Даже с его нечеловеческой яростью и силой, позаимствованной у Тьмы, Мастер не мог долго сопротивляться. Его одолели, начали осыпать ударами.
Он извивался, тщетно пытаясь освободиться, когда его привязывали веревками к медным кольцам, выступавшим из алтаря.
— Вы не посмеете, не посмеете, — все повторял и повторял Ротшаль.
— Разве? — улыбнулась сладко Элла. — Почему? Мы слишком уважаем тебя. Мастер, чтобы избрать тебе иную участь. Ты набрал слишком много силы. Мы тоже хотим приобщиться к ней. Ты осуждаешь нас?
— На тебя падет кара! — прохрипел Ротшаль.
— А ты вспомни прошлого Мастера. Разве не поступил ты с ним так же?
— И так же поступят с тобой!
— Посмотрим… Это будет очень не скоро. Неожиданно все расступились. И вновь встали по стенам. Кто-то стирал кровь на разбитом лице. Кто-то отряхивал балахон.
Элла подняла руку.
— Жертва, — произнесла она. И накинула белый, с пятном крови капюшон налицо.
Все, у кого капюшоны были откинуты, накинули их. Один из присутствующих припал на колено и протянул Элле нож. Нож очень походил на тот, которым перерезали горло сатанистке. Но только был раза в два больше. И рукоятка была резная, инкрустированная, испещренная кабалистическими знаками.
Элла встала над алтарем, на котором распростерся бывший Мастер.
— Не-ет! — заорал он и забился в конвульсиях. — Не-ет!!! В этом крике был такой ужас, который трудно было себе представить. В миг Ротшаль потерял человеческое лицо. Он превратился в животное.
— НЕТ!!!
От этого крика мороз продирал насквозь. Он был так жуток, что Валдаев на миг даже позабыл о своей незавидной судьбе. Ему хотелось одного — чтобы он замолк.
Элла же не обращала на него никакого внимания, как и все присутствующие.
Она только сильнее сжала обеими руками рукоятку ножа. Произнесла негромко, нараспев слова-заклинания.
И резко опустила нож…
Потом началось нечто невообразимое. Кровавый шабаш, будто поднявшийся из фантазий Босха!
Валдаев воспринимал все урывками.
Элла в крови, ее белый балахон весь в пятнах. И в ее руке окровавленный кусок плоти…
«Балахоны» тянут свои руки к сердцу Мастера. Некоторые начинают биться в конвульсиях. Все хотят свою долю силы. Все хотят крови…
Безумие охватывает всех. Гвалт — воистину адский гвалт — стоит такой, что Валдаев затыкает уши. Но это не помогает. Этот визг, хохот, эта ругань, эти слова пробьются сквозь любую преграду.
Сколько это продолжалось? Время опять сыграло злую шутку с Валдаевым. Оно перестало считаться…
Но все когда-то кончается. Валдаев отключился на миг и упустил момент, когда вдруг все завершилось. Исчезли послушники тайного ордена. Исчезло тело Мастера. На алтаре, изящно закинув ногу на ногу, сидела Элла. Она блаженно улыбалась, как после полной страсти ночи.
— Как же это было прекрасно, — произнесла она, глянув на Валдаева сверху вниз.
— Боже мой, Боже мой, — повторял Валдаев.
— Можешь не звать. Его здесь, нет. На эту территорию его юрисдикция не распространяется….
Она была вся в крови. Кровь на одежде, кровь на руках, в волосах.
— Ну что расстроился, зайчик?! — Она соскочила с алтаря, нагнулась над пленником, захохотала и провела испачканной кровью ладонью по его щеке. — Вот так-то лучше…
Он отпрянул, прижался спиной к орошенному кровью алтарю.
— Боже мой, — опять прошептал он.
— Ты был отличной жертвой, котик, — она поднялась с алтаря, облизнула с ладони кровь и вышла.
Появились двое «капюшонов» — те самые, которые притащили Валдаева из «каземата» сюда.
— Ну, покойник, не дергайся, — верзила ухватил его за руки.
«Круглый» воткнул в предплечье иглу.
Валдаев с наслаждением ощущал, как мир уплывает куда-то назад, как оставленный за кормой одинокий остров… «Все», — мелькнуло в сознании…
Валдаев опять вмерз в айсберг. Душа рвалась наружу, айсберг кололся. Он уже почти раскололся. Но что-то изменилось. Айсберг смерзся только сильнее. Холод сковывал Валдаева. Стискивал его…
— Фу, — фыркнул Валдаев.
— Глянь, Серега, живой.
— Я говорю, живой, а ты — пульс не слушается… Все слушается.
Валдаев приоткрыл глаза. Ему не нужно было много времени, чтобы очухаться. Очнулся как-то разом. И увидел две физиономии над собой.
— Давай вставай, — Валдаеву плеснули в лицо из пластмассовой бутылки из-под пепси-колы. — Разлегся, понимаешь…
Это были двое милиционеров — усатый плотный прапорщик и молоденький худенький рядовой. Один из них ухватил Валдаева за шкирку.
Тот попытался приподняться. Голова закружилась. Он качнулся, но привстал на колене. Его поддержали за локоть.
Он огляделся.
Слева шли какие-то заросли, овраг. Справа возвышались многоэтажные дома. Загудел не так далеко, за деревьями, поезд. Солнце клонилось за горизонт. Или вставало из-за него?.. Нет, пожалуй, все-таки клонилось…
— Во как надрызгался, — осуждающе произнес прапорщик.
— Я трезвый, — вяло произнес Валдаев.
— Ага, а я — перьями оброс, — гыкнул рядовой.
— Я правда ничего не пил. Мне просто плохо. Валдаев был в новом чистом спортивном костюме. Никаких следов крови на нем не было.
Его затащили в «уазик», стоявший на разбитой асфальтовой дороге метрах в пятнадцати. Рядовой принюхался:
— Перегаром не несет.
— Мне правда стало плохо.
Прапорщик похлопал Валдаева по щекам и осведомился:
— Что, припадочный?
— Голова просто закружилась.
— А сейчас как?
— Живой вроде.
— И что с тобой делать? — Теперь в голосе прапорщика появилась казенная угроза с элементом затевающегося вымогательства.
— Не знаю.
— Порядок нарушаешь. На улице валяешься. Паспорт есть?
— Нет паспорта.
— А бабки?
— Нет бабок…
На всякий случай Валдаев похлопал себя по карманам и вдруг почувствовал, что в кармане брюк что-то есть. Сунул туда руку и нащупал ключи от своей квартиры и несколько купюр. Вытянул десятидолларовую хрустящую новенькую бумажку.
— О, «зелень», — с уважением произнес рядовой.
— Фальшивые небось, — деланно нахмурился прапорщик.
— Вроде настоящие.
— Ладно, больной. В больницу не надо? При слове «больница» Валдаев зажмурился.
— Да нет, я в порядке, — поспешно воскликнул он.
— Тебя до метро довезти?
— Да. Если не трудно.
— Уплочено, — прапорщик удовлетворенно хлопнул себя по карману, где уютно приютилась десятидолларовая бумажка.
Машина поползла по разбитой дороге и закрутилась среди новостроек. Минут через десять она выехала к метро, возле которого был автобусный круг. Там стояли палатки, играл на гармошке нищий и было полно народу.
— Спасибо, — Валдаев вышел из салона.
— Трешник на метро есть? Держи, — протянул прапорщик монеты. — Больше не падай, — махнул он рукой, и «уазик» тронулся с места.
"Живет больное все быстрей,
Все злей, все бесполезней.
И вся история страны —
История болезни", —
Хрипел из динамика на ларьке голос Высоцкого.
Налетел ветер. Валдаев согнулся. Прочитал на круглом здании название станции. Он здесь ни разу не был. Знал только, что станция эта новая и дальняя. И находится у черта на рогах. Но это не страшно. Доберется.
Он побрел ко входу в метро, привычно впадая в жиденький человеческий поток.
Он передернул плечами. Перед глазами предстала картина — вагон останавливается около подземного храма. И там уже ждут молчаливые фигуры, строгие капюшоны которых скрывают ядерный заряд таящейся в них ненависти… Тьфу, эти фантазии,
А вообще был Храм? Или все привиделось? Или у него чужая память?..
«Очередная жертва сердцееда», — гласила статья в «Мегаполисе».
Была и фотография. Человек с вырезанным сердцем. В нем с трудом можно было узнать Ротшаля.
«Профессор-генетик стал жертвой опытов», — сообщала статья в «МК».
Валдаев отбросил газеты. Потянулся за чашкой кофе, стоявшей на столике рядом с креслом. Отхлебнул глоток.
Последние несколько дней были суматошными.
Когда он возвратился домой, его там ждали. Взяли под руки, отвезли в райотдел милиции. Вскоре там появился майор Кучер. Начал задавать вопросы: где был, что делал, как смылся из клиники? И куда дел дядю без вести пропавшей Эллы?
Валдаев отвечал последовательно — ничего не знаю, ничего не помню. Все психологические атаки майора были теперь для него трын-трава. После храма Сатаны и пребывания там в качестве жертвы вообще все становится в жизни проще.
На удивление, терзали его не слишком долго. Отпустили. Потом опять приволокли на допрос — к знакомой недружелюбной следовательше прокуратуры. Потом таскали к прокурору. Потом опять допрашивали.
— Кто его убил? — продемонстрировала следователь фотографию Ротшаля — ту самую, которую купили у прокуратуры проходимцы из «Мегаполис-экспресса».
— Я не знаю…
Валдаев ссылался на то, что почти ничего не помнит.
— Кто вас освободил из клиники?
— Не знаю. Меня увезли на «Скорой». Больше ничего не помню.
Он был уверен, что его опять засунут в камеру. Но этого не случилось. Его отпустили домой, как обычно, наказав не покидать Москву. Он и не собирался.
Во время хождений по милицейским и прокурорским кабинетам он по крупицам собирал информацию. И понял, что его больше не считают главным убийцей Москвы. Ротшаль исчез еще тогда, когда Валдаев был в больнице (неудивительно, ведь профессор и забирал его из больницы). А еще — заслуживающие доверия свидетели видели в городе Эллу, разговаривали с ней, откуда следовало, что она не убита. Заодно были добыты какие-то доказательства, что Валдаев не имеет отношения и к убийству Наташи.
В общем, с законом для Валдаева все складывалось относительно удачно. Милиция больше не имела к нему претензий, подозрительно быстро утратив интерес к его персоне. Но почему?
Ему казалось, что тут не обошлось без его врагов. Решив отпустить его, они позаботились и о том, чтобы подкинуть какие-то доказательства его невиновности. Понятно — им было невыгодно, чтобы милиция терзала его и дальше…
Валдаев не мог понять, почему его отпустили? Разве они не боялись, что он все выложит? Видимо, не боялись. Его рассказ, практически ничем не подтвержденный, вряд ли бы кто-то воспринял всерьез. Кроме того, не было никаких зацепок, даже если бы кто и поверил в него. Ротшаль мертв. Элла вряд ли когда появится в городе под своим именем. Что остается? Странное похищение из клиники? Ну и что. Мало ли что бывает в гигантском, полном странностей мегаполисе.
Кроме того, сектанты на самом деле хорошо изучили Валдаева. Они поняли — ничего он не скажет. Это будет тайна до последних дней его жизни, которой он не решится поделиться ни с кем.
Еще Валдаеву не давала покоя мысль, с чего вдруг эти исчадия ада проявили гуманность? Зачем им это было надо? Может быть, жертва, которую они принесли, была настолько значительна, что убивать вслед за ней еще одного человека было бы кощунством? Может быть, у них существуют какие-то правила на этот счет?
А не проснулось ли в новом Мастере — Элле — сострадание? Может быть, то время, которое они провели вместе, было для нее не просто днями загона зайца, а нечто большим? Валдаеву хотелось верить именно в это. Ведь в памяти осталась не только измазанная кровью Элла, стоящая у алтаря. А помнилась и та нежная, полная страсти женщина, которая была вот в этой постели. Та женщина, лучше которой у него не было и вряд ли будет.
Ну а что сам Валдаев?
Достигнув дна, понимаешь, что падать дальше некуда. Там, в подземном храме, у него появилось второе дыхание. Он собрал воедино распадающиеся части бытия. И с его глаз будто сорвали повязку. Он как бы очистился. Нельзя сказать, что произошло полное преображение, конечно, новую нервную систему, новую память нигде не возьмешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25