— Ну ты дурной, зайчик? Конечно, в каком надо. Она с электрическим треском стянула с себя футболку и продемонстрировала свое роскошное тело с полными грудями, на правой красовалась татуировка, изображавшая пантеру.
Эта татуированная девичья грудь и была вынесена на первую полосу газеты.
— Только лицо не надо, — предупредила она.
— Твои родители против? — хмыкнул Валдаев.
— Мои-то ископаемые давно заткнулись. Вот родители детсадовских спиногрызов маляву накатают…
Валдаев надеялся не увидеть больше воспитательницу.
Ему не хотелось возвращаться на места, где походя и небрежно роняли его достоинство. И вот это дурное задание Надежды не оправдались. Воспитательница сразу взяла трубку.
— Добрый день, Наташа. Это Валдаев из «Запределья»
— А, лысенький, здорово.
Ему показалось, что она пьяна.
— Статья — класс «экстра»! — проворковала она. — Наши забалдели, зайчик.
— Как насчет продолжения? — решив не обращать внимания на ее несносный тон, спросил Валдаев.
— Ага, понравилось, значит.
— Понравилось.
— Ну так заходи.
— Когда?
— А когда хочешь. Я девушка свободная. Так что двигай до моей хаты хоть сейчас, лысенький.
— Двигаю, — недовольно буркнул он, оскорбленный л им пренебрежительным обращением и злой на себя, что не ответил достойно.
Он повесил трубку. И сердце тревожно екнуло. И дело даже не в том, что у него не было желания видеть эту нахалку. Какое-то нехорошее предчувствие укололо. Неприятно многообещающ был тон сатанистки. И было что-то еще, чему Валдаев не мог найти определение, но что вызывало легкую дрожь…
Станция метро «Таганская» уныло и методично заглатывала и выплевывала людей, готовясь к близящемуся часу пик.
Наташа жила в районе станции «Выхино». То есть в шести остановках по прямой линии. Валдаев привычно растворился в человеческом потоке, попал в ритм метро. Через Двадцать минут он оказался в набитом людьми переходе на Выхино. Наверху прогремела электричка.
На площади все было обыденно — ларьки, динамики, орущие голосом Киркорова «Ой, мама, шика дам».
— Возьмите, — поношенная тетка вручила Валдаеву на выходе из метро бумажку, приглашающую на обучение китайскому языку за неделю. Малолетняя дивчина следом Чихнула рекламу магазина дубленок. Валдаеву было неловко обижать людей, и он всегда набирал полные руки бумажек, которые, впрочем, тут же транзитом отправлялись в мусорки.
Кодовый замок в подъезде не работал. Оно и неудивительно — кто-то в порыве неудержимой злобы вырвал мясом провода. Над подъездом вообще потрудились добросовестно. Наскальная живопись здесь процветала. С первого и скорее всего до последнего этажа стены были разрисованы и расписаны молодежной перепиской, преимущественно нецензурной, а также наркоманскими откровениями Местами же вообще были подпалены. Пахло здесь отвратительно — нечистотами и болотом. Здесь и было болото. Валдаев ощутил, как у него заломило в висках от тошнотной дисгармонии окружающего мира. Ничего удивительного что именно в таких болотах произрастают такие цветочки, как тот, к которому он сейчас направлялся.
Наташа открыла дверь. Она была в разрисованном драконами ярком халате до пят — явно китайского производства.
— Заходи, зайчик, — она втянула его за рукав. — Газеты со статьей принес?
— Принес пару.
— А то я зае..лась их покупать. Бабки небольшие, но свои. Я теперь безработная девушка.
— Как?
— Ты, котик, удружил.
— Это почему?
— Той фотографии спасибо. Родители спиногрызов телегу нацарапали, уроды радиоактивные. Коллективное письмо.
— Там же только грудь была. Как они определили?
— По груди один козел и определил, — она распахнула халат, продемонстрировав свою аппетитную грудь, ткнула с татуировку. — Запомнил, рожа…
— А… У тебя с ним…
— Ну и че? Все равно заложил, зараза. Брякнул, что ведьма за детьми ухаживает… А, плевать хотелось. Бабки та смешные.
— И как ты теперь? — Валдаеву стало неудобно. Его всегда удручало, когда результатом его статей становились чьи-то неприятности.
— Сейчас устраиваюсь. На крутые бабки. Не имей сто рублей, а имей тысячу. — Куда устраиваешься?
— В офис.
— И кем?
— Котик, много хочешь знать… Ладно, чего надо-то?
— Вот, — он выудил из «дипломата» пачку писем. — Это про тебя.
— Возмущаются?
— Еще как.
— Уроды.
Взор у нее был какой-то остекленевший.
— Ладно, спрашивай, — она плюхнулась на кушетку, так что халат открыл ее длинные ноги. Отшвырнула тапочек сорокового размера.
Валдаев вытащил диктофон и блокнот. Он никогда не полагался только на диктофон или авторучку. Диктофоны имеют обыкновение чудить в самые ответственные моменты, а авторучка бегает по бумаге порой непозволительно медленно.
Он с полчаса терзал Наташу вопросами. Врала она не менее самозабвенно, чем раньше. Хотя, может, где-то говорила и правду.
— Ну ты меня уже затрахал вопросами, — она зевнула, потянулась так, что грудь вывалилась из выреза, бесстыдно притягивая глаза. — Травку хочешь? — кивнула она на пачку «Беломора».
— Марихуану?
— Ну не ромашку же.
— Нет, — с пугливой поспешностью воскликнул он. — Ну и дурак. — Она вдруг совершенно ясными глазами осмотрела на гостя, отыскала нужную сигарету и сунула её в зубы. Пригнулась, зашарила ладонью по замусоренному креслу. Нащупала желтую пластмассовую зажигалку. — Зайчик, забыла тебя предупредить в прошлый раз, — она замолчала, раскурила сигарету.
— О чем? — нетерпеливо спросил он.
— Ты плохо кончишь.
— Почему? — ему вдруг стало как-то прохладно от этих ее слов.
— Да так уж повелось. Все плохо кончают, кто пишет на эту тему.
— Что, убьют? — он попытался вложить в эти слова за ряд язвительности, но получилось это слабовато. Через тон кую оболочку насмешки слишком явственно проглядывал испуг, что не скрылось от собеседницы. Наташа улыбнулась понимающе.
— Зайчик, кому ты нужен?.. Просто на тебя ставят печать, — она плюнула на ладонь и шлепнула ей себя по голой коленке. — Вот так.
— Ты чего такое мелешь? — возмутился Валдаев.
— Сколько на Земле сапиенсов? Пять миллиардов на земле сапиенсов. Огромная вонючая куча. И ЕМУ не обязательно замечать каждую козявку. Но коли кто вторгся в ЕГО владения, то…
— То что?
— Попадаешь в его реестр… В реестр Князя Тьмы, — сигарета погасла, и Наташа снова начала раскуривать ее. — Дрянь, а не трава!
— И что с этим реестром?
— Судьба взбрыкивает, как бешеная кобыла.
— Как взбрыкивает?
— Начинаются вроде не связанные друг с другом происшествия. На тебя ополчается весь живой и неживой мир Происходят странные события. Появляются странные люди. И все хотят тебе зла, хотя и сами не знают, почему. И ты ощущаешь, что жопа твоя уже дымится. И что в душе разлад. Все рушится. И крыша едет…
— А у тебя? — воскликнул зло Валдаев. — Уж такие, как ты, должны быть в его реестре.
— Должны. Только я присягнула ЕМУ на верность. Так что меня не слопают за чаем.
— Вздор.
— Во-во. Все так говорят, — она улыбнулась — недобро, многообещающе, затянулась дымом марихуаны. — Ну чего, трахнемся все-таки? Заслужил.
— Нет, — выдавил он.
— Ну как хочешь, — она прикрыла глаза.
Когда он вышел из ее квартиры, то прислонился на лестничной площадке к холодной, исписанной матерными словами стене. Ноги подрагивали. И была унизительная слабость в коленках.
«Все наперекосяк. И крыша едет… О Господи…»
Возвращался домой он от Наташи, привычно попав в ритм общественного транспорта. Та же толкотня, те же люди… Но что-то изменилось. Слова сатанистки наполнили все вокруг тревогой и неясностью.
А потом…
Потом он проехал свою станцию.
Что особенного? Он мог задуматься и проехать свою станцию. Мог углубиться в газету и проехать свою станцию. Мог не суметь выбраться из толпы и проехать свою станцию. Но… Тут было нечто иное. Он просто выпал из времени на пять минут. Куда они делись? Наверное, никуда. Просто они стерлись из памяти.
Валдаев никогда не имел оснований гордиться хорошей памятью. Но чтобы вот так, внаглую, исчезли минуты. И без какого-либо урона для самочувствия. Он готов был поверить в мистику.
Придя домой, долго не мог сосредоточиться. Тараканами лезли в голову дурацкие мысли, а в сердце змеями вползали Дурные чувства. И где-то внутри мутно плескалось беспокойство.
Заставил себя усесться за «ноутбук» он только в десятом часу. И работа натужно поползла вперед, как «Запорожец» зажатый в заторе.
Статья о сатанистке обошлась Валдаеву в половину ночи. Материал получился вполне читабельным. Конечно главред чуть-чуть подувечит его. Есть такая неизлечимая болезнь — редакторский зуд, когда редактор считает нужным непременно что-то испортить и исковеркать в статье
Утром он проснулся с тяжелой, чугуном груженной головой. До одиннадцати часов пил кофе, в который отважился капнуть коньяку. А потом поплелся на работу.
— Ну и где тебя носит? — осведомился редактор, которого Валдаев оторвал от черкания материала Нонны.
— Статью творил, — зло отозвался Валдаев.
— И натворил?
— Ага, — Валдаев протянул главреду несколько листков с бледно отпечатанным на принтере текстом — картридж уже кончался, а новый купить было недосуг. Сомин взял статью привычным жестом — двумя пальцами, с плохо скрываемой брезгливостью, как берут грязное белье.
— Почитаем, — кивнул он, вытаскивая палаческий инструмент — свою любимую синюю каппилярную ручку. — Нет, ну кто так пишет, — ручка тут же проехалась по странице, оставляя на ней уродливую линию.
Валдаев вздохнул. Фраза была удачная, забойная и украшала текст. Но спорить с главредом — занятие бессмысленное и вредное как для здоровья, так и для материала.
— Я в город, — поспешно сказал Валдаев. Наблюдать, как уродуют материал, было выше его сил. — А вечером в «Прогрессор».
— Давай-давай, — механически кивнул Сомин, уже погрузившийся в свою работу и с довольным оскалом сосредоточившийся над текстом, как в инквизиторских застенках палач-энтузиаст сосредоточивается над телом пытаемой жертвы.
Валдаев пообедал в недорогом и вполне пристойном заведении из сети ресторанов «Елки-палки». Сидя в кафе он за чашкой чая начал листать новую московскую криминальную газетенку. «Маньяк на тропе войны» назывался материал. Раз в два месяца в одно и то же число людям вырезают сердца, а трупы выбрасывают на московских окраинах Бр-р. Мерзость. «Утка»? Не похоже. Вроде есть ссылки на конкретные места и время, на сотрудников МВД и прокуратуры. Когда просто бессовестно врут, используются другие приемы.
«Через две недели будет новая жертва. Кто она? Ею может стать любой. Даже вы», — на такой «оптимистической» ноте заканчивалась статья.
Валдаев передернул плечами. Две последних жертвы нашли совсем недалеко от его дома.
«Маньяк с виду обычный человек. Он может даже не помнить о своих деяниях. Однажды включается непонятный механизм, и наружу вырывается из глубин человеческой души умело прятавшийся там кровавый зверь», — перечитал Валдаев абзац. Его, привыкшего употреблять самое неудобоваримое информационное варево, неожиданно эта картина тронула. Он представил, каково это — жить и не знать, что твой мозг делит с тобой какое-то хищное существо, да еще являющееся частью твоего Я.
— Гиены пера, — прошептал он и раздраженно скомкал газету.
Клуб «Прогрессор» ежемесячно заседал на пятнадцатом этаже серого, стекла и бетона, высотного параллелепипеда с надписью «Молодая гвардия» у метро «Дмитровская».
Клуб родился при журнале «Вокруг света» на заре перестройки, когда сняли табу с публикаций на тему об аномальных явлениях и оторопевшему народу вдруг сразу стало ясно, что он окружен полтергейстами, черными колдунами, белыми ведьмами и серыми человечками с планеты Трон. С тех пор эффект новизны темы неизбежно стерся временем. Но обывательский интерес продолжал тлеть. Поэтому газетный бизнес на аномальщине продолжал приносить издателям стабильный доход, а заодно подкармливав Валдаева и его собратьев по перу.
Заседания «Прогрессора» с годами собирали все меньше народу, так что теперь любителям аномальщины хватало одного просторного кабинета. А бывали аншлаги — собирался целый актовый зал, да еще в проходе люди стояли.
Валдаев немножко опоздал.
— Давай сюда, — прошептала Нонна.
Валдаев дивился на нее. Она умудрялась оказываться везде. Возникало ощущение, будто она выпущена с конвейера в нескольких экземплярах.
Он примостился рядом с ней, нацепив на себя маску ироничного стороннего наблюдателя. За длинным столе чинно сидели собравшиеся. В окно светило тяжелое закатное солнце, садящееся за серое нагромождение московских домов-коробок.
Набор присутствующих был стандартный. Несколько мужчин лет за пятьдесят о чем-то тихо перешептывались, что-то записывали, кивали в такт словам докладчика — это были ученые мужи, в большинстве увенчанные докторскими степенями и профессорскими званиями. Они искренне надеялись, что именно в области аномальщины науку ждет долгожданный прорыв к новым горизонтам. На другом конце стола кучковались ротозеи. Среди них был знакомый слесарь-сантехник, видевший в прошлом году летающую тарелку и клявшийся, что перед этим не пил ни грамма; три домохозяйки, пекущие астрологические прогнозы, как блины. Еще было несколько ребят из московского уфологического клуба — обычные технари, честно и безуспешно пытающиеся разобраться в тайнах неизведанного… А это что за чудо-юдо? Напротив гордо восседала худощавая дама лет тридцати пяти — сорока в синем свитере, на ее груди тяжело висела толстая золотая цепочка с массивным золотым кулоном. Она снисходительно-загадочно улыбалась.
Доклад делал плюгавенький, лысый (к удовольствию Валдаева, которому не улыбалось быть единственным лысым в этом собрании), одетый в потертый коричневый костюм живчик. Его шею удавкой терзал галстук, и он все время пытался ослабить узел, но это никак не удавалось. Живчик был профессором-химиком. Гоняя для убедительности воздух руками, он твердил что-то о необходимости исследования экстрасенсорных эффектов в химии.
— Экстрасенсы говорят о том, что через них протекает биоэнергия, что они видят ауру. Ну почему, почему мы должны всему верить? Если мы хотим научного подхода, так подайте критерии истинности. Где они? В этом главная задача — найти критерии! — горячо восклицал он, пытаясь зарядить остальных своим неуемным желанием отыскать — хоть под ногами, хоть на Луне — эти ускользающие критерии.
Кто-то соглашался, кто-то возражал, кто-то перебивал докладчика — публика на сборищах бывала заводная. Загадочная дама в свитере и в золоте молча заулыбалась еще более таинственно, считая, похоже, ниже своего достоинства вступать в дискуссию.
Потом пошли сообщения исследователей подмосковной аномальной зоны, где якобы НЛО шастают точно по расписанию, в отличие от рейсовых автобусов.
— Это все хорошо, но где критерии истинности ваших заявлений? — настойчиво встрял профессор-химик. — Где они?
Позже химик по тому же поводу сцепился с астрологами.
— Какие критерии? — возмутилась руководитель астрологической школы. — Астрология — древнейшая наука. Она вобрала в себя мудрость тысячелетий!
— Алхимия — тоже древнейшая наука, — буркнул профессор.
— И незаслуженно забытая! — стояла на своем астролог. Теперь улыбка у дамы в свитере стала как у Джоконды. Так улыбаются, когда ухватили саму истину истин за хвост. И эта улыбка все больше отдавала презрением — кажется, не столь к выступающим, сколь к человеческому роду в принципе.
Когда началась бурная дискуссия об оценке информации получаемой контактерами, Валдаев начал строчить в блокноте. Здесь можно было что-то наскрести по неизменно интересующей народ теме — контактам с высшим разумом.
— Но где критерии истинности? — опять всколыхнулся профессор-химик.
И хай пошел по новому кругу.
Успокоились. Притихли. В тишине застучал мелок по грифельной доске, поползли из-под него длинные и непонятные формулы. Два бородача сцепились по поводу новой физической парадигмы. А химик все подзуживал их восклицаниями о критериях.
Дело близилось к концу, когда председательствующий объявил:
— Ну а сейчас небольшое выступление гражданки… — он запнулся, поглядев в свои записи. — Гражданки Пакиной
Туманно улыбающаяся дама с высокомерием аристократки голубых кровей, случайно оказавшейся в придорожной пивной, кивнула и резво ринулась с места в карьер:
— Я — Королева Космоса. Меня избрали на Галактической конференции.
Пауза. Слегка ошарашенные присутствующие уставились на Королеву.
— Несколько лет назад Галактическая конференция вышла на контакт со мной, — продолжила дама. — Они убедились, что я наиболее продвинутый представитель земной цивилизации… Знаете, — вдруг беззаботно засмеялась она, — а в Космосе масса забавных вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25